Другая сторона озера
Димыч налил ещё по одной и поморщился:
– Не думаю, что в этот бред можно верить.
Я оторопел, моя рука со стопкой замерла на полпути ко рту:
– Как это бред? Это же общеизвестные события.
– Общеизвестные события? – произнёс моё утверждение как вопрос Димыч. – По мне так это ерунда! – добавил он уже слегка захмелевшим тоном.
– И человек не от обезьяны произошёл, наверное? – улыбаясь, спросил я и выпил-таки стопку. Димыч ответил, не задумываясь:
– Ага, это вообще сущий бред.
Я ощутил некоторое беспокойство за адекватность моего собеседника, но всё же рассудил, что это у него такой юмор. И мне он даже показался смешным, но слишком уж тогда Димыч хорошо играл. Машинально, как со мной бывает в моменты заинтересованности или возбуждения, я залез в карман и нащупал пачку сигарет:
– Покурим?
– Пойдём на крыльцо, я с тобой постою. Стараюсь не курить. Ну, только если уж переберу, тогда да.
Мы вышли на крыльцо, и некоторое время молчали. Холодный воздух и тишина успокаивали и умиротворяли. Я выпускал дым в фонарь над головой и удивлялся тому, как мне сейчас спокойно. Меня ничуть не беспокоили простецкие условия в доме, и то, что я фактически не знал своего собеседника, не делало наш разговор менее интересным. Мне нравился этот вечер, уже переходящий в ночь. Димыч смотрел в темноту в стороне леса.
– Димыч, а, может, ты верующий? Тогда понятно твоё предубеждение к науке.
– Ты про религию? Да нет. Ну как, я с уважением отношусь и к тем, кто верит в церковные дела, и к тем, кто верит в Дарвина – для меня они одинаковы. Все верят, во что им нравится. Пусть себе верят в Бога, или в партию, или в Дарвина, какая разница.
Усмехнувшись, я продолжил:
– Хорошо, с обезьяной и человеком, может, ещё есть какие-то пробелы. Но в то, что динозавры были, ты веришь?
– Ты про то, что была эпоха динозавров, или про то, что динозавры реально существовали?
– А когда, по-твоему, могли существовать динозавры? Только в определённый, благоприятный для них период.
– Они были в разное время, и дело не в метеоритах, которые их погубили. Всё живое приходит в этот мир и уходит отсюда. Глупо думать, что оно приходит и уходит из ничего в никуда. А, значит, благоприятный период не обязателен. Что-то или кто-то может прийти куда угодно и когда угодно.
Я с силой запустил бычок в сторону заснеженной дороги и с досадой сказал:
– Димыч, ты что, свой своеобразный юмор на мне отрабатываешь? Или это самогон твой такой забористый, что я уже совсем тебя не понимаю?
Он добродушно глянул на меня и ответил, направляясь к входной двери:
– Просто ты сам верующий. Веришь учёным и другим болтунам. А я это отрицаю, мне нужно самому всё увидеть. Пойдём моего можжевелового самогончика ещё примем и поговорим.
Я не без удовольствия направился за хозяином в теплоту дома.
– Хорошо, я-то верю учёным и остальным, как ты говоришь, болтунам. Но у болтунов есть археологические находки и методы датировки, и развитые научные сообщества существуют по всему свету, а у тебя есть только небольшой мирок вокруг тебя. Что ты можешь им противопоставить? – выпалил я, когда мы вернулись к столу. Димыч развалился на стуле, и, потягиваясь за графином, ответил:
– А зачем мне им что-то противопоставлять? Просто я не вижу смысла в том, о чём они говорят. Это лишнее. Без этих знаний моя жизнь становится не хуже, а только лучше. Если я, как они, буду считать, что у всего есть причинно-следственная связь, то мне не станет легче жить. Зачем я буду убеждать себя в том, что я всё знаю и понимаю? От этого легче только на первый взгляд.
Я взял стопку и насадил на вилку маринованный помидор из плошки:
– Ну так ты, значит, выбрал для себя жизнь в своём выдуманном мирке, я правильно тебя понял?
– Э, нет. Это они выбрали такую жизнь. Они там живут в ощущении того, что всё знают, и поэтому видят только то, что находится внутри их концепций. А то, что находится за пределами, они подгоняют под то, что знают, или говорят, что пока просто недостаточно информации, чтобы вписать это новое в свою концепцию.
