Книга Дом окнами в полночь. Исповедальный роман - читать онлайн бесплатно, автор Валерий Морозов
bannerbanner
Вы не авторизовались
Войти
Зарегистрироваться
Дом окнами в полночь. Исповедальный роман
Дом окнами в полночь. Исповедальный роман
Добавить В библиотекуАвторизуйтесь, чтобы добавить
Оценить:

Рейтинг: 0

Добавить отзывДобавить цитату

Дом окнами в полночь. Исповедальный роман

Дом окнами в полночь

Исповедальный роман


Валерий Морозов

© Валерий Морозов, 2021


ISBN 978-5-0055-8456-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

ДОМ ОКНАМИ В ПОЛНОЧЬ

(Исповедальный роман)


Часть первая

«Блюдите убо, како опасно ходите…»

(Еф. 5:15).

По логике вещей, если хуже быть уже не может, дальше должно быть только лучше? Однако…

До конца не верилось, что из-за этакой малости он погонится за мной. Посмеётся, подосадует, да и махнёт рукой. Отбежав от злополучного кафе пару закоулков, я притёрся спиной к какому-то сараю и затаился перевести дух. Сердце, надорванное дальними пешими переходами, прерывисто бухало в левую пазуху. Убедившись в миновавшей, казалось бы, угрозе и шаркнув полупустым рюкзаком по нагретым доскам, сполз расслабленным телом на жухлую траву. Послеполуденное солнце успокоительно смежило мне веки. И тут!

Железной дланью он ухватил безвольную сущность мою за грудки, легко, словно рычагом манипулятора, оторвал от земли и притянул к своему лицу. От здоровенной лапищи, сжимавшей мой куцый пиджачишко под самое горло, несло соляркой.

– Ну что, бомжа вонючая, – почти шёпотом говорил этот праведник, – хорошо пообедал? Только вот беда, ты десерт забыл. А я не поленился – принёс! – И залепил свободной рукой такую оплеуху, что разбудил в голове пасхальный перезвон. – Как же, думаю, он без сладенького? Давай ешь, да не обляпайся, фря неумытая! – Да и! По второй скуле!

Удушающий рычаг впечатал меня затылком в гулкий сарай, и у того аж загудели дощатые стены. Манипулятор отряхнул ладони и накинул на плечо спадающую лямку комбинезона:

– Еле догнал ведь паразита! Экий пострел. А с виду доходяга…

В ушах гудел набатный рельс. Потускневшим взглядом я с усилием различал, как сквозь радужные разводы дня удаляется платформа спины моего обидчика, гордо уносящего с собой полноразмерную сатисфакцию.

«Господа секунданты, – хотелось воскликнуть ему вдогон, – господа, донесите этому бретёру, что есть право последнего выстрела. Это право остаётся за мной. Необходимо, чтобы он это знал! Чтобы с этим жил! Прошу вас, господа»!

Было ли мне унизительно? Пожалуй, нет. Да и кто всё это видел? Физическая боль? А мало ли пришлось принять её по жизни? Оскорбления, мат в мою сторону – это вообще, как от стенки горох. Теперь уже и не вспомнить, когда я позволил себе не возбуждаться по этому поводу, а то и просто не брать подобное в расчёт.

Воистину, если вода уже выше головы, то совсем не важно, насколько!

Но где-то в глубине путаных размышлений трепыхалась непонятная назойливая мерзость. Чем-то он достал меня, этот Железный Дровосек. Немного поднапрягшись, докопался. Теперь я эту мерзость не только понимал, но и обонял. Манипулятор прав – от меня пахло. Даже не пахло, а откровенно воняло, источая гадкое амбре.

