Экстрасенс в СССР
На кассе сидела женщина лет сорока пяти с тёмно-рыжими волосами, превращёнными благодаря химии в бараньи завитушки. Её ярко-красная помада вылезала за контуры мясистых губ, делая их огромными. И это без грамма ботокса.
Она щёлкала костяшками на деревянных счётах, одновременно пробивая чек на допотопном кассовом аппарате, быстро перебирая продукты и изредка бросая на покупателей оценивающие взгляды.
Когда я предоставил выбранные продукты к оплате, кассирша сначала медленно провела взглядом по моей фигуре, отметив потёртый спортивный костюм и кеды, знавшие лучшие дни. Дальше её взгляд скользнул к моим покупкам. Глаза показали, что она уже составила мнение об очередном покупателе.
«Работяга с завода. Живёт от получки до получки. Симпатичный парень, но судя по шмотью, совсем не перспективный. Дочке такое не надо», – вдруг прозвучало в моей голове.
Я с трудом сохранил спокойствие, чуть не дёрнувшись от неожиданности. Странно слышать, что о тебе думают другие. Но после попадания в прошлое, кажется, подобное происходило уже несколько раз. Как и в предыдущие разы, слова произносились голосом человека, вошедшего со мной в зрительный контакт. Сначала я не придал этому значения, а теперь осознал. Уж больного много всего навалилось. Кроме окружающего мрака – ещё и новая напасть. Или бесценный дар? Ладно, проверим.
– С вас три рубля семьдесят две копейки, – подвела итог кассирша.
Получив десятку, она быстро отсчитала сдачу, при этом не удосужившись отдать выбитый аппаратом чек. Купюры с мелочью я сунул в карман штанов. Очередь подпирала, поэтому запихав продукты в авоську, двинулся к выходу.
А пока я шел, чувствовал спиной оценивающий взгляд перехватившей эстафету продавщицы винно-водочного отдела. Даже без зрительного контакта с подслушиванием мыслей стало понятно – она дала мне такую же характеристику, как и кассирша. Надо срочно что-то менять. Так жить нельзя.
Судьба вместо того света зачем-то перенесла меня в семьдесят девятый год. Теперь я работаю на заводе и живу в коммуналке. Судя по истории хозяина тела, ни денег, ни перспектив, ни нормальных отношений с женщинами не предвидится. В прошлой жизни я не был олигархом, но устроился вполне комфортно: своя квартира, машина, стабильный доход и возможность иногда съездить за границу. Молчу уж про то, кем я мог стать после победы в телешоу. Обидно! Здесь же я просто никто, что меня ни капельки не устраивает. И что делать? Пока не знаю.
Если верить фильмам и урокам истории, чтобы жить в СССР хорошо, нужно окунуться в теневые сферы. Либо иметь хлебную должность, высокопоставленных родственников и блат, которых у меня нет и в помине. Значит, надо искать дополнительный доход.
В своё время я много читал о цеховиках, которые пользовались нерасторопностью советской власти. В основном они шили одежду и делали галантерею в подпольных мастерских. Ещё сейчас есть фарцовщики, перепродающие заграничные шмотки, купленные или выменянные у иностранных туристов. Правда, это всё чревато уголовкой. Если поймают, то без нормальных связей закроют на немалый срок. А сидеть в СССР я точно не хочу. Меня не привлекает тюрьма в любом виде.
Надо придумать что-то поизящнее. К сожалению, по дороге домой гениальные мысли меня не посетили. Поэтому пока просто поем.
Общая кухня встретила привычным хаосом. Три женщины одновременно готовили, создавая невообразимый шум и суету. Тётя Люба жарила картошку на огромной чугунной сковороде, её шестнадцатилетняя дочь Катя резала лук, при этом плача горючими слезами. Высокая и худая, как коромысло, соседка Зина из шестой комнаты варила в огромной эмалированной кастрюле какую-то подозрительную субстанцию, похожую на кисель. Рядом с ними пристроилась помешивающая щи баба Глаша. Кошка Муська тёрлась о ноги хозяйки, создавая дополнительный бардак.
– Ой, Алёшенька, пельмени сварить решил? – любезно поинтересовалась тётя Люба, заметив пачку и то, что я начал набирать воду из-под крана. – Подожди немного, моя конфорка освободится минут через пять.
