Сватовство Миче. Роман ВОЗВРАЩЕНИЕ СОЛНЦА. Часть II

© Ирина Фургал, 2019

ISBN 978-5-4496-8178-2 (т. 2)

ISBN 978-5-4496-8120-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

ГЛАВА 1. АНЧУТСКАЯ МУДРОСТЬ

И всё было так, как будто мы давно уже сказали друг другу о любви, словно уже вчера и позавчера, и неделю назад строили планы о том, как будем жить вместе, не расставаясь надолго, засыпать и просыпаться вдвоём, называя это счастьем. На несколько часов я позволил себе быть просто влюблённым парнем, не озабоченным безопасностью кого бы то ни было, я забыл о том, что мне, анчу, тем более, анчу, провинившемуся перед заговорщиками, не стоит жениться. Затмение нашло.

Я говорил Нате, смеясь, но серьёзно, что она такая красивая, и потому её невозможно представить в фартуке на кухне или, скажем, доящей корову. Ната тоже смеялась, она возражала, что ведь я не раз видел её и за тем, и за другим занятием, а также полющей сорняки и собирающей абрикосы. А ещё Ната знает рыбацкое ремесло, умеет ставить сеть, управлять парусной лодкой и лихо торговаться на рынке. И как вы думаете, нужно ли ей всё это? Разве что для души.

Ната – дочь богатых родителей, ну, да я уже говорил. Натин отец – преуспевающий купец. Он торгует рыбой, перевозя её по реке и по суше далеко от моря, потому что у него есть такие замечательные волшебные штуки – передвижные холодильники. Дом Натиных родителей – большой и красивый, жёлто-розовый. Он стоит недалеко от парка, и сам весь утопает в зелени деревьев. Там, в саду, Ната и её старшие сёстры вечно возились с удивительными цветами, пока те две девушки не вышли замуж. Я знаю их, и их мужей, и их новорожденных сыновей, и даже их собак и особо выдающиеся сорта садовых растений. На той же улице, повыше – дом моих родителей. Улица длинная и извилистая. Не поймёшь, то ли она идёт вдоль ограды парка, то ли перпендикулярно ей.

Я сказал Нате, что когда мы поженимся, я, конечно, найму служанку. Толстую пожилую женщину, чтобы супруга не ревновала. Я не хочу, чтобы моя жена закопалась в домашнем хозяйстве и стала этакой клушей, лишённой всех интересов юности и всего молодого задора, свойственного увлечённым людям. Ната ответила, что это правильно, только я не представляю, что меня ждёт. Она перетащит в мой дом батарею цветочных горшков, миллион справочников, счёты и счётную машинку, бухгалтерскую книгу, здоровенный родонитовый письменный прибор и фигурку собаки, сделанную из ракушек. Я робко поинтересовался, зачем ей бухгалтерская книга у нас дома. Помогать отцу в его расчётах она может и в доме у парка, это гораздо удобнее, чем бегать туда-сюда с листочками и цифрами о доходах-расходах. Ната усмехнулась и ответила, что отец отцом, а доходы-расходы мужа тоже контролировать надо. Я прямо дара речи лишился, а она захлопала в ладоши, радуясь удачной шутке.

Ладно. Я сказал, что толстой пожилой служанке тяжело будет справляться с хозяйством. Женщина помоложе – это лучше. Так благородно дать подработать студентке! На этом можно сэкономить и прямо так и записать в бухгалтерской книге. Ната примолкла, притихла и в печали проглотила цветок вьюнка, который до этого просто держала в зубах. Да, Миче, он такой, он может прийти на помощь хорошенькой вертушке из чистого человеколюбия. Посмеиваясь, я сменил серьёзный тон на шутливый, Ната рассердилась и набросилась на меня с кулачками. Мы повалились на садовую скамейку…

