Тьма – посвящённым

– Здесь до хрена сомнительного сумрака, и если ты меня не впустишь, я выбью дверь, и…

– Хорошо, хорошо, не горячись. Ну а что насчет теней?..

Пауза.

– Нет здесь никаких теней. Разве что моя, но у нее хвост вроде бы еще не отрос.

– Ты уверен?..

– Предельно.

– Хм-м… А как, говоришь, тебя кличут?..

– Отойди, я вышибаю дверь.

Пресловутая преграда лязгнула и отворилась. Получеловек, полуволк вошел внутрь.

И тут же набросился на Краулера, настроенного, кстати, решительно панически.

– Что, совсем из ума выжил, параноик сраный?!. – возопил байкер, но, увидев за спиной Лео «Транквилизатор 2000», почесал затылок. – Ну, чего-то в этом роде я ждал…

Вампир, по-домашнему щеголяющий в «драконьем» халате, отступил в сторону. Вервольф зачаровано подошел к шикарному гробу с красной атласной обивкой. Бесцеремонно и пытливо заглянул под щедро сдвинутую крышку, обнаружив там подушечку, фонарик, «Playboy», cd-плеер, и пачку компакт-дисков едва-едва известных групп, играющих готический металл и рок.

– М-да, солидный гробик, – прокомментировал Рип. – Только, прошу, не предлагай в нем полежать. Вижу, что обивка добротная, но мне от него, прости, не по себе.

– «Designed for relaxation», – сообщил альбинос. – Во всяком случае, на сайте производителя утверждается это. Жаловаться, признаюсь, и в самом деле не на что.

На это ликантроп вполне серьезно спросил:

– А есть варианты с кондиционерами?.. С LCD-телевизором в крышке, FM-тюнером, «Playstation», DVD и системой окружающего звучания «Dolby surround»?..

– Ну… – Краулер убедился, что Дизель не потешается, и продолжил: – Среди официально заявленных моделей будто бы нет, однако, по индивидуальным заказам, уверен, нет ничего невозможного. Вплоть до спутниковой связи.

– А, ну да. – Оборотень бегло осмотрел чердак, ни на чем особенно не задерживаясь. – Я всегда считал, что вампиры почивают в склепах, или, на худой конец, в подвалах.

Лео красноречиво поднял брови.

Напарник усмехнулся.

– Ага, понял. Видать, не один я. Синематограф, как его называют твои кореша, годами пудрит нам мозги. Вашего брата в шоу-бизнесе – пруд пруди, зуб даю… – Зевнув, Риппер утратил к единолично им же обсуждаемой теме всякий интерес. – Если ты не забыл, я говорил, что тоже видел след. В том, что у тебя здесь такой бардак, есть свой резон. Это ваше вымершее чучело очень даже резво топталось у двери, причем продвигалось от нее, а не к ней. Поиграем в легашей. – Вервольф хмыкнул. – Я изучил дверь и замок на предмет взлома, не обнаружив в итоге ничего. Вопрос на лимон баксов: как тварь проникла внутрь?..

Альбинос пожал плечами.

– Да легко – просочилась. На то она и Пустотник. Для него ничего не стоит перейти в бестелесную боевую форму и просочиться в любую щелку, дыру или замочную скважину. – Краулер уставился на дверь, гадая, как бы ее ловчее законопатить.

– Ты все-таки жопа, напарник, – изрек вдруг байкер.

– Да ну?.. – меланхолично поинтересовался Лео.

– Еще какая. Почему ты не рассказал мне о том, что среди персонажей – здоровенный ящер, настроенный далеко не по-вегетариански, и способный едва ли не проходить сквозь стены?! Такие сведения мне бы совсем не помешали.

Дизель раздувал ноздри, грозно таращил глаза, и в целом был этически неудовлетворен.

Альбиноса, впрочем, это не впечатлило. После Узника – решительно нет.