Липкими носками в стоптанных ботинках и пропотевшей до соляных разводов рубахой. Немытым телом и пожелтевшим нижним бельём. Давно не знавшими ухода подмышками и паховой областью. Нечищеными зубами и отрыжкой от случайной бросовой еды… Внешне образ дополнялся спутанной шевелюрой, скрывавшей расчёсанную до коросты шею и засаленный воротник пиджака. Потасканными, забитыми дорожной пылью портами с пузырями на коленях и «бахромой» по низу брючин. Ведь умудрялся как-то не замечать всего этого. Свыкся. Пустому карману дыра не помеха?

Но если уж всё расставлять по своим местам, то справедливости ради нужно признать – ну да, виноват! И в праведном осуждении можете плюнуть мне на захватанный лацкан. А разобраться, равновесен ли мой проступок пошлому мордобою? Я зашёл в эту придорожную чайхану просто потому, что крайне устал и был невыразимо голоден. Запах пищи притянул, как магнитом. Но денег-то всё равно не было, значит, под вывеской харчевни можно лишь передохнуть в человеческих условиях, а не на земле. Сегодня ни одна собака не притормозила, чтобы подбросить усталого путника. Плечо аж занемело держать на весу руку, обозначая «автостоп». Да, собственно, кому захочется сажать незнакомого оборванца в кабину?

Наконец, выпрашивать милости надоело и я, понурив голову, всё же добил пешим аллюром двадцать километров ухабистой обочины, разделявшей эти достославные казахстанские городишки, названия которых не знал, да и знать не хотел. Мне важно было лишь держать верное направление. Наскребя по карманам последней медной чепухи, купил стакан чая, сел за столик у окна, накидал из вазочки сахара с «походом» и с наслаждением подогнул под сидение ноги.

На кафе, в общепринятом понимании, эта забегаловка с круглолицым чайханщиком за стойкой не тянула никак. В открытые окна несло подгоревшим мясом из самопального мангала и выхлопным смрадом от прибывающих и отъезжающих машин. Интерьер составляли шаткие колченогие столы, крытые цветастой клеёнкой, да металлические стулья, издающие противный скрежет трубчатыми ножками о плиточный пол. Под потолком мотались жёлтые спирали липкой ленты, густо обсиженные мухами и длинноногими комарами. Человек пять шофёров томились в очереди, с тоской обозревая пыльные ряды пивных бутылок за спиной у «бармена».

К моему столу, сосредоточенно глядя в поднос, заставленный едой, подошёл один из дальнобойщиков габаритами, не соврать, с трёхстворчатый платяной шкаф. Выставил тарелки и сел напротив, заняв локтями чуть не всю столешницу. Растёр громадные ладони в предвкушении трапезы, посмотрел на меня, улыбаясь, и стал есть.

Медленно проворачивая ложечкой в гранёном стакане семь или восемь кусков рафинада, я безучастно отвернулся в окно. Сосед перевёл взгляд туда же и вдруг забеспокоился – одна из машин мигала аварийными огнями. Он вскочил, оставив еду, и наддал к выходу, задевая визгливые стулья.

Что там случилось, мне было наплевать. В голове вдруг образовался едва различимый звон. Он постепенно усиливался, обволакивая меня волнующейся сферой, за границами которой не существовало буквально ничего. Весь мир сосредоточился внутри. Запах, источаемый пищей, разрывал обоняние. Я с ужасом глядел на чужую еду, расставленную прямо перед носом, ясно осознавая, что со свистом лечу в пропасть внутреннего грехопадения. В сомнамбулическом оцепенении взял его ложку и начал есть этот красный борщ с белой кляксой сметаны посередине. Таскал гущину, понимая затылком, что надо поспешать. Меня сейчас могли бы расстрелять, но заставить отказаться от котлеты, политой пряным соусом и сдобренной укропчиком, было абсолютно нереально. Заглотив её почти целиком, допил через край жидкие остатки борща и встал, попутно загрузив в карман пиджака нетронутый хлеб.

На крыльце мы почти бок о бок разминулись с моим «благодетелем». Тот шёл, нервно отирая ветошью свои громадные кулаки. Я нарочито медленно дошагал до угла, повернул и задал стрекача.


