Лилии полевые. Подвиг

Глава 3. Капернаумский сотник Думах

– Когда я сегодня пришла в обычный час к колодцу почерпнуть воды, там была уже такая толпа народу, что я вынуждена была волей-неволей ожидать очереди. Невыносимый дневной зной сильно утомил меня, и я присела там на каменную скамью, чтобы отдохнуть, пока дойдет до меня очередь, – рассказывала Приска. – Тут одна из женщин и спрашивает меня про то, чтó я, Приска, думаю о чудесах, про которые все говорят. «О каких чудесах? – ответила я ей. – Я впервые слышу об этом, и что это за чудеса?». «Я говорю о Чудотворце из Иудеи; неужели ты, Приска, о Нем не слышала? – сказала она мне. – Впрочем, ведь ты не из тех, которые постоянно толкутся на улице; ты сидишь себе преспокойно дома. Я расскажу тебе вкратце, в чем дело: в городе ждут Чудотворца, подобного Которому не было с тех пор, как боги перестали обитать на земле, или, как говорят еврейские женщины, с тех пор, как Моисей вывел еврейский народ из Египта».

– А из какой нации Он происходит? – перебила Приску соседка.

– Говорят, что Он пришел из Иудеи. И соседка Иокунда рассказывала, что Он жил совсем близко от нас, в городе Назарете, и сейчас идет из Иудеи. И в городе Иерусалиме сотворил много чудес.

– Какое же Он сотворил чудо? – спросил Стефан, который до этого времени занимался маленьким Гого и мало обращал внимания на разговор женщин.

– О, Он сотворил великие исцеления, – отвечала Приска. – Говорят, что Он отверзает очи слепым, исцеляет всякие тяжелые болезни; даже таким калекам, как ты, мой бедный Стефан, Он возвращает здоровье.

Стефан крепко прижал к себе Гого, который был уже готов заснуть на его руках, и с оживлением произнес:

– Рассказывай, мама, дальше все, что знаешь!

– Как это ты можешь верить этим пустым разговорам, мама? – сказал Тит. – Ведь на колодце часто сообщают такие вещи, в которых нет ни слова правды.

Тит заметил, какое впечатление произвел рассказ на Стефана, и понял, почему именно.

– Это все не пустяки! – с сердцем возразила Приска. – Знаешь ли ты сотника Азу, который живет в большом доме у озера?

– Конечно, знаю, – угрюмо ответил Тит, – если ты только говоришь о сотнике Ирода Агриппы.

– Да, о нем, – продолжала Приска. – Теперь подумай только: его сын лежал при смерти в лихорадке, все городские врачи уже оставили его и каждый час ждали его неминуемой смерти. И вот отец его, сотник Аза, услышал о том, что ты называешь пустяками, и так уверовал в это, что сам отправился и отыскал Иисуса – таково имя Этого Чудотворца Назарянина. В городе Кане он встретил Его и прямо изложил Ему свою просьбу. Назарянин милостиво выслушал его и сказал ему только, чтобы он с миром возвратился домой, и что сын его будет жив. И действительно, когда он приближался к своему дому, слуги выбежали ему навстречу и радостно возвестили, что сын его находится на пути к выздоровлению, и отец понял, что в тот самый час, когда Чудотворец сказал сотнику, что сын его будет жив, юноше действительно сделалось лучше.

– А то, что эта история истинная, я знаю, – подтвердила соседка. – Двоюродный брат моего мужа находится на службе у сотника. Он был даже одним из тех, которые впервые возвестили своему господину о выздоровлении юноши; он обо всем этом рассказывал почти в тех же выражениях, какие мы сейчас слышали.

Но Тит упрямо возразил, что, может быть, совсем уж не так было худо юноше и он мог бы поправиться без этого, так как не все же умирают от лихорадки.

– У меня самого была лихорадка сильная, но я, однако, жив и по сей час!

– Пусть так, – возразила Ада (так звали соседку), – об этом никто и не спорит, но с сотниковым сыном дело далеко было не так просто: он непременно бы умер, потому что у него по всему телу были черные пятна, а это уже признак того, что о выздоровлении не может быть и речи. Наш двоюродный брат ухаживал за ним и собственными глазами видел эти пятна. И как раз в то время, когда все думали и видели, что юноша находится при последнем издыхании, он внезапно открыл глаза и потребовал воды; выпивши воду с видимым удовлетворением, он повернулся и заснул спокойно и мирно, как малое дитя. Когда после нескольких часов такого освежающего сна больной проснулся, то был совершенно здоров! Разве это было не чудо?

