Фата Времени. Цикл «На земле и в небесах». Книга первая

– Вы виделись с Рене, детектив? Прапрадед Ричарда Боровского барон. Очень богатый дворянин по тем временам. Рене копия своего отца. Отец похож на деда… Они похожи друг на друга, вплоть до барона Ленарда. Все крепко сложены, сильны телом и характером.

Филл вспомнил квадратное лицо Рене, с маленькими ушами, твёрдым массивным подбородком, крепко сжатыми тонкими губами. Действительно, сгусток твердости.

– Барон Ленард с детства дружил с соседом, графом Патриком Андерсоном. Они были примерно одних лет. Родовой замок и поместье Андерсонов располагались южнее замка «Елена». Там, где запущенный плодовый сад, принадлежащий Боровским, – продолжал Слейтер, усевшись на грязном полу, – До совершеннолетия они были дружны. А затем между ними пробежала чёрная кошка, они сделались смертельными врагами. Из-за чего, я не знаю. В ходе истории род Андерсонов рассеялся, не оставив мужских корней, а род Боровских продолжал благоденствовать, от поколения к поколению увеличивая своё состояние. Боюсь, что новоиспечённый хозяин господин Рене не знает истинных размеров унаследованного богатства. Никто его не знает, даже налоговая инспекция. Несчастный Ричард был великим специалистом в компьютерной технологии, умел прятать концы. Так говорил мой отец. Да, да… Обязанность быть близким семье Боровских досталась мне от отца. Обязанность несложная: ежегодно в один из дней от меня требуется осмотреть портрет графа Патрика Андерсона в каминной зале и при необходимости устранить следы естественного старения. Картины стареют, как и люди.

– Каким же образом портрет врага барона Ленарда оказался столь желанным в его родном замке? И такая забота… Как-то не вяжется. И почему замок называется «Елена»?

– Для меня тоже не всё ясно. В том числе с названием. Я как-то не задумывался над этим. Дело в том, что мой прадед, тоже художник – эта профессия у нас наследственная – состоял на службе у графа Андерсона. И не только служил ему, но и был близок. Он-то и нарисовал этот портрет накануне кончины графа Патрика. И тем предопределил связь своих потомков сначала с семьёй Андерсонов, затем – Боровских. Но я на него не в обиде, за несколько минут работы получаю довольно солидную сумму.

– Итак, ваш прадед был художником при дворе графа Патрика. Придворным художником. Кажется, это так называлось?

– Примерно. Но он был не только художником, имел много талантов. За что бы он ни брался, всё у него получалось. И с причудами был прадед. Для каждой картины готовил краски отдельно. Сам. Сам растирал, сам компоновал. Всё сам. И кисти сам делал всякий раз заново. Представляете, какой труд?

– А для портрета графа Патрика тоже отдельные краски?

– Конечно! Ящичек с красками и кистями для портрета мне достался по наследству. Раз в год, тридцатого октября, я беру его с собой и отправляюсь в замок Ричарда Боровского, чтобы нанести на картину несколько мазков. У них тридцать первого октября семейный праздник; обновление картины, – один из обязательных ритуалов.

– А вы не знаете, что это за праздник?

– Нет. Никогда не интересовался. Я не столь близок к ним, как мой прадед к своему патрону Патрику. Мне что? Пришёл, подправил руку или плечо, получил чек. Работа есть работа. В этом году заглядывал в замок несколько раз: делал эскизы для портрета Греты, жены Рене. Прадед, вот тот на моём месте поинтересовался бы, он чем только не занимался: от живописи до магии и колдовства. О нём в нашей семье много рассказывали чудесных историй. Конечно, в основном выдумки. Целую книжку можно издать, бестселлер получится. Всё сразу и не вспомнить. Талантливая личность…

– Согласен, ваш предок исключительный мастер, – сказал Филл, – Портрет в каминной зале меня сразу привлёк. Движение, экспрессия. Так и кажется, что стрела в руке вот-вот ляжет на тетиву. А за ней и две другие из колчана.

– Да… Конечно, – протянул задумчиво погружённый в воспоминания Слейтер и встрепенулся, – Что вы сказали? Две стрелы? Вы ошиблись, в колчане три стрелы. Всего, – четыре. Вы детектив, но не художник, потому можете ошибиться в деталях. А характер графа по портрету вы определили абсолютно верно. Для него выпустить стрелу по живой мишени являлось высшим удовольствием.

