Тайна Соснового холма

За эти несколько дней болезни Ингигерда о многом успела передумать, и в первую очередь, конечно же, об Арне. Ведь он точно так же болел, пережил жар и беспамятство, правда, возле него не было его матери, как у постели Ингигерды. Но эта общая, почти одинаковая болезнь, словно вдруг позволила понять его, сблизила её с ним. И как только Ингигерда почувствовала себя лучше, она захотела увидеть Арна. Увидеть во что бы то ни стало.

Она поднялась и вышла в пиршественный зал, услышав в нём голоса и шум присутствующих домочадцев. С утра, по словам матери, шёл мелкий дождь, поэтому все были в доме.

Ингигерда остановилась на пороге из женской комнаты, прихватив у горла тёплый шерстяной плащ, укутавший её до самых пят. Замерла, широко распахнув синие глаза.

Здесь были все. Все, даже Арн!

От того, что увидела Ингигерда, дыхание её замерло, а, чтобы не упасть, она прислонилась плечом к косяку дверного проёма, так и стояла, позади – женская комната, впереди – общий зал, полный людей и голосов.

Асольв – большой, тяжёлый, совсем здоровый! – держал Арна, просунув одну руку ему под локти, а второй рукой удерживал через шею, так, чтобы вздёрнуть голову повыше. Асольв никогда не отличался излишней мягкостью, и рядом с ним Арн казался ещё меньше, ещё болезненнее.

Рядом, заложив большие пальцы обеих рук за пояс, стоял Хоган, смотрел в лицо Арна исподлобья, и видно было, с какой силой стиснуты его зубы. Напротив, на лавке, сидел отец, Инвальдр хёвдинг. Направо и налево от него все остальные – жена, младший сын, старшие и младшие дружинники, рабы и рабыни.

Ингигерда прислушалась к разговору.

– …Никакой он не безумец. Он притворяется. – Асольв чуть-чуть придвинул предплечье правой руки к груди, и Арн ещё выше вздёрнул подбородок, хрипло захватив воздух зубами. – Он играет, как те нищие, что на праздниках воплощаются то в медведя, то в коня, то в птицу… Чтобы ему верили.

– Его надо просто хорошо придавить, и он сам всё расскажет. – Хоган сделал шаг ближе к Асольву, и пальцы его рук, оставив пояс, стиснулись в кулаки. – Дать ему хорошенько, чтоб повеселел.

– Конечно! – Асольв встряхнул Арна и ещё сильнее придавил, отчего тот передёрнул плечами, крутнул головой, пытаясь вырваться. – Я тоже так думаю. Он много скрывает и знает, что все хотят это знать, поэтому и прикидывается безумцем, чтобы не было вопросов. Если он на них ответит, он расстанется с жизнью. Он не дурак, поэтому и не хочет, чтоб его спрашивали. Я бы тоже так же поступил на его месте.

– Можно я это сделаю? – Хоган метнул короткий взгляд в сторону отца, но не стал дожидаться его разрешения. – С большой радостью… – Мягко, так, словно играясь, ткнул тяжёлым кулаком под рёбра обездвиженного Арна.

А Ингигерда на своём месте чуть не упала от жалости к больному, оттого, что происходит на её глазах.

– Х-х! – выдохнул Арн после удара под дых и насколько имел возможность уронил голову и согнулся всем телом вперёд.

Но Асольв, приложив усилия, снова вернул его к себе, лишь голова Арна так и лежала на груди. О том, что Арн ещё переживает боль, говорили его стиснутые кулаки.

Хоган запустил пятерню в светлые волосы Арна и вскинул голову его вверх, чуть нахмурился, всматриваясь в серые глаза. В них он не видел ни злости, ни ненависти, одно какое-то пустое безразличие, как в морозном безветренном небе.

– Либо он хорошо притворяется, как скальды сочиняют, либо, в самом деле, безумен… – Хоган разжал пальцы и отступил назад.

Отвернувшись и подняв голову, наконец-то, заметил огромные глаза сестры, что следили за ним от самых дверей другой комнаты.

