Собирание игры. Книга третья. Петушки-Зазеркалье
А «шило»-то было таким: литература! Сочинительство! То ли практика написания дневников в Берне, то ли похвалы за слог Арецкого… Или вот это его замечание: «Не желаете ли написать поэму? Ну вот хоть… «Петушки-Зазеркалье»… Нет, текст должен первенствовать! В смысле – сначала текст, а затем – музыка, фоном окрашивающая содержание поэмки…» – взгляд мудрого Кащея, куда-то в сторону, с прищуром «тухлого глаза». Заметил! Метка! И приговор! Да, приговор к свободе, так как Савва уже давно ощущал себя приговорённым к однообразной жизни, к одной «колее». Он мучился «синдромом отложенной жизни». Нет! Он ещё взойдёт на парусник, возьмёт в руки штурвал! Он – Одиссей! И от закружится в новой Игре!
Савва Арсеньевич угадывал, как наставительно-насмешливо отзовётся его старый и верный со школьной скамьи друг, искушённый и укушенный сочинительством Китаврасов, «Гоша-Кит».
– Саввик, поц ты неуёмный! Музыка – твоя жена. Преданная тебе Алинка. А «слово» тянет только на любовницу! И даже в моём сорокалетнем «сожительстве» с ним… Чуть отношений – чаще сношения… Ха! Случайная, лукавая, многообещающая и многозначная неуловимость. Незавершённость, неразгаданность, невыразимость. Н4! Мучаю себя всю жизнь. И мне не поставят памятника… И на мою голову не накакает белоснежная чайка… Ха-ха… Как можно доверять? Ты шо? Вот хоть учти такой пустячок: слов на презренную букву «Г» в три раза больше, чем на обворожительную «Ю»! Как тут пребывать в литературной неге, а? Посыл-то ложный, на букву «Г»…
Я возражу:
– Сам-то строчишь! Кайфуеш!
Он и согласится, и возразит. Строго:
– Я играю на своём поле!
Ах, эти родные диваны! Черский опять плюхнулся в диванный уют и негу. «Только они позволяют философам правильно думать! Впрочем, не так… Карл Густав Берман, ещё один мой Бернский друг, утверждал, что философ – тот, кто на пару правильных вопросов даст десяток остроумных, логически точно выверенных неправильных ответов. Зато на десяток неправильных вопросов – два гениальных ответа. «Опытная кухарка сочиняет, творит чудеса, часто наудачу собрав в холодильнике набор продуктов. Посыл ложный, а пальчики оближешь. А философ – антиповар. Хоть и… «лепит» из хаоса «танцующую звезду». «А сочинитель? – спросил я его тогда – В повара-то сгодится?» Бедный Берман потел, краснел, пучил глаза…, и ушёл от точного ответа. Александр Александрович рассмеялся, помню, и мудро резюмировал: «Та же мучка, да другие ручки».
«За одарённых стряпух!» – Савва сделал большой глоток и отправился к холодильнику. Закусить. А и приготовить, и закусить он умел! В сочинении музыки, и в гурманстве своём он, везунчик, исповедовал мудрую неправильность: «Нужно прыгнуть с обрыва! По пути обязательно вырастить крылья! Только в полёте рождается Полёт… Намерения не выпросишь, не отбрехаешся целомудренным блеянием… Да и понятно: не рискуя, рискуешь ещё больше! Дааа… Но вот как… – размышлял он, медленно пережёвывая пищу и свои мысли – как запустить это сочетание?… Музыки и текста… Как им случится?… Эх, случаться-сочетаться… Сочетание слов – Код. И колебание звуков, вибрация – тоже код. Так как бы ключики подобрать?… эх, в чужом огороде, да неопытному…».
Савва вспомнил слова альпийского мудреца, старика Мартина:
– Новички построили Ноев Ковчег. Профессионалы – «Титаник».