Ефрем Слейтер так уверенно сказал о трёх стрелах в колчане, что Филл засомневался. Наверное, он и на самом деле ошибся. Такое бывает с каждым. Не стоит спорить по такому поводу. Надо послушать, гибель Ричарда Боровского явно связана с художником. Он не так прост, как кажется. Времена такие, что каждый второй в повседневной жизни делается рано или поздно актёром.

– Видите-ли, я ежегодно любуюсь портретом. Мне такой не создать. У прадеда был какой-то магический секрет. Кстати, сохранился эскиз картины. Я его не видел, но отец говорил. В ящике с другими реликвиями. Людям нравится беречь бесполезные отжившие вещи, цепляться за прошлое. Будто прошлое лучше настоящего и будущего.

– А мы можем взглянуть на эскиз? Если такое не затруднительно?

– Отчего же. Всё равно мой настрой на работу поломался. Этот ящик где-то тут, но я к нему не прикасался.

Баркер посмотрел в угол с хламом.

– Нет, не там. Рядом с кухней чуланчик, там всякие ненужные вещи. Пойдёмте, я вас угощу кофе. Или чем ещё… Совсем забыл о правилах гостеприимства, извините. Со мной бывает.

На первом этаже, рядом со входом в кухню-столовую, Слейтер отворил дверь в тёмную неосвещённую комнатку и принялся выбрасывать оттуда рубашки, брюки, ещё какие-то тряпки в цветных красочных пятнах. Баркер понял: семейное положение у них одинаковое, художник меняет одежду старую на новую, а не реставрирует ношеное. Эта подробность быта, добавленная к удобному беспорядку в студии, внутренне расположила, приблизила Филла к художнику, и он засомневался в истинности своих неясных ощущений.

Только через пять минут хозяину удалось добраться до деревянного сундука; они вдвоём с трудом выволокли его наружу. Не потрудившись убрать толстый слой пыли, от которой Баркер готовился зачихать, Слейтер поднял крышку сундука. Содержимое его могло принадлежать и художнику, и алхимику, и колдуну, и знахарю. Набор склянок с эликсирами – а с чем же ещё? – с загадочными значками на этикетках. Свёртки с истлевшими лягушачьими лапками, связки почерневших кореньев. Пачки листов пергамента, размером в медицинские рецепты. Голубая дымка, завеса тайны, как-то относящейся к происшествию в замке «Елена», окутывала сундук. Филл протянул ладони: их коснулось давление скрытой энергии, сродни той, что излучается портретом давно погибшего графа Патрика.

Наконец Слейтер добрался до туго скатанного рулона, развернул на полу. Эскизы и копии картин, не увидевших зрителя. Вот и бледный эскизный вариант шедевра каминной залы. Тут граф спокоен, почти весел, смотрит без острого прищура. Молод, строен, красив. В колчане шесть стрел. Правая рука свободно опущена.

– Совсем другой человек, – прошептал Филл, боясь спугнуть зашевелившееся в сознании предощущение понимания, – Добрый и симпатичный.

– Да, – согласился Слейтер, – И краски прадед использовал другие. Почти нет тревожно-красного, нет и контраста с зеленью. Отсюда иное настроение.

– Почему же он изменил замысел? – спросил Баркер, невольно увлёкшись столетней историей, – Этот вариант, кажется мне, получше.

– Мне тоже нравится, – отозвался правнук забытого потомками таланта, – Думаю, он действовал по желанию заказчика. Остаётся только гадать.

Обращение к семейной истории взволновало Ефрема Слейтера, он забыл угостить гостя кофе и «чем ещё», занявшись внимательным изучением других холстов из рулона. Филл минуту разглядывал оживлённо-задумчивое лицо художника. Пора было уходить, а он ещё не составил себе определённого мнения о Слейтере.

– Простите, Ефрем. Профессия, так что… Вы никуда не собираетесь в ближайшую неделю из города?

– Нет, что вы. Куда и зачем? – рассеянно ответил Слейтер.

– Если понадобится ваша помощь, могу рассчитывать на содействие?

Слейтер поднял взгляд, заставивший детектива склониться к мысли: перед ним человек, не имеющий никакого отношения к преступлению в замке «Елена».

4 декабря

«Что бы я делал, о чём бы я думал сейчас на месте Рене Боровского? – спросил себя Филл Баркер, подъезжая на такси к замку, – Непонятная смерть отца через несколько лет после смерти деда. Обе странные, неразгаданные. Конечно, у молодого, здорового физически и психически мужчины мыслей о роке, как у старой экономки, нет. Но не только ведь бизнес у него на уме».

