– Наша она, понял?! – рявкнул Михалыч. – Русская!
– Из Сербии она, деда, – поправил я.
– Да не важно, откуда родом! – уже на меня заорал он. – Важно, кто она есть! А она уже давно обрусела, нашей стала. Ох и бестолочи вы… И как вам цари ваши такие посты да чины с титулами дали?
– Ой, ладно, – я тоже запутался и начал раздражаться. – И что ты предлагаешь, Михалыч?
– Завтрак для начала, – немного успокаиваясь, проворчал он. – Давай, садись и рот разевай поширше, а я в него буду котлеты закидывать.
– Ну, деда…
– Бестолочь, – повторил дед. – Ну что тут непонятного, Федька? Или Машке надо католичество принимать или Шарлю православие. А, поскольку никто вампиршу окрестить не возьмётся, то единственный выход – послу православным стать. Но! – дед поднял указательный палец. – Какой же он тогда французский посол будет, ежели в нашу веру перейдёт? Да хранцузский король как о таком узнает, так сразу пинка Шарлю и даст. И хорошо, если голову не отрубит. Или что там в вашей Хранции с государевыми преступниками делают?
– По-разному, господин Михалыч, – нахмурился Шарль.
– Да один хрен, – отмахнулся дед. – Не жить тебе на белом свете, вот тебе и весь мой сказ. Но поминки мы по тебе, дорогой ты наш Шарлюшка, такие отгрохаем, что все твои бароны да графы обзавидуются, уж будь уверен!
– То есть, – уточнил я, – всё дело вовсе не в вере, а в принадлежности к государству? Так что ли, Михалыч?
– Ну, можно и так, – согласился дед. – Хотя по вере пройтись куда забавнее, но и так сойдёт.
Мы с Шарлем переглянулись, заулыбались и я снова повернулся к Михалычу:
– Эх, деда, деда… Вот учишь тебя, учишь…
– Ты чаво енто? – насторожился он.
– А таво, – ухмыльнулся я. – Шарль ещё в прошлом месяце уволился с посольской должности, а неделю назад и наше гражданство попросил. У нас теперь посольства Франции нет, зато мы своё отделение прямо в Париже открыли и там уже наши сотрудники с начала декабря пашут.
– Вона как? – почесал дед затылок. – Один хрен – басурман и не видать ему нашей Машеньки, как тебе, Федька оладиков к завтраку.
– Но-но! – погрозил я пальцем. – С оладиками, деда, это ты точно переборщил. На святое замахнулся!
– Так ты теперь не какой-то там хранцуз, а самый что ни на есть русский? – повернулся дед к Шарлю.
– Ну, родом-то я… – начал было Шарль, но тут же закивал: – Русский, господин Михалыч, вы абсолютно правы.
– А указ Кощеюшка подмахнул? – продолжал допытываться Михалыч. – Точно, Федька? Не врёшь? Да? Ну, тогда и хрен с тобой, Шарлик, женись на Машке, разрешаю.
– Всё, деда, порезвился? – хмыкнул я. – Давай тогда завтракать.
– Господин Захаров, – поднялся вдруг де Бац. – Официально прошу у вас руки мадмуазель Марселины.
– А я тут при чём? – поразился я. – У неё и проси.
– Так у Машки родни тут нет, – пояснил Михалыч. – А ты, внучек, ей начальник и считай, отца родного заменяешь. Всё правильно Шарлюшка делает. С уважением. Хотя и без бутылки припёрси, мда… Ишо не осознал он менталитету нашего, не осознал…
– На свадьбе попьянствуешь, дед. А ты Шарль… Женись, конечно, если Маша не против.
– Пойду, мадмуазель Марселину порадую, – направился Шарль к выходу, но около двери остановился и отвесил нам грациозный поклон. – Спасибо, господин Теодор и вам, господин Михалыч.
– Скатертью дорога, – проворчал вслед Михалыч.
– А, кстати, деда, обо всех этих послах и Франциях, – я подтянул к себе миску с картошкой и котлетами, – что там от нашего новоиспечённого Министерства слышно?
– Ты о Посольском приказе, внучек?
– О Министерстве иностранных дел, – важно поправил я.
– Аристофанчик давеча жаловался, – подвинул он мне хлеб, – что Гюнтер никак Указ на подпись Кощеюшке не подсунет, а без подписи Императора, какое уж министерство может быть?
– Вот сейчас доем и пойдём Гюнтеру голову рубить за саботаж, – прочавкал я. – Наконец-то!
– Не солидно, внучек, – покачал головой дед. – Ишо мы по Дворцу за преступником не бегали. Вызывай сюда Гюнтера. Да и палача сразу позови, чего мешкать?
***
– Вызывали, Ваше Высочество? – зашёл к нам Гюнтер.
– Угу. Пока палача ждём, можешь написать завещание, – кивнул я.
– А что я натворил, позвольте уточнить?
– Саботаж и измена царю и Государству. Это из основных обвинений. Но там, в целом список на шесть листов.
– Полюбовно не можем договориться, мой принц? – дворецкий томно поглядел на меня и облизнулся.
– Бр-р-р! – содрогнулся я. – Завязывай, Гюнтер. Лучше скажи мне, почему Указ о создании нового министерства ещё не подписан у царя? Я про Министерство иностранных дел.
– У императора, – строго поправил дворецкий. – А не подал я Указ Его Величеству, так как в нём не указан служащий, который будет руководить новым подразделением. Если хотите, сходите сами подпишите, а мне моя голова дорога ещё. Отвлекать от дел Государя не оформленными бумагами я не собираюсь.
– Формалист ты, – проворчал я. – Бюрократ в худшем смысле слова.
– Ну не сердитесь, Фёдор Васильевич, порядок такой, – вздохнул Гюнтер. – Хотите, поцелую и вам сразу станет легче?
– Сейчас точно палача позову, – пригрозил я. – Завязывай.
– Скучно, – вздохнул он. – Государь свои проблемы решает, глобальных дел нет, войны нет, сотрудники сами свои вопросы решают. А театр только вечером. Может, всё же поцеловать?
– Кстати, внучек, – влез в беседу Михалыч, – там твои актёришки прибегали, что-то не ладиться в ентом твоём театре.
– Ой, потом, деда, ладно? И чего им опять не так? Столько я с ними возился, столько сил угробил, а они никак нормально работать не начнут…
– Не извольте гневаться, но вы не правы, Ваше Высочество, – покачал головой дворецкий. – На той неделе давали «Женитьбу Фигаро» и это было, скажу я вам… М-м-м… Просто божественно! Все эти кружева, чулочки на господах актёрах, а уж этот шалун Керубино с его меццо-сопрано! Ах, шарман!
– Успокойся, родимый, – Михалыч поставил перед дворецким миску с оладиками. – Сейчас ещё сгущёнку подам да глядишь, и отпустит тебя, болезного.
– Поешь, – приказал я Гюнтеру, – и быстренько зови сюда всех причастных к иностранным делам. Анания Тихоновича, Аристофана и этого… как его? Ну, монстрика того зелёного.