«И во что эта затея обернётся? Через год, через пять… – он трусливо сложил крылышки и попятился. Впрочем, быстро нашлось чужое оправдание – Чехов вот, уж какой умница, и тот ныл, что надоела ему, вся эта канитель…». И что ушёл бы в монастырь, кабы не надо было молиться… Дааа… И потом… Текст без музыки мне всегда представляется немножко «немым», что ли… И я сам, читая, создавал либо видеоряд (своё кино), либо звукоряд (свою музыку)… Хм… немой, не мой… Канительная кантиленность… Ленность… Кант… Фило-софия-логия-софистика… Ещё ведь… Классическую музыку не то что сочинять – её понимать сложно. Нужно немало учиться, практиковаться… В сочинении художественных текстов тоже есть своя Игра и Нора… «Норы и ловушки – говорил Китёнок – Так трудно искать верную Тропинку… на этом болоте…, если, конечно, слишком трезв.» Дааа, частенько ведь мы трепались на эти темы… Он, помню, что-то умное говорил, антинаучное что-то, всегда нескучное… Ах, да! Что литература гетерогенна… И ещё эта…, эта… Дискурсная гетерогенность… Это когда в слове, фразе не один смысл. И легко промахнуться. Уж это точно! Раз – и ниже пояса… Раз – и мелкотой, пошлятинкой обывательской подвоняло… И накал превратился в «накак», просто в кал. Да уж: накакал некий Гена со своими гетерами… Гоша, помню, так многозначительно разобяснил мне сказочку про «Курочку Рябу»… Так прям-таки и разложил всех гетер по дискурсам… Ха! Первое: лучше всего нести обычные, съедобные яйца…, без, э… «творческого подхода». Второе: яйцо – вселенная! И ничто не вечно в этом мире… Эта версия – так себе… Третье: это история об упущенном шансе… Я ему: «Да? Это вроде – «Золотая рыбка»? Он мне: «Дурак!» «Сказка о золотой рыбке» – это притча о любви!» О, как! Четвёртое: это притча о хрупком человеческом счастье… Э-хе-хе… Пятое: о Чуде… И т.д…. Ой, пацаны! Шо ви мне травите за тот структурализм?! Я и сам умею! Но чувства-то юмора не теряйте! И самоиронии! Уже берегов не видите, поцы… В этом структурализме, как в банальной ссоре, всё и всегда заканчивается далеко от того места, с которого началось. И, главное: процесс не вскрывает глубинных первопричин и связей… Всё – повод! И повод – всё! Эх… опять нету неги истины… Чехов… Да, он… Литературщиной… драму человеческой жизни не объяснишь… Только драмы в жизни… Все слова в нашем обыденном мороке и «стюдне» – ложь! «Блудяш, белебень, ёмоть и о́блудь» – это Гришкины словечки… Его Код для своих. Любимые его «словечки с косточками». А «фраер заигранный»? Разве не прелесть? Кто понимает… А «пыльный мудак»? И цельно, и мудро. Целомудренно. Кто понимает…
Дааа… Кит – филолог. Как и Карл Густав Берман… Ну тот, бернский, психолог-самоучка и философ-свободный… хм, на столько свободный, что свободно и очень остроумно может довести до абсурда любой тезис… Доведёт, гад, потом кувыркнётся, и ещё раз доведёт… Но уже иначе… Эх, жалею, что с Карлом мало поговорил об «Игре в бисер»… Об этих «стеклянных бусинах» Гессе… Он тоже ведь, кстати, жил в Берне… Да и о модернизме вообще. Этот яйцеголовый обожает жонглировать всеми культурологическими, искусствоведческими, научными и мировоззренческими символами, знаками и смыслами… Игрок! Стоп… О ком это я? О Ките или Густаве? Или Гессе? Да они похожи… Во все семиотические штудии любят засовывать свой острый и бледный глаз! Увлекаются психоанализом и людей, и слов, и знаков! Игроки!
У Гоши мне нравятся художественные его вещи: романы, повести, рассказы, пьесы… Жаль, что сейчас он увлёкся языкознанием, литературоведением и лингвистикой всей этой… Пишет прозу редко… Вообще в журналистику окунулся. Свой «толстый журнал» издаёт, на телевещании передача своя: обзор и анализ культурных событий недели… Раз в неделю – беседа с кем-то из «зубров», высоколобых, редко – с новичком… Раз в месяц – «круглый стол» с тремя-пятью интеллектуалами… Читают сей журнал и смотрят его передачу эти же «три-пять»… Ну, три сотни…».