Сидя на тёплой земле и осмысливая происшедшее, нечаянно осознал некую странность. За прошедший день этот человек был единственным, кто вошёл со мной в общение. Пусть даже в такой вот, «контактной» форме. И теперь мне его недоставало! Нет, совсем не хотелось нарваться на «повторение пройденного». И вопреки всякой логике чувство мести внутри не разгоралось. За долгие дни изнурительного перехода одиночество выело меня изнутри. Я жаждал общения. Хотелось в разговоре с ним отыскать хоть какой-то оправдательный мотив моему поступку, уловить хотя бы толику сочувственного понимания… И почему-то казалось, что Дуэлянт на это способен. Ведь не рисовался же, верша экзекуцию. Не орал, чтобы привлечь внимание «общественности», не играл в поборника нравственности. Не избил ведь, а просто отхлестал негодяя по щекам. По коренной такой, мужицкой манере – не доставлять наглецам удовольствия пребывать в эйфории безнаказанности за свои проделки.

Отряхнувшись и внутренне встряхнувшись, я двинулся именно туда, откуда недавно трусливо бежал. Мазохистская какая-то потребность, может, скажете вы.

С грузовиком и вправду случился непорядок. Кабина откинута фарами в землю, а «продавец рыбного отдела», что бесплатно отвалил мне пару полновесных «лещей», самозабвенно ковырялся в этом сложном автомобильном нутре, путаясь в проводах и шлангах. Я, наблюдая, тихонько встал рядом. Ремонтёр скользнул по моей фигуре равнодушным взглядом и продолжил что-то там закручивать. Но тут же сел, вытаращив глаза:

– Во, блин, – сказал тихо. – Нахалюга. Ты чё, за добавкой пришёл?

Я в ответ молчал, понурившись. Какие вопросы вызвало моё молчаливое присутствие у этого богатыря, Бог весть. Но спешившись со своего мастодонта, он подошёл и, пригнувшись, заглянул мне в глаза. Может, почудилось, что я хлюпаю? Ничуть ни бывало. Просто становилось интересно, что из всего этого выйдет. Как он выкрутится? Погонит?

Тот помолчал, вытер тряпкой руки и взял меня за рукав:

– Давай-ка присядем, малый. – Щёлкнул выпуклым ногтем по сигаретной пачке, – закуришь?

– Да нет, благодарствуйте. Как-то вот не приучился.

Мы примостились у забора на изношенных до корда бесхозных колёсах. Молчали, казалось, долго, бросая друг на друга взгляды. Я – настороженно-любопытствующие, он – изучающе-пытливые.

– Как звать-то тебя, не забыл ещё? – Пустил он вбок дымную струю.

– Да нет, не забыл. Олег, если угодно.

– Меня Андрей. – Руки не подал. – Вид у тебя, как у библейского странника. Посоха только не хватает.

– Под меня сейчас все прозвища годятся: пустынножитель, бедуин, бродяга, дервиш, калика перехожий… и даже Вечный жид.

– А откуда шагаешь?

Я секунду размышлял, стоит ли откровенничать – кто, откуда и куда? В смысле, озвучивать ли «явки, имена и пароли»? Да ладно, как говорится, «…наша встреча случайной была»:

– Из Душанбе.

– Душанбе?! Вот это да! Я ведь тоже оттуда вёрсты нарезаю. А до Казахстана как же добрался? Неужели пешком?

В основном, да. «Одиннадцатым маршрутом», самым надёжным. Поскольку ни денег же, ни документов.

– Обокрали? Подожди, а как же… Путь-то не близкий!

– Обходными манёврами. Видят, что русский – цепляются. А так, старался не особо светиться, шёл, когда ночью, когда «глухой, нехоженой тропою». Но, бывало, кто и подбросит, если не побрезгует.

Один раз вёрст пятьсот ехал, заваленный мешками с какими-то вонючими гранулами. Едва не задохнулся.

– В Душанбе-то как тебя занесло?

