Тайна Соснового холма

Часть 1

Глава 1

Дождь шёл уже третьи сутки. На время он прерывался, давая возможность осеннему солнцу подсушить мокрый двор усадьбы Сосновый холм, и снова начинался, дробно стуча по дерновым крышам, по частоколу, по листьям близлежащего леса. Ветер заунывно гудел в ветвях вековых сосен, свистел в дымниках очагов. С моря тянуло холодом и предчувствием близкой зимы, хотя до неё ещё было довольно далеко.

В такое время все тролли выходили из своих убежищ и бродили в лесу, поджидая случайных путников. И горе всякому, кто попадал в их лапы.

К обеду третьего дня дождь в очередной раз прекратился, мокрая земля словно вздохнула полной грудью, сырая и распаренная, как после бани. Солнце грело, будто вернулось лето, но никто уже не верил в его тепло, таким оно казалось неожиданным и обманчивым после всего ненастья. А воздух взрывался от крика и перезвона птиц, проснувшихся разом в лесу.

Погожий день стоял до вечера, но немногие в усадьбе верили, что дождей больше не будет. А в сумерках в ворота Соснового холма постучали, и этот стук насторожил всех жильцов до последнего раба.

Кто это может быть, на ночь глядя?

Дежуривший у ворот воин доложил, что бояться нечего, с той стороны стоит одинокий путник, скорее всего, торговец, потому что ведёт он с собой в поводу двух лошадей: одну верховую под седлом, а вторую – с поклажей.

Хозяин усадьбы и хёвдинг близлежащих земель Инвальдр Асмульдссон нахмурился, но потом махнул рукой и распорядился отворить ворота. Можно ли бояться одного человека, будь он хоть трижды хороший боец? Да и негоже оставлять доброго путника по ту сторону ворот накануне ночи.

Рабы замерли у конюшни, любопытствуя, вытянули шеи. Из домочадцев на дворе оставался лишь двенадцатилетний сын-подросток Висмунд, и хёвдинг позволил ему быть рядом, уверенный, что бояться нечего.

В открытую створку ворот первой вошла лохматая огромная овчарка, потом её хозяин, тянувший за собой в поводу связанных друг за другом лошадей. Первую лошадь торговец вёл под уздцы, очень коротко подобрав повод, отчего лошадь высоко держала голову, кося лиловым выпуклым глазом. Незнакомец остановился и еле заметно повернул голову, глянув назад, за спину, где один из дружинников захлопнул за ним створку ворот и наложил засов.

– Удача твоему дому, хёвдинг, – проговорил гость негромко, глаза его смотрели прямо хозяину в лицо, глаза в глаза, твёрдо, как равному.

– И тебе… – промолвил тот в ответ, чуть приподнимая густые брови. – Кто ты такой? Зачем пожаловал?

Все рассматривали сейчас одного человека. Чужак, и правда, выглядел необычно. Высокий, довольно молодой, даже сильно молодой для торговца-одиночки. Вряд ли он видел хотя бы двадцать зим в своей жизни. Лицо открытое, чисто выбритое, и волосы длинные, светлые, доходили до плеч.

– Я – торговец, я торгую солью. Каждому в это время года нужна соль…

Хёвдинг перебил:

– Она нужна в любое время года! – На что торговец лишь согласно кивнул. – Ты слишком молод для торговца…

Инвальдр прищурил глаза, этот гость настораживал его.

– Я торгую всего второй год, мой отец торговал солью по всему побережью, но два года назад он заболел и умер, у меня остались сестра и мать… Мне пришлось взять всю торговлю на себя, так что… – Он примолк, всё так же глядя хёвдингу в глаза.

– Я ещё не слышал твоего имени и имени твоего отца.

– Я приду и уйду, если вас заинтересует мой товар, после меня останется только соль. Зачем вам знать моё имя и имя моего отца? Соль не может понравиться или не понравиться, соль – всегда соль. А качество моей соли вы можете проверить прямо сейчас, это самая чистая соль на этой стороне побережья.