Поставить себя на место миллионера-наследника он не успел. Дверь парадного подъезда распахнулась после первого звонка, словно Рене ожидал детектива в холле. В коридоре у лестницы хозяин познакомил Филла со своей сестрой, выходившей из столовой. Моника оказалась совсем не похожей на Рене: тоненькая и стройная, с миловидным лицом, она так кипела внутренней энергией, что казалась натянутой струной. Только глаза, круглые, под серыми крутыми полукружьями бровей, портили впечатление благородной аристократической утончённости. В ней явно течет кровь иного рода, да ещё и с примесью. Моника непосредственно и просто пригласила Филла и Рене в зимний сад, они устроились на камнях у пруда с рыбками. Журчит ручеёк среди цветной гальки, шелестят в зелени диковинные птички.

«Уютнейшее местечко, где можно снять любой стресс, компенсировать любое перенапряжение, – подумал Филл, вглядываясь и вслушиваясь, – Такие уголки надо создать в полицейских управлениях и участках. Многих глупостей удалось бы избежать». Первый же вопрос, заданный Моникой, укрепил догадку о том, что она не только внешне, но и внутренне не родственна Рене.

– Как вы думаете, Филл, удачно сравнение компьютерной игры с полицейскими расследованиями?

Рене усмехнулся с плохо скрытым неодобрением и сказал:

– Моника в нашем семейном бизнесе делает очень важную работу, заведует рекламой. А в рекламе самое главное парадоксальность, умение подавить самостоятельность воображения потенциального покупателя.

Итак, Рене даёт понять, что у Моники ничего не удастся узнать. Потому что мысли Моники бесконечно далеки от житейских проблем, она убеждена, что занимается самым главным делом в мире, что успех семьи зависит от неё. И всё, что происходит за пределами придуманного для себя мира, для неё не существует. А если что заметное и происходит, оно не задевает её. Совиные глазки Моники вовсе не признак того, что мудрость осеняет её хотя бы в лунную полночь. Завидный тип рассудка, закрывшегося в собственной ограниченности, как моллюск в раковине. Отсутствие интеллектуальной раскрепощённости – прямая причина физического здоровья, психической безмятежности, долголетия и прочего. Этой деловой даме не грозит конец, сравнимый с кончиной её отца. Ему расхотелось беседовать с Моникой, а с Рене в её присутствии не поговорить.

– Думаю, мне необходимо ознакомиться с историей вашей семьи, – без предисловий сказал Филл, – И если у вас имеется архив, в той части, что доступна постороннему…

Рене оторвал задумчивый взгляд от Моники, готовящейся задать очередной «парадоксальный» вопрос, и понимающе кивнул:

– К сожалению, мы с Моникой вынуждены оставить вас. Деловая встреча, отменить никак нельзя. Наш ангел-хранитель Энн-Лилиан поможет вам во всём. Семейный архив на чердаке, ключи у неё. Не уверен, что кто-то из ныне живущих Боровских заглядывал в него. В том числе и я. Какие в прошлом могут быть болезненные тайны? Распоряжайтесь им как сочтёте нужным, чувствуйте себя свободно. Энн-Лилиан найдёте на кухне.

– Прекрасно. Благодарю вас, – сказал Филл, – Рад был познакомиться с вами, Моника. Надеюсь, нам удастся ещё поговорить.

Рене поднялся с камня, протянул руку Монике. Она легко поднялась, блеснула на Филла круглыми глазками и грациозно удалилась из райских кущей. Рене на прощание кивнул головой; Филл успел уловить в его глазах тень страдания.

Вторая короткая встреча с Рене Боровским показала: наследник вовсе не рад обрушившейся на него самостоятельности. Он, несомненно, умный и проницательный человек. И что-то его гложет, чего он не показывает, как все сильные натуры. Но оно пробивается наружу в почти незаметных интонациях, во взгляде. Знающий его получше мог бы понять больше. Хорошо, если жена Рене не похожа на сестру. Нет, без знакомства с прошлым, на которое подвигла встреча со Слейтером, ничего не понять. Пока Филл Баркер нисколько не ближе к разгадке, чем Тимур Стоун. Он ещё с полчаса посидел у озерка, прошёлся среди оплетённых лианами пальм, полюбовался на пестроцветных попугайчиков и вышел из зимнего сада.