– Не помешали, допустим. Но – помогли бы? Что бы ты предпринял?.. О, угадаю – ровным счетом ничего. Коэффициент полезной, или, на худой конец, осмысленной деятельности – ноль. Потому что предпринять ты ничего и не мог.

Ликантроп открыл рот, помедлил, и зашел по-другому:

– Ты даже ничего не сказал, я уверен, Вольфгару. Вот почему ты задавал парням, сторожащим Лапу, дурацкие вопросы! Что мешало тебе прямо им сказать, чего бояться, и кого ждать?!. Это мои братья, и они в опасности – прямо сейчас!..

– Ну а что ОНИ-ТО могли, или могут предпринять, узнай последний оборотень в Стае о ящере-вампире? Охранять Лапу лучше?.. Брось ты. Они бы только суетились, совершая понапрасну много лишних движений. Я, к твоему сведению, имел веские причины, чтобы не болтать языком. Приказы и директивы начальства, к примеру, – уполномоченно заметил Лео. – И потом, я анти-уверен в том, что опасность грозит твоим сородичам сейчас, или в скором будущем. Если монстр и… его хозяин не забрали Лапу сразу после Черепа, у них есть резон для того, чтобы ждать. Впрочем, они в себе уверены.

– О, ну конечно, – фыркнул вервольф, но, поразмыслив, пререкаться с изворотливым вампиром не стал. Еще раз оглядел чердак и спросил: – Что-то стащили?..

– Вроде бы нет. – Краулер задумчиво двинулся к стулу, на спинке которого как-то неправильно висел «Armani». – Завтра первым же делом проверю комнаты.

Зевнув, он поправил костюм, и понял, что придавало пиджаку такую нелепую форму. Альбинос достал комикс, и, продолжая зевать, пролистал. Что было в этой пестрой книжице такого особенного?.. Ею дорожил Ригер, а Кридус и вовсе был готов совершить массовые жертвоприношения своих же подчиненных, чтобы заполучить раритет… Возможно, на ее страницах, усеянных вульгарными рисунками, и впрямь скрывался ответ?.. Но Лео не знал даже вопроса, и, кроме того, был не столь наивен, чтобы верить такой форме искусства.

– А что, если они сюда снова припрутся?.. – спросил Рип.

– Не припрутся. – Краулер отложил комикс, подошел к гробу и начал укладываться. – Они хотели показать мне… НАМ, что им известно о нас, и что они интересуются нами, как мы интересуемся ими. Однако, в отличие от нас, им известно, где мы обитаем, и, мол, они способны расправиться с нами в любой момент. Но ты не тревожься, напарник. Если бы они хотели расправиться с нами сегодня же, то дождались бы, пока мы вернемся, а не оставляли в известке следы исчезнувших зверей. И – набросились на нас у самых дверей.

От вампира не укрылось, как байкер украдкой огляделся.

– Но сегодня, думаю, нам пока ничего не грозит. Можешь идти спать, напарник.

– Ты не против, если я посижу, почитаю?.. – Дизель охватил широким жестом стул и комикс.

– Да на здоровье.

Альбинос улегся и задвинул крышку. Ликантроп изумленно слушал, как щелкают замки.

– Спокойного дня, напарник, – глухо донеслось из гроба.

– И тебе того же, – буркнул Риппер.

Ворочаясь на гладком, словно масло, атласе, Лео терзался событиями уходящей ночи. У него из головы не выходило предостережение Цепеша о том, будто он, юный собеседник, чего-то не видел. Краулер действительно ничего экстраординарного не замечал, и, более того, не понимал, куда вообще следует смотреть. И, собственно, каким образом его гордыня препятствует зрению?.. В большей, или еще большей степени она присуща любому, кто, как ему казалось, прикоснулся к таинству вечной жизни.[3] Загадки, загадки…

Так ничего и не решив, альбинос отложил эту проблему в дальний и забитый ящик, ограничившись тем, что граф нарочно морочил ему голову. У старых злодеев-аристократов, сидящих в темнице, имелась особенность: они напускали на себя устало-таинственный вид, и изъяснялись путано и туманно даже тогда, когда у них спрашивали, который нынче час. Тем паче, когда вопрошал молодой и растерянный следователь, ведущий поиски украденного артефакта.

