Я тебя ненавижу

Глава 6

Сажусь в джип, хлопок двери глушит шум чужого дома. Двигатель рычит, как и я внутри. Злость клокочет, давит на виски.

Её взгляд… дерзкий, колючий. Чёрт, я не ожидал такого. Алина подросла. Это уже не та щуплая девчонка, что пряталась за маминой спиной. Женщина. С прямой спиной, острым языком и глазами, которые слишком много говорят.

И запах… Тёплый, тянущий, будто под кожу лезет. Стоп. Чёрт, нет. Не туда, Стас.

Сжимаю руль так, что скрипит кожа на обтяжке. Её не за что жалеть. Она – мой враг. И, клянусь, я заставлю её пожалеть о каждом дерзком взгляде в мою сторону.

Юра замолчал, и в салоне воцарилась тишина, нарушаемая лишь мерным рокотом двигателя. Но запах беты, густой и тягучий, пропитанный тревогой и раздражением, портил всё. Юра молчал, но я чувствовал, как внутри него всё кипит.

– Говори уже, – прорычал я, не поворачивая головы.

– Тебе… не кажется, что ты перегнул? – спросил тихо, но с нажимом, словно пытаясь понять, можно ли меня ещё вразумить или уже поздно.

– Не кажется, – ответил ровно.

– Стас, – Юра резко обернулся ко мне, – ты серьёзно отдаёшь её на растерзание нашим старшим? Это твой план?

Я сильнее сжал руль, и суставы захрустели.

– Это не твоё дело, Юр.

– Не моё? – он усмехнулся, но в этом не было ни капли веселья. – Она дочь Громова. Ты… ты же сам когда-то…

– Замолчи, – рык вырывается прежде, чем я успеваю себя остановить. В груди всё сжимается от злости. – Не смей мне напоминать, что было когда-то. Тогда я был другим.

Он смотрит прямо, не отводя глаз. И этот взгляд ясно даёт понять, что он уже причислил меня к тем, кого не собирается прощать.

Мне всё равно. Я здесь не для того, чтобы вызывать у кого-то симпатию. Я здесь, чтобы забрать своё – и уничтожить всех, кто попытается мне помешать.

Гравий хрустит под колёсами джипа. Ворота распахиваются ещё до того, как я моргнул – охрана чует меня издалека. Не останавливаясь, еду прямо в сердце стаи.

Двор – живой. Псы и волки в человеческом облике отрабатывают броски, молодняк гоняют до седьмого пота. Щёлкают команды, глухо лязгает металл оружия.

Я выхожу, не переодеваясь. Кровь ещё пульсирует в висках после встречи с Алисой. В воздухе пахнет хвоей, дымом костра и потом – родной, густой запах стаи.

– Олег, – кидаю взгляд на одного из охранников.

– Альфа, – он склоняет голову, показывая кивком в сторону большого дома. – Главный уже ждёт вас у входа.

Иду к нему через двор, чувствуя, как за мной следят десятки глаз. Молодые перестают тренироваться, кто-то шепчет, кто-то вытягивается в струнку.

У крыльца стоит Олег – седой, мощный, с глазами, которые помнят больше, чем я видел за всю жизнь.

– Стас, – глухо произносит он, и в его голосе нет ни радости, ни недовольства – только ожидание.

Мы заходим в дом. Большая зала с массивным столом из тёмного дуба – здесь всегда решались вопросы стаи. На стенах – трофеи охот, за спиной – флаги клана.

– Всех сюда, – бросаю коротко.

Олег молча даёт знак. Через пару минут входят старшие – крепкие, прожжённые мужики, каждый с собственной свитой. Они занимают места, гул стихает.

Я опускаюсь в кресло во главе стола, не торопясь, достаю сигарету. Дым медленно поднимается к потолку.

– Значит так, – начинаю. – Громов сдох. Наследница у руля. Омега. Мягкая. Слишком воспитанная, чтобы удержать стаю.

Пауза. Смотрю каждому в глаза.

– Завтра мы заходим на их территорию. Мои люди ломают их распорядок, перестраивают всё, что сочтут нужным. Их дом – под моим контролем. Залы, спальни, кухня – всё наше.