Вы спросите, какое право имею я, такой простой анчу, свататься к девушке из богатого дома? Да вот уж имею. Полюбопытствуйте у нас в Някке, кто такой Миче Аги. Вам непременно, в числе прочего, скажут, что я представитель знаменитого рода, чьи корни уходят в далёкие года, и чьи предки из долины Айкри, из Дома Радо, а это для анчу очень почётно. Ходят смутные слухи, что кое-кто из них был когда-то правителем в тех местах. Предки были людьми не только героическими, но и отличными мастерами, и рассказ о них вы ещё услышите, но я не примазываюсь к их славе. Я и сам кое-чего стою, как ювелир, и, увидев мои изделия на прилавке, вы несомненно отметите, что они хороши, даже если не будете знать об их дополнительных свойствах. Никто из моих родственников не бедствует, каждый из них нашёл себя, если не в ювелирном ремесле, то значит, в другом каком-либо деле.

Дед, отец моей мамы, был известным путешественником, писал книги о странах и открытиях, побывал в местах удивительных, до него не исследованных. Его экспедиции поощрял прежний король, отец Стояна Охти, и нынешний также всегда ему благоволил. На голубятне, под полом, в одном из железных ящиков, хранятся награды и подарки – моему деду за заслуги. В том числе – кубок, усыпанный редкими самоцветами. Дед был смелым человеком, но считал, что вносить столь ценные вещи в дом нельзя: мало ли что. Воры. Переворот. Погром. Пожар. Наводнение. Анчу всегда опасаются подобных несчастий. Довериться банку? Как можно?! Если бы вы спросили моих деда и бабушку, где следует хранить драгоценности, услышали бы ответ: «Только на голубятне». Боюсь, я сам всю жизнь следую этому совету. Иногда приходит в голову мысль: почему не в курятнике? Не в конюшне? Какая такая конюшня? Голубятня надёжней.

Наш с Рики отец занимается продажей ювелирных изделий. Папа предпочитает иметь дело с мастерами и тем, что они сделали только что, а не со старыми вещами, которые продают не от хорошей жизни и которые могут оказать на нового владельца плохое влияние. Папа сам прекрасный мастер, его имя известно в нашем городе очень хорошо. Это он обучил меня и обучает Рики премудростям ювелирного дела. Рики талантлив, он будет гордостью нашей семьи. Самое ужасное для него наказание – отлучение от занятий.

Бизнес моего отца радостен и ярок, и я люблю его с детства. У нас есть магазин и мастерская возле рынка. Папа никогда не держит драгоценности дома, не делает их дома, это знают все. Так что нормальные воры придут грабить магазин, а не жилище моих родителей.

Надо быть осторожными. В папином магазине, например, три запасных, но очень замаскированных выхода, чтоб, если что, можно было сбежать. Кругом потайные панельки, а под ними – рычаги, нажав на которые можно вызвать стражу. Отец платит за охрану магазина, чтобы продавцы чувствовали себя в безопасности. В своё время моя мама и папины две сестры стояли в магазине за прилавком. Я тоже порой стою. Мне очень нравится это дело. Мне и Рики. Я работал с отцом ещё в школьные годы, я отличный продавец.

Я всегда зарабатывал сам сколько мог, и не помню случая, чтобы мне деньги доставались просто так, потому что я сынок богатенького папы. То же самое – Рики. Не то что мама и папа, но даже и я, могли бы завалить нашего ребёнка подарками и дорогими вещами. Но ведь мы хотим воспитать достойного, трудолюбивого человека, знающего цену деньгам, настоящего продолжателя дела дома Аги, не так ли?