Что касалось тех, кто завладел означенным артефактом – Пустотника и его хозяина… Насчет последнего, как ни странно, Узник был предельно конкретен. Мол, за всем стоит вампир, причем Истинный. Кто же, в таком случае?.. Огастус? Казиус? Доктринус? Ригер? Кридус? Подагрус?.. Он сам, Леонард Краулер?..

Цепеш изрядно облегчил бы «уполномоченному» существование, сообщив имя, и, желательно, точный адрес искомого лица. Но, увы, пенсионер был скрягой.

Балансируя на зыбкой грани реальности, вампир зачем-то вспомнил о том, как Подагрус бормотал под нос о разносолах, когда провожал гостей к выходу.

«Огурчики, грибочки, томаты, чесночок…»

Под сей гастрономический бубнеж альбинос и соскользнул в черные перины забвения.

В такие мгновения Гримо по праву чувствовал себя капитаном судна, тонущего в бурлящих абсентовых водах. Как и всякое утро до этого, он покидал клуб последним. В его обязанности, как главы службы безопасности – и, собственно, ее единственного сотрудника, – входила проверка дверей и окон, с предварительным выдворением обслуги и последних клиентов, а также активизация сигнализации. Проделав указанные процедуры, Гримо вышел из клуба.

Ночной воздух приятно холодил лицо. За время непродолжительного пребывания в недре «Абсента» морлок успел решить, что табачный дым въелся через нос в самый его мозг. Именно поэтому привратник не любил бывать внутри.

Над улицами еще не распустилось красное марево, но Гримо уловил рассвет в воздухе. Этот запах был ни на что не похож. Сладковатый, слегка терпкий, как дорогие духи, которыми, бывало, за версту несло от клиентуры «Абсента».

Этот запах говорил о том, что пора возвращаться домой. Гримо давно перебрался из подземной Клоаки в верхний мир, город людей. Арендовал небольшую квартирку, оплачивал счета, ходил в ближайший супермаркет. Органично влился в Систему. У него даже были приятели среди обычных людей.

Но сотни предков, впечатанные в его ДНК, требовали возвращаться в убежище, едва забрезжит рассвет. Невзирая на мнимую цивилизованность, Гримо был тем же ночным зверем, живущим инстинктами, а не разумом, и алчущим человечины.

Тысячи лет, ночь за ночью морлоки выходили на поверхность, чтобы утащить с собой мертвецов, а то и живых, не способных дать отпор. Гримо был звеном в цепи поколений, и мясо, которое продавали в супермаркете, не казалось ему достаточно сладким. Однако, ради того, чтобы жить среди людей, наслаждаться благами и удовольствиями Системы, морлок был готов терпеть.

Тем не менее, он не заблуждался насчет того, что такое Система. Она была повсюду, контролировала всех и каждого. Это была огромная тюрьма с невидимыми решетками, именуемыми «безопасность», «правопорядок» и «закон». В оных клетях находились узники, члены современного развитого общества. Тысячи – добровольно, миллионы – не подозревая о том, что они в тюрьме, и лишь единицы знали о Системе, избегали ее или противодействовали.

Гримо видел, что с людьми делала Система: превращала в бездумных кретинов, уродующихся ради зарплаты в офисах, поклоняющихся лицам с телеэкранов, и потребляющих, потребляющих, потребляющих… Тампоны, водка, туалетная бумага, автомобили, сборная мебель, собачий корм, удобрения, моющие средства, еда, унитазы. Это, и многое другое, было крайне необходимо любому члену общества, чтобы считаться нормальным. Чтобы убедить в этом общество, Система создала действенные, но лживые стимулы: карьера, мода, волеизъявление, Новый год, правосудие, частная жизнь и футбольные турниры.