Кто-то усмехается, кто-то переглядывается. Я продолжаю

– Уважаемые, – обращаюсь к самым опытным, – вам позволено входить к ним без предупреждения. Можете наблюдать, как они едят. Можете забрать омегу в свою спальню. Я не возражаю, если кто-то из вас захочет развлечься с местными, пока мы будем заниматься своими делами.

Гул одобрения. Кто-то стукнул кулаком по столу.

– И да, – ухмыльнусь, затягиваясь, – сама Алина Громова будет при мне. Лично. Не как гостья. Как служанка. Чай подавать, полы драить, смотреть, как её стая подчиняется нам. И понимать, что она – не принцесса, а игрушка в моих руках.

Олег хмурится, но молчит. Остальные уже обмениваются короткими фразами, планируя, кто чем займётся.

– Вот и хорошо, – гашу сигарету о пепельницу. – Завтра начинается веселье.

– Подожди, Стас, – раздаётся голос с края стола. Это Левченко, старший с характером, привыкший спорить. – Ты уверен, что так давить? Громовы хоть и осиротели, но у них связи, а Совет может встать на их сторону.

В зале мгновенно становится тише. Кто-то перестаёт жевать, кто-то поднимает взгляд на меня, ожидая, что я сорвусь.

Я медленно поднимаюсь, обхожу стол, и встаю напротив Левченко. Смотрю сверху вниз.

– Ты мне сейчас предлагаешь… что? – говорю тихо, но так, что слышно каждому. – Пожалеть их?

Он открывает рот, но я не даю вставить слово.

– Громовы забрали у меня брата, Лёва. Ты был там, ты видел. Костя умер у них, с их молчаливого согласия.

Злость пульсирует под кожей. Я чувствую, как старшие смотрят на меня. В их взглядах – понимание, что мою ярость не укротить никакими Советами.

– Совет? – усмехаюсь я холодно. – Совет придёт ко мне на поклон, если я решу их позвать. Я заставлю их подписать приказ о подчинении стаи Громовых.

Смотрю Левченко прямо в глаза:

– А если кому-то здесь кажется, что я играю слишком жёстко, дверь за твоей спиной. Можешь выйти и пойти к ним. Только не удивляйся, если завтра тебя встретят как часть их стаи… на коленях.

Левченко опускает взгляд. Никто не двигается. Я возвращаюсь на своё место.

– План не обсуждается. Завтра мы входим. И никто не уходит, пока Громовы не станут нашими.

Тишина. Потом первый одобрительный рык. Второй. Через минуту весь стол гудит в унисон.

Глава 7

Я не спала всю ночь. Лежала на кровати, смотрела в потолок, слушала, как за стеной скрипели половицы – охрана неустанно ходила сменами, и дом жил в напряжении.

В голове звучали слова Сергея: «Приедет Волков и будет требовать стаю».

И он приехал. Сегодня. Вместо траура, вместо тишины по дому разнесся его голос и запах. Его голос был слишком резким, а манера поведения – слишком властной.

Я испытывала к нему неприязнь. Меня коробило от его слов, когда он так спокойно говорил о своих притязаниях. Мне было неприятно от его руки, которая держала мою так, словно я не живое существо, а вещь. Меня раздражало, что моё сердце всё равно начинало биться быстрее, когда он был рядом.

Я закрыла глаза и до крови закусила губу. Мне хотелось закричать, разбить всё вокруг, но я сидела на краю кровати и молчала. Потому что страх был сильнее.

Он сказал, что придёт завтра. Что превратит наш дом в своё логово. Что мои люди станут его людьми. Что я – всего лишь утешительная игрушка.

Игрушка.

От одной этой мысли по телу пробежал озноб. Он говорил спокойно, но каждое его слово было подобно удару ножа. И самое ужасное – я понимала, что он не шутит.

Сжала кулаки так сильно, что ногти впились в ладони. Нет, я не позволю ему. Я не стану его собственностью. Я не дам разрушить то, что осталось от моего отца.

Но что я могу? Девочка, вернувшаяся из Питера, с дипломом и иллюзиями о другой жизни?

Встала и подошла к окну. За стеклом рассвет окрашивал небо в нежный розовый. Дом спал, но я ощущала: утро принесет бурю. И эта буря звалась Станислав Волков.

