Пленница темного лорда
Ариэль замерла. Яркость свечи? Это было абсурдно! Весь смысл сферы – в ее чистоте и силе свечения! А сделать ее при этом плотной… Это противоречило всем базовым принципам, вбитым в нее с детства. Свет – это озарение, очищение, энергия. Ее не сжимали, как кусок глины.
– Я… не понимаю, как, – призналась она сквозь зубы.
– Именно поэтому ты здесь, – сказал Кайран, делая первый шаг к ней. Он не приближался, он просто сокращал дистанцию. – Твои учителя говорили тебе: «Выпусти силу. Дай ей излиться. Будь каналом». Они были правы. Но лишь отчасти. Они научили тебя открывать кран. Я научу тебя… строить плотины, направлять потоки, создавать резервуары и превращать воду в лед, в пар, в острое лезвие. Твоя сила сейчас – это река в половодье. Мощная, но неконтролируемая, сметающая все на своем пути и в итоге растекающаяся в болото. Мне нужен скальпель. А не селевой поток.
Он поднял руку. И между его пальцами вспыхнула искра. Не сфера. Крошечная, не больше булавочной головки, точка ослепительно-белого света. Она не светила – она прожигала взгляд своей чудовищной концентрацией. От нее исходило не тепло, а ощущение опасной, сфокусированной до предела мощи. Ариэль почувствовала, как мурашки побежали по ее коже.
– Видишь? – спросил он мягко. – Это не больше одной тысячной от энергии в твоей сфере. Но если я отпущу ее в твою сферу… – Он легким движением запястья отправил искру в сторону ее творения.
Произошло не взрывное столкновение, а тихое поглощение. Искра вошла в сферу Ариэль, и та… сжалась. Ее диаметр уменьшился вдвое, яркость упала, но свечение стало жестким, металлическим, а низкое гудение превратилось в угрожающий визг. Сфера потеряла свою идеальную форму, на ее поверхности заходили волны, как на перегретом жире.
– Контроль, Ариэль, – сказал Кайран, и его голос прозвучал прямо у нее в уме, заглушая все остальные звуки. – Это не про силу. Это про волю. Это про то, чтобы быть не рекой, а руслом. Не господином силы, а ее архитектором. Возьми ее обратно. Не гаси. Сожми. Заставь подчиниться.
Это было невыносимо. Ее собственная магия, искаженная его вмешательством, бунтовала, рвалась из созданных ею же границ. Она чувствовала, как пот выступил у нее на лбу, как дрожат руки. Она изо всех сил вцепилась сознанием в бушующий шар энергии, пытаясь загнать его обратно в форму сферы, убавить яркость. Это было похоже на попытку удержать в руках разъяренную рыбу, покрытую шипами. Магия обжигала ее изнутри.
– Не борись с ней! – его голос прозвучал резко, как удар хлыста. – Ты борешься. Ты тратишь силы на борьбу. Пойми ее. Прими ее буйство. А теперь… направь. Сделай так, чтобы это буйство служило тебе.
Что-то щелкнуло в ее сознании. Не из-за его слов, а отчаянного перенапряжения. Она перестала пытаться подавить энергию. Она позволила ей быть неидеальной, некрасивой. Она представила не сферу, а… вращающийся кристалл. Искаженный, с гранями, но цельный. И ее магия, с видимым усилием, начала укладываться в эту новую, жесткую форму. Свечение стало не таким ярким, но зато появилась текстура, глубина. Угрожающий визг стих, превратившись в ровное, мощное гудение.
Она удерживала это состояние несколько секунд, а потом с резким выдохом опустила руки. Искаженная сфера-кристалл погасла, рассыпавшись в воздухе искрами.
Ариэль стояла, тяжело дыша, как после долгого бега. Она чувствовала не опустошение, а странную, щемящую усталость, смешанную с ошеломлением. Она только что сделала что-то, что считала невозможным. И это было… увлекательно.
Кайран смотрел на нее. В его серебряных глазах не было одобрения, но была оценка. Холодная, объективная.– Приемлемо. Для первого раза. Ты потратила в десять раз больше ментальной энергии, чем нужно, но ты поняла принцип. Сила без контроля – это шум. Контроль без силы – пустота. Тебе нужны оба.
Он повернулся к выходу.– Урок окончен. Завтра в это же время. Не опаздывай. И поешь наконец. Твоему телу нужны ресурсы, чтобы перестраивать нейронные пути.
Он вышел, оставив ее одну в пустой, темной комнате.