В коридоре на него смотрел ряд предков Боровских. Ефрем прав: мужчины рода очень похожи. Он узнал Рене; рядом, скорее всего, Ричард. Портрет Рене, выполненный рукой Слейтера, выражает спокойствие. А вот у Ричарда лицо озабоченное. Как у его сына сегодня. Где-то рядом место для портрета Греты. Что может дать беседа с женщиной, лишь пять-шесть лет назад вошедшей в странную семью, которую и очень большие деньги не освободили от несчастий? С каждым поколением портретный ряд погружается всё глубже в прошлое, унося с собой ответы на загадки, лишая вновь приходящих самой возможности ставить верные вопросы.

Столовая – полость, вырубленная внутри беломраморного айсберга. Кухня – музей современной пищевой технологии. И Энн-Лилиан, беспомощно растерянная среди рядов машин, печей, комбайнов. Экономка, выполняющая обязанности всех отсутствующих слуг, оторвалась от кнопок, по которым стучала чуть ли не кулаком, и обрадованно пошла навстречу Филлу.

– Здравствуйте, уважаемая хозяйка! Кроме нас с вами, во всём доме ни одного живого существа. Как я вас понимаю, – сочувственно сказал Филл, – Вся эта техника ужасна, рядом с ней нет домашнего уюта.

– Здравствуйте, инспектор, – дружелюбно ответила Энн-Лилиан, её тонкие руки протянулись к нему, – Я приготовила пирог с фруктами, сейчас будет чай. И не говорите мне, что уже позавтракали. Я их заставила оставить печь на газе, на ней и готовлю.

Филл помог старушке перенести пирог и посуду в столовую, занял место за большим мраморным холодным столом. Вскоре вошла Энн-Лилиан с чаем, и началась беседа, в которой один говорил, а другой слушал.

– …Ещё при господине Джеймсе в доме хозяйничали люди, а не бездушные автоматы. Повар, кухарка, другая прислуга. Мой отец распоряжался всеми кладовыми и подвалами, держал у себя все ключи. В комнатах для слуг жили пятнадцать человек. После смерти господина Джеймса подвалы засыпали, слуг уволили. Кроме тех, что жили в доме. Теперь осталась я одна, и хожу как тень. Сколько я промучалась, пока господин Ричард научил меня управляться с проклятыми кнопками! Одна посудомоечная машина отняла столько сил. Конечно, посудомойки народ неопрятный и вороватый. Но у меня-то глаза ещё есть! Да и поболтать было бы с кем.

Филл кивал, хмыкал и с удовольствием расправлялся с пирогом, запивая его густым ароматным чаем.

– Вас оставили на моё попечение? Им и гостя некогда приветить как полагается. Погоня за денежками любого погубит.

Филл согласно кивнул, похвалил пирог и сказал, что ему надо попасть на чердак и ознакомиться с архивом. Старушка освободила два ключа из связки на поясе и протянула ему.

– Память стала слабеть. Иначе я многое вам рассказала бы сама. Но и в архиве найдёте. Надо же, куда его засунули! Кто туда поднимется? Раньше был вход на чердак из кабинета господина Джеймса. Сейчас только с улицы.

Подняться по обледеневшей пожарной лестнице на высоту пятнадцати метров под пронизывающим зимним ветром оказалось делом непростым. Филл, с трудом удерживая ключи негнущимися пальцами, отомкнул внутренний замок чердачной двери, больше похожий на люк пассажирского самолёта, толкнул её и с облегчением вывалился на пыльный дощатый пол. Огромное, без перегородок, помещение сразу осветилось: за Баркером следил компьютер. Ни окошка для внешнего света, ни вентиляции. Дышится трудновато. На толстом слое серой пыли отпечатки ребристых подошв полицейских ботинок цепочками в разных направлениях. Следы команды Стоуна. Главное внимание они уделили периметру и трубе камина в дальней стороне.

Слева от входа груда антиквариата. Кубки, кувшины, прочая металлическая утварь, украшенная резьбой, инкрустированная блестящими камешками. Целое состояние. Рядом большой железный ящик, настоящий сейф. Следов рядом с ним не наблюдается. Шаги отражаются эхом от кирпичного свода, служившего когда-то укрытием при обороне замка от нападающих. От рыцарских времён осталась одна пыль. Крышка ящика-сейфа подалась легко, подняв едкое облачко. В ожидании, пока оно осядет, Филл прошёл к каминной трубе. Каменная кладка, стянутая железными поясами, имела одну задвижку. Он попробовал: она свободно двигалась вперёд-назад и, судя по размерам, закрывала весь дымовой проход. Закрыв заслонку, Филл вернулся к ящику.