Непривычная тишина давила с самого утра. Дом, всегда полный голосов, шагов, звона посуды, будто осиротел вместе с нами.

С самого утра меня окружала непривычная тишина. Дом, который обычно был полон звуков: голосов, шагов, звона посуды, казался опустевшим и безжизненным.

Мама сидела напротив меня, держа в руках чашку чая. Её губы были сжаты в тонкую линию, а взгляд казался пустым, как у человека, который внезапно выпал из реальности и не может вернуться обратно. Она не плакала и не говорила – словно находилась в каком-то другом мире, где меня не было.

Я не видела Сергея и других охранников. Даже на постах у входа никого не было. Они словно растворились в воздухе. Неужели они так сильно боялись Волкова?

Мысли об этом не давали мне покоя. Стас уже вчера дал понять, что будет дальше, и мои люди, люди моего отца, уже дрожат от страха при одном упоминании его имени.

Я сидела за обеденным столом, который был накрыт по привычке, но почти пуст. Раньше здесь собиралась вся семья, а теперь – только я, мама и несколько слуг, которые передвигались бесшумно, стараясь не встречаться со мной взглядом.

Никто не говорил ни о похоронах, ни о Волкове, ни обо мне.

Тишина становилась невыносимой.

Я чувствовала, как сжимается моё горло, и мне казалось, что если кто-то произнесёт хоть слово, я не смогу сдержать эмоций.

После вчерашнего прощания с отцом все быстро разошлись.

Дом, где царила печаль, стал похож на пустую крепость. И теперь эта крепость стала моей тюрьмой.

– Мама? – тихо позвала я, пытаясь вернуть её из того места, куда она ушла.

Она медленно перевела взгляд на меня, словно издалека.

– Мама… – повторила сдавленно, чувствуя, как внутри нарастает паника. – Что нам делать?

Она опустила глаза в чашку, сжимая её так крепко, что костяшки пальцев побелели. Повисла долгая пауза. Тишина затягивалась, и я уже почти не надеялась услышать ответ.

– Принять это, – её голос прозвучал глухо и безжизненно.

Меня словно ударило током. Принять? Это всё, что осталось от нашей силы, от имени, от памяти об отце?

Я смотрела на неё, и во мне кипела злость – на Стаса, на неё, на всех, кто позволил ему так легко войти в наш дом. Но сильнее всего – на саму себя.

Принять… Я не могу. Я не смогу.

– Я не могу так… – слова сами срываются, и я резко встаю. Стул с глухим скрипом отъезжает назад.

Мама даже не пытается меня остановить. Её взгляд снова гаснет, уплывает куда-то в пустоту, и я понимаю – она уже там, в своей скорлупе, где боль заглушает всё остальное.

Я иду по коридору, цепляясь за стену, словно она может меня удержать. Моё сердце колотится, дыхание прерывистое.

На улице ветер пронизывает до костей, словно сам мир хочет меня уничтожить. Слёзы жгут глаза, текут по щекам, но я их не вытираю – какая разница?

Мне нужно туда, к папе. К нашему месту упокоения. Мраморные плиты и вечный холод земли напоминают о том, что мы всегда жили и умирали на этой земле.

Мне нужно побыть одной. Хоть ненадолго…

Но когда я сворачиваю в садовую аллею, я слышу шум. Низкое урчание моторов, скрежет шин по гравию. Машины. Несколько.

Я замираю, пальцы автоматически сжимают край пальто.

Они уже здесь.

Это не волки. Это шакалы. Они пришли, как стая падальщиков. Любой нормальный человек… любой нормальный оборотень дал бы семье время оплакать, попрощаться. Хотя бы день.

Но у Волкова нет ни совести, ни уважения. У него есть только сила. И он пришёл показать ее.

Открываю тяжёлую дверь склепа. Холодный воздух обдаёт меня, смешиваясь с запахом ладана и воска. Свечи всё ещё горят, их пламя дрожит, как и мои руки.

Подхожу к плите. Буквы имени словно светятся в полумраке, режут сердце, словно ножом.

– Папа… – голос срывается, – что же мне делать?

Колени предательски подкашиваются, и я опускаюсь прямо на каменный пол. Холод тут же проникает сквозь одежду, но я не двигаюсь.