И мы с Рики с детства, к большому неудовольствию родителей, подрабатываем гаданиями. Про таких, как мы, говорят: «Родились с дарами Эи в руках». Дары Эи – это гадательные принадлежности. Это способности, пренебречь которыми невозможно, не вызвав гнева богини, наградившей своего избранника. Но нас с Рики одарила ещё и прекрасная Ви, старшая сестра Эи, Мать Магии. Оттого мама и папа, хоть и были против, но запретить не могли, когда сначала я, а потом Рики объявили о том, что желаем всерьёз заняться гаданиями и волшебством. Никто не хочет призвать гнев Матери Предсказаний и Матери Магии на голову своего ребёнка. Но знаете, в наш век технического прогресса всё меньше избранников Эи. Возможно, только отсутствием конкурентов объясняется странная популярность в Някке меня, как предсказателя. Мои малочисленные сокурсники, все пять человек, разъехались по своим городам и странам.

Так что вы видите, мы далеко не бедная семья, нас знают и уважают в городе. Когда я говорил, что надо бы слезть с шеи родителей, я имел в виду не финансовую сторону, а скорее моральную. Если бы мы захотели, могли бы выстроить дом не хуже Натиного и жить на широкую ногу. Открыть ещё магазины, появляться при дворе и так далее. Но!

Но мы – анчу, и не надо привлекать к себе лишнего внимания, если мы хотим выжить, если я хочу увидеть своих внуков. Если кто-то живёт лучше кого-то, у того могут возникнуть зависть и злоба, и, как результат – желание взять факел и подпалить дом соседа. Тем более, если этот сосед – анчу. И так вон Корки выходят из себя при виде меня. Из всей вереницы предков-ювелиров, наверное, только я, их потомок, завёл мастерскую в своём доме: мне просто некуда было деваться: я ведь гадаю людям – где у меня время на дорогу то туда, то обратно? Я продаю обереги и амулеты, поэтому мне приходится держать свои изделия при себе. Да, я боюсь, потому что это неправильно, и папа совершенно справедливо ругает меня за такое поведение. От грабителей можно легко защититься, от обычных таких вороватых граждан. Даже если они запасутся разными контрабандными штучками. Что мне какие-то штучки в их неумелых руках? К тому же я не устаю повторять знакомым и клиентам, что украденный амулет имеет обратную силу, а всё, что я делаю – это именно амулеты. Вряд ли имеются желающие проверить такую истину на себе. В моей мастерской Рики трудится над своим первым заказом. Как не радоваться, что это происходит на моих глазах? Как бы я присматривал за ним и его работой в помещении у рынка? Я боюсь другого. Если кто-то всерьёз задумает расправиться со мной, он, конечно, не полезет ни в мастерскую, ни в голубятню. Он применит хитрость, отлично подготовится, и как знать, может, найдёт где-нибудь волшебника, гораздо более сильного, чем я. Об этом мне твердил ещё дед, мамин папа.

Иногда я задумываюсь, правы ли были мои предки, внушившие нам эту анчутскую мудрость осторожности и страха.

Порой мне кажется, что правы. Это когда лежу ночью без сна, и прислушиваюсь к звукам за окном, и боюсь повторения описанных дедом и бабушкой погромов.

Но гораздо чаще ловлю себя на мысли, что у меня так много друзей и знакомых, со всеми, кроме Корков, прекрасные отношения, всё здорово и замечательно, потому что кому оно надо, причинять вред Миче Аги?

С другой стороны, последние события подорвали мою веру в человечество. Ожили все анчутские страхи. Я действительно очень боюсь.

Я сказал Нате:

– Как я могу свататься к тебе? Я боялся назвать привязанность к тебе любовью, потому что не хотел жениться и подвергать опасности жену и детей. Разве человек имеет право подвергать опасности другого человека? Злоба Корков коснётся и тебя. Я ожидаю пиратской мести. Если придут, чтобы убить меня, убьют и тебя. Я этого не переживу.

Она тихонько засмеялась и прижалась ко мне сильнее:

– Это ничего, Миче. Присылай сватов и ни о чём не тревожься. Я готова умереть с тобой, но не жить без тебя. Что? Мои родители? Они всё понимают.