– Так они-то сколько плюсов с этого имеют! Они смогли охватить весь мир. Создали самолёты, поезда, ракеты и спутники. Да возьми хоть лампочку над головой – это всё заслуга тех, кто живёт по этим концепциям, – сказал я и проглотил самогонку, смачно закусив её мягкой помидориной. Томатный сок потёк мне по щекам и за ворот. Димыч ловко подхватил с края стола полотенце и подкинул его мне. Пока я вытирался, он ответил:
– Мы перешли к техническому прогрессу, как я понимаю.
Я кивнул.
– Ну тогда это немного другое дело. Там всё проще. Те, кто всё это придумывал, возьми хоть Теслу или Эдисона, или даже теоретика Эйнштейна – они же не отрицали, что это всё пришло само, кому-то во сне, кому-то наяву. То есть, как я и говорил, всё само приходит и уходит, – он подмигнул мне и отправился к серванту, захватив с собой опустевший графин.
– Так почему опять само пришло-то? – не унимался я. – Они ведь все были учёные, которые свои знания брали у других учёных, разрабатывали новые концепции и на их основании создавали что-то новое.
– А в чём противоречие? Они просто настраивались на то, что должно прийти, и ждали, когда оно придёт. У них чутьё такое было, можно сказать. Они на чём-то закрепляли своё внимание и ждали, когда это что-то придёт, – он вынул из шкафчика пузатую бутыль и принялся наполнять из неё графин. Я продолжил:
– Ну хорошо. А что это за место такое, откуда к нам приходят и динозавры, и сотовые телефоны, и самолёты с ракетами? Это же, по твоим словам, откуда-то приходит. И почему же всё приходит учёным?
– Оно приходит не только к учёным. Но к ним приходит чаще, потому что они на это настроены. А вот откуда приходит – это самое интересное.
Димыч сделал многозначительную паузу, взял графин и поставил передо мной стопку. Взболтав содержимое графина, он произнёс:
– Вот это, скажем, то, что должно прийти. Оно в графине, а стопка – это куда оно придёт, – Димыч наполнил стопку. – Вот видишь, стопка была и прежде, но пока её не заполнили, она была просто стопкой. Стопка – это и есть тот, кто ждал то, на чём было сосредоточено его внимание. Без него жидкость просто разлилась бы по столу и быстро высохла. Ты сейчас знал, что я налью именно туда, и ждал, пока туда что-то нальётся. Так и учёные своим вниманием создают в себе такую стопку и ждут, когда она наполнится.
Я усмехнулся:
– А если мы зальём самогон не в учёного, а в Васю, смотрящего «Дом-2» и не создающего стопку внутри себя?
Димыч развёл руками и серьёзно сказал:
– Васе, очевидно, станет плохо, и он пойдёт и выпьет настоящего самогона. А может, вообще ничего не заметит.
Я улыбнулся и продолжил попытки развалить теорию Димыча:
– Ладно, а что тогда такое графин?
– А графин – это то, где всё содержится!
Придвинув к себе стопку, я недоверчиво посмотрел на своего собеседника:
– А откуда тогда взялся графин и то, что в нём?
Димыч задумчиво взглянул на графин:
– А это великая тайна.
Я разочарованно вздохнул и, выпив, сказал:
– Ну вот, Димыч, быстро мы дошли до краёв твоей теории.
Димыч тоже выпил и шумно выдохнув, сказал:
– Нет, теория в порядке и ей есть, куда расти. Это слова кончаются на границах понимания. Я сам давно не пытаюсь ничего формулировать. А то видишь, сразу появляются концепции и теории, вся эта дребедень. Я для себя давно выбрал быть наблюдателем и не вникать во все эти игры слов. Вот придём на болота и поймёшь, о чем я.
Я с досадой вспомнил, что завтра нам предстоит покинуть тёплый домик в посёлке и отправиться в заброшенный санаторий на болотах.
– Я же там так и не был, в наших владениях. Там сейчас хотя бы свет есть? Или мы туда прокатимся и вернёмся назад?
– На болотах всё в полном порядке. Это сейчас мы в сарае, можно сказать. Да и Олег Алексеевич сказал, чтобы мы жили там, пока не будут оформлены все бумаги. Там же на оба корпуса санатория бумаги есть, а с землёй-то ещё не всё решили. Поэтому надо следить, чтобы никакой суеты там никто не развёл. Сами понимаете. В смысле, понимаешь.
Я растерянно посмотрел на Димыча:
– А ты в курсе всех дел, я смотрю, – меня удивило, что чиновник всё ему поведал.