– Ты просил… – касаюсь рукой холодной плиты, – ты умолял не связываться со Стасом. Но как мне, пап? Как мне отвернуться, если он уже здесь… если он дышит этой землёй так, будто она принадлежит ему?

Слёзы текут, но я не вытираю их.

– Я не такая сильная, как ты думал. Я не знаю, как защитить маму. Как сохранить стаю. – мои слова тонут в тишине склепа. – А он… он ненавидит меня так, будто я виновата во всём.

Свечи трепещут, словно отвечая на мои признания. Пахнет воском и смертью. Я закрываю глаза

– Прости, что не оправдала твою веру.

Глава 8

Я не знаю, сколько времени провела у плиты. Казалось, сама смерть внимательно слушала меня. И вдруг раздался резкий скрежет двери.

Тяжелые шаги, и в следующий миг грубые руки схватили меня под локти, поднимая с колен.

– Эй! – мой голос сорвался, глухо ударившись о каменные стены. – Отпусти!

Железные пальцы сжали меня сильнее, таща к выходу, не обращая внимания на мои попытки вырваться.

– Наш Хозяин ищет тебя, – прорычал один из волков прямо в ухо.

Я замерла. Хозяин. Я знала, кого они имеют в виду. Стас Волков.

Свечи остались позади, запах ладана растворился в холодном воздухе. Меня вытащили из склепа, и у выхода я увидела его силуэт.

Он ждал. Стоял, засунув руки в карманы, словно это он был хозяином этого места. Его холодный, суровый взгляд встретился с моим, и у меня внутри всё сжалось.

– Странно, что тебя не было в доме, – произнёс Стас, и его низкий, тяжёлый голос эхом разнёсся по улице.

Меня грубо поставили на колени. Холод камня проник сквозь тонкую ткань платья, и я подняла глаза, пытаясь выдержать взгляд Стаса, но встретила лишь ледяное спокойствие.

– Я не обязана, – слова вырвались слишком быстро.

Он не повышал голоса. Даже не двигался. Просто смотрел, методично разрушая мою уверенность.

– Обязана, – произнёс почти лениво. – Ты наследница клана. Ты должна была быть там, рядом с матерью. Принимать гостей. Оплакивать отца. Но вместо этого ты спряталась здесь, как ребёнок, играющий в прятки.

Я сжала кулаки и промолчала.

Стас сделал шаг ближе. Его ботинки громко застучали по каменному полу.

– Думаешь, я позволю тебе выбирать, где быть? – наклонился, и его лицо оказалось совсем рядом. – Нет, Громова. С этого дня ты будешь делать то, что я скажу.

Его рука ложится мне на подбородок, жесткая хватка вынуждает поднять голову выше. Я ощущаю, как мои губы дрожат.

– Смотри на меня, – холодно сказал он. – Учись. Я не твой отец, который прощал твои слабости. Я тот, кто вырвал твою стаю из-под вашего контроля и поставил на колени.

Он сделал паузу, и каждое его слово словно падало в душу тяжелым свинцом.

– С сегодняшнего дня ты моя служанка. Ты будешь выполнять любые мои поручения, даже самые мелкие. Взамен твоя мать и твои люди останутся живы и будут обеспечены едой.

Я хочу возразить, но горло сжимает от страха.

– Хочешь спорить? – хватает меня за подбородок и сильно сжимает. – Говори. Но помни: каждое твоё слово против меня будет стоить чьей-то жизни.

Я закрываю глаза. Тишину разрывает только моё дыхание.

Он отпускает меня, как ненужную вещь. Встаёт и смотрит сверху вниз, как на сломанную игрушку.

– Служить тебе – последнее, что я захочу, – рычу сквозь зубы, чувствуя, как обида и унижение разрывают грудь изнутри. Голос срывается, но я держусь. Если он думает, что я буду ползать перед ним или, хуже того, ублажать его – пусть обломается

Стас медленно улыбается. Улыбка эта не о радости, а о яде.

– Громова, – произносит, словно пробует слово на вкус. – Я знал, что с тобой будет не скучно.

Щёлкает пальцами. Резкий звук отдается в сводах склепа, и мои руки снова хватают. Меня рывком поднимают на ноги. Я вздрагиваю, но стараюсь не показать слабости.