– Да, это действительно чудо, – согласился наконец Тит. – Что же Он еще сделал?

– Да вот, говорят, что в Кане в прошлом году тоже произошло чудесное событие, муж мой слышал о нем на рынке, – ответила Ада. – Рассказывали, что на одной тамошней свадьбе внезапно вышло все вино. Когда Мать этого Иисуса сказала Ему об этом, Он приказал наполнить водой несколько больших сосудов и потом превратил эту воду в вино. Человек, который рассказывал на рынке об этом чуде, сам присутствовал на свадьбе и пил это претворенное вино. Обо всех Его чудных исцелениях, претворениях теперь только и говорят повсюду.

– Как же Он совершает исцеления? – спросил Стефан.

– Этого никто не знает, но, во всяком случае, здесь действуют какие-то сверхъестественные силы! Также проповедует Он странное учение. Между иудеями ходит слух, что это воскрес один из великих пророков!

– Он что, теперь у нас в городе? – спросил дрожащим от волнения голосом Стефан.

– Здесь ли Он, я не знаю, – ответила ему мать, – народ у колодца говорит, что Он непременно придет!

– Как ты думаешь, мама, мог бы Он исцелить меня, если бы пришел сюда? – тихо спросил Стефан.

– Оставь ты лучше все эти надежды! – сказал Тит. – Только лишний раз разочаруешься, если будешь об этом думать, так как, если эти истории произошли и на самом деле, то, наверное, Он исцеляет только богатых и знатных людей, вот как, например, сына сотника Азы. И, поверь мне, раз Он иудей, то не станет исцелять язычников. Разве ты не знаешь, как иудеи нас ненавидят? – продолжал Тит, скрипя зубами. – Один из них вчера даже плюнул на меня, когда я нечаянно зацепил его своею сетью. Я мог бы, кажется, со злости убить его тогда. И если он еще раз осмелится сделать это, я его непременно доконаю.

– Я тоже терпеть не могу иудеев, – прибавила Ада, – но Этот составляет, кажется, исключение из остальных. Известно, по крайней мере, что Он не делает ни малейшего различия между богатыми и бедными. Наоборот, в Иерусалиме Он исцелял большей частью нищих, и многие из них были иноплеменниками.

– Я непременно буду просить у Него помощи для тебя, мой бедный Стефан, когда Он придет сюда! – воскликнула растроганная Приска, едва сдерживая рыдания. – О, сколько бы я отдала, чтобы видеть тебя крепким и здоровым, дитя мое!..

– Послушай, – перебил ее в это время Тит, – кажется, кто-то идет.

Все мгновенно затихли. На улице послышались шумные голоса и громкий смех, и вслед за этим низенькая дверь в стене отворилась и человек десять или двенадцать ввалились во двор.

– Эй, жена, где ты? – раздался со двора грубый голос.

– Я здесь, – покорно ответила Приска и стала спускаться по лестнице, а Ада, соседка, поспешно взяла из рук Стефана спящего ребенка, завернула его в складки своего платья и через перила начала перебираться на кровлю своего дома.

– Ну, скорей давай нам чего-нибудь поесть! – закричал муж Приски. – Мы здорово проголодались и вовсе не намерены ждать, слышишь?

– Не бойся, – шепнул Тит Стефану, который при первых же звуках грубого голоса с испугом спрятался под одеяло. – Ты побудь здесь, а я сойду вниз и помогу матери. Да не беспокойся же, – успокаивал он Стефана, который робко схватился за полу верхнего платья Тита, – он ничего тебе не сделает. Они наедятся, напьются, а потом уснут или уйдут в город опять бесчинствовать. Пусти же меня и не бойся!

И, оставив на кровле дрожащего от страха Стефана, Тит быстро сбежал по лестнице вниз.

– Ба, и ты тут, паренек! – воскликнул Думах, увидав Тита. – Ну-ка достань нам поскорее винца!

Тит принес полный мех вина и начал разливать его по кубкам.

– Фу, что за гадость! – проговорил один из присутствующих и плюнул на пол.

– А ты, наверное, вспомнил вкус вина, которое мы вчера отбили у самарийского купца? – сказал со смехом другой.

– Вот чудак-то он, – снова заговорил первый, – как он кричал, вися на вертеле и видя, что мы роемся в его товарах! Я чуть не помер от смеха!

– Но ручаюсь, что там… теперь его никто не услышит, – проговорил третий. – А ловко же мы его укокошили. Да и не одного его так!