– Ингигерда? – Пошёл к ней. Но девушка словно бы и не видела его, смотрела поверх плеча туда, за спину, таким же взглядом, не замечающим ничего. – Ингигерда?

Хоган распахнул руки, принимая сестру к себе на грудь, закрывая собой весь дверной проём.

– Милая, ты что? Зачем ты поднялась? Что ты делаешь здесь? – Приобнял, утопая пальцами в мягком плаще, а через него чувствовал, как дрожит девичье тело, охваченное болезнью. – Пошли, я помогу тебе. Тебе нельзя быть здесь…

Рядом уже была госпожа Гейрид, охала и причитала, но Хоган сам вернул сестру в женскую комнату, уложил безвольную в кровать, стал укутывать мягкими шкурами.

Мать уже держала в руках чашку с каким-то горячим отваром. Ингигерда не сопротивлялась брату, но вдруг заговорила срывающимся голосом:

– Хоган, прошу тебя, не позволяй им… не давай им обижать Арна…

При звуках чужого имени Хоган и мать его переглянулись. Гейрид шепнула, нахмуриваясь:

– Арн? – С тревогой глянула в лицо дочери.

– Не надо делать ему больно, он и так болеет… Прошу, Хоган, не разрешай им… – Но госпожа закрыла рот дочери чашкой, заставила пить.

Хоган видел смятение в лице матери, неловкость в движениях, какими она поправляет у лица Ингигерды тёплые рысьи шкуры, да и сам так и вышел нахмуренным в общий зал.

За это время Асольв разбил чужаку лицо, и тот сидел на полу, спиной к стене, смотрел куда-то в пол, мимо всех. Хоган остановился и посмотрел в лицо его, прошептал:

– Арн… – потом позвал чуть громче: – Арн?

Но тот никак не отозвался, будто и не слышал, только окровавленные губы подрагивали беззвучно, да на скуле наливался синяк.

«Ненормальный. В самом деле, безумец…» – подумал Хоган и поднял глаза.

Все, кто в этот момент были в пиршественном зале, шумели, что-то обсуждая между собой, только Инвальдр хёвдинг молчал, слушая спокойно. Глянул на сына из-под густых бровей и вдруг выставил руку, разом заставляя всех замолчать.

– Всё это так! Так! Но это только догадки, никто не может с уверенностью сказать, кто же он на самом деле, никто даже имени его не знает… Хватит просто молоть пустоту в жерновах! Пусть живёт, благо, рыбы заготовили много, да в этом году будет, по гаданиям, много дичи в лесах. Может быть, он, и правда, везучий. В этом году мой сын вернулся домой без единой царапины и с богатой добычей. А разве это не удача? – Хёвдинг поднялся на ноги, пригладил ладонью усы и седеющую бороду. – Он может приносить удачу даже будучи безумным, а раз так, какая разница?

Все согласно закивали головами, понимая справедливость слов своего господина. Он, конечно же, прав, и это его дело, кормить ему или не кормить лишний рот этой зимой.

Хоган ещё раз посмотрел в лицо незнакомого парня. Теперь он обнимал себя ладонями за плечи и всё также смотрел мимо. Вспомнились слова Ингигерды: «Не надо делать ему больно, он и так болеет…» Хоган прищурил тёмно-синие, почти фиолетовые глаза, позвал осторожно:

– Арн?

И незнакомец вздрогнул всем телом, вскинулся, но глаз не поднял. И сын хёвдинга поджал губы: «Странный ты малый, хотел бы я тебе сказать… Я всё равно узнаю, что ты за птица, что ты за Арн такой везучий… Дай только время!»

А на улице незнакомо выла собака, наверняка овчарка Скальди.

Уже вечером хёвдинг говорил своему сыну негромко, боясь потревожить спящего младшего:

– Он казался странным ещё сразу, да и оружие его… Ты же его видел? Мне не попадались такие мечи ни разу в жизни…

Хоган согласно кивнул:

– Мне тоже.