Черский вышел в небольшой садик возле дома. Жене и детям не приходится часто бывать на этой даче… Жена загружена вечно, своей и его мамами… Заботой важной… Дети тоже вечно в делах… Да ещё Игнат говорит: «Дачка наша не в тренде…». И Ленка: «Не в мейнстриме, папочка, дача твоя». «Да – моя! Любимая! И такой, построенной по оригинальному проекту отцом ни у кого нет!» А простота, неухоженность садика ему тоже очень мила! Несколько цветущих кустов и деревьев, лужайка с беседкой в их тени. Рай!
Черский присел в плетёное кресло, закурил. Тишина… Покой… «Даа… Как говорил Карл Густав (который Юнг): «Человек, не перегоревший в аду собственных страстей, не сможет их победить.» Только опять нет неги… А зачем страсти-победы? Зачем гореть-то так жарко в неуютном месте? Не мог ты, Господи, как-то получше всё управить? Хм… Наше поколение «не умеет жить»… Слышал много раз… Вам, гугольшикам и тиктокерам, конечно, скользить по поверхности сподручнее. Вам ведь ни вглубь заглянуть «не понтово», ни башку к звёздам поднять. Нет там вашего «мейнстримчика» и «тренда». Вашего – нет точно!».
Савва Арсеньевич вспомнил любимую им «Литературку»… Тогдашнюю, из семидисятых… Он ещё пацаном, лет с четырнадцати, пристрастился брать её у мамы или у деда, и читать «от корки до корки». И не только «Клуб «Двенадцать стульев». Аналитика и обзоры тоже «вставляли». И всё-ки самым «крутым» был «Евгений Сазонов», легендарный вымышленный литератор, эссенизатор, душелюб и людовед! А его роман «Бурный поток»?! Эта, «лапша тугодумства» прятала едкую иронию на претензии писак-современников возлечь на лаврах «мастеров потока бессознания» или «мастеров широкомасштабных полотен»… Всех мудролюбов…
«Давно нет ничего подобного! Нет литературной критики… Нет цензуры… Теперешние «нетленки» пахнут навозом бездарности… Прорывов толковых и новаторства подлинного – ха, теже «три-пять». Ха, «вчера по три рубля, но…, сегодня – по пять, но…»…
Моя новая поэма… Название мне нравится – «Петушки-Зазеркалье». Мне не нравится моя потуженность и нерешительность. Всё взвешиваю, выбираю, «хочется дойти до самой сути,… в сердечной смуте». Смуты, ха, хоть отбавляй!». Савва вспомнил, как больной уже Веничка Ерофеев рецензировал сочинительские потуги тогда молодых, а сейчас титулованных писателей. Кратко! Всем: «Херня»! Помнят они, вельможные, этот «ориентир»? «Я пишу и текст, и музыку… Вот уже неделю… По-разному… Но чаще прежде текст… Черновики всё, конечно… Хочется сочинить и текст, и музыку в жанре…, стилистике постмодернизма… Подражаю, разумеется, Веничке… Ещё бы! Только кусок идьёта удержится и дерзнёт на «переплюй» или «вровень»… Манере лишь, интонациям некоторым только… Да и голосов в поэме много… И Ремарк, и Алиса, и Джойс, и Гессе, и… И свой голос имею… Таки да! Голосов, главных, лейтмотивных – три: я, Алиса и Веничка… Ну, не «я» – мой лирический герой. По классике жанра поэмы его голос чёток, звучен… Нет! Опять сваливаюсь в конву «чёткости, звучности»… Отстранённо всё, по касательной! Но метко! По целям… Опять! Шлимазл! Ну какие «цели»? Где ты, мишигин, в постмодернизме цель нашёл?! Игра! Мистерий и мистификаций-то я в свою любимую полистилистику и многожанровость плесну… «Плесну колдовства…»… От поросячьей фарандолы до григорианского хора!… Тут я – Рыба! Но вот сам текст… Эх… В тексте, хочу… обертонов горловых… Из слова хлещет кровь как из горла! Из фразы…»
Он задумался над «Фантастической симфонией» Берлиоза. Это ведь – челендж! Там такая «подкладка» текста! «Немая», к сожалению… А если б этот… сценарий, либретто, воплотить вокально…, или… хоть текстово… Да всю мультимедийную мощь задействовать! Брызнуть по стенам. Плеснуть красок. Да так, чтобы та Веничкина возлюбленная, девушка с глазами водочного цвета, рыжими ресницами и косой до попы, возрыдала от восторга неги! И мальчик… И все мои, и все «свои»! Нет, Ленка нужна мне обязательно!… И, ха, Алиса, и Кот, и… Певцы?… Или речитатив всё-таки? А если стихи?