Инвальдр молчал, обдумывая слова незнакомца. Все тоже молчали, слышно было лишь, как звенят удила лошадей, и тяжело дышит лохматая собака чужака.

– Мне нужна соль, – наконец, ответил хёвдинг медленно, словно пробуя слова на вкус. – Ты принёс в мою усадьбу солнце, и, кто знает, может, боги наградили тебя удачей, раз ты такой молодой путешествуешь один без охраны и занимаешься торговлей, не привлекая воров и разбойников. Возможно, твоя удача вместе с твоей солью частью останется и на моём дворе. Но если ты обманешь меня, я приложу все усилия и, даже не зная твоего имени, будь уверен, на этом берегу никто больше не купит у тебя соли, – усмехнулся хозяин дома. – Но и никто не скажет, что Инвальдр хёвдинг плохой хозяин и не умеет встретить случайного гостя.

– Спасибо за доверие, хёвдинг. – Гость учтиво склонил светлую голову, и волосы его посыпались вперёд, скрыли тонкие, сурово поджатые губы.

– Наверное, ты не будешь против, если я попрошу тебя отдать свой меч моим людям? – Инвальдр улыбнулся, прищурив тёмно-синие глаза. – Только из добрых побуждений, не из обид, предосторожности ради. Согласен?

Незнакомец ещё раз склонил голову, левой рукой вытаскивая из ножен длинный лёгкий меч, перехватил его в ладони и подал стоявшему ближе всех дружиннику. Глаза мальчишки Висмунда при виде меча заинтересованно сверкнули, наверное, отец ещё не подарил ему своего меча.

Хёвдинг продолжил:

– Ты, верно, устал с дороги? Моя семья готовится к ужину, я приглашаю тебя к моему столу, и, может быть, случится так, что ты назовёшь нам своё имя.

– Спасибо за приглашение, хёвдинг, ты щедрый человек, и хозяин, я думаю, хороший, но давай сначала закончим дело, с которым я сюда пришёл.

– Соль может полежать и до завтра, а хорошее пиво, мясо и хлеб – нет.

– Нет, хёвдинг! Извини… – незнакомец настаивал, и хозяин усадьбы пожал плечами.

– Ну, пойдём в дом…

Незнакомец передал в руки дружинника повод лошади, со спины другой снял большой мешок с поклажей, пошёл за хозяином. Перед входом в дом гость оглянулся, и тревога читалась в его глазах. Лошадей уводили в конюшню, а овчарку посадили на цепь у столба посреди двора.

Хёвдинг повёл торговца почему-то не в маленькую комнату мужской половины дома, а в просторную залу для пиров, увешанную по стенам шкурами, оружием и старыми щитами.

Это вызвало ещё большую тревогу в глазах продавца соли, но хёвдинг шёл первым и не заметил ничего. Да и вряд ли он мог разгадать что-то в незнакомом, чужом для себя лице.

Торговец положил свой мешок на лавку у стены, завозился с узлом, склонившись. Хёвдинг в это время стоял у него за спиной, беззаботно повествуя:

– Все эти дни, пока шёл дождь, к нам никто не заглядывал, дождь всех распугал… Удивительно, как жизнь людей зависит от погоды. Наступит лето, подуют ветры, и в море пойдут корабли с дружинами ярлов и конунгов… Наступит осень, и все вернутся домой к своим очагам…

Торговец развязал свой мешок, запустил в него руки и вдруг резко обернулся к Инвальдру, выхватывая из мешка короткий сверкающий в скудном свете меч.

– Извини, хёвдинг, я пришёл сюда, чтобы убить тебя…

Слова застряли в горле Инвальдра, глаза изумлённо смотрели в лицо коварного гостя. Нет, такого он нисколько не ожидал. Конечно, а кто бы другой на его месте мог сейчас поверить в то, что видит перед собой острый клинок, нацеленный в открытую грудь?