Молча киваю и прислоняюсь к стене, ожидая своей очереди. Кухня, как и раньше, является настоящим полем битвы за жизненное пространство. У каждой семьи здесь свои кастрюли, полки и даже кухонные тряпки, которые ревностно охраняются от посягательств соседей.
На стене висит план владений, составленный учителем математики Павлом Евграфовичем, проживающим с женой напротив меня. Там помечена каждая полка в двух холодильниках и в многочисленных тумбочках и шкафах.
Пока я стоял, вспомнились неоднократные попытке математика составить график пользования плитой, рукомойником и двумя столами для еды. Пожилой учитель уверял, что если принять и строго соблюдать его схему, то каждый будет приходить на кухню в своё время, не мешая остальным. Разумеется, на общем собрании жильцов произошёл бабий бунт и все предложения со скандалом отклонили. С боем удалось отстоять только поквартирный график уборки кухни и коридора.
Обещанные сроки тётя Люба не выдержала, и плита освободилась только через двадцать минут. Разумеется, как только закончила готовить одна хозяйка, все остальные конфорки тоже освободились. Так что пельмени я варил один под аккомпанемент стука ложек ужинающих соседей. При этом не обошлось без навязчивого наблюдения и обсуждения моей персоны.
По ходу готовки тётя Люба посоветовала слить половину воды, а то, дескать, долго закипать будет. Зина приказным тоном сообщила, что пельмени надо срочно помешать, иначе всё прилипнет к дну кастрюли. А баба Глаша долго бурчала о том, что пельмени нужно лепить самому, а не магазинные покупать. А когда я начал их вытаскивать шумовкой, старуха заявила, что они недоваренные. Естественно, остальные ужинающие за двумя столами – вместе с детьми, тараканами и кошкой – приняли живейшее участие в разговоре, выдавая язвительные комментарии.
Сказать, что происходящее меня не раздражало, значит сильно соврать. Хотелось развернуться и выдать пару ласковых слов. Однако всплывающие воспоминания о более-менее нормальных отношениях с обитателями квартиры не дали этого сделать. Нельзя забывать, что это коммуналка.
Дождавшись, когда один из столов освободится, я поставил на него тарелку с дымящимися пельменями. Затем закинул в них кусок масла и поперчил. Еду унёс в свою комнату, ибо не собирался выслушивать, как правильно есть пельмени. Разумеется, как только вышел, соседи обсудили меня с ног до головы. В процессе побурчали о выборе еды, пожелали привести хозяйку, а лучше переселиться к ней после женитьбы, освободив ценную жилплощадь. Всё это я отлично слышал, сидя за тонкой стенкой.
Сплетни аппетиту не помеха, так что пельмени были уничтожены с молниеносной скоростью. Они оказались действительно вкусными. Конечно, не домашние, но всё равно хорошо. По крайней мере, если сравнивать с тем, что расфасовывалось в точно такие же пачки в моё время. Да и те, что продавалось в супермаркетах под видом элитных пельменей из мраморной говядины, с местными останкинскими рядом не лежали.
Пока из плюсов – только нормальная еда и магазинные продукты, сделанные по советским гостам. Внутренне усмехнувшись, я доел последний пельмень, почувствовав себя немного человеком. Вдруг в дверь постучались.
В ответ я хотел нецензурно ругнуться, но услышав голос Сани, поспешил к двери и отодвинул шпингалет.
– Чего пришёл? – спрашиваю друга, когда он ворвался внутрь.
В ответ он показал трёхлитровую банку пива в авоське и кинул на стол кулёк, доверху набитый мелкой таранькой.
– Ну что, герой-спаситель, принимай гостинец! – Саня поставил банку на стол с таким видом, будто принёс ящик дорого вина. – Жигулёвское, свежее! Еле успел урвать, до того как Петровна бочку закрыла.
– Жаль ты раньше не пришёл, я бы пельменями поделился, – соврал я, указывая на пустую тарелку.
Рыжий отмахнулся:
– После работы забежал домой – мамку проведать. Батя борща наварил из молодого бурака с ботвой. С салом и сметаной две тарелки навернул.
В будущем я пил пиво редко, но после пельмешек отказываться от холодненького не стал. Поэтому два гранёных стакана тут же перекочевали с подоконника на письменный стол и наполнились до краёв.
Пиво действительно оказалось вкусным, плотным и немного сладковатым. А таранька – невероятно солёной, так что отлично сочеталась с напитком. В результате мы не заметили, как в считанные минуты ополовинили банку.