Именно для узников день за днем демонстрировалась дорогостоящая постановка под названием «мировые новости», каждые же четыре-пять лет организовывалось шоу «выборы», где участвовал электорат, а не мыслящие индивидуумы. На самом деле демократия была лишь тюремным режимом, убеждающим, что любой заключенный будет услышан, стоит лишь подать голос.

Собственно, так оно и было.

Люди рожали детей, и добровольно отдавали их Системе. Та вбивала им в голову систематизированную ложь о том, как правильно устроен мир, и отправляла в офисы, где они уродовались ради зарплаты, возвращались в свои дома, где ждали телеэкраны, и потребляли тампоны, водку и собачий корм.

Круг замыкался.

Гримо родился и рос свободным – в подземном городе, управляемом патриархальной анархией, – благодаря чему был способен смотреть на все это со стороны. Клоаке, впрочем, в сфере увеселений было далеко до верхнего мира, с его несметными пороками, и Гримо сделал свой выбор. Он не уродовался в офисе, но удовольствием потреблял, и сторонился Системы – там, где это представлялось возможным. Гуль понимал, что давно угодил в поле зрения Системы. Она непогрешимо знала о его присутствии каждый новый день.

С тем большим презрением Гримо относился к клиентам «Абсента» – этим выскочкам, самодельным вампирам, чьи нежные рожицы напоминали подушечки для игл. Означенная публика, во главе с красоткой Валери, хрустела кожей, звенела цацками и всячески мельтешила перед гримовым носом каждую ночь. Они знать не знали о Системе, однако, наслаждались ее дурманящими дарами с безудержным упоением… Ну а если бы вдруг и узнали, то наверняка не придали бы новости совершенно никакого значения.

Гримо сошел с крыльца «Абсента», думая о кичливых превращенных; о Макдональдсоне, выдавшем пару традиционно-кретинских поручений и покинувшем клуб, вытирая пудру со вспотевших щек; о фигурке Валери, и ее бывшем ухажере, этом воображале-Краулере, объявившемся сегодня, ни с того, ни с сего, да еще и с новой – амбалом под два метра – подружкой. А еще они сперли мечи.

Неспешно созерцая это мутное варево мыслей, морлок миновал клуб и двинулся к стоянке, расположенной кварталом ниже, где парковал свой мотороллер (на другие транспортные средства, за исключением скейтборда и велосипеда, требовались права, что означало лишний раз засветиться перед Системой).

Не успел Гримо выйти на крейсерскую скорость, как ощутил – что-то не так. Между лопаток образовался липкий холодок, а в затылке явственно свербело. Все эти признаки безошибочно говорили об одном: у него вырос хвост.

Морлок замедлил темп, и, озираясь, отступил к стене, инстинктивно защищая спину. Под утро опустился туман; асфальт влажно блестел. Тени были глубокими и сочными, что предвещало скорый рассвет. В некоторых окнах горели огни, но рассеять мрак они были бессильны. Гримо затаился и прислушался.

Сверчок, капли воды, по соседней улице проехал автомобиль. Где-то взвыл кот.

Гуль так резко дернул головой, что загудели шейные мышцы. Он мог бы покляться, что не слышал ни шагов, ни дыхания (а Гримо бы услышал), и что еще секунду назад там не было ни души – у края тротуара, в четырех метрах.

А теперь стоял он: силуэт. Черный, узкий, точь-в-точь обсидиановый клинок.

«Вероятно, – отстраненно думал Гримо, – Джек Потрошитель виделся жертвам именно так». (Ему понравился фильм «Из Ада» с Джонни Деппом в главной роли.)