Сколько раз говорил отец в своё время: видишь врага – не тяни, не дари ему спасительные мгновения, не смотри в его глаза, не дыши с ним в такт – руби сразу и наверняка!

Он промедлил лишь миг, а хёвдинг воспользовался им, не думая. Тело сильного умелого воина изящно и легко скользнуло вбок и назад, уходя от меча на недосягаемую длину. Тут-то Инвальдр воздал хвалу Одину, что не позволил он умереть безоружным, а завёл именно в залу, просторную и широкую – отступай, куда хочешь!

А торговец этот коварный так и пёр напролом, стараясь достать этим мечом коротким.

Э, нет, братец, не ударил сразу, теперь пеняй на себя, сам виноват.

Инвальдр с ловкостью кошки уходил от меча, скользил назад и в сторону, то влево, то вправо, пинал под ноги непрошенного гостя пустые лавки. Благо, что меч у того оказался коротким, рассчитанным на один верный удар, самый первый.

Инвальдр схватил с лавки белую тряпку – это дочь его шила праздничную рубаху брату – бросил в лицо наступающему незнакомцу. Пока тот замешкался, уворачиваясь да закрываясь рукой, метнулся к выходу. В дверях хёвдинг развернулся лицом, и глаза его распахнулись от ужаса: из кухни на шум выбежала его дочь и лицом к лицу столкнулась с незнакомцем и его мечом.

В какой-то короткий миг в голове хёвдинга промелькнуло всё, что произойдёт сейчас с его золотоволосой красавицей Ингигердой. Он видел это, но предотвратить, помешать никак не мог, не мог остановить незнакомого убийцу, только крик, неоформившийся ещё, застыл в горле.

Но незнакомец этот только прямо глянул в лицо дочери хёвдинга и, словно не заметив её, ринулся на Инвальдра с новой силой. Под звонкий крик испуганной Ингигерды хозяин усадьбы метнулся из дверей.

Теперь здесь, на свободной площади двора, убить его было невозможно, даже безоружного. А потом почти сразу на крик и шум сбежались к дому дружинники, рабы, домашние и прочая челядь.

Под удивлённые взгляды собравшихся из дома вслед за хёвдингом сразу появился только что мирно ушедший с хозяином молодой торговец солью с коротким мечом в руке. Последними показались в дверях дочь хозяина, жена и другие домашние рабыни.

Поднялся гомон, воздух вечернего дня наполнился голосами, лаем собак и звоном оружия – один из дружинников бросил Инвальдру свой меч.

Если незваный гость и собирался коварно убить хёвдинга, то затея его, судя по всему, провалилась, теперь в окружении такого количества людей он не мог бы даже надеяться на то, что живым останется, а не то, что уберётся со двора. Но даже при таком явном поражении незнакомец и не подумал сдаться и бросить оружие, он кружил вокруг хёвдинга, намереваясь добраться до него, и даже не думал о том, что при любом раскладе это будет стоить ему жизни.

Инвальдр, чуть склонив голову, смотрел исподлобья, его губы еле заметно улыбались, он уже знал, чем закончится этот неожиданный поединок.

Мальчишка наступал, бросался с отчаянием волка, угодившего в капкан, но все удары его короткого меча хёвдинг отбивал ещё на полпути. Его длинный тяжёлый меч, как раз по руке, был в два раза длиннее, и позволял держать гостя на почтительном расстоянии. Два раза хёвдинг даже достал его в руку и в левый бок. Парень этот явно не торговец, а если и так, то имеет навык бойца, уж слишком уверенно он вскинул согнутую левую руку, будто прикрывался щитом, когда Инвальдр проводил меч ему под рёбра с левой стороны.

Случайные зрители бушевали, кричали, шумели: «Убейте! Убейте его, господин!» Рвалась с цепи овчарка незваного гостя. В глазах сына-подростка светилось радостное восхищение – он ни разу ещё не видел настоящего боя с кровью и яростью. Лишь прекрасная Ингигерда смотрела с испугом в огромных глазах и прижимала ладони к горячим щекам.