– Как ты после вчерашних танцев? Уже отошёл? – спросил Саня, вытягивая из кармана пачку сигарет «Космос».
Встряхнув коробок спичек, он хотел закурить, но я вырвал у него уже зажжённую спичку:
– Вообще-то здесь не курят.
Судя по тому, как сигарета едва не выпала изо рта друга, это утверждение его несказанно удивило.
– Это с каких пор? – удивлённо спросил он, посмотрев на консервную банку из-под кильки, почти доверху наполненную бычками.
– С сегодняшнего – ответил я, ибо давно бросил курить.
Забавно. Получается, это произошло много лет назад, но в будущем.
– Неужели ты курить бросил?
– Да! И тебе советую избавиться от вредной привычки, а то от этого бесполезного дыма одни растраты. Ещё и здоровье сажаешь.
– Согласен, – неожиданно произнёс Саня и потупил взор. – Но как увижу мамку, лежащую беспомощной на кровати, не то что курить – хочется в хлам нажраться самогоном.
При упоминании матери Рыжего сразу пришли чужие воспоминания. Если верить им, то тётя Тамара уже год практически не встаёт с постели и мучается затяжными головными болями. Она лежала в местной больнице несколько раз, но врачи так и не смогли поставить диагноз. А чтобы везти её в Москову, нужно получить направление в правильное место.
Насколько я знаю, несмотря на наличие бесплатной медицины, в случае тяжёлого или редкого заболевания советским людям, жившим далеко от крупных городов, приходилось туго. Нужно постараться, чтобы получить правильное направление на лечение. И опять всё утыкается в знание нужных людей и финансовые возможности. Ведь придётся оплачивать накладные расходы.
Выпив ещё по стаканчику пивка под композиции с пластинки группы «Пламя», предложил рыжему выйти покурить на улицу. Он, разумеется, согласился.
А когда Саня закурил у подъезда, я не выдержал и задал вопрос:
– Рыжий, а врачи диагноз тёте Тамаре так и не поставили?
– Нет. Не знают они, что у неё. Один говорит – сонная болезнь на почве нервного состояния. Другой про опухоль в голове задвигает. И оба советуют везти маму в Москву. Порекомендовали бате какого-то известного профессора, но как только разговор зашёл о помощи с контактом доктора, оба начали носом крутить. Говорят, типа это непросто и к нему очередь на год вперёд расписана.
– Может, им взятку надо сунуть? – задал я вполне естественный вопрос, но Саня на меня как-то странно посмотрел:
– Лёха, ты же знаешь моего батю. Он у нас настоящий коммунист. Работяга от комля. Где он и где взятка?
Перед глазами тут же появился образ бати Рыжего. Всю жизнь тот проработал на железной дороге бригадиром путейцев. Мужик серьёзный и со всех сторон положительный. Ещё и здоровый, как медведь. Саня на него не похож и явно пошёл в мать.
– Ты отошёл от своей бывшей или снова пойдёшь её на танцах вылавливать? – неожиданно спросил Рыжий, желая соскочить с болезненной темы.
– Это больше не актуально – ответил я, ибо просроченная любовь бывшего обладателя тела меня никаким образом не зацепила.
– Что, неужели решил с комсоргшей замутить? Она девушка красивая, но не простая.
– Завтра после работы зайду на политзанятия, там и посмотрим, – отвечаю почти честно, отодвигаясь от клубов сигаретного дыма. – Правда, мне даже вести девушку некуда.
– Как «некуда»? А твои хоромы? – удивился Саня. – В заводской общаге ещё хуже. На четверых один шкаф. А здесь у тебя своя комната без родителей и родственников. Привести можешь, кого хочешь, и никто слова не скажет. Ремонт бы не помешал, конечно. Но всё равно – своя жилплощадь!
Рыжий говорил так, словно мне завидовал. А когда я заглянул в его глаза, проявившиеся мысли друга дали понять, что он реально так думает.
Саня продолжил молча дымить. А я задумался о простоте человеческих отношений, от которой давно отвык. Непонятно почему, но на секунду захотелось увидеть тётю Тамару и попробовать ей помочь. Ведь с дядей Славой у меня сегодня получилось.
Рыжий начал рассказывать о какой-то ссоре на работе, размахивая рукой с сигаретой, но я его почти не слушал. В голове крутилась единственная мысль. На заводе каши не сваришь, надо искать другой путь, чтобы подняться. Возможно, даже при помощи моих незнамо откуда взявшихся талантов.