– А ты, домосед, много теряешь, – сказал Думах, обращаясь к Титу. – Истинно говорю, много!

– Да ты же сам не позволяешь мне ничего иного делать, – возразил Тит. – Ты приказал мне идти ловить рыбу, и, когда я возвратился, ты уже исчез.

– Да, да, это верно, – ответил Думах. – Мы от тебя действительно удрали, потому что нам нужно было кое-что сделать. Ну, скоро мы посвятим тебя в наши дела, ты уже вырос и сможешь теперь сам доставать себе добычу.

– Что мне в добыче! – воскликнул Тит, и его большие черные глаза заметали искры. – Я хотел бы только участвовать в бою, особливо если дело пойдет с иудеями.

Его слова были встречены дружным смехом всей шайки.

– А парень-то у тебя ловкий, – заметил один из шайки Думаха.

Дальнейший разговор прерван был сообщением Приски о том, что ужин уже готов. Все тотчас же набросились на еду, и некоторое время ничего не было слышно, кроме жадного жевания пищи и бульканья вина. Когда звериный голод был утолен, языки едоков снова развязались и началась оживленная беседа.

– Так Этот Человек должен быть здесь? – спросил один из шайки Думаха.

– Да, здесь, и за Ним следует всегда большая толпа народа, так что завтра мы, наверное, увидим в Капернауме какие-нибудь чудеса, – ответил Думах.

– Да-да, чудеса! – подхватил другой. – Блост говорил мне, что когда Этот Чудотворец был в Иерусалиме, то за Ним ходила огромная толпа народа, как какое-нибудь стадо, и при этом, конечно, все напрочь забывали, что двери их домов остаются совершенно открытыми.

– Ну, разумеется, наше дело – входи и бери, что хочешь. Жители Иерусалима волнуются в это время, точно безумные. Тем лучше для нас! Если и жители нашего Капернаума последуют их примеру, то мы наживем хорошую добычу, – говорил Думах. – Между прочим, я сам был свидетелем одного Его чуда. Нищий, давно уже ослепший, расслабленный и покрытый проказою, сидел в одном углу на торговой площади, и в это время проходил Этот Чудотворец. Слепец, услыхав, что Он идет, закричал: «Иисусе, Сыне Давидов, помилуй меня!». Тогда Иисус подошел к нему и коснулся его, и тот слепец быстро встал и стал совершенно здоров и зряч!

– Если Он и в этом городе совершит такие чудеса, – сказал еще один член шайки, – то, наверное, весь город придет в волнение!

– Я тоже так думаю, Гест! – ответил Думах. – Люди говорят об Этом Человеке, что Это Илия, а кто этот Илия, я не знаю. Другие говорят, что это один из древних иудейских пророков, который должен восстать из мертвых; однако никто не знает о Нем ничего точного и определенного.

– Теперь у Него довольно много приверженцев, так что, пожалуй, Он скоро поднимет восстание.

– О, если бы до этого дошло! – воскликнул еще кто-то из шайки. – И если начнется война, то ненавистному Риму наступит конец! Помните, как в прошлом году они поймали несколько наших молодцев и пригвоздили на кресте? Ах, чтоб они погибли, проклятые, со своими законами!

Слова эти были встречены громкими криками и одобрением. Но Думах жестом прервал этот шум.

– Пустые же вы головы, – сказал он. – Раз мы сюда попали, то будем сидеть как крысы в ловушке!

Было уже за полночь, пирующие в доме постепенно стихали и один за другим погрузились в глубокий сон.

***

Около часу ночи Приска пробралась по маленькой лестнице наверх. Стефан еще не спал.

– Мама, – зашептал он, – я слышал все, что о Нем говорили. Он ведь действительно уже у нас в городе!

– Да, Он здесь, Стефан, и, если только будет возможность, ты непременно увидишь Его! Я уж это устрою, обещаю тебе, мой дорогой мальчик! – тихо говорила Приска, ласково глядя на сына.

Утомленные глаза Стефана смыкались, дыхание его делалось все ровнее, сон постепенно овладевал им. Но Приска еще долго лежала с открытыми глазами и вспоминала то время, когда ее сын был здоровым, красивым мальчиком, пока грубый удар кулака по нежной хребтовой кости не сделал несчастного ребенка калекой. И бессильная ненависть к Думаху вновь охватила все ее существо.

Глава 4. Исцеление Стефана и Гого

Когда Стефан на следующее утро проснулся, он снова уже очутился за ненавистным для него кожаным занавесом. Протерев в полутемноте глаза, он понял, что его оставили одного.