– Я приглашал его к столу, он отказался. Он знал, зачем пришёл сюда, пришёл совершить убийство, поэтому не стал делить хлеб и пиво, хотя мог бы этим втереться в доверие. Я бы доверился ему и даже ночевать бы его оставил под своей крышей…

– Это точно. – Хоган улыбнулся, вспоминая радушие и гостеприимность отца, за которые слышал много хороших слов от Аймунда конунга.

– Вот только зачем ему это? Я вижу этого парня впервые, за что ему мстить мне? Никто не знает, кто он, я посылал по всему побережью… Он нигде не называл своё имя. Он пришёл сюда, на этот берег, за моей жизнью. Это ясно!

– Кто он, отец, надо выяснить. Кто он?

– У нас зима впереди и осенний тинг…

Хоган согласно кивнул на это.

Арн, Арн, Арн… Крутилось в голове.

Он не стал говорить отцу, что узнал имя этого странного парня от сестры. Если хёвдинг узнает, что это имя пришло от дочери, Ингигерде будет несдобровать. Что за связи у неё с ним? Сплошные тайны.

Глава 5

Через несколько дней Инвальдр хёвдинг с охраной и с Асольвом уехали на осенний тинг. Там собирались почти все свободные жители побережья, либо их представители; должны были разбираться судебные дела, обсуждались некоторые цены, планы на весну, иногда даже заключались помолвки между молодыми людьми.

Хоган ехать не захотел, решил остаться дома, присмотреть за усадьбой, походить на охоту, благо, позволяла погода.

Не поехала и Ингигерда, ещё слабая после болезни. Она выходила погреться на осеннее солнце и следила за работой служанок и рабынь на дворе.

Висмунд всё время торчал то в конюшне, то в кузнице, то смотрел, как прячут на зиму в корабельные сараи потемневшие от морской воды корабли. Им зимовать здесь до весны, пока не пригреет тёплое солнце, пока не станет старший брат Хоган собирать дружину для нового похода в чужие края. Тогда мастера выкатят корабли на свет и займутся тщательным осмотром, и, если надо будет, проконопатят и просмолят крутые бока.

Ингигерда, ничем особо не занимаясь, прохаживалась по двору, плотнее запахнув на себе плащ, поднимала голову, подставляя лицо осеннему солнцу. В груди ещё жил кашель, который не могли пока победить все средства хозяйки Гейрид.

Возле конюшни сидел на чурке Арн, и Ингигерда молча подошла, погладила овчарку и тоже присела на соседнюю чурку. Долго всматривалась в неподвижный профиль молодого человека, а пальцы правой руки сами собой теребили серебряный амулет на груди. Наконец, она позвала:

– Арн?

И он обернулся к ней, посмотрел прямо открытым взглядом, как на равную, и даже казалось, что сейчас он заговорит, как нормальный человек, или уж точно что-то ответит, но он промолчал, а Ингигерда от нетерпения аж подалась вперёд.

– Ты слышишь меня? Арн? Я же знаю, что слышишь! Скажи мне… Умоляю… Или я сама себя буду считать безумной…

– Да…

Плечи её поникли, она сцепила пальцы в замок, глаза её загорелись от облегчения, от веры в себя.

– У тебя ещё что-нибудь болит?

От этого вопроса он удивлённо дрогнул бровями, конечно, она спросила его совсем не о том, о чём спросил бы любой другой при случае.

– Нет… голова иногда… по утрам…

– Ты не мёрзнешь по ночам? Тебе хватает еды? И… – Он, отворачиваясь, согласно кивнул головой, и Ингигерда заторопилась: – Арн, Арн, о, боги… – Быстро потерла лоб пальцами. – Пообещай мне, скажи мне честно, ты не тронешь больше моего отца? – Арн быстро повернул к ней голову, смотрел прямо в глаза, и Ингигерда, заметив тёмный синяк на его скуле, растерялась вдруг почему-то. – О, Тор, о чём я говорю? О, отец… – Смутилась и отвернулась, качая растерянного головой. – Ты же пришёл убить его, а я спрашиваю…

– Ингигерда? – Она вздрогнула и вскинулась на зов старшего брата. Он стоял у входа в дом и выглядел хмурым до предела. – Иди сюда!