Она любила меня давно, а я, дурак, ничего не замечал и был глух к собственному сердцу. К глупому сердцу, которое не понимало, что любит.

Как же так? Сколько потеряно дней!

На меня свалилось счастье. Вот так, нежданно-негаданно, ни с того, ни с сего. А я, запуганный анчу, боялся его принять. Боялся за Нату. Боялся, что её убьют вместе со мной. Сейчас боялся, как никогда.

Да и как оставаться спокойным, если у меня орден за то, что я помог разделаться с пиратством, если на меня точат зубы анчуненавистники Корки, которым я помешал взгромоздиться на престол? Я был уверен, что мне не избежать мести и расправы, я даже заговаривал с родителями, своими и Лёкиными, о переезде: пусть бы они уехали в другой город, избежали бы кары этих бедолаг, чьи планы я нарушил. Мне переезжать было бесполезно: найдут всё равно. Но наши с Мальком семьи надо было вывести из-под удара. Правда, я не представлял, как уговорить маму и папу и семейство Мале покинуть город.

– Да-да, – твердили они мне, но… только чтобы успокоить и отвязаться. Малёк крутил пальцем у виска и говорил, что старшее поколение с места не сдвинуть, а сам он останется в Някке, ведь я же не переезжаю. Мой товарищ сказал, что будет защищать меня или разделит со мной мою участь.

– А как иначе, Миче? – спросил он тихо. И что было с ним делать?

Единственный раз в жизни я решился расстаться с Рики и потребовал, чтобы родители отправили его в деревню. Они посмотрели друг на друга странно и сказали, что подумают, чтобы я не чудил, что скоро учебный год… Не собирались они ссылать младшего сына к дальней родне из-за моего ненормального страха. А Рики, подслушавший сегодня днём этот разговор, ударился в рёв и сказал, что ничего не боится, и если уедет, то только вместе со мной.

Старшее поколение не верило в месть.

Я знал, что она неизбежна.

Это единственная причина того, что я повёл себя странно и недостойно, когда закончилась волшебная ночь, когда перед рассветом поднялся прохладный ветерок, и я проводил Нату домой, подвёл к её воротам. Мы стояли и смотрели, как нежно розовеет небо, как чайки летят в тихое побуждающееся море, как чуть колышутся под ногами кроны парка и белеют паруса рыбацких лодок. Тихонько открылась калитка, и родители Наты застали нас целующимися прямо посреди улицы.

– Миче! – ахнула её мама.

– Ната! – рявкнул её отец.

– Что? – спросили мы, нервно тиская пальцы друг друга.

– Что это такое? Где вы были? Не предупредив! И… И вот это?!!

– Что? – снова спросили мы, словно были заведенными куклами. – Мы гуляли.

– И что? – поднял брови Натин папа. Он явно намекал на наш поцелуй.

Если бы я стоял у них во дворе, я попробовал бы объясниться. Но посреди улицы… Натины родители были так возмущены, что, кажется, забыли, где мы все находимся. Они сверлили нас взглядами, и я сказал:

– Извините. Ну, я пошёл.

Это вместо положенных слов, которых ждала от меня Ната.

О, как она на меня взглянула! До сих пор я сгораю от стыда, вспоминая этот взгляд.

Ната, Ната, как я тебя обидел, каким я оказался трусом! Я, волшебник, который специально обучался магии, чтобы в минуту опасности защитить своих близких. Я думал, эта профессия придаст мне уверенности, но нет. Мне померещились факелы в моём саду, звон оружия, мой пылающий дом, чувство невозможной утраты…

И я сказал, словно прошелестел:

– До свидания.

И Ната влетела в свой двор, шарахнув калиткой так, что должны были проснуться мои родители на другом конце улицы. А Натины родители так и остались стоять у ворот.

– Ты, Миче, что-то не то сделал, да? – попыталась вникнуть в суть моей проблемы её мама. А Натин папа взял жену под руку и, сказав, что это проблема лично моя и больше ничья, увёл и её.