– Что сделал я тебе такого, скажи? – заговорил первым Инвальдр с незнакомцем. – За что ты появился на моём дворе с желанием убить меня? Разве я тебя знаю?

Хёвдинг ловко парировал смелый выпад молодого гостя и, уже уходя, словно играючи достал мечом пальцы руки, сжимающей рукоять меча, больше похожего на кинжал.

– Может, я обидел тебя, твоего отца или твоих родичей? Скажи мне, я хочу знать, за что ты обманом проник в мой дом, подло хотел убить меня на глазах моей семьи? В чём вина моя пред тобой?

Но незнакомец молчал, отступая под натиском длинного клинка в умелых руках. Он устал, уже больше уходил в оборону, отбиваясь с отчаянием, и даже меч его словно бы стал отвечать более звонко, с надрывом, с плачем.

– Господин, позвольте мне убить его? – предложил начальник дружины, телохранитель, хирдман Асольв Медведь, не зря получивший своё прозвище, сильный, умелый, но недалёкий умом.

Инвальдр усмехнулся на это:

– Не-ет уж, Асольв, этот человек пришёл по мою душу, и я хочу знать, за что?

Незнакомец пошёл на отчаянный шаг, возможно, последний, сорвал с горла пряжку тяжёлого походного плаща, смахнул его с плеч и резким движением бросил в лицо противнику, а сам, сделав обманный выпад, чуть сбоку подобрался к хёвдингу.

Опасный удар короткого меча грозил в живот, но Инвальдр разгадал манёвр; всё произошло в какой-то краткий миг, он не смог встретить меч мечом, успел закрыться лишь левой рукой от колющего удара, но сам тут же обрушил тяжёлый меч на голову гостя.

Все окружающие ахнули и разом примолкли. Инвальдр хёвдинг отступил назад, прижимая к животу проколотую руку, глядел исподлобья, хмуря тёмные брови. Глаза его смотрели в сторону молодого поединщика. Тот качнулся на слабеющих ногах, шагнул чуть в сторону, ловя равновесие, меч так и не выпустил, а потом упал вперёд на правое колено, роняя окровавленную голову на грудь, силился поднять её, и смотрел прямо перед собой огромными глазами, никого не видя, и, наконец, упал на бок. Светлые волосы, взметнувшись, закрыли его лицо.

– Вы убили… убили его! – зашумели молодые дружинники.

Жена хёвдинга, госпожа Гейрид, бросилась к мужу, белая лицом, как первый снег. Ингигерда стояла, не шелохнувшись, остановившимся взглядом смотрела на лежащего на земле гостя. Собака его рвалась с цепи.

Хирдман Асольв первым приблизился к незнакомцу, наступил ему на руку, сжимающую меч, прямо на пальцы, второй ногой отпнул оружие в сторону. Молодой торговец шевельнулся, застонал, дёрнув рукой, но Асольв и не подумал сойти с неё, обернулся, заглядывая в лицо раненого.

– Он ещё жив, господин! Вы ударили его плашмя… – Выхватил свой меч и подставил его к горлу чужака.

Сердце Ингигерды стукнуло громко и остановилось. «Убьёт!» – промелькнуло в голове.

– Давайте, я убью его? Господин? – Поднял голову хирдман, ожидая приказа.

Инвальдр отодвинул от себя руки обеспокоенной жены и приказал:

– Асольв, покажи мне его меч!

Тот вмиг забыл о раненом и подобрал с земли его оружие. Все заинтересованные потянулись к хёвдингу, послушать, что он скажет. Инвальдр долго осматривал необычный меч, крутил его в ладони, сверкающий, острый.