– Да ничего удивительного, мы же с шефом давно знакомы. И часть земли тут моя, брал в аренду под фермерство, но не пошло. Мы же тут успели в своё время и ферму построить, и свинарники, и ещё по мелочи всякое. Но потом Олегу Алексеевичу стало не до этого, и без него всё похерилось. А земля осталась в аренде, и ферма на мне, – Димыч раздосадовано махнул рукой и подлил нам по половинке стопки.
– А, ну тогда понятно. Так, а жить-то там есть, где?
– Дом охотничий, высшего разряда. Последний год, правда, не используется по назначению. Олег Алексеевич перестал ездить, чтобы не светить место. Так-то он давно эту «Искру» прибрал, намного раньше того, как про дорогу узнали. У него всегда всё один к одному сходится. Но там всё в округе заросло и заболотилось, конечно, даже на правильном джипе теперь не проехать. Так что дом простаивает, но я его держу в порядке. И там же мощности под санаторий сохранили не просто так. Электричества завались, газ есть, еду завожу раз в неделю на прицепе снегохода или квадроцикла. Когда лёд сойдёт, можно и лодкой, но там тоже есть свои неудобства.
Я печально вздохнул и уставился на стопку. Димыч привстал и похлопал меня по плечу:
– Ты чего это пригорюнился?
– Да вот думаю, чего это я так уверен был, что тут всё выгорит. Вложился сюда и жду золотых гор. Как-то это непредусмотрительно. Уже год ничем особо не занимаюсь, а вдруг тут что-то не срастётся?
Димыч весело крякнул:
– Не бойся, Олег Алексеевич своих не бросает! За все годы я это усвоил. А ещё усвоил, что он не вложился бы сюда, не ожидая отдачи. Из кожи вон вылезет, а отдача будет. Остаётся подождать.
– Ты же сам говоришь, что тут ничего не меняется. Вдруг и не изменится?
– А оно, может, и не изменится, этого я не отрицаю, а всё равно выгорит. Давай я нам чаю на травках заварю, чтобы завтрашнее похмелье сгладить. А утром отправимся на болота.
***От чая на меня навалилась отложенная самогоном усталость. Димыч разобрал диван и кровать. Меня он положил на кровать, а сам лёг на диван, сказав, что уже светает и с машиной всё будет в ажуре. Отрубился я практически мгновенно, только и успев подумать, что одеяло и подушка пахнут высохшей сыростью.
21.12
«Искра»
Утром я встал вполне бодро. Умылся, сходил в туалет, даже выкурил сигарету, после чего стало несколько хуже. Димыч работал лопатой на улице. Увидев меня на крыльце с сигаретой, он направился ко мне, посмотрел на моё печальное лицо и сказал:
– Так, давай в дом, приведём тебя в чувство. Дорогу я прочистил достаточно, чтобы машину твою у меня в гараже запарковать.
Возле дороги виднелась кирпичная постройка, которая, видимо, и была гаражом. Я кивнул, и мы зашли в дом.
Димыч сварганил яичницу и нарезал бутербродов. Я выпил чай и поковырял яичницу, хотя голода особо не ощущал, так часто бывает у меня по утрам. Но зная, что поесть нужно, яичницу я всё-таки прикончил и навернул пару бутербродов.
– Машину разгрузим и поставим в гараж. Для снегохода есть прицеп, но бери только самое нужное, поскольку на месте всё есть. А прицеп заполним едой.
– Хорошо.
Захотелось прилечь, но заметив мою расслабленность, Димыч погнал меня на улицу умыться снежком. Я собрал волю в кулак и раздевшись по пояс, пошёл растираться.
Снегоход хоть и был достаточно утилитарным и мощным, но с двумя седоками и прицепом груза шёл натужно, поскольку снег был рыхлым. Мы периодически начинали увязать, но управлял Димыч здорово – вовремя поддавал газу, и мы выскакивали из снега при первых же попытках завязнуть. Въехав в лес, мы начали петлять через какие-то просеки, потом пошла чуть заметная дорожка, и уже скоро мы выехали на берег замёрзшего озера. Озеро оказалось большим, хотя на карте оно было похоже на пруд. Перед тем, как сползти на лёд, Димыч остановился:
– Специально поехал этим маршрутом, чтобы ты осмотрелся.
Посмотреть было на что: панораму замёрзшего озера опоясывал лес, местами берег вздымался на несколько метров, хотя по большей части был достаточно пологим и ровным. После тесноты болотистого леса этот простор впечатлял больше всего.