Еще морлок подумал, что перед ним, возможно, призрак, ночной дух сего старого и неизлечимо больного города. Просочился из какого-нибудь склепа, чтобы поведать первому встречному байки о своих прижизненных трагедиях. Но сквозь зловещую фигуру не просвечивал ни единый огонек. Она была непроницаемо темной – еще более черной, нежели окружающая ее ночь.

Силуэт сделал шаг, и Гримо едва не вскрикнул.

– Спокойно, Гримо, старина, это же я! Что, не узнал?.. Впрочем, в этом нет твоей вины. Но в дневное время, увы, наше рандеву было бы более чем невероятно – по причинам, носящим весьма прозаичный, и столь же удручающий характер…

Голос говорящего был мягким, ровным и уверенно твердым. Судя по всему, сей голос привык повелевать. Таким голосом, не иначе, чрезвычайно приятственно скомандовать что-нибудь вроде «Стоять! Смир-рна!» Или, напротив, иной армейский идиотизм – «Напр-раво! Ш-шагом м-марш!..», и у адресата приказов не возникнет и мысли ослушаться. Голос будто бы незыблемо уверовал в непреложность того, что им степенно изрекалось – неким запредельным, непостижимым для простых смертных образом, – если даже то был несусветный вздор (в особенности – все, что политик обещает сделать, едва займет пост).

Слова, летящие из тьмы, обладали успокаивающим и убаюкивающим воздействием. Они кружились вокруг морлока, окутывая умиротворенным коконом, внутри которого ничто не было особенно важным. Гримо по мере сил сопротивлялся, понимая, что на его психику воздействовали грубым и коварным манером, – будто на затылок опустился лом, обернутый толстым одеялом. Эта сила была древней, могучей, доставшейся обладателю голоса по праву рождения; ее применение не стоило говорившему ровным счетом ничего, поскольку было совершенно естественно, как дыхание, питание, и прочие нужды.

Морлок барахтался в липкой паутине, сотканной большим мастером, и, чем упорнее были его потуги, тем глубже он увязал в сей трясине, и тем прочнее становились нити. Вскоре – это чувство не заставило себя ждать, – они превратились в стальные тросы.

Невзирая на свою подозрительность и недоверие к Системе, к такому воздействию гуль оказался не готов. Паутина тянулась из глубины веков, – сквозь толщу древних костей и хромосомных глубин, с самого мезозойского дна.

Как бы там ни было, Гримо расслабился: ввиду ли ментального лома, бесцеремонно вскрывающего крышку его мироощущения, либо ввиду того, что увидел знакомое лицо.

– А, это вы, господин…

– Прошу тебя, обойдемся без имен, – повелительно прервал его голос. – Так будет лучше.

Фигура придвинулась, причем гуль не заметил, чтобы она совершала шаги.

Как и всякий раз, Гримо ощутил, как его с головой накрыло ледяной волной. Собеседника окружала густая, темная, почти материальная аура – некий буфер, мертвая зона, состоящая из страха и смерти. Сей спецэффект был присущ любому вампиру, но в такой степени – считанным единицам. И это страшило.

– Ваше право, гм, господин.

Гримо исподтишка окинул вампира быстрым, наметанным взглядом вышибалы модного клуба, также, в определенном роде, являющегося законодателем мод. Временами морлок с досадой замечал, что, непроизвольно для самого себя, контролирует на предмет «фейса» и «дресскода» прохожих и покупателей в супермаркете, а однажды, замешкавшись у подъезда, едва не прогнал от двери престарелую соседку. Однако, в нынешнем случае он придраться не мог.

Вампир был одет не просто аккуратно и стильно, а безупречно. Не то, что эти тупицы-Новые: неряшливые кожаные одежонки, звенящие многими кг. металла (но Макдональдсон велел пускать всех без разбору, ведь «он не желал обострять, да и вообще, эти ребята делают кассу»). Кому-то облик ночного собеседника, возможно, показался бы несколько консервативным, даже старомодным, однако, Гримо был ярым приверженцем классики. Его придирчивому вниманию представили чернее черного костюм-тройку, из жилета коего, поверх белоснежной рубашки, слегка выбивался черный же, с золотым зажимом, галстук. О стрелки брюк, казалось, можно было бриться.