Толстые тетради; пачки писем и деловых бумаг; оригиналы и копии полицейских документов почти полувековой давности. Вначале он вытащил всё содержимое и разложил на полу в соответствии с хронологией. Затем взялся за самые древние свидетельства семейной биографии. Пять или шесть часов пролетели незаметно. Если бы не чай с пирогом, он не смог бы осилить работу архивариуса в столь короткий срок. Сказав мысленно «спасибо» Энн-Лилиан, Филл аккуратно вернул бумаги в хранилище.

Предстояло осмыслить прочитанное, привести в нужную систему. Одно прояснилось сразу: никто не знает всего. Никто: ни Рене, ни Энн-Лилиан, ни Слейтер, ни полиция. Каждый обладает крупицей нужного знания. Как сложить отдельные частички в цельный кусок? Пространственный срез сделала полиция, он получился неживой, бессмысленный. Архив поможет оживить знание, материализовать призраки прошлого и покрепче ухватить ускользающий кончик нити. Тогда рассеется голубая завеса и он увидит, кто и каким образом расправился с Ричардом Боровским. И – почему!

Временные пласты, представленные поколениями Боровских, связаны одной тайной. Надо начинать с нижнего, фундаментального. Более ста лет тому… Барон Ленард де Борово. Один из первых родоначальников. Состоятельнейший владелец безымянного тогда замка. Богатство – семейный, родовой атрибут Боровских, изначально бывших де Борово. Богатство сделало их независимыми. Независимость, соединившись с генетически определёнными чертами характера, влекла к злоключениям и трагедиям. Избыток в одном компенсировался недостатком в другом.

Молодой, влиятельный и удалой барон Ленард похитил у своего соседа и приятеля графа Патрика Андерсона невесту. Звали невесту Елена. Так началась очередная троянская история, закреплённая в названии замка. Свадьбу барон сыграл в день похищения. По тем временам подготовка свадебного пира занимала несколько дней. Следовательно, у Ленарда с Еленой имел место предварительный сговор. Вечером того рокового дня в хмельном пылу барон отправил соседу кошель золотых монет в знак выкупа. Таким образом, отвергнутый и обманутый дамой сердца, преданный другом, граф перенёс в один день три тягчайших оскорбления своей чести. Всё дело в том, что наследник знатной фамилии, с текущей в жилах толикой королевской крови, был беден. А бедность в те времена не способствовала укреплению личных позиций. И в те времена… Едва ли молодого графа окружали бескорыстные друзья. И он не смог немедленно ответить на смертельную обиду.

Воинственный, любящий авантюры барон после женитьбы не изменил своим привычкам. И пропал без вести в одной из войн во славу государя. Его наследник, Уокер де Борово, вёл праздную жизнь аристократа и окончил жизнь бесславно, не дожив до старости. Причиной явились пьянство и распутство. Возможно…

Внук барона Ленарда де Борово Томас оказался умнее и практичнее предков. Вместо бездумной траты наследства он принялся за дело. Торговля вычислительной техникой стала смыслом жизни. От примитивных арифмометров до калькуляторов: научно-технический прогресс шёл быстрыми шагами. Начал собственное производство игровых автоматов, усовершенствовал фамилию. Вот откуда пошла выставка электроники первых поколений под портретами в коридоре первого этажа замка «Елена». Тогда же начинается сбор шедевров живописи.

Будучи уже женатым и богатым бизнесменом, Томас встречает внучку графа Патрика Андерсона Кристину. Кровь деда заговорила в ведущем благообразную жизнь внуке: он решил развестись с женой и соединиться с Кристиной. Бедная внучка гордого графа отказывает в притязаниях. Тогда влюблённый Томас Боровский предлагает ей финансовую помощь. Она вновь отказывается. Более того, она решает продать поместье и покинуть эти места. Через вторые руки Томас становится владельцем замка и земель Андерсонов и делает ещё одну попытку. Встреча с Кристиной не приносит ничего, кроме обретения им последней реликвии Андерсонов – портрета графа Патрика. Перед отъездом она берёт с барона-коммерсанта обещание, закрепляя его документом: новый владелец портрета обязывается следить за состоянием оного и ежегодно, в условленный день, приглашать для того художника – внука автора картины. Возникает след предка Ефрема Слейтера, Эрдмана Шервинского, человека из всех отмеченных в архиве самого загадочного.