– Командировка. Да ладно об этом.

– А путь куда держишь?

– В Москву, если получится.

– Живёшь там?

– А вот на этот вопрос я сам себе не могу ответить.

Загасив окурок о подошву, Андрей встал во весь свой сказочный рост:

– Садись в машину. – Пошагал, не оборачиваясь. Привыкший, видать, к тому, что возражать ему мало кто осмеливался.

Пугая прохожих чудовищными габаритами и стреляя дизельным смрадом, грузовик, с видавшим виды контейнером в кузове, скоро миновал городскую черту. Сразу после арки, установленной на въезде – выезде, сверкнула под лучами клонящегося к закату солнца озёрная гладь. Мы привернули и остановились. На мелководье ещё барахтались коричневые казахские мальчишки с надувной автомобильной камерой. В прибрежных камышах, чуть покачиваясь, стояла лодка с уснувшим в ней удильщиком. Тёплым гнилостным духом веяло с влажного озёрного окоёма.

Андрей достал из-за сиденья дорожный несессер на молнии и подал мне. Взглянув недоверчиво и любопытствуя, я потянул за колечко. Внутри покоились мыльница, мочальная рукавица, расческа, бритвенный станок и флакон лосьона.

– Давай, приведи себя в порядок. – Вытянул из-за шторки спальника полотенце и накинул мне на плечо. – Кофе сейчас сварганю, а поговорим потом. Рюкзак-то, зачем берёшь?

– Тоже сполосну.

«Не стоит, брат, прощупывать мою заплечную суму даже из простого любопытства. Упрятанная в днище рюкзака вещь тебе может не понравиться и, что совсем нежелательно, обеспокоить и насторожить».

Погрузившись в тёплые озёрные воды и блаженствуя, поймал себя на мысли: «Вот не выныривать бы, и… «Finita la comedy». Вообще, как это – умирать? Безболезненно? Мучительно? «… с гибельным восторгом»?

Все книжные россказни о потусторонних туннелях, воронках, про уходы с возвращениями и клинические летания под потолком, вероятно, чушь несусветная. У человечества ведь нет опыта умирания. Один лишь в целом свете вполне испытал подобное на себе. И смерть, и воскресение из мёртвых. Только навряд ли Он захочет поделиться впечатлениями.

Мыльная пена хлопьями ложилась на воду и уплывала к камышам. Стираное бельишко, расстеленное по траве, вялилось на жаре, не спадающей даже к вечеру. Стоя по пояс в воде и наощупь выкашивая бритвой тугую щетину, я осмысливал предстоящий разговор с Андреем.

Ах, «…ну что сказать тебе, мой друг…», молчаливый рыцарь этих, не к ночи помянутых, дорог и бесприютности дальнобойной кочевой жизни? Чем заинтересовал тебя случайный бродяга? Какую тайную струну задел ненароком в твоей большой и отзывчивой душе? А хлебнув горячего кофе, обнаглел вконец:

– Андрей, коли уж всё так оборачивается, ты не будешь супротив, если я завалюсь спать? А исповеди и проповеди отложим на потом. Прости, но я дико устал.

– Тебе сколько лет, Олега?

– Двадцать восемь, а что?

– Да так. Поначалу дал бы тебе все сорок. Полезай в спальник за сиденьями, всё там найдёшь. Мне тоже, пожалуй, окунуться не грех.

Подстраховываясь по привычке, обернул вокруг своей босой ноги лямку рюкзака и, едва коснувшись щекой надувной подушки, мгновенно провалился в небытие. Слыхом не слыхивал, как, урча, завелась машина и, упёршись ближним светом в дорожное полотно, тронулась в ночь.

Очнулся лишь, когда в кабине забрезжило жидкой рассветной мутью. Ровно гудел мотор, «дворники» мерно снимали дождинки с лобового стекла. Сдвинув шторку, закрывавшую мизерное оконце спальника, долго наблюдал бегущую по обочине вереницу зелёных насаждений, перемежавшуюся полями, хилыми саманными домишками, юртами пастухов, загонами для скота, колодцами и пустырями.