– Лёгкий… – заговорил задумчиво. – Будто нарочно для боя на коротке, хорош был бы в «стене щитов»… – Хмыкнул, пробуя лезвие на остроту подушечкой большого пальца раненой руки, уже перевязанной Гейрид головным платком. – Хороший металл… Я несколько раз встречал его на свой меч. – Словно для подтверждения своих слов, указал на меч в руке дружинника. – Остались зазубрины, стачивать надо теперь… А здесь… – Снова хмыкнул. – Почти ничего, вот, трещинка лишь… Где же куют такие мечи?

– Зато он короткий, господин! Разве это меч?

Хёвдинг только глянул в лицо Асольва и промолчал, чувствуя на себе восхищённый взгляд младшего сына.

Ингигерда слушала слова отца вполуха, она мало что понимала во всём этом, часто оборачивалась на владельца меча, хмурилась от ожидания того, что же будет с ним дальше.

– Кто он такой? Зачем он пришёл? Что всё это значит? – принялась задавать вопросы госпожа Гейрид. А все и забыли уже, отвлеклись на диковинный меч.

Инвальдр обернулся к жене:

– Он представился торговцем солью, как раз соли-то я у него и не увидел… Он пришёл сюда, чтобы убить меня… Прятал этот меч в вещах, поэтому мы и не забрали его… Да и кто бы мог ожидать такого обмана? На вид торговец торговцем, может, лишь сильно молод для этого, и пришёл один, а так… – Хёвдинг усмехнулся, стирая со лба капли холодного пота, огладил ладонью чёрную с еле приметной сединой бороду. – Коварно напал… – Обернулся к лежащему на земле. – Мог бы честно вызвать на поединок, если бы объяснил, что к чему… Я вижу его впервые, хотя-я, – протянул задумчиво, – думается мне, лицо его мне знакомо, может быть, когда-то мне довелось знать его отца. Не знаю, он сам так и не назвал своего имени и имени своего отца.

– А может, он колдун? – подал вдруг голос мальчишка Висмунд, глядя на хёвдинга огромными глазами. – Тролль? Его дожди привели… Ему надо надеть мешок на голову и утопить, пока он не наслал проклятий и бед…

– Какой колдун, Висмунд? – раздражённо перебила его сестра, нахмурив брови. – Сам посмотри, у него красная кровь, а у колдунов она синяя…

– Колдун – не колдун, – рассудительно заговорил хёвдинг, – но посмотрите на закат, он принёс нам солнце, завтра будет погода. Да и я не убил его сразу, верно, это везучий человек…

– Господин, – заговорил Асольв с тревогой в голосе. – Безрассудно оставлять жизнь тому, кто собирался вас убить. Он хотел сделать это раз, может попробовать и снова. Надо убить его. Пусть отправляется к Хель и пирует у неё за столом… Он подло припрятал меч, а может, у него ещё что-нибудь припрятано… Вот, этот меч он отдал сам, когда пришёл, – Асольв бросил на землю длинный меч, – а другой – он припрятал, напал на безоружного. Разве так поведёт себя честный воин? – Приподнял светлые брови вопросительно. – Его надо убить!

– Кого и надо убить, так это его собаку… – буркнул хёвдинг, обернулся к рвущейся с цепи овчарке. – Это так и будет продолжаться… Она не даст покоя всему дому. – Поморщился, как от зубной боли.

Асольв заговорил опять:

– Хёвдинг, её надо убить копьём или стрелой, так она не подпустит. Злая…

В подтверждение его слов собака припала к земле на передние лапы, оскалила белые зубы на ближайшего к ней раба, стоявшего с ведром воды. Прыгнула вперёд, стараясь укусить, и оглушительно залаяла на весь двор, натягивая цепь тугой струной.

– Когда она зашла сюда, она была спокойной, как щенок… – снова заговорил Висмунд. – Она взбесилась…

– А кто садил её на цепь? – задал вопрос Асольв, и молодые дружинники заозирались друг на друга, ища крайнего. – Пусть пойдёт и отпустит… Что?