На ровном покрывале озера снегоход пошёл намного резвее, редкие снежинки заструились по лицу, и уже через считанные минуты мы свернули за изгиб озера, откуда показались корпусы «Искры» – заброшенного санатория, построенного при советской власти на месте древнего языческого капища. Поговаривали, что санаторий построили здесь, потому что кто-то из партийных лидеров был язычником – других оснований возводить тут санаторий и тянуть через болота дорогу и коммуникации было мало, учитывая, что вокруг было полно похожих мест с хорошим подъездом к ним.
Димыч опять остановился и предложил спешиться. Я с удовольствием сполз и размял ноги. В голове гудел ветер, а тело успело замёрзнуть. Димыч пошёл к прицепу и будто читая мои мысли, вернулся с бутылочкой самогона и завёрнутым в фольгу сальцем поверх бородинского хлеба. Из кармана он достал пару раскладных стопок и поставил их на сиденье:
– Ну, что. Вот тут и обоснуемся, – разливая, сказал он и указал на приличного размера дом правее пустующих корпусов. Из-за начинающейся метели я не сразу его заметил. Из трубы дома шёл тёмный дым. Приглядевшись, я увидел в отдалении ещё несколько домов.
– А там что, кто-то есть? Дым, смотрю, идёт.
– Это дым от камина, отапливается от бойлерной за корпусом, я попросил зажечь к нашему приезду. А люди в селе есть, да, несколько человек живут там. Дома остались от деревни староверов, в них живут старухи, а в другом, подальше, поселился один дачник, он писатель. Пишет статьи для журналов о природе. Натуралист какой-то. Необщительный. Бывает здесь только летом.
– А я думал, тут никто не живёт. Я же видел земельные планы, на них кроме санатория ничего нет.
– Так это потому, что они не оформлены. Но люди никому не мешают. Им предлагали переехать, но никто не согласился. Думают, что ничего тут не поменяется, – Димыч подмигнул мне.
– Жалко их будет, когда тут поблизости стройка начнётся, они же прикипели к этой тишине.
– Не волнуйся за них, их предупредили, что если передумают, то их на Селигер в глушь переселят в хорошие условия или в районном центре квартиры дадут. Очень щедрое предложение, сам понимаешь.
– Всё равно неприятно как-то.
– Говорю же, не волнуйся, люди тут крепкие, и не такое видели, – Димыч загадочно улыбнулся и поднял стопку: – давай за эти места.
Я кивнул и выпил ледяную самогонку. Она провалилась внутрь, и я закусил её салом.
– А ты много взял? – кивнул я на бутылку. Димыч рассмеялся:
– Не волнуйся, там у меня на конец света запас настоек и самогонный аппарат, если что.
Я удовлетворённо кивнул, но потом меня догнала пугающая мысль:
– Тут, наверное, осторожно надо бы. А то ведь, если что, до врачей не добраться.
– Не бойся, есть связь с Олегом Алексеевичем по спутниковому и с МЧС. Если что, МЧС вертушку быстро пришлёт. Кроме того, тут есть Нюша, она медсестрой работала какое-то время, хорошо разбирается в этом деле. А теперь с мамой сидит старенькой. Та из староверов. Отказалась уезжать, вот и пришлось Нюше всё бросить и приехать сюда сидеть со старухой, а та уже третий год держится, – Димыч засмеялся. Я облегчённо улыбнулся и предложил выпить ещё по одной за Олега Алексеевича.
– Так сколько всего тут человек?
– Ну смотри. Витя-электрик с женой Наташей живут в доме рядом с корпусом, сантехник Вадим – в самóм корпусе. Он следит за бойлерной, и чтобы трубы не потекли. За корпусом в кирпичной постройке живёт сторож Николай. Там же у него мастерская. Он сторожем тут был ещё в то время, когда санаторий только запускали. В трёх домах по другую сторону от охотничьего дома, через дорогу, живут бабки. Мы им даже дома подновили, когда работяги приезжали корпусы восстанавливать. Хорошо раньше строили, работы было минимум. Нюша с матерью живут в крайнем доме у озера. Там дальше натуралист этот ещё. Он с нами, можно сказать, не общается, его больше увлекает патрулировать болота, ищет там всякую флору и фауну. Но его можно не считать, он тут редко и только в тёплое время года бывает. Так что ты его вообще может и не встретишь. Итого, с нами, десять. Ой, чуть не забыл, у перешейка между озёрами, отсюда сейчас не видно, есть часовня и домик, мы мимо проезжали. Там уже пару лет живёт полоумный батюшка. А может даже и не батюшка он. Восстанавливает старую церковь. Он к нам не ходит, а мы не ходим к нему. Старух старухами называем только за глаза. Даже не знаю, сколько им лет, если честно.