Проплыла мимо забавная деревня, половина домов которой была выкрашена ярко-жёлтой сигнальной краской. Такую наносят на тротуарные ограждения. Размалёваны не только дома, но и бани, заборы и даже собачьи будки! Видно, какому-то ушлому разметчику дорожных покрытий удалось не только «прижать» пару неучтённых бочек этой ядовитой краски, но ещё и поделиться ею с односельчанами. Ну а кто ж откажется от такой «халявы»?

Обнаруживать себя проснувшимся не хотелось. Узкий спальник стиснул и смирил меня, словно «прокрустово ложе». Укачивающее движение, пролетающие за окном пейзажи теперь напоминали мне купе поезда, что увлёк меня некогда в эти незнакомые края. Я, кажется, даже ощущал спиной, как вагонные колёса рельсовой азбукой Морзе выстукивают заданный режим движения. Движения вроде и поступательного, однако, что печальнее всего, возвратного, обращённого в воспалённую память мою, превратившуюся однажды в незаживающую рану, дотрагиваться до которой воспоминаниями лишний раз, казалось бы, совсем и не нужно.


* * *

Наверняка есть люди, которым нравятся служебные командировки. Этаким завзятым «доставалам» и «вышибалам». В основе своей это снабженцы, свято уверовавшие в то, что без них, завод или, там, фабрика загнутся на корню.

Ну как же! Заходишь в учреждение весь исполненный значимости – животик вперёд, галстук, красная папка с документами, – Милые дамы, добрый день… Встречают с настороженностью: кто ж знает, что ты за птица? Сделал, что поручено, звони своему начальству – мол, дело застопорилось.

«Но я постараюсь… Не извольте беспокоиться… Не первый день замужем… Всенепременно добьюсь». Тем самым обеспечь себе пару-тройку «разгрузочных» дней. Вечером в ресторане графинчик и невинная стрельба глазами по сектору в 360 градусов. Свобода, забодай тебя комар!

И я не был супротив такой жизни до поры, пока эти поездки не стали практически основным способом существования. Директор, пользуясь моей холостяцкой незащищенностью тылов, выезжал на мне, как на казённом. И приходилось безропотно отправляться внедрять нашу немудрящую швейную продукцию провинциальным торговым организациям. Дело потихоньку шло. Ни шатко, ни валко, но шло.

Однако, в какой-то момент душа моя воспротивилась тягостной постылости такого положения дел. К вящему неудовольствию заметил за собой ловко наработанную в командировках виноватую улыбку, заискивающие нотки в голосе и японскую готовность к извинительным полупоклонам. А необходимость вручать подарки и презенты начальствующим дамам просто вила веревки из моей гордости!

Да ещё эти гостиницы районных городишек, где номера наполнены тоскливым одиночеством и раздумьями о никчёмности разъездного характера бытия. Там скрипучие кровати, (пружина им в бок!) плоские подушки и бельё с запахом клопомора. Комковатый ватный матрас всенепременно с застаревшим жёлтым «пролежнем» на обратной стороне. Тусклое, из экономии, освещение, захватанные портьеры, рябь в телевизоре и покойницкая температура в трубах отопления. Не везде, конечно, но всё же, всё же…

И вот я спрашиваю вас, дорогой мой шеф, Большаков Иннокентий Александрович:

– Кеша, паразит мировой, буржуй недорезанный! Скажи на милость, на кой ляд я наравне с тобой, получал в «Плешке» высшее образование!? (Прошу прощения, в Институте народного хозяйства им. Г. В. Плеханова). Но ты директор, а что за роль последнее время у меня? Больше разъездной сбытчик, чем начальник цеха! Доколе, Квентин!? С этой принудиловкой, которой ты связал меня по рукам и ногам, лучше всего справилась бы любая бывшая швея-мотористка, коими битком забиты АХО и бухгалтерия фабрики. Но как только о командировках заходит разговор, все сразу или беременны, или на сохранении, либо по уходу за ребёнком! Тут же вспоминают о своих незыблемых правах. Суфражистки, ни дна им, ни покрышки!