Ариэль смотрела на свои ладони. Они все еще слегка покалывали. Она не чувствовала себя униженной. Она чувствовала себя… взломанной. Ей показали дверь в комнату, о существовании которой она даже не подозревала. И самое ужасное было в том, что ей дико хотелось ее открыть. Этот «первый урок» не преподал ей тьму. Он показал ей изъян в ее собственном свете. И в этом была дьявольская гениальность Кайрана. Он атаковал не ее веру, а ее компетентность. И это было в тысячу раз опаснее.
Глава 4. Опасные беседы
Уроки стали регулярными. Каждое утро, с безжалостной пунктуальностью восхода над ледяными пиками, Ариэль спускалась в тренировочный зал-куб. И каждый раз это была битва – не столько с магией, сколько с собственным восприятием. Кайран разбирал каждое её заклинание, каждый жест, как часовщик – сложный, но несовершенный механизм. Он не хвалил. Он констатировал: «Эффективность повысилась на пятнадцать процентов. Но ты всё ещё тратишь энергию на эстетику. В бою твоего противника не впечатлит красивая волна света. Его впечатлит только твоя смерть или его собственная».
Но настоящие испытания начинались позже. После изматывающих упражнений он не отпускал её. Он приглашал – именно так, с холодной, неизменной вежливостью – в свою библиотеку. Не в ту, что была в её покоях, а в главную, огромную, чьи стеллажи терялись в полумраке под самым сводом цитадели.
Их первая «беседа» началась с молчания. Он указал ей на кресло у камина (здесь огонь был настоящим, древесным, и трещал вполне по-земному), а сам устроился напротив, погрузившись в чтение какого-то фолианта. Ариэль сидела, сжимая подлокотники, готовая к допросу, к провокации. Но тишина тянулась, нарушаемая лишь шелестом страниц и потрескиванием поленьев. Это выводило из себя больше криков.
– Вы что, ждёте, что я сама начну исповедоваться? – наконец не выдержала она, и её голос прозвучал грубо в этой атмосфере учёного спокойствия.
Кайран поднял взгляд. Свет пламя играл в его серебряных глазах, делая их почти живыми.– Я жду, когда ты успокоишься. Мысли, рождённые адреналином и обидой, редко бывают ценны. Я предлагаю тебе доступ к знаниям, перед которыми твои учителя пали бы ниц. Минимальная благодарность – не портить воздух истерикой.
– Вы называете это знаниями? – она мотнула головой в сторону полок. – Пропаганда тьмы. Искажённые хроники.
– Интересно, – он отложил книгу. – Ты читала «Хронику Рассветной Войны» архимага Ллирена?– Конечно. Это основа нашей истории.– А «Заметки на полях» того же Ллирена, изданные его учеником через пятьдесят лет после его смерти, где он сожалеет о «непоправимой чрезмерности применённого очищающего пламени» в долине Эльфийских Рос? Нет? Удивительно. Оказывается, фундамент может иметь трещины.
Он говорил не зло, не торжествующе. Он констатировал. И от этого его слова били больнее.
– Вы хотите сказать, что мы… что Свет совершал ошибки?– Я хочу сказать, что любая сила, возведённая в абсолют и лишённая сомнений, становится тиранией. Свет, который не признаёт существования тени, – это просто слепота. Тьма, отрицающая свет, – это пустота. Меня интересует баланс. А не победа одной сказки над другой.
Он задавал вопросы. Неудобные. «Почему магия Света лечит только своих? Разве рана врага болит иначе?», «Если ваша цель – жизнь и процветание, почему вы выжигаете земли, на которых росла “скверна”, вместо того чтобы пытаться её трансформировать?», «Твой отец. Он когда-нибудь спрашивал, чего хочешь ты? Или его воля и воля Света всегда были для тебя едины?»
Сначала она отвечала гневно, заученными формулировками. Потом – с меньшей уверенностью. Потом начала задумываться. Он никогда не перебивал. Он слушал, а потом приводил пример из истории, алхимии или магической теории, который ставил её ответ под сомнение. Он не утверждал, что она неправа. Он заставлял её доказывать, что права. И это оказывалось невероятно сложно.
Как-то раз, уже через неделю таких «бесед», она спросила, не помня себя от усталости и внутреннего смятения:– А что… что вы считаете правильным? Какой должна быть идеальная реальность по меркам лорда Тьмы?