– Да тут оживлённо, можно сказать.
– Да какое там. Иногда за весь день никого не увидишь. Хотя Наташа, жена сантехника, помогает мне за домом присматривать. Ну и ночует в доме часто, когда муж крепко поддаёт. Он и сам, правда, почти всегда в корпусе ночует. Пора ехать, темнеет, и метель начинается.
Я хотел поинтересоваться, как электрик относится к тому, что его жена ночует в одном доме с Димычем, но он уже натянул на уши шапку и завёл снегоход.
***К охотничьему домику мы добрались в сумерках, когда на улице вовсю задувала начавшаяся метель. Так называемый охотничий домик оказался вполне себе хорошим домом даже по меркам какого-нибудь Подмосковного посёлка, по крайней мере, по уровню наружной отделки и размеру. Когда мы вошли в дом, навстречу нам вышла достаточно молодая женщина в сарафане и с косынкой на голове. Черты её лица были благородными. Она старалась вести себя непринуждённо, но её глаза не могли скрыть сосредоточенность и внимательность, с которой она изучала меня. Димыч радушно её поприветствовал:
– Наташенька, вот и мы добрались, до метели успели. А это Александр, друг Олега Алексеевича, он приехал сюда роман писать. Так что старайтесь его не беспокоить по пустякам, – Димыч повернулся ко мне и подмигнул. Я растерянно поздоровался и уставился на Димыча. Тот задорно улыбнулся и сказал, что пойдёт загонит снегоход в гараж, а Наташа тем временем покажет мне дом.
Наташа тоже заулыбалась и предложила помочь стянуть мои сапоги. Предложение показалось мне несуразным и ввело в полное замешательство. Ощутив, как к щекам от смущения прилила кровь, я пробормотал, что это глупости и начал стаскивать зимние сапоги сам. Наташа тем временем уже исчезла где-то в гостиной. Я слышал только её голос. Она рассказывала о том, что по радио в ближайшие дни обещали ещё больше снега и усиление ветра. Значит, будет жуткая метель, которая опять занесёт всё на свете, и бедному Димычу снова придётся раскатывать дорогу снегоходом. Хотя оно, может, и хорошо, потому что не будет залётных пьяных охотников из Твери, а то в прошлые новогодние праздники двое неподалёку утонули на снегоходе, и тут была шумиха.
Мне вспомнилось, что Новый год и вправду наступит уже очень скоро. Я не любил этот праздник и обычно проводил его там, где ему не придавали такого значения, как на родине. Вот и сейчас мысли о Новом годе потянули вереницу неприятных воспоминаний.
Появилась Наташа с подносиком, на котором стояла серебряная рюмочка с какой-то розовой настойкой и плошечка с миниатюрными огурчиками. «Эка их Олег Алексеевич воспитал», – пронеслось в моей голове. Отказываться я не стал и махом опрокинул увесистую рюмку, закусил и поблагодарив за радушный приём, прошёл в зал. В камине горел огонь, рядом стоял большой накрытый дубовый стол. За спиной послышался голос Наташи:
– Может, вам плед дать? Отогреетесь с дороги у камина.
– Эх, разбалуете вы меня. Да и стол ещё какой накрыли.
Наташа засмеялась, прикрыв лицо:
– Да что вы. Это скромно. Что успела. Вот завтра будет хороший стол, отметим ваш приезд как полагается. Но будет сюрприз и сегодня, муж наловил рыбки. Как не пьёт, так польза хоть какая-то появляется от него. Он не пьёт до Нового года, чтобы со всеми встретить по-человечески, а то они с Вадиком, электриком, как дел нет, так нагонят канистру и по неделе сидят безвылазно в корпусе. И так каждый месяц, как в командировку. Вахтовики чёртовы, – Наташа негромко, но раскатисто засмеялась и пошла в сторону кухонной зоны, а я стал неспешно осматривать дом, прихватив со стола мандарин, и думать о том, как некоторым забулдыгам-электрикам иногда везёт с жёнами. Пьют по неделе, а жена-красавица хохочет. И так легко и даже с теплотой говорит о его пьянстве.