Ингигерда поспешно вскочила и быстро пошла к дому, овчарка несколько шагов провожала её лёгкой трусцой, но потом вернулась к хозяину.

– Да, Хоган? – Ингигерда глянула в его лицо снизу, боясь расспросов.

– Ты разговариваешь с ним, да? Он говорит с тобой? – Она отрицательно замотала головой. – Я же видел!

– Я… Я спросила его, а он… Он ничего толком не может ответить… Он…

– Но ты же знаешь его имя! – Хоган перебил её решительно и поверх плеча глянул в сторону конюшни.

– Я?! – Ингигерда опешила. С чего это он взял?

– Ты сама говорила.

– Когда? – Вспоминала усиленно, когда же это она проболталась о его имени, о том, что он хоть что-то ей говорит. Иногда, конечно, но она в тайне надеялась, что когда-нибудь сможет разговорить его, думала, что он, может быть, доверяет ей больше, чем кому бы то ни было на этом дворе.

А теперь? Что же теперь? Несдобровать ему, если Хоган узнает, а он, как видно, уже всё знает.

– Я не помню, Хоган. – Ингигерда улыбнулась растерянно.

– Ты болела тогда и сказала… Арн, ты назвала его Арном. Это его имя? Он сам тебе сказал? Ты разговаривала с ним?

Отпираться было бесполезно, он, в самом деле, знал его имя, выходит, она сама проговорилась. О, Фрейя! Что же ей делать теперь?

– Он сказал мне только имя, он вообще ничего больше не говорит…

Но глаза Хогана уже опасно сузились, всё также глядя в сторону конюшни, и Ингигерда прекрасно знала, что это означает. Заговорила быстро срывающимся голосом:

– Хоган, пожалуйста…

– Значит, безумный? – Согласно чуть-чуть кивал головой Хоган, и Ингигерда уже боялась его взгляда. – Прикидывается больным? Все головы ломают, а он… – говорил чуть слышно, но не высота его голоса пугала сейчас Ингигерду. А Хоган усмехнулся и повторил: – Безумный… – Перевёл глаза на сестру. – Я ещё узнаю, что у тебя с ним за отношения…

Обошёл её стороной, решительно направляясь как раз туда, куда Ингигерда больше всего боялась, туда, куда он всё время смотрел поверх её плеча.

Что за обвинения? Какие это ещё отношения? Что он говорит? И что он собирается делать?

От волнения, от страха за Арна, от обиды и даже злости в груди заворочался предательский кашель. Ингигерда закрыла лицо ладонями, откашливаясь, и через пальцы видела, как Хоган поднял Арна на ноги за грудки на уровень своего лица, а потом бросил на стену конюшни. Хотелось закричать, остановить его, но кашель, хриплый, раздирающий лёгкие, не давал и продохнуть, не то что закричать.

В дверях дома показалась госпожа Гейрид с бледным лицом и огромными глазами, обхватила за плечи, повела к огню, начала чем-то поить. Ингигерда, кашляя, пыталась ещё что-то сказать, объясняла, показывая руками, но Гейрид не поняла дочери, увела в постель, ругая за прогулки на улице.

Уняв кашель, она долго лежала, уткнувшись носом в рысий мех, думала. А вечером дрова к огню занёс Арн, молча разложил их вокруг, чтобы просыхали. Ингигерда огромными глазами смотрела на него, следила за лицом, за руками.

Хоган сделал из него раба, нагрузив обязанностями по дому, значит, да и синяков на лице его прибавилось. Но он был жив, а это значит, что он так и не сказал ничего.