– В её дом, – его голос звучит холодно и лишён эмоций. – В камеру. Пусть посидит там часа три. Остынет. Подумает о том, как быстро рушатся иллюзии наследницы.

Я пытаюсь вырваться, но охранники крепко держат меня.

– А потом… – он наклоняет голову, словно обдумывая самое жестокое наказание, и равнодушно говорит: – Потом можешь отдать её Артёму. Ему нравятся дерзкие омеги. Пусть развлечётся.

Его слова бьют меня, словно удар в живот. Я задыхаюсь от ярости и страха.

– Ты чудовище… – шепчу я.

Стас поворачивает голову, его глаза сверкают холодным огнём.

– Нет, Алина. Монстр – это твой отец, который оставил тебя без защиты. А я лишь воспользовался его ошибкой.

Он больше не смотрит на меня. Для него я уже решённый вопрос.

Охранники уводят меня, мои каблуки скользят по каменному полу, а в ушах всё ещё звучит его приговор.

Они ведут меня по коридору, как пленницу. Каждый шаг отдаётся в висках, словно в них вбивают гвозди. Охранники стоят навытяжку, головы опущены. Рядом – чужие беты, большие и массивные, с тяжёлыми, агрессивными запахами, забивающими воздух. Их сила вызывает у меня страх, и внутри всё сжимается.

Только Сергей не двигается. Наши взгляды пересекаются на миг, и я вижу всё: гнев, беспомощность, страх. Он не опускает глаз, как остальные, но не делает ни шага. Этого достаточно, чтобы моё сердце сжалось ещё сильнее: он не может защитить меня. Никто не может.

– Что смотришь? – рычит тот, что тащит меня за руку, и толкает сильнее, впечатывая в стену. – Иди, давай!

Я едва не спотыкаюсь, но поднимаю голову. Смотрю прямо, не моргая, будто этим взглядом могу убить. Но внутри – горит ярость и отчаяние.

Коридоры дома вдруг кажутся чужими. Всё здесь перестроилось за одну ночь: картины, что вешала мама, ковёр, по которому я бегала ребёнком, всё теперь выглядит не моим. Будто это уже дом Волкова, а я – гостья, которую ведут к клетке.

Меня буквально втолкнули в подвал. Дверь захлопнулась за моей спиной, и тишина обрушилась на меня.

Холодный воздух обжёг кожу, а запах сырости и затхлости вызвал дрожь. Сквозь маленькое окошко под потолком едва пробивался свет, больше похожий на тень, чем на сияние.

Помещение было небольшим: два метра в ширину и два в длину. Стены из камня, лавка, прикреплённая к полу. В углу – железные кольца, от которых тянулись ржавые цепи.

Меня охватил ужас. Я села на лавку и обхватила колени руками. Холод пронизывал до костей, сырость пробирала до кожи. Казалось, что этот подвал высасывает воздух и надежду.

Перед глазами всё ещё стоял взгляд Стаса. Холодный и расчётливый. В нём не было ни капли сожаления. Только ненависть. Только желание уничтожить.

Закрыла лицо руками, но слёзы не текли. Их будто выжгло. Я больше не была той девочкой, которая могла спрятаться за маминой спиной. Теперь я – наследница. Теперь он будет ломать меня, как ломают любую вещь.

Но внутри, в самой глубине души, росло упрямство.

Я не позволю ему увидеть мою слабость. Не позволю услышать мои рыдания.

Глава 9

Мои люди уводят её. Она словно змея, даже на коленях умудряется держать голову так, будто я ей ровня. Ошибка. Но мы это исправим.

Подхожу к Юре. Его взгляд следует за Алиной, но затем возвращается ко мне. Я говорю спокойно, без лишних эмоций:

– Начнём с неё. Пусть почувствует, каково это, когда ломают не тело, а душу. Чтобы сломить гордыню, нужно лишить человека опоры. Когда он потеряет почву под ногами, он сам будет умолять о пощаде.

Юра кивает, но я вижу, как он сглатывает. Пусть сомневается, главное – выполняет.

– Окрестности? – спрашиваю коротко.

– Осмотрели, – отвечает он. – Наши люди уже навели порядок.

– Хорошо, – щурюсь, обводя взглядом дом. – Здесь всё будет работать по моим правилам. Местная охрана пройдёт проверку на лояльность. Кто не выдержит – уйдёт. Тех, кто не подчинится, ждёт наказание.