Отделка дома была сплошь из дерева и камня. Множество книжных полок украшали старые книги. К моему облегчению, на стенах не было ненавистных мне охотничьих трофеев, которые я часто встречал в подобных домах. Зато было много замысловатых старых вещичек. Тут были и поделки из редких сортов дерева, и игральные кости, и какие-то старинные железные приборы наподобие барометров и весов необычной конструкции, расставленные на дубовых полках, комодах и тумбах.
Дойдя до конца каминного зала, я упёрся в резные распашные двери, в щель между ними тянуло холодом. Приоткрыв створку двери, я увидел что-то наподобие оранжереи с окнами в пол и множеством малознакомых мне растений в огромных горшках. У окна стояли две продолговатые деревянные кадки с метр или чуть больше высотой. На них имелись слив и краны для подачи воды. Я бесцеремонно вошёл в оранжерею и обнаружил за буйно заросшей каким-то кустом клумбой барную стойку и мягкие кресла, из которых, скорее всего, открывался вид на озеро. Недолго раздумывая, я плюхнулся в одно из кресел и уставился в темноту за окнами. В свете, падающем через окна, кружились снежинки и подвывала метель. Закрыв глаза, я вытянул ноги и запрокинул голову, но порелаксировать удалось недолго – скрипнули створки распашной двери и послышался бодрый голос Димыча:
– Ну что, тут бы и Тютчев спился. Скажи, какое место, а?
– Да тут и Хемингуэй бы не отказался, – пробормотал я, разлепляя глаза. Димыч успел переодеться в спортивный костюм, а в руках у него была корзинка с фруктами и бутылка.
– Если хочешь, и виски, и водка, и вино, и коньяк есть. Затарил всё, как надо.
Я отрицательно покачал головой:
– На переправе коней не меняю. Давай уж сегодня самогон твой попьём.
Димыч принялся накрывать на металлический столик между двумя бархатными креслами, в которых мы расположились:
– Это вообще-то настойка. Просто травы такие, что сразу и не поймёшь.
– Да даже лучше, если травы. Димыч, а ничего, что мы тут так по-свойски всем пользуемся?
– Да вы же друг Олега Алексеевича. К тому же партнёр. Вы же знаете, какой он человек, он бы с меня три шкуры спустил, если бы вам тут было неуютно. Он так и сказал, если честно.
– Что-то мы опять на «вы».
Димыч засмеялся:
– Наверное, потому что мы про Олега Алексеевича вспомнили. Да что там говорить, он вот в этих самых купелях, – Димыч указал на деревянные кадки у окна, – Витькá с Вадиком заставлял париться. Олег Алексеевич тогда сильно напился ночью, а когда я ушёл спать, под утро один поехал на лося. Свалился на снегоходе с крутого берега и подвернул ногу. Не заметил засыпанный край обрыва, даром что тут столько времени провёл. Так и просидел до вечера, пока Вадик с Витькой его не нашли. Упал он не сильно, но снегоход поломал и ногу подвернул, идти не мог. Ребята на лыжах весь день бегали, его искали, след снегохода замело же. Я с больной спиной тогда был, дома ждал. Как вернули его, он целый час сидел у камина и коньяк пил. Как напился, стал говорить, что мы спасли его от леших, и он этого не забудет. В общем, поил нас пару дней, и сказал, что дом в нашем распоряжении, когда его нет. Я думал, утром протрезвеет и забудет – а нет. Сказал мне, чтобы если кому что в нашей «Искре» понадобится, то всем помогать. И еду, и выпивку, и всё, что понадобится, велел всем возить. Никто расположением таким не злоупотребляет, но, если праздник какой-то, в доме собираемся. Олег Алексеевич особенно на этот счёт распорядился. Сказал, что все мы, кто в этом забытом богом селе живёт, должны держаться друг друга. Даже подчеркнул мне в календаре дни, по которым мы должны собираться и совместно отмечать праздники. Вот так-то.
– А он эксцентричней, чем я думал. И что же это за дни? Первомай и день Конституции? – съехидничал я.
– Наша Конституция и Первомай никак не вяжутся вместе. Нет, там другие даты. Вот одна из них завтра.
Я раскрыл успевшие слипнуться глаза:
– А что завтра за праздник такой? Я не припомню.
Димыч раздосадовано развёл руками:
– А я думал, ты такие вещи знаешь. Зимнее солнцестояние. Мы его празднуем, – сказал он и ехидно улыбнулся. Вздохнув, я потянулся и положил на стол мандариновые корки, начавшие преть в кулаке, и чуть не опрокинул стопки:
– Да почему же я должен это знать?