* * *

С того дня жизнь несговорчивого Арна изменилась. У него появились дела по хозяйству, из задержавшегося гостя он превратился в раба. Выметал двор, и дружинники, охраняющие усадьбу, посмеивались над ним, самые смелые ставили подножки, подзывали к себе, а потом гнали пинками под общий смех и измывательства. Он колол и носил дрова в дом, на кухню, к очагу. Больших дел ему не поручали, всё же рабочих рук хватало на дворе, поэтому много времени у него оставалось свободным.

Тогда он сидел у конюшни и что-то строгал старым ржавым ножом из кузни. Или просто сидел, завернувшись в плащ, смотрел на сосны, а рядом неизменно его овчарка.

Но даже эти незначительные перемены стали важными для него. Когда через три дня Ингигерда столкнулась с ним на дворе нос к носу, она изумилась. Исчезла та пустота в глазах, что пугала её всегда, тот отстранённый остановившийся взгляд сменился прямым открытым взглядом серых глаз. Увидев её, он даже попытался сказать что-то, но только губы шевельнулись, он промолчал, но даже это молчание было уже не тем молчанием, что прежде, быстрый взгляд в сторону указал на то, что кто-то видит их.

Ингигерда оглянулась – опять Хоган! Быстро пробежала мимо. Он что, задумал следить за ней?

В доме Хоган подсел к ней на лавку, и Ингигерда опасливо отодвинулась, подбирая на колени новую рубашку, что сшивала теперь по боковым швам.

– Хочу спросить тебя… – Хоган подобрал с лавки моток цветных ниток, зажал клубок в ладони, а пальцами второй руки оттянул нитку. Она зазвенела, как натянутая струна.

Ингигерда глянула сбоку и опустила руки с шитьём, пальцы её дрожали, не слушались.

– Что случилось, Хоган?

– Я давно наблюдаю за тобой… и за ним… – добавил для чего-то.

– За кем? – удивилась Ингигерда.

– Ты хорошо знаешь, о ком я говорю. Сегодня вы опять с ним…

– Мы – с ним? – Она вскинулась, поражённая, подняла огромные глаза на брата. – Тебе показалось, Хоган, у меня с ним ничего нет и не было. Тебе показалось… – повторила зачем-то, собираясь встать, но брат удержал её за локоть, вернул назад.

– Куда ты торопишься? Разве ты уже дошила рубашку?

Ингигерда промолчала, строго поджимая губы, старалась не глядеть на Хогана, но его глаза внимательно следили за её лицом.

– Ему шьёшь? – спросил шёпотом.

– Да ты что, с ума сошёл? – Ингигерда попыталась вскочить на ноги, возмущённая нелепым обвинением. Щёки её пытали вмиг прилившим румянцем.

Ничего себе, братец! Шить рубашки, значит, в тайной связи признаваться! Как он может такое ей говорить? Да чтобы она, сама, да с этим?!

– Да сядь-сядь ты, успокойся, – шёпотом продолжил Хоган, озираясь, чтоб не видели другие, – что ты сразу вскакиваешь?

Ингигерда села, опустив голову, губы её дрожали, и пальцы впились в ткань злополучной рубашки.

– Я Висмунду… – буркнула в ответ на прямой взгляд брата. Хоган усмехнулся:

– Конечно, Висмунду, кому же ещё…

– Что тебе надо? – Она глянула на него в упор. Хоган мотнул головой:

– Ничего. – Он поднялся с лавки, поймал сестру за ладонь и вложил в неё моток ниток, но руку задержал на мгновение и шепнул, глядя прямо в глаза: – Узнаю, что ты с ним – убью обоих. Его – первым – на твоих глазах…

Губы Ингигерды распахнулись от безмерного удивления, но что-то сказать она не успела – Хоган ушёл.

Глава 6

Через два дня случилось то событие, после которого уже никто не сомневался, что Арн вернулся к людям всем своим умом, а не витает где-то между нормальными и ненормальными.

Он на дворе поленницу из расколотых дров складывал, прятал от будущего дождя под навес, а трое молодых гестов-дружинников от ворот наблюдали за ним, о чём-то переговариваясь. Шутили и посмеивались.