Он замер. Вопрос, казалось, застал его врасплох. Он долго смотрел на неё, а потом его взгляд ушёл в пламя камина.– Тишина, – сказал он на удивление тихо. – Не безмолвие смерти. А… гармоничный гул работающего механизма. Где каждая сила имеет свою функцию. Где нет лишнего шума, лишней энергии, потраченной впустую на борьбу с самой собой. Где свет освещает, но не ослепляет, а тьма даёт покой, но не поглощает. Реальность, где такие как ты… – он снова посмотрел на неё, и в его взгляде было что-то нечитаемое, – не вынуждены носить маски, чтобы выжить.
Ариэль почувствовала, как по спине пробежал холодок. Он говорил не об империях или магии. Он говорил о ней. О том напряжении, с которым она жила всегда, даже не осознавая этого.
– Вы не можете построить такой мир силой, – прошептала она.– Один – не могу, – согласился он. – Но я и не собираюсь делать это один. Я настраиваю механизм. Ищу вышедшие из строя детали. Иногда… заменяю их.
В этот момент она поняла всю глубину его замысла. Он не хотел её сломать и поставить на колени. Он хотел её… перенастроить. Сделать той самой деталью, которая будет работать в его видении идеального мира. И самое страшное было то, что часть этой картины – мир без лицемерия, где сила служит порядку, а не тщеславию, – начинала казаться ей отвратительно привлекательной.
– Я не деталь, – выдохнула она, но в её голосе уже не было прежней огненной уверенности. Была усталость.– Нет, – вдруг он улыбнулся. Это было едва уловимое движение губ, но оно преобразило его строгое лицо, добавив ему странной, опасной человечности. – Ты – редкий и сложный инструмент. И я терпеливый мастер.
Он встал, signaling, что беседа окончена.– До завтра, Ариэль. И подумай над вопросом: что для тебя страшнее – жить в лжи, которую ты считаешь правдой, или усомниться во всём, чтобы найти истину, какой бы горькой она ни была?
Она осталась сидеть у потухающего камина, его слова эхом отдаваясь в её разуме. Он не нападал на её веру. Он подкладывал под неё мину, кирпичик за кирпичиком, и спрашивал, насколько прочен её фундамент. И Ариэль с ужасом осознавала, что он нашёл самые слабые места. Места, о существовании которых она боялась признаться даже самой себе.
Эти беседы были опаснее любого боя. Потому что в бою можно проиграть и умереть. А здесь можно проиграть – и остаться жить, с совершенно новыми, чужими и пугающими мыслями в голове.
Глава 5. Тени прошлого
Тишина библиотеки, обычно столь способствующая разуму, в тот вечер казалась гулкой и настороженной. Ариэль сидела, уткнувшись носом в трактат по спиральной геомантии, но слова расплывались перед глазами. После последнего разговора о «непоправимой чрезмерности» магии её отца, сон не приходил. Она видела во тьме не абстрактные «ошибки», а конкретные лица – тех, кто мог жить в долине Эльфийских Рос. И задавалась вопросом, сжимал ли её отец тогда ту же диадему, которую она так легкомысленно швырнула на стол.
Её внимание привлекло едва слышное скольжение ткани по камню. Кайран стоял у одного из дальних стеллажей, в нише, куда не доходил свет главного камина. Он не читал. Он держал в руках небольшой предмет, разглядывая его с неподвижностью статуи. Свет откуда-то сверху падал на его профиль, и Ариэль впервые увидела не Повелителя Тьмы, а человека. Усталого. Невыносимо одинокого.
Она не поняла, что заставило её нарушить негласное правило молчания, пока он не инициирует разговор.– Что это? – её голос прозвучал громче, чем она планировала.
Он не вздрогнул. Просто медленно повернул голову. Его серебряные глаза в полумраке светились тускло, как затухающие угли.– Любопытство убивает не только кошек, но и иллюзии, Ариэль, – произнёс он, но в его тоне не было привычной отточенности. Была усталость.
– Какая ещё иллюзия может остаться у меня здесь? – она встала и сделала несколько шагов в его сторону, чувствуя, как нарастает странная смесь дерзости и жажды понять. – Вы методично разбиваете их все. Покажите.
Он смотрел на неё долгим, взвешивающим взглядом, словно решая сложнейшую задачу. Потом разжал пальцы.
На его ладони лежал не артефакт из кости или тёмного кристалла. Это был медальон. Простой, из потускневшего серебра, с едва видной гравировкой в виде сплетённых ветвей. Вещь – простая, даже бедная. Совершенно чуждая всему, что его окружало.