Стихи, поц, тебе не по зубам. Настоящие – нет… Стихи делают не из мыслей… Это – Серебряная Струна в большой Игре! От прозы они… ух!, далеки… А вот к музыке… Но известно ведь, что легко писать стихи, но трудно быть поэтом. Это… как подкрасться и схватить спящую кошку, или взлететь и, паря, усесться на облако… Или как… жемчужена в малюске… Говорят – это болезнь… Да уж… Всё красивое и талантливое – болезнь, и за всё нужно заплатить…, по полной. Как там Гейне, что ли, за-метил: «Первый, кто сравнил женщину с цветком, был великим поэтом, а вот уже второй – олухом и бе́здарем». Хм… Верлибр? Дааа… Запустил Кащей, проводничок мой… в этом поезде странном, ещё и эти литературные шестерёнки… А может и правда – записано всё? Или, всё же точнее – пригласил в свою Матрицу… И Алису в поводыри дал… И нор нарыл, и лабиринтов заплёл… Вот и сниться каждую ночь весь этот сюр и абсюр-д… Или не снится, а… чудесится?!
Хм… Абсурд… Эта штука крайне полезная! Как мой сбитень! Как «Херес»… Или «Абсент»… Абсурд – это твоё родное, давнее, «запавшее за подкладку»! И долго считавшееся печально-утраченным… За-терянным… Сейчас – за-меченным… Замеченным за подкладкой так называемой реальной жизни. Или это тот неясный трепет ожидания чего-то спрятанного пока от твоего глаза… А может и сам «третий глаз»… А может быть это серебряный колокольчик, дрожащий на ветру хаоса?… Но это твоё подсознание, твоя чуйка, и тончайшая нить от колокольчика прикреплена к твоей Звезде? Это твоё невыговорившееся и чему никогда не быть высказанным…Что таится там, в тишине… Шарь, Саввик, шарь! И букву «Ю» почаще выговаривай. Ха! Ты, одессит, вечно пренебрегаешь и буквой «Ю», и мягким знаком: «бруки», «куру», «вару», «коняк», «белё», «пём», «румка»… Эх, шарююю… Как тогда, в седьмом классе, у тех двух красивых девочек-однокласниц… Ха! И опять под юбочками двух: музыки и литературы… Ладно – две ведь руки… И, ха, «третий глаз» ещё…
Теперь почитать… Это тоже моя послеобеденная привычка… Я отринул послеобеденный сон и даже дрём! Предпочитаю высыпаться ночью, отправляясь спать не позднее двадцати двух… Но подъём строго в пять утра! Работается утром славно… Хм, читаю серьёзные книги… Перечитываю, одновременно четыре-пять книг… Ищу чужие мысле-образы, аллюзии и реминисценции… точнее сказать… Зачем? Читаю фрагментарно, ассоциативно… Переплавляю в свои… И вдруг – раз! Оригинальная собственная фраза! Две, три… И звукоряд назрел! Сейчас две книги по языкознанию полистаю… Пошарю! Без дурацких правил… Загляну в корень… А суффиксы лингвистам этим оставлю… Вот – прелесть какая! «Идиома – такой оборот речи, значение которого не определяется значением входящих в него слов». Чудненько-то как… Идиоматические выражения… Слышен трепет и идиотизма, и мата… А что? Точно ведь: вся наша жизнь – идиома, идиотизм и мат! Послал и тебя на х… – а ты и дороги-то толком не знаешь и не хочешь туда… Неопределённость: квантовая, математическая…, всеобщая… Эта наша фразочка: «да нет»… Это просто «гоп со смыком»!