Я стоял, подобно тумбе для объявлений, а потом пошёл к себе, не понимая, что вообще происходит, и как это я так запутался.

Я хотел, чтобы мои папа и мама объяснили мне, как примирить все эти противоречия в моей душе, как вернуть любовь Наты. Я уже тосковал по ней. Я боялся потерять её любовь.

Но мамы и папы не было дома.

ГЛАВА 2. СПЛОШНЫЕ ПОТРЯСЕНИЯ

– Так и не приходили ещё, – сказала сонная служанка. – Ты, Миче, сам-то откуда? Почему ты их ищешь, если они у тебя?

Вот тебе и раз. Родители заночевали у меня, потому что кто же присмотрит за Рики в моё отсутствие. А меня всё нет, а они волнуются. Я побежал бегом. Из окна дома Мале меня окликнула мама Малька.

– Бежишь, Миче? Беги-беги. Где ты был?

– А где Лёка? – вместо ответа спросил я.

– Так у вас.

– Почему?

– Так все там.

Странно. Что там делают все? Вечеринка перешла в утренник?

– Я подойду попозже, – пообещала хозяйка дома.

Спрашивать: «Зачем?» – было бы невежливо. Я просто понёсся дальше. Но вот что интересно: дома никого не было. Совсем. И никакой записки. Наверное, мама и папа отправились домой и увели Рики, Малёк пошёл провожать Чудилу, и я со всеми разминулся. Но могли бы черкнуть пару строк. Я вздохнул. Сам виноват: не предупредил никого, что явлюсь лишь утром. Ха! А вдруг все ищут меня?

Устав биться над этой загадкой, и вообще, устав, я лёг и заснул, чтобы выспаться перед работой. Авось всё как-нибудь разрешится само собой.

*

– Спит, – сказали рядом со мной. – Просто невинный ягнёнок. Держи меня, Петрик, чтобы я его не побил. Я его побью.

– Погоди, послушаем, что скажет, – осадил Малька Чудила. – Эй, Миче, подъём!

– Чего? – спросил я.

– Мы тебя побьём, – сообщил мне Лёка.

– Не надо, – со стоном попросил я.

Я сел и схватился за голову. Все события этого утра и вчерашнего вечера вспыхнули в моей памяти обжигающим огнём. Это невозможно. Что творится!

– Ребята, что я наделал! Что я наделал, ребята, – запричитал я и даже побился немного головой о ковёр на стене.

Они переглянулись.

– Да ладно, – пожал плечами Малёк, – не так уж всё плохо. Хотя могло быть и хуже из-за твоей дурости, – добавил он.

– Я ему сто раз говорил: купи ребёнку ролики, – зачем-то вставил Чудила. – Говорил: купи и научи ребёнка кататься. Сам, говорил я, научи, чтобы было спокойнее. Чтобы дитё умело кататься и было как все. Я говорил: умение – это безопасность. Я даже говорил, что сам научу. Ты, Лёка, тоже говорил. Но Миче не разрешал нам купить Рики ролики, говорил, что поссоримся.

– Отстань, Чудила, – я повалился на подушку. – Ты всё об одном. Какие тебе ещё ролики?

– Кажется, он не о том, о чём мы ему толкуем, – догадался Малёк. – Кажется, с ним всё-таки что-то случилось. Ох, недаром Миче видели с Хротом.

– Да. Ещё ведь он подрался у Някки, на пристани, – напомнил Петрик. – Надо было доискать его до конца.

– Что я наделал? – спросил я у подушки.

– Слушай, говорят, Кохи очень сильно избит. Это ты его так?

– Вы спятили, да? – я снова сел. – Вы считаете, что я могу избить человека до такого состояния? Хотя нет. Могу. Его папочку.

– Ты был у Кохи? Ты его видел?

– Ты что, ходил туда с Хротом?