– Как всегда, господин, вы безукоризненны, – сказал морлок, с трудом удержавшись, чтобы не шаркнуть ножкой. – Давненько к нам не захаживали, да?..

– Дела, дела, – вампир улыбнулся, зубы сверкнули во тьме. – И потом, мне совсем не по вкусу эта ваша НОВАЯ публика. Не выношу бестолковой возни.

– Полностью с вами согласен. – Гримо – идейный диссидент, чуждый элемент в Системе – подобострастно закивал. – Да, времена нынче не те, и публика, само собой, категорически не та, что прежде. Сплошь фигляры и подделки.

Вампир заломил бровь, явно в недоумении от поэтических маневров вышибалы, гуля и людоеда. Да, Гримо был начитан,[4] придерживался прогрессивных воззрений, и вообще, как выразился бы среднестатистический морлок, был «реально продвинут, в натуре». Что, впрочем, ничуть не спасло его нынешней ночью.

– Сегодня, кстати, – продолжил разошедшийся Гримо, – забегал ваш… родич.

– Кто же? – равнодушно осведомился вампир, уже почти утомленный этой болтовней.

– Да Краулер, этот белобрысый… – вышибала спешно прикусил язык, припомнив, что настоящие кровососы горой друг за друга стоят, и, кто там их разберет, вдруг они и вправду родичи. – В общем, Лео, с каким-то придурком.

Собеседник, однако, совершенно не заинтересовался новостью, либо, во всяком случае, сделал столь скучающую мину, что Гримо усомнился, не поведал ли он, незаметно для себя, что-то в высшей степени тоскливое, не имеющее к Гирудо никакого отношения, как, скажем, какое-то происшествие в далекой африканской стране, на флаге которой красовалось то ли автоматическое оружие, то ли банан.

– Да ну? – флегматично спросил вампир. – И что с того?.. Я не сторож брату моему.

– Да-да, конечно, – поддакнул Гримо. – Я подумал, что это, возможно, вас заинтересует.

Кровосос фыркнул, – чуть более пренебрежительно, чем требовалось, чем было бы достаточно, перебрав самую малость, чего, впрочем, оказалось достаточно, чтобы гуль, невзирая на окутавший его дурман, ощутил фальш и лукавство.

Но какое, в сущности, ему дело до того, что за обиды эти пиявки друг на друга затаили?.. У них-то времени на несколько столетий больше, чем у него, а потому они могли позволить себе разбазаривать его на какие-то там бредовые вендетты.[5]

Гримо пожал плечами:

– Ну, как знаете, дело хозяйское.

– Постой-ка, – лениво («И как ему это удается?..» – подивился морлок) придержал его вампир. – Стало быть, наш драгоценный племянник нанес светский визит?..

– Может, и светский, – ощерился Гримо, – я не особо разобрал. Только приперся он сюда, сдается мне, только для того, чтобы повидать свою бывшую.

– Ах да, эта душераздирающая история. – Собеседник скорбно кивнул и продолжил: – Мы очень переживали за бедного мальчика. Что, собственно, может быть печальнее убитой любви?.. Сердце юноши было растерзано и выпотрошено.

Морлок слушал очень внимательно. Прежде он не мог и заподозрить, что слово «душераздирающая» могло бы запросто соседствовать с таким вот убитым горем лицом.