– Это был подарок, – сказал он настолько тихо, что она едва расслышала. – Много веков назад. От того, кто верил, что баланс возможен не в теории, а в быту. За чашкой чая. В смехе. В саду, который поливали не магией, а просто водой.
Ариэль замерла. «Веков назад». Эти слова обрушились на неё с весом настоящего откровения. Он не просто могущественен. Он древен. Он пережил эпохи.
– Что… что с ним случилось? – спросила она, уже зная ответ.
Он сомкнул пальцы над медальоном, и его костяшки побелели.
– Его не стало. Он был эльфом из тех самых Рос. Весь его род, его сад, его чашки… всё это стало той самой «чрезмерностью», о которой сожалел архимаг. «Побочный ущерб» на пути к сияющему будущему. – Он поднял на неё взгляд, и в его глазах бушевала настоящая, неогранённая боль, такая raw и дикая, что Ариэль отступила на шаг. – Его магия была похожа на твою. Тёплой. Живой. Он выращивал цветы, которые светились в темноте, и говорил, что тень нужна, чтобы ценить свет. Его назвали еретиком. Заражённым Тьмой. Потому что он осмелился видеть не борьбу, а цельность.
Он говорил, и его голос срывался на хрипотцу. В воздухе заплясали тени, стены библиотеки заколебались, как в мареве. Ариэль почувствовала, как сгущается мгла, холодная и горькая, как пепел. Это была не демонстрация силы. Это было неконтролируемое истекание старой, никогда не заживающей раны.
– И вы… вы отомстили? – прошептала она.
– Отомстил? – он горько рассмеялся, и звук этот был страшнее любого рыка. – Я построил эту цитадель на пепелище его рощ. Я возвёл не память, а монумент собственному бессилию. Я смотрел, как пылает мир, и понял, что одних слов о балансе недостаточно. Нужен порядок. Жестокий, неумолимый порядок, который не позволит одним фанатикам сжигать сады других. Даже если для этого придётся стать тем, кого будут бояться больше, чем огня.
Он опустил руку с медальоном. Тени успокоились, втянувшись обратно в него, как щупальца. На его лице вновь застыла привычная ледяная маска, но теперь Ариэль видела трещины на ней.
– Вот откуда растут корни вашего «перевоспитания», – сказала она не в упрёк, а с внезапным, острым пониманием. – Я для вас не просто трофей или инструмент. Я… я напоминаю вам его. Эльфа с тёплой магией.
Кайран закрыл глаза на мгновение.
– Ты напоминаешь мне то, что было уничтожено. И то, что может быть уничтожено снова, если останется таким же хрупким и слепым. Я не могу вернуть сад. Но я могу… попытаться защитить саженец. Даже если для этого придётся вырастить вокруг него стальные шипы.
Он повернулся, чтобы уйти, его фигура снова казалась неприступной и далёкой. Но теперь Ариэль знала, что под этой броней скрывается шрам, кровоточащий уже который век.
– Подождите, – вырвалось у неё. – Его имя. Как его звали?
Он остановился, но не обернулся.
– Имена имеют силу, Ариэль. Они связывают. Дают власть над памятью. Его имя принадлежит только мне. И тишине, в которой он теперь пребывает.
И он растворился в темноте между стеллажами, оставив её одну с гудящей тишиной и новым, невыносимо сложным знанием.
Её отец, лорд Вальтер, был для неё героем, пусть и суровым. А для Кайрана он был частью машины, уничтожившей всё, что он любил. И она, Ариэль, сияющий продукт этой машины, теперь сидела в его крепости, пожиная плоды той самой «победы», которая для него была величайшей трагедией.
Тени прошлого оказались не абстракцией. Они были плотными, живыми, с запахом гари и пепла. И они протягивали холодные пальцы к её present, стирая чёрное и белое в один мучительный, бесконечный оттенок серого. Теперь, когда она смотрела на свои руки, ей виделись не только лучистые потоки её магии, но и призрачный отблеск давно угасших, светящихся в темноте цветов.
Глава 6. Балкон, открытый в бездну
Библиотека, тренировочный зал, её покои – всё в Адастре имело чёткие границы, назначение, правила. Но был один уголок, который не поддавался классификации. Балкон.
Он не был частью её комнат в прямом смысле. Это была узкая, изящная каменная лоджия, встроенная в стену башни, доступная через высокую стрельчатую дверь, которую Ариэль обнаружила случайно, отодвинув гобелен с вышитой картой забытых созвездий. Дверь не была заперта. Возможно, её забыли. Возможно, посчитали неопасной.