Один из них отделился от группы и пошёл в сторону Арна. Тот как раз шёл навстречу, нёс дрова. Дружинник остановил его, начал о чём-то спрашивать, но ответа не получил ни на один вопрос и вспылил. Перехватив копьё, стал подталкивать Арна подтоком копья под руки, под рёбра, зло шептал в лицо обидные слова. Арн уворачивался, когда ему удавалось, смотрел прямо, не говоря ни слова.

Чем-то должно было это завершиться, тем более, что подтянулись остальные от ворот, а из конюшни вышел старший сын хёвдинга. Всё развернулось прямо на его глазах. Арн, каким бы больным или сумасшедшим он ни казался, потерял терпение, в один миг бросил под ноги обидчику охапку дров, может, и по ногам достал, и, воспользовавшись мигом замешательства, вырвал копьё из рук воина, ловко перехватил, и теперь оно уже было у горла задиры, но совсем не подтоком, а острым лезвием. Дружинник отступил и, запнувшись о полено, упал на колено, но копьё у горла его не отставало, тоже опустившись ниже.

Все замерли. О том, что Арн не в своём уме, знали на дворе все, а сейчас же в руках его оказалось оружие, да и угрожал он им совсем не безобидно. Молодой дружинник снизу смотрел огромными глазами с бледного, как снег, лица, а товарищи его не знали, что делать. Шутка на шутку уже не походила, а если бы они ещё знали, что их видит молодой господин…

Хоган тихо подошёл сзади, и Арн, в последний миг лишь уловивший звук шагов, обернулся. Рука Хогана перехватила копьё, он дёрнул его из рук Арна, и тот подчинился, разжимая пальцы. Со всего маху Хоган ударил его кулаком в лицо, а потом пнул под рёбра и незадачливого дружинника. Закричал:

– Что это устроили здесь?! С оружием играете?! Шутки шутите? Да я вас сейчас… – Замахнулся копьём на остальных дружинников. – Убирайтесь вон! Где ваше место? Вон!

Они незамедлительно убрались к воротам усадьбы, Хоган проводил их глазами, а потом хмуро глянул на Арна. Тот сидел на земле, зажимая раскрытой ладонью разбитые до крови губы, смотрел поверх большого пальца.

– Что всё это значит?

Арн стёр кровь ладонью, прошептал:

– Они первыми начали…

– Они – это они! Кто тебе давал право хвататься за оружие? Ты забыл о своём месте на этом дворе? Я тебе не отец, я не буду с тобой возиться…

Арн поднялся на ноги и смотрел теперь в глаза Хогана прямо.

– Я знаю, – ответил он.

– Тоже мне, приносящий удачу… – Хоган усмехнулся, смерил Арна глазами сверху вниз.

– Мне никто никогда такого не говорил. Как-то не замечали, чтобы я кому-то приносил удачу. – Пожал плечами, но глаз не отвёл, смотрел, как на равного.

Хоган нахмурился, сказал:

– А отец, вот, заметил…

– Ему виднее, он же хёвдинг…

Хоган помолчал немного, разглядывая грязное и в размазанной крови лицо Арна.

– Раз ты такой говорливый, может, ты назовёшь, кем был твой отец?

– Он умер два года назад…

– Но имя-то у него было.

– Я не хочу называть его…

Хоган не удержался, и на этот раз он ударил дважды – в лицо и под рёбра, ударил так быстро, что Арн не успел ни увернуться, ни закрыться руками. Он упал на колени, закашлялся, удар кулака сбил дыхание, а неожиданная боль ошеломила его.

– Работай!

Хоган пнул носком сапога валявшееся на земле полено, стиснул кулаки от злости. Он убил бы сейчас его, разорвал бы одними руками, но это было бы слишком просто, ведь ещё столько нужно узнать у него. Кто он такой? Зачем хотел убить отца, за что он мстил?