«Отец, конечно, ушел уже со своей шайкой, – тихо рассуждал он сам с собой, – и теперь я могу, по крайней мере, успокоиться. Тит тоже ушел на рыбную ловлю, а мать, наверное, пошла на колодец за водой».

Полутемное пространство, в котором он лежал, было обыкновенным жилищем, в каких еще и до сих пор живут на востоке бедные люди. В грубых, выбеленных известью каменных стенах не было ни одного окна и единственное отверстие, служившее дверью, было завешено упомянутой уже кожей. Кожа эта была во многих местах порвана и пропускала в темную комнату несколько солнечных лучей, что доставляло Стефану немалую радость; по этим лучам он мог, по крайней мере, хоть приблизительно считать время, всегда казавшееся ему страшно долгим. Когда желтые лучи падали на противоположную к двери стену и освещали потемневшие кожаные меха с вином, было около девяти часов утра.

Когда солнце поднималось по небу выше, лучи опускались по стене и падали на пол, оставляя здесь желтые светлые следы, вид которых всегда радовал сердце маленького Стефана, хотя пол, на который падали солнечные лучи, состоял из простой утрамбованной земли.

Горестное чувство охватывало мальчика-калеку всякий раз, когда с приближением вечерних сумерек начинали постепенно исчезать солнечные лучи. Но это горестное чувство уступало место неподдельной радости по мере приближения ночи, когда для Стефана наступали лучшие часы его жизни – долгие прохладные часы на кровле его дома. К этому времени возвращался с рыбалки Тит, и, что было для него важнее, приходил к нему на кровлю любимец Гого – его маленький друг. И теперь, лежа на своей постели и наблюдая за молью, кружащейся в солнечном просвете, он вспомнил Гого.

«Как нежны его маленькие, пухленькие ручки, щечки с глубокими ямочками, точно лепестки розы, – думал он… – Но лучше всего в нем темно-карие глаза с шелковистыми, длинными ресницами и золотистые локоны пушистых волос, наполовину прикрывающие розовые ушки. Его голосок приятней птичьего щебетания! Ничего в мире нет, наверное, краше маленького Гого».

Так размышлял Стефан, перебирая в уме одно за другим различные достоинства своего несравненного любимца.

В то время как он был погружен в свои размышления, кто-то осторожно открыл кожаную занавесь и тихо вошел внутрь. Это была Приска.

– Ты принесла свежей воды, мама? – спросил Стефан, немного приподнявшись на своей постели.

– Нет, сынок, у меня еще не было времени сходить на колодец, – и с этими словами она поспешно повернулась к нему.

– Что с тобой, мама? – спросил нетерпеливо Стефан, так как вид матери его поразил. – Опять отец тебя бил?

Он давно уже привык видеть свою мать в слезах, но сегодня ее вид в особенности поразил его.

– Нет, дитя мое! – быстро ответила она. – Отец с товарищами ушел еще ранним утром и захватил с собой Тита, но меня мучает не это, а гораздо худшее! Я боюсь тебе даже сказать, сынок… – Она в изнеможении опустилась на скамью и громко зарыдала.

– Мама, милая мама, скажи же мне скорее, что случилось?

– Лучше бы от тебя это скрыть, мой мальчик, но, наверное, это невозможно сделать! Сегодня утром соседка прибежала ко мне и сообщила, что мальчик Гого… – и Приска снова зарыдала.

– Ради Бога, – простонал Стефан, – скажи, что с ним, мама?.. Он умер?!

– Нет, не умер, – ответила Приска. – Но лучше было бы, если бы он умер. По крайней мере, он не испытывал бы никаких страданий. Ада рассказала мне, что сегодня ночью она спала с ребенком на кровле, а утром ее разбудил непонятный глухой удар во дворе. Проснувшись от этого звука, она увидела, что сына нет подле нее. Она подскочила к перилам и… – Приска снова закрыла лицо руками и зарыдала.

– Несчастный мальчик Гого! – продолжала она прерывающимся от рыданий голосом. – Он проснулся раньше матери, потом подошел, наверное, к краю кровли, к тому месту, где перила были немного разрушены, и оборвался, свалившись вниз на камни. Он страшно разбился и едва ли проживет дольше дня. Я снова сейчас пойду к Аде, чтобы утешить ее в горе, хотя, конечно, никакая помощь ее беде уже не поможет.

Стефан молча выслушал этот страшный рассказ, и когда мать взглянула на него, то невольно испугалась бледного, искаженного лица сына.