Впервые ступив на него, она замерла, захваченная дуновением настоящего, нецивилизованного ветра. Здесь не было магического барьера, смягчающего климат. Воздух был острым, как лезвие, и таким чистым, что от него слезились глаза. Балкон висел над бездной – не метафорической, а самой что ни на есть реальной. Внизу, в километре под ногами, клубились вечные туманы, скрывающие основание горы. А перед ней расстилался океан тёмных пихтовых лесов, упирающихся в зубчатую стену дальних хребтов, за которыми таяло багровое пятно заката.
Здесь, на этом клочке камня между небом и пропастью, её магия вела себя странно. Она не просилась наружу для упражнений. Она затихала, сливаясь с гулким гулом ветра, с мерцанием первых звёзд на фоне индигового неба. Здесь не было «Света» и «Тьмы». Была лишь титаническая, безразличная красота мира, существовавшего задолго до всех их войн и доктрин.
Ариэль приходила сюда, когда мысли путались в тугой, болезненный клубок. Когда слова Кайрана о садах и пепле, о контроле и расточительности начинали складываться в картину, от которой не было escape. Она опиралась о холодные перила, впитывая в себя этот первозданный холод, и чувствовала, как её внутренний хаос понемногу утихает, подчиняясь более грандиозному, более вечному порядку.
В одну из таких ночей, когда луна висела над пиками осколком ледяного серпа, она не просто смотрела. Она слушала. Не ушами, а той частью восприятия, которую Кайран учил её оттачивать. Она позволила магии мягко растечься по каменным перилам, впитаться в древний камень башни, протянуть невесомые щупальца в наползающую темноту.
И мир ответил.
Она ощутила не потоки тьмы или света, а нечто иное – могучие, медленные токи земной силы, пульсирующие в глубине гор. Холодное, кристаллическое дыхание ледников. Тонкую, едва уловимую сеть жизни в лесах внизу – не ярких вспышек, а тёплых, сонных искорок. И ещё… высоко над головой, в безвоздушной выси, – сияние иного свойства, древнее и далёкое, звёздную магию, до которой не достать рукой.
Это была не магия в её понимании. Это была жизнь планеты в её чистейшем, неантропоморфном виде. И Кайран, со своей цитаделью, встроенной в самое сердце этой мощи, был не её повелителем, а… частью её. Сложной, может быть, болезненной частью, но частью системы. Как ледник, как ураган.
– Красиво, не правда ли? – голос прозвучал прямо у неё за спиной, тихо, но ясно, сквозь рёв ветра.
Ариэль не вздрогнула. Кажется, она уже ожидала этого. Она даже не обернулась.
– Вы сказали, что следите за порядком в своих стенах. Балкон к ним относится?
– Ко всему, что имеет границы, – он сделал шаг вперёд, встав рядом с ней у перил. Он был без плаща, в одной тёмной рубашке, и ветер трепал его чёрные волосы. – Но иногда наблюдение – это тоже часть порядка. Особенно когда наблюдаемый объект совершает качественный скачок.
– Качественный скачок? – она наконец посмотрела на него. В лунном свете его серебряные глаза казались почти прозрачными.
– Ты не просто смотришь. Ты слушаешь. Чувствуешь. Не пытаешься осветить или покорить. Это и есть первый шаг к пониманию, – он тоже уставился в пропасть, и его профиль казался высеченным из того же камня, что и балкон. – Большинство твоих сородичей, окажись они здесь, либо зажгли бы факел, чтобы отогнать мрак, либо содрогнулись от «скверны». Они не видят, что темнота – это не враг. Это холст. И фундамент.
– Вы пришли прочесть мне очередную лекцию о балансе? – в её голосе прозвучала усталая горечь.
– Нет. Я пришёл разделить тишину, – он ответил просто. – И задать один вопрос. Что ты чувствуешь, стоя здесь, на краю всего?
Ариэль замолчала. Она обдумывала ответ. Страх? Нет. Одиночество? Да, но не тоскливое. Оно было… просторным.
– Я чувствую, что всё, что я знала, – очень маленькое, – наконец сказала она честно. – Все наши споры, войны, титулы… Они ничего не значат для этих гор. Они просто… есть. А мы лишь шум на их склонах.
Уголок его рта дрогнул.– Именно. Шум. Но шум может быть гармоничным или разрушительным. Я предпочитаю гармонию. Даже если для её достижения приходится быть самым громким диссонансом.