* * *

Они столкнулись с ним в узком месте на заднем дворе, в проходе между конюшней и сеновалом, столкнулись буквально лицом к лицу и замерли в шаге друг от друга.

Ингигерда смотрела на него во все глаза, смотрела и не могла поверить, что он так близко, что он рядом, и таким же, как и у неё, взглядом, смотрел и он. Она коснулась вдруг кончиками пальцев уголка разбитых губ, потом скулы под правым глазом.

– Что это? Кто это тебя так? Хоган?

Арн дёрнулся, но не от боли, а от её прикосновений, от которых сердце его застучало так, как не стучало ещё никогда, ни разу в жизни.

– Пустяки… – Отмахнулся он небрежно.

– Почему он всё время бьёт тебя? За что?

Арн поймал её за ладонь, сжал дрожащие пальцы, а сам только в глаза лишь и смотрел.

– И я бы бил на его месте…

Тень промелькнула на лице Ингигерды, она сразу вспомнила, кто он такой, что он делает здесь и как оказался. Спросила тихо:

– Кто ты?

Арн глянул поверх её головы, опасаясь, что кто-то может увидеть их вместе, двинулся назад и в сторону. Ингигерда пошла за ним, понимая, что он хочет что-то рассказать ей, но только в укромном месте. И такое место он нашёл, да и Ингигерда сама знала о нём.

Несколько лет назад они с маленьким Висмундом играли в прятки, и она нашла брата именно здесь. Узкий-узкий проход за стеной коровника, здесь проходила стена частокола, огораживающая усадьбу. Пройти можно между стеной и оградой только боком, да и то – по узкой доске завалинки.

Арн прошёл первым, приставляя одну ногу к другой. Ингигерда не отставала. Теперь они стояли рядом на узкой доске, прижавшись спинами к бревенчатой стене коровника. Впереди – брёвна частокола, но, если поднять голову, прижаться затылком к бревну, то можно было смотреть на небо, видеть облака, наполненные осенним дождём, и следить глазами за ветками и тёмными иглами сосен, качающимися на ветру.

Они молчали, вместе следили за макушками сосен за стеной усадьбы. Ингигерда вздрогнула, озябнув, она вышла на двор совсем не надолго. Арн сбросил плащ и, изловчившись, умудрился закрыть их обоих плащом спереди, одним краем на плечо ей, другим – себе. Они прижались друг к другу, и Арн осторожно нашёл её ладонь, сжал холодные пальцы, согревая их в своих.

– Кто ты? – спросила Ингигерда шёпотом. Арн промолчал, и она опять спросила: – Ты, правда, пришёл сюда, чтобы убить отца?

– Да. Я пришёл, чтобы убить хёвдинга.

– Зачем? – Она чуть-чуть повернула голову, чтобы видеть его лицо, но видела только профиль закинутой головы.

– Это не моё желание, хёвдинг мне не сделал ни чего, я выполнял приказ…

– Чей? Кто хотел смерти отца?

– Я не могу сказать, вы всё равно не знаете этого человека…

– А отец… отец его знает?

– Знает, наверное… Это дело прошлого, даже я всего не знаю…

– Почему ты? Почему именно ты?

– Меня заставили… Этот человек грозился убить моих родных… – Арн осёкся вдруг, сменился в голосе и повторил уже еле слышимым свистящим шёпотом, с надрывом: – Убить моих…

– И что теперь? Ты не выполнил приказ, он что, убьёт их теперь?

– Я не знаю, но он может… Он способен на всё… – Помолчал и добавил тихо: – На всё…

– Кто он тебе?

– Он мой конунг.

– И что теперь? Что будет, Арн?

Он ничего не ответил ей, он и сам не знал, так и стоял, глядя на мечущиеся на ветру ветки сосен, и тоска охватывала его сердце.

Разве он сам знал, что теперь будет? Но здесь, в этом уголке, было тихо и спокойно, и весь мир, казалось, остался где-то далеко, а рядом был тот, кто занял всё свободное место в сердце, всё то, что разом вдруг освободилось. И ничего как будто и не надо больше.