– Мама, – простонал он, – я не смогу этого перенести!

– Стефан, сынок мой, ведь ты мое любимое дитя. У меня нет никого на свете дороже, чем ты. Только не плачь, мой дорогой мальчик!

– Нет, мама, прошу тебя, иди к нему, – начал упрашивать мать Стефан, – может быть, ты сделаешь там что-нибудь, чтобы облегчить ужасные страдания маленького Гого! Иди, мама, поскорее!

Приска проворно достала немного хлеба, сушеных фруктов и воды, поставила все это перед сыном и быстро ушла.

– Как только произойдет какая-либо перемена, я тотчас вернусь назад! – сказала она, уходя…

Оставшись один, Стефан некоторое время находился в состоянии какого-то отупения. Его любимец, его маленький Гого лежал где-то окровавленный и беспомощный. Неужели он больше никогда не увидит его… А его милые маленькие ручки! Неужели они не будут уже касаться розовенькими пальчиками его щек?

– Нет, я не могу это спокойно перенести!

И вдруг, несмотря на то, что от удручающей его скорби он был почти без чувств, в воображении Стефана внезапно вырос образ чудесного Назарянина.

«Он в городе; может быть, даже недалеко отсюда. Ведь Он мог бы исцелить маленького Гого! О, только бы поскорее пришла мать! Она могла бы найти Этого Чудотворца! Но ее здесь нет, и она, наверное, не скоро придет, а Гого теперь, может быть, совсем умирает?! Ах, если бы я мог ходить! Или, по крайней мере, хотя бы ползать! Нужно попробовать, я же должен что-нибудь сделать для его спасения! О, мой Гого! Мой Гого!».

Мальчик предпринял отчаянную попытку. Он мог немного ползать, но за последнее время все его попытки передвигаться таким путем только значительно усилили его болезнь, так что мать строго запретила ему ползать по земле. Тем не менее, он стал медленно слезать с невысоких нар, на которых лежал до сих пор.

Малейшее движение отзывалось для него мучительной болью в спине. Терпеливо перенося боль, он добрался наконец до двери. Теперь ему предстоял трудный путь через двор. Но что, если он будет не в состоянии открыть входную дверь на улицу? При одной только мысли об этом крупные капли пота выступили у него на лбу. Еще несколько усилий – и он наконец у двери. К счастью, она оказалась не закрытой. Стефан без особых усилий отворил ее и вскоре очутился на улице. Здесь он на мгновение остановился и начал соображать, что ему делать.

В конце улицы находился рынок. «Попытаюсь пробраться туда, – решил он. – Там я, наверное, увижу Его».

Улица, по которой он полз, была так узка, что, стоя на середине ее, можно было коснуться руками стен домов. Ни одного человека не было видно на ней. Какой путь вел к рынку? Стефан не имел даже представления, в какую сторону ему направиться. Он знал только, что дорога, по которой он полз, ведет к озеру.

– Буду держаться хоть этого направления! – произнес он вслух и начал с трудом передвигаться по улице.

Он почти задыхался от пыли. Маленькие острые камешки беспрестанно попадались ему на пути и до крови ранили его тело, а солнце невыносимо палило голову.

Через несколько минут он остановился, чтобы перевести дыхание. Сердце его усиленно билось, в глазах темнело, но он видел, что рынок уже недалеко. Ему показалось даже, что он слышит голоса какой-то толпы. Но, может быть, это только шум в ушах?

Еще одно усилие, на этот раз особенно значительное – и Стефан очутился на конце улицы. Отсюда, с таким же чрезвычайным усилием, ему удалось наконец добраться до рыночной площади.

Здесь были лавочки с различными товарами, больше всего, впрочем, с сушеной рыбой. Стефан вспомнил теперь, что когда-то давно он все это видел, Тит приносил его однажды сюда. На рынке сейчас было много народа, толпились продавцы и покупатели всех возрастов, но среди этой толпы Стефан не мог заметить ни одного человека, который бы хоть сколько-нибудь походил на Чудотворца. Никто не обращал внимания на маленькое бедное существо, безмолвно лежавшее на земле. Какой-то человек прошел мимо него с большой корзиной сушеной рыбы. Увидав мальчика, он что-то сердито пробормотал о нищете и пошел дальше.

Состояние Стефана с каждой минутой ухудшалось, боль в спине становилась невыносимой. Кроме того, он совершенно обессилел от жажды. И все-таки он продолжал испытывающим взглядом осматривать каждого проходящего в надежде найти наконец незнакомого ему Назарянина-Чудотворца.