Полистал Германа Гессе «Игру в бисер»… Записал, улыбнувшись, в блокнот:
… Не может кончиться работа жизни…
Так в путь! И всё отдай за обновленье!…
Да, да! Точно! Одиссея! Игра! Но вот о каком Собирании… в Братство, в Орден намекает Гессе… Страна интеллектуалов?
Ещё:
… Рассудок, умная Игра твоя –
Струенье невещественного света,
Легчайших эльфов пляска, – а на это
Мы променяли тяжесть бытия…
Отлично, Герман! Мы, одесситы, с тобой! Зачем нам «эта тяжесть бытия» и «дух борьбы». Мы – за Борьбу Духа! Ведь и так цивилизация уже в полном дерьме! И не от лукавого, а от собственного бездушья… э… без высокодушья… Хм, лучше так… Запишу… И это вот хорошо:
Но нет их больше,
Нет ни тайн, ни школ,
Ни книг былой Касталии…
Надо же! Одни подсказки! И подмога! Кто помогает? Или Что? Да Игра и помогает… Наверное… Верил ли Гессе? Хм… Он ведь из семьи проповедника, пастора… Как Юнг, Ницше и все эти «Фаусты» и «Фаустусы»… Ещё бы «не встать на голову»… Не стать нигилистом…, модернистом, абсурдистом, сюрреалистом и… и… и идиомо-юмористом… Ну это я так…
Свежий ветерок приносит радость, отдохновение… А остальные все «измы»… ха, измотают душу, иссушат ум, а не… Ведь всё сакральное и весь оккультизм – это всегда больше того, что ты узнал, как-то понял и облёк в слова и звуки… И ведь слово само всегда сакрально… Ни объять, ни вместить… Да, поц, эта тебе не девочки с Дерибасовской… Там и объять, и вместить… есть чего… и куда… Ха! А ещё э… как это «наш Вильям» сказал о женщине: «Никогда ни найдёшь женщину без готового ответа на любой вопрос». Дааа… Эти за словом в карман не полезут…
Таак… А тут что? Ага: «каллиграфия – мощнейший инструмент познания.» Это кто, китаец-японец изрёк, что ли? Ну ж, вы, пацаны, даёте! Я ещё понимаю у нейропсихологов: полезно «массировать» своё «мозолистое тело! Фу ты, опять…, термин же тот ещё! Это что – про тело Фирочки с Молдаванки? Ха. Неее, про то, что связывает полушарии. Про Эйнштейна это. Он помозолит мозги математикой, а потом – раз, и помозолит струны скрипочки смычком.
Чем бы мне помозолить сейчас? Ага, Джойс! «Улисс». Ууу, этот мастер мозолить! Как этот анекдот? Аааа… Вот:
Идёт юрист. Несёт стопочку книг. Навстречу филолог. Тащит такую стопищу толстенных книг, что и макушки не видно. Юрист:
– Это что? Литература к сессии?
Филолог, злобно:
– Это список литературы к семинару по Джойсу «Улисс»: текстуальная структурализация герметики и солипсизма в постмодернизме.
– Аааа.
Ууу! Капкан! А народ где? Я вас спрашиваю: вы для кого это строичте? Так изгаляетесь над кем? У тебя, графоман ты или постмудист, муза остаётся девственной, так ты людей «трахнуть» хочешь? Не выйдет! Мы то, новаторы от сохи знаем, что у дремучего автора и дичь жирнее… Хоть и дичь…
Сознание вообще – квантовая аномалия… Кот Шредингера… А вот бессознательное, подсознание – опора! Сон – опора, воображение – опора, интуиция – опора, э… романтические приключения – опора, э… стул этот мой плетёный – большая опора… Хе-хе. Это хорошо лишь говорить философически о том, что реальность – лишь то, о чём мы договорились… А ты с задницей своей договорись! О!
Ну что? Пора выпить и «по-музицировать»! Ха, как говорил дядя Беня с Ришельевской, чуть наклоняя Музочку с Ланжероновской».