Пока воины выясняли, кто же посадил овчарку на цепь, Ингигерда медленно, осторожными шагами начала приближаться к собаке. Никто не смотрел в её сторону, может, кроме старой рабыни Бюрн, но и она не успела ничего сказать, чтобы остановить хозяйскую дочь.

Ингигерда протянула руку, раскрытую ладонь, глядя на собаку в упор. Овчарка потянулась, хрипя, коснулась носом дрожащих пальцев и не тронула смелую дочь хёвдинга. Ингигерда не могла поверить, что решилась на это, что сделала это сама, отцепила металлическую застёжку с кольца на ошейнике – и собака рванулась вперёд из её рук.

Все уже заметили, что сделала отважная девушка, глядели изумлённо, а когда собака бросилась вперёд, испуганно отшатнулись, боясь оказаться покусанными острыми клыками.

Ингигерда выпрямилась и почувствовала, как от предельного удивления брови её сами собой поднимаются вверх. Грозная овчарка обогнула всех, стоявших посреди двора, метнулась к чужаку и принялась лизать ему лицо. Она никого не укусила, не сбила с ног, она преданно припала к хозяину, выказывая заботу о нём: скулила, лизала руки, глаза, лоб, щёки, и раненый незнакомец поворачивал голову на правый бок, но вряд ли он сейчас хоть что-то понимал, еле слышно стонал, хрипло дыша через зубы.

Некоторое время все молчали, удивлённо переглядываясь друг с другом. Первым заговорил Инвальдр хёвдинг:

– Ладно. Если доживёт до утра, пусть рабы оттащут его на конюшню… Я ещё хочу услышать от него, зачем он пришёл сюда и за что хотел моей смерти. А если Хель захочет его душу, пусть забирает, я не против. Если будет жив, ещё на одного раба станет больше на дворе, а все его вещи и лошадей я забираю себе, пока он сам не заявит обратное!

Все промолчали, внимая рассудительному слову господина, никто не сказал ничего против, никто не заступился за коварного гостя.

– Пойдёмте ужинать, – предложил хёвдинг, и снова все домочадцы согласились с ним безмолвно.

Глава 2

Заботы по дому захватили мысли Ингигерды, но потом она вышла на двор перед сном, и события вечера тут же вернулись к ней, когда в ночном сумраке овчарка подняла голову, и в свете звёзд чётко выделились острые, стоящие торчком уши.

Чужая собака. Чужой человек. Опасный человек. Он пришёл сюда с оружием, и настроен он был на убийство. Кого? Её отца убить? Да как он посмел? Как он мог? Её отца?!

Уже согреваясь под тёплыми шкурами, Ингигерда закрыла глаза и тут же чётко вспомнила серые твёрдые в своём желании убить глаза незнакомца под тёмными бровями в тот, первый момент, когда он взглянул на неё в дверях. Глянул прямо, а в руках был его короткий меч, и он мог убить её походя. Он за что-то хотел убить её отца, почему тогда не убил её? Что ему стоило? Но почему-то прошёл мимо…

Зря отец так поступил. Нельзя было оставлять его в усадьбе. Надо было утащить его подальше в лес, пусть бы тролли забрали себе его душу.

Ох-хо-хо! Пошли, Фрейя, тёплых дней и продли лето.

Продавец соли дожил до утра и, когда Ингигерда появилась рано утром на дворе, его уже не было – рабы перетащили его на конюшню, с глаз долой, и многие, посудачив немного, забыли о нём на время.

Лишь через несколько дней, потеряв старую Бюрн, Ингигерда осторожно зашла в конюшню, встала в дверях, не проходя вперёд, чуть-чуть заглянула за косяк, ища старую рабыню взглядом.

Первой её появление заметила овчарка, подняла голову, отрывая её от лап, а уже после собаки и Бюрн обернулась, глянула через плечо, сидя на земле, присыпанной сеном у раненого в изголовье.

– О, молодая госпожа, – улыбнулась приветливо старуха, прищуривая синие добрые глаза, отчего морщинки на её лице побежали лучиками. – Проходи, раз пришла.