Подспудно в голове оформлялась такая вот гневная отповедь, с которой я всерьёз намеревался, когда – никогда, вломиться к директору в кабинет. Вплоть до того, что и открыв дверь ногой. А пусть!


– Смею предположить, что так и не вломился, – позёвывая, спросил Андрей.

– Ну да. Случился зажим в одном месте, – соглашаюсь обречённо. – Субординация, куда деваться. Друг и приятель он мне только за проходной, так договорились. А тебе бы не мешало поспать, брат. Всю ночь ведь с рулём обнимался.

– Ладно, привернём к какой-либо речке, посидишь, порыбачишь, а я покемарю. Под сиденьем есть удилище складное.

– Так ведь наживка какая-то нужна?

– От вы ж народ, москвичи! Наживки кругом полно. Хлебного мякиша намни, скатай шарики. Лопатку возьми вон сапёрную, копни у берега – вот тебе и черви. Мух налови в спичечный коробок. С любого валежника лопаткой кору вскрой, и нате вам, опарыши. Оттого, знать, вы и мелкие такие, что с природой не дружите. А у неё, матушки, всё для вас есть, бери, не хочу! Надо только уметь это взять. Да. Уметь надо… – Он явно клевал носом.

Не успел я, сидя на берегу, доесть ржаную четвертушку, которая предназначалась для наживки, как из-за опущенных стекол кабины раздался молодецкий храп. Да такой! Меня сможет понять лишь тот, кто на своём веку слышал, как работает тракторный «пускач»!


* * *

Пока я примеривался открывать директорскую дверь ногой и разучивал тезисы справедливого ультиматума, Иннокентий сам вызвал меня к себе в кабинет. Но не по аппарату, как обычно, а через громкую цеховую связь.

Мотористки, как одна, тут же повернули головы, норовя заглянуть ко мне в конторку через стеклянную перегородку. Шествуя по пролёту сквозь ряды строчащих швейных машинок, мне думалось: «Голос прям дикторский! Впору бы тебе, Квентин, и производственную гимнастику в цеху возглавить».

– Работаем! Шеи не повредите, милые дамы. Работаем! – Это я уже моим «девушкам». Ну и народ, все им надо знать!

Люси, секретарши, на месте нет, берём на себя смелость войти без доклада. Ладно, «ногой» в следующий раз. А как сейчас постучать, дверь обита чем-то мягким. И когда успел кабинет облагородить? Открываю и стучу костяшками во вторую, деревянную:

– Разрешите?

– Конечно, заходи, чего спрашивать? – Иннокентий крутнулся на дорогом кресле и, раскинув руки, двинулся навстречу.

– Вызывали, Иннокентий Александрович?

– Прекращай, Олег, что за официоз, – потрепал дружески по загривку.

– Ну как же, ведь договаривались – дружба дружбой, а…

– …служба службой. Всё правильно. Но только дело, о котором пойдёт речь, требует особой доверительности. И чтобы кабинетная обстановка нас не напрягала, – он стянул с вешалки пиджак, – приглашаю к себе в гости. Согласен? Посидим, соорудим «дринк» – другой, а? Как в старые времена. Поехали! – И первым вышел из кабинета.

Леша, шофёр Иннокентия, лишних вопросов не задавал. Он вообще был чрезвычайно молчалив и предельно исполнителен. Такой личный водитель – редкая удача для любого чиновника. Директорская «AUDI» демонстрировала породистость и лоск. В фабричном гараже кроме прочих рабочих «лошадок» ещё имелся разъездной, видавший виды «жигулёнок» шестой серии, которым дозволялось пользоваться и мне. По служебным делам. И, правду сказать, я не злоупотреблял.