Эх, трепетала, небось, эта Музочка… Не знаем… Но сейчас трепетали руки по клавишам рояля… Затем затрепетали струны скрипки… Затрепетало само Время, радуясь какому-то высвобождению. Чего? Ну как чего – Ида этого нашего…, владеющего нами и пренебрегающего всеми сочинёнными идиомами. Тонкая штучка, пацаны… Как та Ида с Аркадии… Между прочим… Как и та тонкость, что музыкант Савва Черский сейчас улетал из мира «плотного», да мира «потного» в Тонкие Миры! В Свежие!
Свежесть крала время! Оно не было «потным», не было тянущимся. Оно летело! Оно летело к ужину. Быть таковому!
… Вновь взялся за книги. Теперь не серьёзные… Сверхсерьёзные! О чём? О лиризме в солипсизме! О чём ещё-то… О поэтике, стало быть… О поэтике нашего, абсурдного, пацаны! О полезном в твоём хозяйстве сюре, Иде – высвободительнице пленников Ида! Вобщем Ю-ра с И-дой, и да, и нет, тудой-сюдой… Медленно, вкушая и лакомясь, смакуя и ликуя, Савва прочёл по нескольку страниц из «Москва – Петушки»… и «Алисы…» Он кувыркался в тексте, переворачивая ещё и ещё раз на свой лад словечки и фразочки… Иногда иной такой свой пируэт ему нравился… О, и пирует тогда поэт!… Скромно! Сбитнем! Не сбить поэта крепким алкоголем! Он словно голем, сотворённый ребе-трезвенником. Пусть даже нервы – в ком, но без излишества… э…, за воротником. Играл и шалил наш Саввик… И размышлял… Ну, пытался… По мере сил…
«Додо… Этот герой – отображение самого До-До-Доджсона, профессора математики, гения милейшей и мудрейшей Абсурдистской «сказки». Более необходимой для взрослых… Ещё не отупевших… Хм, … это птица, чья речь перегружена научными терминами и всяческим «образованием»… Ну, это, разумеется, вообще большой недостаток… Я имею ввиду «образование». И мой тоже… И Веничкин… Эх! Дааа… Вся эта «нудятина-мудятина» мужичку-то правильному только во вред… Гусеница… Синего цвета… Курящая кальян… Таак… Синяя, курит и всех поучает-нравоучает… Это по-нашему, пацаны! Очень гусеница морально-устойчивая… Как тётя Дуся Сигизмундовна Мракович с Польской… Половозрелой она стала на заре седьмлй пятилетки… И так и несёт знамя своей девственности. К финишу своего личного восьмого десятка… Шляпник… Как и Чеширский Кот находится «не в своём уме». Хм, завидую… Пьёт чай, поёт песни и «дуркует». Поц!… Может и притворяется… Умён, одним словом… При изготовлении шляп из фетра использует ртуть… Легко «сбрендить»!… Эксцентричен и экстравагантен… Тот ещё фраерок… Другие…».
Ну и Алиса… Алиса-Алина… Моя, милая… Хм… Из мира моей жизни и моего абсурда… Моей жизни со множеством «запертых дверей», запутанных превращений… Меняющихся размеров… Вот только смеялась и была милой девочкой… И уже – рассудительная тётёха… С правилами моего «бесправия»… Вот только это было «великое», «всенародно одобренное», ан нет – теперь осуждается! Дааа… Тарталеток из перца мы все наелись… И врак, врак, врак… А сколько Судов! И не только над Валетом Червей. Над каждым! И научились всё обращать в пууустооотууу… А в ней – Эхо… Гул…
Да! И мне нужно меняться! И в размерах, и в формах, и в стилях! Вот сейчас я почувствую себя девушкой восемнадцати лет… Нет… Цветком пиона!… Нет… Божьей коровкой! Нет, не получается… Не «пудрятся» мозги! Тааак… Мозги, вроде, есть – пудреницы нет… И так всегда. Ну нет неги!
Главным в друзья себе, в попутчики, я выберу, пожалуй, Чеширика. О, если бы все на свете улыбались как он! Не забывали никогда носить с собой везде и всюду свою Улыбку. И чтобы всё время фантазировали. И были образованными. И чтобы решали вечные вопросы, а не только житейские или профессианальные. Чтобы свято верили, что «Кот из сыра может съесть крысу, которая съела сыр!» Только так!