– Вообще-то, насколько я знаю, – вкрадчиво возразил Гримо, идейный сторонник справедливости и попок, затянутых в черные кожаные штаны, – это не Валери его бросила, а как раз наоборот. Конечно, я не претендую на звание всезнайки, и не могу знать, как все было на самом деле, но мне что-то такое говорили…

– Я уловил мысль, – ответил вампир, немного поморщившись от такого словоблудия. – И что, состоялась их встреча? И, кажется, ты упомянул о ком-то еще? ПРИДУРКЕ, если не ошибаюсь?.. – он выплюнул слово, будто то было рыбной костью.

– Ну, встреча-то, вроде, состоялась, – Гримо поскреб пятерней грубый затылок. – За закрытыми дверьми, ясное дело, так что я не в курсе, что они там перетерли. – Гуль вдруг заметил, что, в присутствии этого велеречивого и утонченного существа, к нему возвращаются старые манеры, и, как ни странно, типично гульские словечки. Природа брала словое. – Это было не особенно долго. Потом они свалили. А тот придурок – здоровенный бугай, вроде из Стаи.

– Из Стаи, говоришь?.. С чего бы Истинному шататься по клубам с одним из этих… вонючих животных?.. – Вампир говорил со столь ощутимым и внятным отвращением, что Гримо решил, будто сейчас начнется лекция о расовом превосходстве.

Но нет, обошлось.

– Почем я знаю?.. – воспользовался своим шансом вышибала. – Может, они кореша, или у них совместные интересы. Мотоциклы те же, не знаю… Кстати, это «вонючее животное», как вы выразились, разъезжает на «Ямахе» вашего племянника. А еще они сперли мечи, – сообщил Гримо, никогда не упускавший возможности поделиться с ближним информацией о каком-то ином, менее ближнем.

– Мечи?.. – Собеседник озадаченно нахмурился.

– Ну да, – кивнул гуль, и, упреждая следующий вопрос, дал развернутую справку: – Длинные такие, самурайские. Крутые катаны. Ручная работа, знаете ли.

Вампир молчал.

– Словом, – смутился Гримо, словно это был не взгляд, а ушат ледяной воды, – я видел, как ваш племянник и ликантроп выходили с мечами. Хотя явились налегке.

Вампир не произнес ни слова, и это было уже не просто молчание, а, скорее, пристальное, вдумчивое, и в высшей степени безоговорочное ожидание.

«Извинений?..»

– Поймите меня правильно, – заикаясь в потеках дурмана, стекающих с головы густыми струями, пролепетал морлок, – я ни в коем случае не утверждаю, что Краулер украл мечи, или, тем более, похитил… Я увидел то, что увидел, ничего более.

Кровосос еще лениво поковырял его взглядом, на дне которого, казалось, крутились черно-белые гипнотические спирали, и, когда Гримо уже собирался пробормотать что-то вроде «Ну, а если вдуматься, я вообще-то и не разглядел ничего…», с апломбом, достойным подыхающей на подиуме топ-модели, процедил:

– Между «украл» и «похитил», если ты еще не в курсе, нет особой разницы. Уж я-то знаю. Далее. Если ты не видел, как Лео забрал мечи, с такой хрупкой категорией, как частная собственность, следует обходиться с предельной осторожностью. Речь идет не о мелком воришке, а о члене Клана, Истинном, потомственном бароне, наконец. И в-третьих, Гримо, с чего ты вообще взял, что мне будет интересно слышать о этом бездельнике, шуте и паяце?..

Морлок шаркнул ножкой.

– Это… одно лицо?.. – чуть слышно спросил он. И тут же поправился: – Я не знал, что он – барон…

– Ладно, это абсолютно не важно. Не бери в голову, старина. Я явился совсем не затем, чтобы донимать тебя спорами о своих долгоживущих, кол им в одно место, родственниках. – Вампир сделал широкий жест, будто бы намеревался обнять Гримо (но не обнял). – Эта встреча состоялась по иному поводу.

И – загадочно умолк, как умеют лишь кровососы. Аккурат перед тем, как поставить жертву в известность относительно своей противоестественной сущности каким-нибудь издерганным штампом о бессмертии и плате за оное.