– И как он? Как Кохи?

Я застонал от жалости к своей вражине.

– Видал? – спросил Чудилу Малёк. – Вообще понять невозможно.

– И куда ты делся потом? – спросил у меня Петрик. – Где тебя только не искали!

– Зачем меня искать? – разозлился я. – Что я вам, дитё новорожденное? Куда я денусь? Я болван. Я идиот.

– Кто бы сомневался! – сказали мои дорогие друзья. – Конечно, болван. Драться на пристани! – они оба сели ко мне на кровать.

– Не дрался я!

– А что ты делал?

– Сделал предложение Нате!

– О! Ого! Ну и ну! – они пришли в восторг. – Наконец-то, Миче!

– Да, сделал, а потом не сделал!

Они опешили:

– Это как?

Пришлось рассказывать всё с самого начала, иначе они бы не отцепились меня. И когда я закончил, Малёк высказал своё мнение:

– Да. Идиот, – он сник и расстроился. – Обидел Нату и сам себе сделал плохо.

– Но как же мне быть?

– Есть только один способ. Броситься на колени и умолять о прощении. Всё объяснить.

– Но Корки… Пираты… Но я – анчу… Я боюсь… – лопотал я.

Чудила обнял меня и стал утешать, как я бы утешал Рики, если бы он совершил ошибку и плакал.

– Сколько я тебя знаю, Миче, ты всегда боишься, – говорил он. – Боишься и боишься, но живёшь нормальной человеческой жизнью. У тебя даже не получается как следует запугать Рики, потому что ты не веришь в плохое.

– Я верю. Я трус.

– Это не твоя вера, а вера твоих предков. Ната полюбила тебя за смелость.

– Нет, Петрик, нет. Откуда она, смелость-то?

– Читай выше, – хмыкнул Малёк и погладил меня по голове. Чудила напомнил:

– Смелость просто жить и всех считать хорошими.

– Я всех не считаю…

– Тс-с, – шепнул Петрик. – Брось это. Сегодня ты пойдёшь к Нате и помиришься. Или ты её не любишь? Может, просто ищешь предлог отвертеться?

Отвертеться? Ну уж нет. Я знал, что не могу без Наты. Не могу, не проживу без неё жизнь, даже если её, этой жизни, очень мало осталось. Я пойду и помирюсь.

– Может, сегодня сразу посватаюсь? – я вскочил. – Да. Сегодня. А вы будете сватами. Если сейчас пойти на рынок…

– Миче, сегодня не выйдет.

– Вы на службе? А почему вы не на службе?

Дзинь-дзинь!

– Ну вот, – сказал Малёк, глянув в окно. – Пытались предупредить. Но не успели. Сейчас он в обморок упадёт.

– Миче, – подскочил ко мне Чудила. – На самом деле всё нормально. Могло быть хуже.

– Хуже чего?

Я глянул в окно. Та мама и папа вкатили в ворота такой специальный стульчик на колёсах, а на стульчике сидел мой Рики. С забинтованной левой рукой, с перевязанной ногой и с головой в бинтах.

Ну и прав был Малёк. Я едва не хлопнулся в обморок.

*

В этот день я всё равно пошёл мириться с Натой. Но меня не пустили в дом! Дескать, барышня, меня видеть не хочет. Потом я подослал парламентёром Малька.

Ему было сказано, чтобы не лез, куда не просят.

– Ты объяснил ей хоть что-нибудь?

– Я успел вставить словечко, – кивнул Лёка. – Она ответила, что придёт навестить Рики. Всё.

– Если бы я снёсся раньше, мы бы сейчас не поссорились. Почему я не понимал, что люблю её? Я так сильно боялся? Но я и сейчас боюсь, – бормотал я себе под нос. Малёк на это реагировал болезненно. Он говорил Чудиле:

– Миче меня доведёт, и я его придушу.