Люди должны оставаться детьми: нежными, учтивыми, доверчивыми и любознательными, как Алиса. И шалить! И Играть, всё время Играть! Даже с таблицей умножения и твоей зарплатой! Ну и своей… А иначе, пацаны, сыр, что мы едим, превратится в огромную крысу и сожрёт наш Мир за милую душу… За понюшку табака… Зафук! Ты не оправдал!… Ты не использовал возможность. Карета превратилась в тыкву… И нет шансов более… Яичко разбито! Ну-ну, что я… Давайка об Алисе ещё!»
Савва прикрыл глаза и прочёл по памяти:
И опять я сердцем с ней –
Девочкой ушедших дней,
Давней радостью моей!
Волнение и тепло медленно, грустно и растерянно растекалось по душе… Правильно-ламинарно… Черский подумал о чём-то… О ком-то… И вот одно имя, другое вызвало одну волну, другую… Имена-волны неправильно-турбулентно покатились по памяти…
Злата… Алина… Алиса… Виолонче… Альти… Млааа-да…
Савва Арсеньевич налил себе стаканчик и проговорил:
– За тебя, Алиса! – и добавил весело:
… На груди Алисы дамы засыпают,
Пир ещё не начали, нас не приглашают.
Так нальём в бокалы чернила и клей
И осушим их залпом за наших гостей!
Гости… Не много ли я гостей позвал… в поездку. В сочиняемое Зазеркалье… Хм… Голос каждого не передать… объёмно… А сам Додо? Ну так он на то и Додо! – Чарльз Лютвидж Доджсон… З-д-жжж… Ладно хоть «ю» затесалась… И «ь»… Или всё же Чарлз?… Рлзз!… Гости и свои, и чужие… Из любимых «чужих» книг… Значит – не чужие… «Китёнок» как-то говорил, что «голосов» в сочинении, в лейтмотивах… не должно… Да ясно! Повторялось уже… Да, да – не в курятнике же! Сюжетных две-три линии… И скрытые от читателя точки их взаимодействия! Всегда – тайна! Всегда – стереоэффект… Не плоско! Ассоциаций неясных подпустить…, трепета…, ожидания чего-то… И без «разобъяснений» школьных. Тайна всегда за пределами сочинения… И всякая попытка неполна… Ясно, ясно – «фуговая техника»… Это-то – да! Но моя природная дурацкая старательность… Ох, мешает! Ведь взял на вооружение те две цитаты, что люблю ещё со школьных лет, с Дюма и Жюля Верна:
«Тайны – единственное, что может сделать для нас современную прозу увлекательной и загадочной»… Ха, я тут в Оска́ре одно словечко поменял… Ха, не надеясь на «О́скара»!
«Чем менее сюжетная история правдива, тем больше она доставляет удовольствие»… Хм, и тут, у Френсиса… Тут добавил словечко… По свойски… Свои же пацаны… Да и непосредственное нахальство приятней посредственной прилежательности… Фу, словечко то какое… К кому прилечь-то?
Теперь Веничка… Мой нежный, деликатнейший бичуган… Бывший интеллигентный человек, оставшийся верным своей интеллигентности даже в маргинальном панцире… Пусть! Пусть в чемодане алкоголь, но ведь в душе – васильки и нега! Он даже не обозлён на всех этих уродов, загнавших его в «подполье» жизни! А может ему в кайф быть иноходцем, посторонним? Что точно – ему в кайф быть Одиссеем! Свободным шлимазлом! Да, ему хронически не везёт в жизни! А что, Поэту должно везти? Дааа… Вот тут и зарыта «моя собака»! Та, что стережёт моё вдохно… И вдох, и выдох караулит, падла! Я-то буржуазен вдоль и поперёк! Я хочу быть везунчиком, хочу успеха… Славы! Такой не годиться в Поэты! Нет!
Впрочем… Отчаяние у каждого своё… И Мечта – своя… И Вера… И Дар… И Путь…
«До самого красивого никогда не дотянешся!».
Разве ты, Веничка, этого не знал?
– Да знаююю, конечно… Но хочется… неги…
Он всё равно будет рваться в Петушки! До самого края…, своего обрыва!