После того Кристина исчезает и появляется в поле зрения Боровских лет через десять, после смерти Томаса, погибшего в расцвете сил и богатства. Кристина приезжает в родные места с дочерью Джиной и, узнав о смерти Томаса, весьма расстраивается, и обращается к сыну Томаса Джеймсу с просьбой вернуть портрет деда. За ту же или более высокую цену, что была ею получена. Джеймс не соглашается: в семье Боровских реликвии не раздают. Всё, что связано с волей или памятью предков, нерушимо. Внепрактичные движения души удел слабых. А Боровские к слабым себя не относили никогда.

Продолжая дело отца, Джеймс очень скоро становится мультимиллионером. И перенацеливает семейный бизнес на производство сервисных компьютерных программ, от антивирусных до игровых. Едва достигнув возраста зрелости, он погибает при загадочных обстоятельствах. Смерть застаёт его в том же месте, где она найдёт его сына Ричарда. В том же месте, где окончил свой земной путь его отец Томас. Надо заметить, Томас прожил вдвое дольше того и другого. Чем не проявление злого рока, о котором упоминала старая экономка? Тень мистики явно скрывает здесь чью-то злую волю.

Сквозь голубую завесу Филл видит одну цифру, ставшую мистической для всех Боровских, начиная от Ленарда де Борово.

Очень непростая цифра. Цифра 31.

31 октября – день бракосочетания Ленарда с похищенной Еленой. В том году барону исполнился тридцать один год.

Вернув ключи Энн-Лилиан, Филл ещё раз хвалит её кулинарные способности и договаривается о стакане чая.

– Простите, продрог. Так что… Прогуляюсь в каминную залу, и оттуда к вам. Очень признателен.

Он встаёт рядом с камином там, где стоял в свою последнюю секунду Ричард Боровский, полный сил и здоровья. Стоял лицом к каминной полке, на которой бронзовая статуэтка рыцаря в доспехах. Он даже не успел, не смог поднять руки, столь могуч и стремителен был удар. Иначе статуэтка была бы сметена. Откуда мог идти удар? Полиция не ответила на этот вопрос, они не нашли орудия убийства.

Хоть приблизительно определить бы. Полки с посудой… Очень возможно. Самострел! Не древний, конечно, а современный. Может быть, даже с программным управлением. Он мог находиться на одной из полок. Небольшой аппаратик, выстреливающий что-то подобное острию стрелы. Стёкла раздвижные, одно чуть в сторону, сюрприз легко спрячется между фарфоровыми чашками да чайниками. А зачем прятать? Можно и замаскировать в оболочке фарфора.

Хитросплетения преступного ума плюс современная техника – сочетание страшное. И пожалуйста: убийство есть, а убийцы нет. Через день или два, можно и позже, преступник возвращается и прячет в карман или портфель своё оружие, сделанное в виде старинного кофейника. Стекло задвигается на место. Кто может помнить, какая посуда где стоит, если ею не пользуются?

Всё логично, если бы не одно обстоятельство: убитого находят через несколько секунд после падения тела. Входят все сразу. Под левой лопаткой кровавая сквозная рана. И ни ножа, ни острия стрелы, пронзившей тело насквозь. Вытащить оружие без специального приспособления, ещё и на виду у публики невероятно! Судебно-медицинская экспертиза показала: из тела ничего не извлекалось! Нет, не так всё было. Слишком легко объяснить и слишком загадочно исчезновение орудия убийства.

В числе подозреваемых и Рене, специалист в области компьютеров. Он мог бы сконструировать нечто такое… Но спрятать концы? Каким образом? Он ни секунды не оставался один до прибытия Стоуна. Исключать Рене из числа подозреваемых совсем нельзя. Но и считать преступником нет оснований.

Итак, ни ножа, ни острия стрелы. Ни острия стрелы?

Вспомнив беседу со Слейтером, Баркер обратился к портрету неотомщенного при жизни Патрика Андерсона, продолжившего запредельное существование в замке смертельного врага. В замке под именем несостоявшейся невесты. Незавидная судьба… Не случайно прадед Ефрема Слейтера Эрдман Шервинский сделал ему такие глаза: небесного цвета напряжённый прищур. Как у стрелка перед решающим выстрелом.