Они молчали долго. Ветер нёс с собой запах снега и хвои. Ариэль вдруг осознала, что стоит плечом к плечу с величайшим врагом своего рода, и это не вызывает в ней ни паники, ни ненависти. Вызывает лишь странное, тяжёлое понимание.
– Вы привели меня сюда не только чтобы преподать урок, – сказала она тихо, глядя на его неподвижное лицо. – Вы привели меня, чтобы показать мне это. Чтобы я увидела масштаб.
– Да, – он признал без колебаний. – Чтобы ты перестала быть шумом. Чтобы ты начала учиться быть… частью ландшафта. Со всеми вытекающими последствиями.
Он оттолкнулся от перил.
– Не задерживайся допоздна. На высоте холод коварен даже для магов. – Он сделал шаг к двери, но задержался. – И, Ариэль… Завтрашний урок будет не в зале. Приготовься к выходу за пределы стен.
Он ушёл, оставив её одну с бездной, звёздами и новым, пугающим знанием: её тюремщик не просто хотел её переучить. Он хотел, чтобы она увидела мир его глазами. И, что самое страшное, этот вид начинал казаться ей невыносимо правдивым. Балкон был открыт в бездну. И она стояла на его краю, чувствуя, как почва старых убеждений уходит у неё из-под ног, сменяясь ледяным, чистым ветром неопределённости.
Глава 7. Сны наяву
После балкона сон не приходил. Вернее, приходил, но это было не отдыхом, а продолжением урока на ином, куда более опасном уровне.
В первую ночь ей снился отец. Но не суровый и величавый Повелитель Света, каким она его знала, а мужчина с лицом, искажённым яростью. Он стоял на балюстраде Белой Башни, и из его рук вырывались потоки ослепительного пламени, но они не освещали – они выжигали. Внизу, в дыму и пепле, мелькали силуэты деревьев, слышались крики, не похожие на боевые кличи. Ариэль пыталась закричать, остановить его, но её голос не издавал звука, а её собственная магия была похожа на жалкую искорку в урагане его силы. Она проснулась с сердцем, колотящимся о рёбра, и с солёным привкусом слёз на губах. Это был не кошмар из детства. Это была картина, нарисованная словами Кайрана и её собственным, проснувшимся сомнением.
Во вторую ночь сны изменились. Ей снилась цитадель, но не та, что была вокруг неё. Это было место силы, пронизанное золотыми жилами энергии, утопающее в зелени и свете. А потом – взрыв, исходящий изнутри. Не физический, а магический. Волна искажённой, осколочной мощи, которая вывернула гармонию наизнанку, оставив после себя лишь нарушенный баланс и ту самую холодную, поглощающую пустоту, которая легла в основу нынешнего Адастра. Во сне она знала – это была не атака врага. Это была катастрофа, рождённая изнутри, когда сила, лишённая сдерживающего начала, обратилась сама на себя.
Она проснулась с чётким пониманием: ей снилось не её видение. Ей снилось его воспоминание. Или то, как её подсознание, настроившись на магию этого места, расшифровало его древнюю боль.
Но самыми странными были не ночные кошмары, а дневные грезы. «Сны наяву», как назвала бы это её старая наставница-медитатор. Они накатывали в тишине библиотеки, во время монотонных упражнений по контролю, даже за обедом.
Она смотрела на пламя в камине и видела не огонь, а сложную матрицу: холодное синее ядро, горячую оранжевую оболочку, танцующие частички пепла, подчиняющиеся потокам воздуха. И понимала, что «огонь» – это лишь простое слово для невероятно сложного явления, которое можно разобрать на составляющие, как часовой механизм.
Она смотрела на Кайрана, объясняющего очередной принцип фокусировки, и вместо Повелителя Тьмы видела… архитектора. Века несшихся на его плечах не были бременем – они были инструментами в его бесконечном проекте по реконструкции реальности. И в этом проекте для неё была отведена не роль рабыни или жертвы, а роль… колонны. Несущей опоры. Без которой конструкция рухнет или останется незавершённой.
Однажды, во время изнурительной медитации по ощущению потоков земли, её сознание споткнулось о странный «узел» в энергии цитадели – место, где сила закручивалась в тугую, болезненную спираль. Не думая, движимая чистым инстинктом, который поощрял её на уроках, она протянула к нему ментальный щуп, не пытаясь разорвать, а пытаясь распутать. И почувствовала не сопротивление, а… облегчение. Как будто древняя судорога в теле крепости наконец отпустила. В ту же секунду в углу зала материализовался Кайран. Он не вошёл. Он просто возник, его взгляд был пристальным и оценивающим.