Глава 4. Политинформация
Утро следующего дня началось с очередной пешей прогулки до заводской проходной. Внутри меня ждали раздевалка, погрузчик, гул станков и запахи производства. Снова пришлось развозить бесконечные железные кроватки и поддоны. Работа монотонная, но я снова мгновенно втянулся. Ритмичный гул двигателя, привычные маршруты, даже взгляды работяг и девчонок из ОТК стали словно родными.
Все манипуляции выполнялись механически, поэтому можно спокойно обдумать дальнейшие перспективы. О необходимости перемен буквально кричали убогое жилище и нехватка денег.
Во времена, когда я жил в коммуналке, комнаты занимали всего четыре семьи. Остальные, кроме долгожительницы бабки Глаши и алкаша Иваныча, то есть опустившейся версии Соколова, померли, либо получили квартиры и разъехались.
Мы со старшей сестрой и тёткой занимали две комнаты. Отсутствие половины соседей делало жизненное пространство менее токсичным и более пригодным для существования. Сейчас, несмотря на попадание в ту же квартиру, количество соседей увеличилось в разы. И всё стало словно меньше, а жизнь почти невыносимой.
Перемены я решил начать с уборки комнаты и облагораживания собственного внешнего вида. Я помнил Иваныча другим: грузчик в галантерейном магазине, грустные глаза с вечной алкогольной поволокой, красные капилляры на лице и носу. Жуть! И только сейчас я понял, что в молодости его можно было назвать красавчиком. Просто всё портил смятый и неправильно сросшийся нос. А от теперешней физической формы осталось только худое тело, измождённое запоями.
С утра жильцы смотрели на меня с удивлением. Я надел единственный костюм и кожаные туфли, привезённые из ГДР. Алексей купил эти вещи на сэкономленные деньги в армии. Не хотелось идти на политинформацию в обычной одежде. Уж слишком она убогая. А ещё хочу, чтобы комсорг Лида смотрела на меня не с жалостью, а с заинтересованностью. Красивая она!
* * *Задумавшись, я собирался заехать на склад готовой продукции, но заметил толпу рабочих, направляющихся к столовой. Смотрю на часы и понимаю, что наступил обеденный перерыв. Совсем заработался. Перекуров у меня теперь нет. Как бы народ не начал косо посматривать на излишне инициативного коллегу. Паркую погрузчик возле цеха и спешу на обед. Есть хочется, аж сил нет.
Только я загрузил на поднос тарелки со щами, сосиской с гречкой и кисель, как меня настигла комсорг:
– Алексей! – её голос прозвенел сзади, словно школьный звонок. – Ты не забыл, сегодня после пяти собрание? Не смей пропустить, а то я лично приду и…
Она сделала паузу, явно подбирая угрозу.
– Лида, ты отстегаешь меня розгами? – улыбаюсь в ответ.
– Хуже! – комсорг сверкнула глазами. – Заставлю взять в библиотеке подшивку газет «Комсомольская правда» за 1978 год и законспектировать итоги восемнадцатого съезда ВЛКСМ.
Я хотел сострить, но вдруг в голове прозвучал голос девушки:
– Почему он не обращает на меня внимание? Вечно смотрит словно сквозь. А я ведь юбку максимально короткую надела. Вон остальные слюнки пускают. Даже старички.
Реагируя на моё молчание, комсорг ещё больше развернула плечи и выпятила торчащую грудь.
– Лида, я обязательно приду. А насчёт конспектов – рад бы написать научный труд про развитие советского комсомола, но мне некогда по библиотекам ходить. Работать надо, иначе мы коммунизм никогда не построим.
Выслушав меня, Лида удовлетворённо кивнула и, развернувшись, направилась к выходу из столовой. А походка у неё не хуже, чем у моделей на подиуме. А ещё я заметил, что она следит за мной через ростовое зеркало. Потому сразу отвернулся.
И надо такому случиться, что взгляд упёрся в окно сдачи грязной посуды, откуда выглядывала повариха Света. Вроде она добродушно улыбалась, но её глаза смотрели на меня, как на мальчиша-плохиша. Это который продал Родину буржуинам за банку варенья и корзину печенья.
Интересно, о чём Света думает? Попробовал уловить мысли, но голос девушки почему-то не услышал. Видимо, новый дар работает не всегда, а только избирательно. Улыбнувшись Егоровой, я побрёл к столу, за которым сидел Саня.