Ингигеда быстро-быстро замотала головой, отказываясь, только глаза испуганно распахнулись, словно просили её не в конюшню зайти, а в гости к лесному великану.

– Матушка ищет тебя…

– Уже иду.

Бюрн поднялась на ноги, сбросив сухой ладонью прилипшую к подолу солому, пошла, старчески ссутулив плечи и пряча маленькую седую голову в платке. Ингигерда пошла за рабыней и только через несколько шагов спросила о том, о чём нетерпелось спросить:

– Зачем, Бюрн?

Рабыня молчала некоторое время, потом, пожевав губами, ответила:

– У меня было три сына, а не осталось ни одного. Может быть, кто-нибудь поднёс и им воды или хорошо накормил в чужих землях…

Ингигерда с детства слышала от старой рабыни про трёх сыновей её, проданных в голодный год проплывавшему мимо купцу, но только сейчас по-настоящему ощутила тоску и боль в её словах, нахмурилась и промолчала.

Всё-таки этот человек пытался убить её отца. Но кто-то же, в конце концов, должен присматривать за ним, а может, он и не выживет и не сможет повторить попытки.

Наверное, норны ещё плетут нить его жизни и не торопятся обрезать. Почему-то не торопятся…

* * *

Весь день она думала об этом, а на следующий, принеся кусок хлеба для собаки, набралась храбрости и зашла в конюшню, встретив приветливый взгляд Бюрн.

– Всё-таки зашла… – Губы старой рабыни растянулись в улыбке.

– Я принесла хлеба для собаки, – Ингигерда всеми силами старалась дать понять, что совсем не больной её интересует, и даже глядеть на него опасалась. Села рядом с рабыней, погладила собаку по ушам и по голове, стала ломать хлеб кусочками и скармливать их ей с раскрытой ладони.

Овчарка вполне спокойно принимала её угощение, осторожно брала хлеб с ладони и заглядывала в глаза, двигая рыжими бровями.

– Ешь, ешь… – приговаривала Ингигерда.

– Я уже приносила ей поесть, – рабыня хмыкнула. – Вы ей нравитесь, молодая госпожа. А как вы сумели освободить её! – хихикнула довольно. – О-о! Не всякий мужчина решился бы на подобное, это смелость… Это хорошо, тем более для девушки.

Ингигерда засмущалась от неожиданной похвалы, пряча лицо, отвернулась, и взгляд её упёрся в лицо раненого незнакомца. Он смотрел на неё прямо, словно и не болен совсем, нормальным, всё понимающим взглядом. И Ингигерда, осознав это, отшатнулась назад.

Он живой! Он выживет! Он будет жить!

Ингигерда быстро поднялась на ноги, испуганно сжав пальцы в кулаки, глядела смятенно огромными синими глазами. Но взгляд незнакомца оставался неподвижным, как будто он ничего не видел перед собой. А потом чужак устало прикрыл глаза и ответнулся.

Плечи Ингигерды поникли. Даже если он и живой, он всё равно ненормальный. Он ничего не понимает. Ему всё безразлично.

Уж лучше б так и было для него, для всех.

– Я пойду. – Она пошла к двери.

Старая Бюрн не стала её останавливать.

* * *

Каждый день украдкой Ингигерда приносила хлеб собаке больного чужака, иногда ей удавалось припасти для неё вяленую рыбинку или кость – овчарка брала всё, удивляя старую Бюрн, возившуюся с больным. С каждым днём Ингигерда привязывалась к овчарке, даже дала ей свою кличку, но, несмотря на это, собака не оставляла своего хозяина, постоянно лежала с ним рядом.

Ингигерда гладила собаку по голове, по мягким лохматым ушам, ласково разговаривала с ней:

– Ты молодец, ты верная, Рюд, – улыбнулась сама себе; старой Бюрн рядом не было, и Ингигерда разговаривала с собакой, не обращая внимания на больного. – Рюд, Рюд, собачка…