Но Лёка ещё был самым милосердным из этих извергов. Все прочие ругали меня на чём свет стоит, и всё за ролики.

Может быть, кто-то не в курсе роликовой проблемы, так я расскажу.

Уже говорил, что наш город – это сплошные склоны. Он стоит на Иканке – такой широкой и низкой горе причудливой формы. Все улицы, даже поперечные, ведут вниз, и довольно круты. Иногда это сплошные трамплины, иногда вдруг упираешься в тупик – улица делает резкий поворот. У заборов ветвятся крыжовник, малина, ежевика, шиповник и розы. Всё чрезвычайно колючее. Есть такие места, где ты идёшь по дороге и видишь сверху дворы улицы, расположенной ниже. Представьте, как весело навернуться оттуда в чужой колодец. Взять, допустим, самокат. Запросто можно затормозить. А ролики? Как их остановишь? Ребята, гоняющие по улицам, как-то останавливают. Для меня это остаётся непостижимым. Спросите: «Миче, сам-то ты катался в детстве?» Нет, не катался. Ролики изобрели только что. Какому ослу это в голову пришло? Покажите-ка мне его.

А порой из-за поворота выворачивают повозки, выносятся всадники, выскакивают собаки. У оград торчат колышки – это бабульки привязывают к ним рогатых коз, саженцы и цветочки. Колышки бывают железными. Кое-где город заканчивается обрывом, крутым, каменистым, с узкими лестницами, ведущими вниз. Ну, и если мой очень младший брат не сумеет затормозить и свалится оттуда?

У всех приятелей моего Рики были ролики. Как их родители решились, я не знаю. Все эти дети лихо гоняли повсюду, а я обмирал от ужаса. Нет, нет и нет. Что бы ни говорили наши с Рики мама и папа. Папа, например, вообще на ровном месте упал. Я сказал, что поссорюсь с ними, если они купят ребёнку ролики, а старший доктор Шу, я знаю это, шепнул родителям, чтобы они не спорили со мной, не травмировали мою впечатлительную душу. Рики я велел смириться с тем, что роликов у него не будет, а друзьям пригрозил, если они вздумают подарить моему сокровищу этот кошмар, я не буду с ними водиться.

Ну и вот все они, кроме самого Рики, теперь зудели и ругали меня. Если бы я потратил пару дней на обучение ребёнка, забыв о нелепых страхах, ничего бы не случилось. А так он вчера втихаря поздно вечером встал на ролики соседского мальчишки и с непривычки, да ещё в темноте, навернулся как раз в том месте, о котором я рассказывал. С дороги в чужой двор, вниз. Результат – сломанная рука, сильно ушибленная нога, ежевичные колючки по всему телу, царапины, синяки и порез на макушке. Царапины я ему быстро заговорил.

Действительно, могло быть и хуже.

Даже ужасней.

Например, родители хотели меня проучить и отвезти моего Рики из Лечебницы к себе домой, но он поднял бунт и потребовал ехать к Миче. Мой ребёнок хотел показать, что не сердится на меня, а очень даже понимает и любит. Он заполз в мою постель, пригрелся и дремал себе. Очень моего ребёнка удручала мысль, что продолжение работы над серёжками для директора школы откладывается на неопределённое время из-за сломанной руки. Я обещал помочь, но Рики хотелось самому выполнить всё с начала и до конца. Тем временем мама и папа вытянули из моих друзей, отчего я такой совсем никакой, отчего где-то шлялся всю ночь и почему поссорился с Натой.

Ну всё, решил я, сейчас начнётся по новой. Но нет, родители, как и Натин папа, пожали плечами и сказали, что это моё личное дело. Никакого участия. Я вечно за них переживаю, а им всё равно.

– Это потому, – горько сказала мама, – что ты пишешь стихи и их же под свою же музыку распеваешь. Ты слишком чувствительный, прямо как девочка. Так нельзя. От этого твои несчастья. Дурь в голове.