Юра молчит. На его лице то самое выражение, когда он хочет что-то сказать, но понимает, что лишнее слово может стоить ему жизни.

– Действуй, – говорю я и отворачиваюсь.

Я не тороплюсь. Время теперь на моей стороне. А вот Громова скоро поймёт, что её время вышло.

Смотрю на экран. Она сидит в углу камеры, будто это трон, а не сырое подвальное помещение. Громова даже здесь держится с вызовом. Змея.

Я откидываюсь в кресле, щёлкаю зажигалкой. В воздухе запах табака, в глазах – холод.

– Артём, – бросаю я, не глядя.

– Альфа, – он подходит ближе, и его жёсткая тень падает на пол.

– Предоставь ей три часа времени. Пусть осознает, что здесь её гордость не сможет преодолеть стены. А затем… загляни к ней. Но помни: не стоит причинять ей вред. Она – моя забава, моё удовольствие.

Артём усмехается:

– Немного жёсткости всё же допустимо?

Я поворачиваю голову, прищуриваюсь:

– Столько, чтобы она перестала думать, будто может перечить мне. Ни больше, ни меньше.

Иду в гостиную. Там сидит её мать. В отличие от дочери, эта женщина понимает правила игры. Не рвётся в бой, не смотрит с вызовом. Смиренно поднимает глаза, когда я захожу.

– Волков, – её голос тихий, ровный. Даже не дрогнул.

Я прохожу ближе, останавливаюсь напротив.

– Вижу, вы разумнее своей девочки.

Она кивает. Ни одной слезы, ни одного возражения. Просто смотрит, как будто заранее приняла поражение.

– Вы должны осознать, – я слегка наклоняюсь к ней, – что клан останется нетронутым. Но не из-за вашей силы. А потому что я не вижу смысла причинять вред тем, кто уже сдался.

Она молчит, крепко сжимая руки.

– Ваша дочь – другое дело, – усмехаюсь с холодным выражением лица. – Ей придётся научиться смирению. И мне интересно, сколько времени это займёт.

Я выпрямляюсь и бросаю быстрый взгляд на охранников у двери.

– Дом останется вашим, но теперь здесь будут действовать мои правила.

– Моя дочь не так проста, Станислав, – прерывает молчание. Голос тихий, но уверенный.

Я прищуриваюсь, делаю шаг ближе.

– Я знаю. Именно это и раздражает.

Она выдыхает, будто набираясь смелости:

– Она не виновата в смерти Кости.

Мои пальцы сжимаются в кулак. Холодный смех вырывается сам по себе.

– А вот это, Александра, не ваше дело.

Я наклоняюсь к ней так близко, что она вынуждена встретить мой взгляд.

– Вашей дочери придётся заплатить за всё. И поверьте, я сделаю так, что она вспомнит каждое своё дерзкое слово.

Александра отводит глаза, но не отвечает. И это молчание – лучшее подтверждение того, что я прав.

Выходя из этого дома, будто стряхиваю с себя всю липкую тяжесть. Воздух пропитан трауром и лицемерием. Я не могу здесь долго находиться – слишком много призраков прошлого и слишком много лжи в глазах Громовых.

Сажусь в машину, захлопываю дверь, и только тогда позволяю себе шумно выдохнуть. Пальцы бьют по рулю. Челюсть сжата так, что скрипят зубы.

– «Не виновата»… – передразниваю вполголоса Александру. – Да как же

Включаю зажигание, колёса глухо трогаются по гравию. За окном мелькают ели, ограда, чужая территория. Моя злость только растёт.

Алина. С её гордым видом, с этой ненавистью в глазах. Ни капли раскаяния, ни грамма слабости – будто она вообще не понимает, чем всё кончилось для моего брата.

– Не верю, – рык срывается с губ. – Ни единому слову.

Знаю одно: эта девчонка что-то скрывает. Она либо солгала тогда, либо молчала, когда могла спасти. И за это она заплатит. Я заставлю её платить – шаг за шагом.

Газ. Машина вырывается на трассу. Мне нужно решать вопросы.

От мыслей отвлекает вибрация мобильного. На экране – имя, которое давно не всплывало.