По дороге в голову неожиданно ворвалась новая порция Лидиных мыслей. Странно, но, похоже, наш контакт ещё не прервался.
– Вот дурак! Красивый, а ведёт себя, как пень. Ни одного комплимента за всё время! Ну ладно… Всё равно я своего добьюсь. Он ещё будет бегать за мной, как те глупые пацаны из студенческого стройотряда. И всё-таки жаль, что Алёша не перспективный. Придётся потом его отшить. Парень без образования, да и в жизни, похоже, не разбирается. Может, вообще тупица? На собрании обязательно проверю.
Остановившись, я огляделся и заметил, как вышедшая из столовой Лида делает вид, что рассматривает заводскую стенгазету. При этом украдкой наблюдает за мной через застеклённую стену.
Ирония ситуации в том, что комсорг отчасти права. Прежний хозяин тела и вправду был не шибко умён. Сначала зациклился на бывшей, не дождавшейся его из армии. А потом забухал, превратившись в одинокого алкоголика, вместо того чтобы найти нормальную бабу. Что ж, теперь это мои проблемы.
Столовая гудела, как улей. В воздухе витал густой аромат щей с кислой капустой, варёных сосисок и вареников с творогом. На раздаче поварихи ловко наполняли тарелки, не позволяя собираться очереди. Сев за стол, я принялся размешивать в супе огромную ложку сметаны.
– Что, Лёш, опять Лидка тебя на политинформацию гонит? – Саня с хитрым прищуром пододвинулся ближе. – Ну, давай уже, подкати к ней! Чего тянешь?
– Может, он боится, что она ему не про «Капитал» Маркса, а о планах на личную жизнь лекцию прочтёт, – брякнул один из токарей.
– Лёха, расскажи ей на занятиях анекдот про Брежнев. Ну, тот, про «сосиски страны», – добавил другой, размахивая наколотой на вилку сосиской.
В ответ окружающие заржали.
– Ладно вам, комедианты. Лучше расскажите это самый анекдот про Леонида Ильича и сосиски. А то я не в курсе.
Токарь сразу его рассказал, при этом, особо не прячась, передразнивал голос генерального секретаря ЦК КПСС.
Все снова рассмеялись.
– Это не сосиски, – с пафосом продолжил разгонять Саня, – а испытание на прочность для советского рабочего. Если пережуёшь – значит годен для ударного труда!
Смех стал громче. Я же отметил, что в этих шутках была какая-то тёплая, почти домашняя ирония. Вот так советские пролетарии и живут – работа, столовка, похабные шутки. Вечером домой к жене, детям, телевизору и стопке под ужин.
После обеда меня вдруг вызвали в кабинет начальника цеха.
Павел Егорович Михеев сидел за столом с двумя телефонами и раскладывал бумаги из толстой папки. При этом он курил что-то иностранное. Рядом с бензиновой зажигалкой обнаружилась пачка «Мальборо». А не кисло живёт руководство! Вроде такие сигареты стоят не меньше трёшки, а то и пятёрки. Дым стелился сизой пеленой. Взгляд начальника был одновременно снисходительным и оценивающим. Чего ему надо?
– Павел Егорович, вызывали?
– Садись Лёша, – предложил он и, словно делая широкий жест, подтолкнул ко мне сигареты: – Закуривай.
Я осторожно опустился на стул, чувствуя, как скрипит потёртый дерматин.
– Спасибо! Но больше не курю, – ответил я, отфутболив пачку назад.
Это начальника явно удивило:
– Значит, бросил? Молодец! А я вот всё никак не могу. Работаешь без перекуров, мужики сразу внимание обратили, – Михеев потушил едва начатую сигарету и откинулся на спинку кресла. – Лёша, для начала хочу сказать спасибо за дядю Славу! Он у нас ветеран труда, на пенсии уже два года. Только пользы от него поболее, чем от молодёжи. Ты вовремя помог остановить кровь и отрезанный палец фельдшеру передал. Мне доложили, что его удачно пришили.
– Я просто ближе всех оказался, – начал скромничать, но Михеев тут же перебил:
– Раз хвалю, значит есть за что. Кстати, директор уже в курсе и на следующем собрании рабочего коллектива вручит тебе грамоту. В общем, молодец!
Несмотря на подчёркнутую вальяжность, в голосе Михеева чувствовалось нечто странное. Словно похвала приправлена лёгкой настороженностью.
