Консенсус последних

Марк Марцеллин Эгнатий.

Имя. Человеческое имя. Римское, если быть точным.

– Сколько их здесь? – спросила Элис.

Рашид посмотрел вокруг. Его фонарь скользнул по стенам – ниши, ниши, ниши. Сотни. Тысячи.

– Сложно сказать. – Голос звучал приглушённо. – Тысячи. Может, десятки тысяч. Только в этом зале.

– А залов сколько?

– Я видел план на орбитальных снимках. – Рашид помолчал. – Это здание уходит под землю. Глубоко. Очень глубоко.

Элис стояла посреди колумбария, окружённая тысячами урн. Тысячами имён. Тысячами жизней, которые закончились миллионы лет назад.

И все эти жизни – человеческие.

– Ивонн, – сказала она в коммуникатор. – Нужна ты здесь. Срочно.

Шипение статики. Потом – голос генетика.

– Иду. Пять минут.

Ивонн появилась через семь минут.

Элис услышала её шаги раньше, чем увидела – хруст камней под ботинками, шорох скафандра. Потом – луч фонаря, скользнувший по стенам.

– Господи, – выдохнула Ивонн.

Она стояла на пороге, глядя на стены. На ниши. На урны.

– Сколько их?

– Тысячи, – ответила Элис. – Может быть, миллионы. Здание уходит под землю.

Ивонн подошла к ближайшей нише. Её руки – в перчатках, толстых и неуклюжих – потянулись к урне.

– Осторожно, – сказала Элис.

– Я знаю.

Генетик взяла урну. Медленно, бережно, как берут новорождённого ребёнка. Поднесла к фонарю.

– Керамика, – сказала она. – Обожжённая глина. И надпись… имя?

– Марк Марцеллин Эгнатий, – подсказал Рашид. – Если я правильно прочитал.

– Римское имя. – Ивонн покачала головой. – Римское имя на планете в двадцати трёх световых годах от Земли.

– Можешь взять образец? – спросила Элис.

– Из праха? – Ивонн посмотрела на неё. – Это… это осквернение.

– Это наука.

Пауза.

– Да, – сказала Ивонн. – Да, это наука. Прости.

Она достала из сумки набор для забора образцов. Пробирки, пинцеты, стерильные контейнеры. Её руки двигались уверенно – профессионал, делающий свою работу.

Крышка урны поддалась с тихим скрипом.

Элис не смотрела. Она отвернулась, направив фонарь в глубину зала. Ниши уходили вдаль – сотни, тысячи. И каждая – с урной. С прахом. С именем.

Сколько их? Сколько людей погибло на этой планете?

– Готово, – сказала Ивонн. – Образец взят. Нужно ещё?

– Да. – Элис повернулась. – Чем больше – тем лучше. Из разных ниш. Из разных рядов.

– Это займёт время.

– У нас ещё пять часов кислорода.

Ивонн кивнула.

Следующие сорок минут она работала молча. Переходила от ниши к нише, открывала урны, брала образцы. Элис и Рашид помогали – держали контейнеры, освещали путь.

Двенадцать образцов. Двенадцать имён.

Гай Флавий Максим. Юлия Корнелия Секунда. Тит Аврелий Вер. Луций Сервилий Катулл.

Имена, которые могли бы принадлежать римским сенаторам. Патрициям. Легионерам. Людям, жившим две тысячи лет назад – на Земле.

Но эти люди жили четыре миллиона лет назад. Здесь. На планете, которая вращалась вокруг красного карлика в созвездии Скорпиона.

– Элис.

Голос Маркуса в коммуникаторе. Взволнованный.

– Да?

– Ты должна это увидеть. Немедленно.

– Что случилось?

– Фреска. Та самая, что мы видели с орбиты. Я… – Он осёкся. – Просто приходи.

Маркус стоял перед стеной.

Элис нашла его в храме – том самом, с дорическими колоннами. Он стоял посреди зала, освещая фонарём участок стены, и не двигался.

– Маркус?

Он не обернулся.

– Смотри, – сказал он.

Элис подошла ближе.

И увидела.

Фреска занимала всю стену – три метра в ширину, два в высоту. Выцветшая, повреждённая временем, с осыпавшейся штукатуркой по краям. Но узнаваемая. Более чем узнаваемая.

Семья.

Мужчина и женщина сидели за столом. Он – в чём-то вроде тоги, она – в длинном платье. Между ними – трое детей. Двое мальчиков и девочка. Все улыбались.

На столе – еда. Фрукты? Хлеб? Сложно определить по выцветшим краскам. Но форма… форма была знакомой.

За спиной семьи – окно. Через окно – небо. Красное небо с тремя солнцами.

И – на дальнем плане – город. Этот город. С теми же колоннами, теми же зданиями, теми же площадями.

– Это они, – сказал Маркус. Голос – хриплый, надтреснутый. – Это люди, которые здесь жили. Обычная семья. Мать, отец, дети. Они сидели за столом, ели, разговаривали… как мы. Как мы, Элис.

Элис смотрела на фреску.

На лица. Размытые, схематичные – художник явно не был мастером реализма. Но… человеческие. Глаза, носы, рты. Брови. Волосы – тёмные у мужчины, светлые у женщины.

– Посмотри на детей, – сказала она.

Маркус подошёл ближе.