– Лёш, домой, – Иннокентий тронул его за плечо, демократично сев со мной на заднее сиденье.

Тот вопросительно и безмолвно повернулся ухом в нашу сторону.

– Ко мне, ко мне домой. И до завтра свободен.

Леша кивнул и, вдавив педаль газа, аккуратно вжал нас спинами в дорогие кожаные сиденья.


После первой рюмки коньяка я прозорливо заметил:

– Квентин, чувствую пятой оконечностью, что снова командировка?

– Какая она чувствительная, эта твоя оконечность. Да, Некрасов, командировка. Но только не начинай продавливать эту тему. Знаю прекрасно тайные твои претензии. И командировки осточертели, и оклад, что называется, желает быть… Ешь, давай, не скромничай. Сервелат вот, оливки, налегай!

Ленка твоя психует и понять её нетрудно. Пока живете в коммуналке, какая свадьба, какие дети? Известно мне всё, дорогой ты мой. Но в зависимости от успеха предприятия, о котором пойдёт речь, может появиться реальная возможность существенно поправить дела всей фабрики. А в том числе и твои с Леной.

Ехать надо в Таджикистан. В город Душанбе.

– Рехнуться можно! Это же почти край земли!

– Ничуть не бывало, совсем недавно дружественная нам республика. Приветливый народ. Плов – млов, шашлык – машлык… Говорят по-русски.

– Та-ак. Ну, а суть-то в чём?

– Как раз в самую суть тебе вникать совсем необязательно. Все договорённости уже заключены. Но вкратце, дело обстоит следующим образом. В Таджикистане грядут выборы на различных муниципальных уровнях. И там есть чиновник, давний наш знакомец, который прямо завязан на лёгкую промышленность. Обработка хлопка, текстиль и прочее. Мы встречались недавно здесь в Москве. Сложились ещё более доверительные отношения. От дальнейшего их развития могут зависеть горизонты нашего благосостояния. С его благодетельной помощью эти горизонты можно существенно раздвинуть. Союз развалился, но связи-то, наработанные годами, остались!

Ставим вопрос. На что можно рассчитывать в этом плане?

Отвечаем. На прямые поставки и существенно более низкие закупочные цены. На высококачественный материал, не в пример тому, с чем мы работаем. За этим стоит перспектива создания дизайнерского бюро с привлечением к совместной работе ведущих московских модельеров и демонстрацией образцов на сезонных дефиле Дома Моды. В планах открытие совсем нового направления – цеха театрального костюма и реквизита. Зришь перспективу? Дальше надо тебе объяснять?

– Объяснять ты всегда неплохо умел, но при этом редко соглашался с теми, кто в твоих словах сомневается. Самое время напомнить одну сентенцию – существует два мнения…

– Знаю, знаю, …моё и неправильное! Молодец, нашёл время для критики руководства, – он плеснул себе ещё и зашагал по комнате с бокалом в руке. – Можно, конечно, продолжать работать по старинке, сидеть тихо и ждать неминуемого банкротства. А то и провернуть его намеренно. Но выгоды получим «мизер», а бизнес потеряем. И кому, как не нам с тобой, следует заблаговременно понимать и предвидеть эту кислую перспективу? Все родственные предприятия давно переориентированы, а мы чего, спрашивается, в носу ковыряем?

– Переориентированы, читай, приватизированы?

– Не вижу ничего в этом плохого. А тебя что смущает?

– Да нет, простая предусмотрительность. Но вот вспомни, Квентин, читался у нас в институте один семестр курс психологии. При моей житейской осторожности крепко запала в разум одна формулировка – «когнитивное искажение».

– Оле-ег Николаевич… – он снова сел за стол.

– Ты дослушай. Это всего лишь означает, что ожидание успеха более высокое, чем предлагает объективная реальность. На общепонятный язык это переводится – не кажи «Гоп!», пока не перепрыгнешь. Только и всего. Ну как ты из Москвы можешь повлиять на результаты выборов в Таджикистане?