Ловлю его взгляд и тут же слышу обрывок чужой мысли:
– Только бы перестал пытаться поговорить с моей племянницей. А то у Люды свадьба на носу, и брат просил посодействовать…
Я с трудом не вздрогнул от неожиданности. А ещё вспомнил, что Павел Егорович – родной дядя предательницы Людки.
– Лёша, надеюсь, ты наконец возьмёшься за ум, – Михеев продолжил разговор. – Может, пора завязывать с пьянками и опаздывать на работу?
– Постараюсь, – бурчу в ответ.
– Вот ещё что. Ты ведь в бригаду механизаторов записался? – Михеев одобрительно хмыкнул. – Езжай, я подпишу приказ. На свежем воздухе голова проветрится, и оттуда вылети всё ненужное.
Я понял намёк так: убирайся подальше от племянницы.
– Спасибо, Павел Егорович. Вы правы.
– Тогда идти работай.
Выйдя из кабинета, я столкнулся с тётей Валей, нашей уборщицей. Пожилая, но ещё крепкая тётушка в синем халате замерла и снова одарила меня странным взглядом:
– Это… Лёш, – она покосилась на мои руки. – Вчера у Славы кровь быстро перестала течь. Ты куда ему там нажал?
Сердце ёкнуло, но я постарался сохранить спокойствие:
– Тёть Валь, мне просто повезло. Это скорее ты вовремя подскочила и повязку сделала, – начинаю обходить уборщицу, которая с опозданием посторонилась.
– Ну да, конечно, – прошептала она себе под нос.
А потом я услышал в голове ещё несколько слов:
– Однако чую я, нечисто тут. И на старое объявление о пропаже дочки он чего-то долго смотрел.
– Алёша, а ты же Машу мою хорошо знал? – неожиданно донеслось мне в спину.
Сознание начало лихорадочно обрабатывать информацию, собранную бывшим владельцем тела.
– Мы с ней в параллельных классах учились. Я в «Б», она в «А». В школе каждый день виделись, но не общались. Двор мой тоже далеко от вашего, так что, считай, незнакомы.
Внезапно я почувствовал, что оправдываюсь, и смутился. Оказывается, Соколов в старших классах заглядывался на русоволосую красавицу, но так и не решился на знакомство.
– А ты чего спросила?
– Может, у тебя совместные фото есть, которые я не видела, – проговорила уборщица, но явно соврала.
Зачем ей фотографии пропавшей дочери? Своих мало?
– В альбоме обязательно посмотрю. Вроде в соревнованиях вместе участвовали и в «зарнице». Тогда делали общие снимки. Если найду, то сразу принесу, – дав обещание, я быстро направился к выходу из конторы.
Чёрт! Как же не вовремя эти подозрения. Вдруг слухи поползут? Впредь надо поаккуратнее с использованием дара. И надо быстрее свалить из города в колхоз. Там обдумаю дальнейшие планы, а здесь пока всё успокоится.
Ускорил шаг, чувствуя, как тётя Валя продолжает смотреть мне в спину. Вот же прицепилась! Прямо клещ какой-то!
После смены я отправился в душевую. Тёплая вода смывала не только грязь с потом, но и усталость. Несмотря на отколотую плитку, ржавые трубы и неказистый вид помещения, напоминающего наполненный паром бункер, оно было почти роскошью. На контрасте с коммуналкой, конечно. Здесь хоть можно спокойно помыться. Дома в ванну с утра и после пяти пробиться невозможно. Чаще получается искупаться после одиннадцати, но соседи могут отругать за шум.
Надев чистую рубашку и костюм, я направился в Ленинскую комнату, где уже собрались два десятка комсомольцев.
Помещение оказалось огромным. Перед небольшим возвышением с переносной трибуной полукругом расположилось несколько рядов стульев. На стене висели портреты Брежнева и Ленина, а над ними лозунг: «Народ и партия едины!»
Лида стояла рядом с трибуной и разглядывала собравшихся. На девушке белая блузка, юбка-карандаш и очки в тонкой оправе, делавшие её похожей на молодую учительницу из советского кино. Или тоже на учительницу, но уже из немецкого фильма. Образ был весьма притягательный, если без всяких пошлостей.
Девушку явно удивил мой внешний вид. Ведь хороший, по советским меркам, летний костюм и лёгкие туфли контрастировали с тем, что Соколов носил каждый день.
– Товарищи! Сегодня мы обсудим профсоюзное движение в западных странах. А также борьбу кубинского народа против американских империалистов, – объявила комсорг.