Дети сидели между родителями – двое мальчиков слева, девочка справа. Мальчики были похожи друг на друга – близнецы? Девочка – младше, с круглым лицом и большими глазами.

– Младшей – лет пять, – сказала Элис. – Может, шесть.

– Ты видишь то же, что и я?

– Вижу.

Девочка держала что-то в руках. Игрушку? Куклу? Маленькую фигурку, прижатую к груди.

Обычная девочка. Обычная игрушка. Обычная семья.

Четыре миллиона лет назад.

– К чёрту, – прошептал Маркус. – К чёрту всё это.

Элис положила руку ему на плечо.

– Это не «к чёрту», – сказала она. – Это доказательство. Мы искали ответы – вот они.

– И какой ответ? Что люди были здесь миллионы лет назад? Что наши потомки – или предки – построили цивилизацию на другом конце галактики? Что…

– Маркус.

Он замолчал.

– Мы не знаем ответов, – сказала Элис. – Мы знаем только факты. Факты такие: здесь жили люди. Они говорили на латыни. Они строили города. Они любили своих детей. – Она помолчала. – И они погибли. Все.

– Почему?

– Вот это, – сказала Элис, – нам и предстоит выяснить.

Они вернулись к посадочному модулю через четыре часа.

Элис шла последней, замыкая колонну. Ноги болели – повышенная гравитация давала о себе знать. Плечи ныли от веса скафандра. Но она не жаловалась. Никто не жаловался.

Они несли с собой образцы. Двенадцать контейнеров с прахом из урн. Соскобы со стен. Фрагменты керамики. Пробы почвы.

И фотографии. Тысячи фотографий – зданий, надписей, фресок. Документация цивилизации, которой больше не существовало.

– «Тихо Браге», приём, – сказала Элис в коммуникатор. – Первая команда возвращается. Подготовьте шлюзовую камеру для дезинфекции.

Три секунды ожидания. Потом – голос Юна.

– Принято, первая команда. Шлюз готов.

Они поднялись по трапу. Один за другим – Рашид, Маркус, Ивонн. Элис – последней.

Она обернулась на пороге люка.

Город лежал перед ней – тёмный, мёртвый, погружённый в вечный красный закат. Колонны храма отбрасывали три тени. Ветра не было – ни дуновения, ни шороха.

Четыре миллиона лет.

Она шагнула внутрь.

Люк закрылся.

Дезинфекция заняла два часа.

Они стояли в шлюзовой камере – голые, дрожащие от холода, пока ультрафиолет и химические растворы уничтожали любую биологическую угрозу. Протокол. Необходимость. Скука.

Элис думала о фреске.

О семье за столом. О детях – близнецах и их младшей сестре. О мужчине в тоге и женщине в платье.

Кем они были? Как их звали? Что случилось с ними?

Она не знала. Возможно, никогда не узнает.

Но образцы – образцы могли рассказать.

– Командир.

Голос Ивонн. Элис обернулась.

Генетик стояла у панели управления – уже одетая в лабораторный халат, с мокрыми волосами, с тёмными кругами под глазами.

– Первые результаты, – сказала она. – Предварительные.

Элис почувствовала, как сжимается что-то в груди. Волнение? Страх?

– И?

Ивонн не ответила сразу. Она смотрела на экран – на ряды цифр и символов, которые Элис не понимала.

– ДНК, – сказала она наконец. – Я выделила ДНК из образцов.

– Это возможно? После миллионов лет?

– Не должно быть. – Ивонн покачала головой. – ДНК разрушается. Через десять тысяч лет – от неё ничего не остаётся. Но здесь… – Она показала на экран. – Условия консервации идеальные. Низкая радиация. Сухость. Стерильность. Кто-то специально создал эти условия.

– Для сохранения ДНК?

– Или для чего-то ещё. Я не знаю.

Элис подошла к экрану.

– Что ты нашла?

Ивонн помолчала. Долго – слишком долго. Её руки – те самые руки, которые так уверенно брали образцы в некрополе – теперь дрожали.

– Послушай, – сказала она. – Послушай меня внимательно.

Элис слушала.

– ДНК – это код. Четыре буквы – A, T, G, C. Три миллиарда пар оснований в человеческом геноме. У каждого вида – свой уникальный код. Даже близкие виды отличаются на несколько процентов. Шимпанзе и люди – отличие около полутора процентов. Неандертальцы и сапиенсы – около полпроцента.

– Я знаю базовую генетику, Ивонн.

– Тогда ты поймёшь, что я сейчас скажу. – Ивонн повернулась к ней. – Я сравнила ДНК из образцов с человеческим референсным геномом. С нашей ДНК.

– И?

Ивонн указала на экран.

Элис посмотрела.

Цифра. Одна цифра. Выделенная красным, мигающая.

99,7%

– Совпадение, – сказала Ивонн. Голос – едва слышный, почти шёпот. – Девяносто девять целых семь десятых процента. ДНК в урнах… – Она сглотнула. – ДНК в урнах практически идентична человеческой.

Элис смотрела на цифру.

99,7%.

Шимпанзе и люди – 98,5%. Неандертальцы и сапиенсы – 99,5%.

99,7%.

– Это… это мы, – сказала Ивонн. – Элис, это мы. Люди. Homo sapiens. Или что-то настолько близкое, что разница не имеет значения.

Элис не ответила.