Приглашение к счастью
Но охотничья удача не спешила улыбаться Раевскому. День пролетел быстро и уже клонился к закату, когда Амур на мгновение замер и рванулся вперёд, скрывшись из виду за густым ельником. Владимир напрягся и осторожно пошёл вперёд, держа карабин наготове. Не прошло и минуты, когда он услышал выстрел и жалобный визг собаки. Продвигаясь на звук, он вскоре увидел человека с ружьём, склонившегося над телом пса.
– Мать честная, никак собака! – с досадой произнёс человек и опасливо вскинул ружьё, увидев приближающегося незнакомца.
Раевский с ходу отмахнулся от направленного на него ствола и, ударом в лицо, сбил внезапного стрелка с ног. Опустившись на колени, он положил ладонь на тёплое тело пса. Амур уже не дышал. Из его груди сочилась на снег алая струйка тёплой парной крови. Кавалергард нежно погладил голову собаки, успевшей пробудить в нём дружескую привязанность, и поднялся, ощутив в душе непривычное чувство жалости и привычное чувство злости. Одним рывком он поставил убийцу на ноги и тряхнул его так, что у бедняги чуть не оторвалась голова.
– Что ты наделал, скотина безмозглая?! Такого пса загубил! Я же из тебя сейчас душу вытряхну! – зашипел Владимир, с трудом сдерживая привычное чувство.
Человек пришёл в себя и, размазав по рыжей бороде кровь, сделал попытку призвать его к благоразумию.
– Да уймись ты, леший. Без того в ушах звон стоит, как в Троицу на колокольне.
Раевский снова встряхнул его и искренне посоветовал.
– Ты лучше моли бога, душегуб, чтобы тебя самого отпевать не пришлось!
Судя по всему, совет подействовал, и мужик проявил смирение.
– Не губи, мил человек, сделай милость! Мне нынче сгинуть никак нельзя. Дома детушек трое, да баба хворая. А за пса извиняй, бес попутал. Я же его за волка принял, вот и пальнул с испугу.
В голосе человека прозвучало искреннее раскаяние и Раевский, нервно вздохнув, оттолкнул его от себя.
– Откуда ты только взялся на мою голову?
– Из Ольховки я, плотник тамошний, Сучков Иван – отозвался селянин, поднимая слетевшую с головы шапку.– Ежели тебе надобность какая будет, пособлю с дорогой душой.
Раевский отклонил предложение, взглядом подыскивая место, где лучше похоронить собаку.
– А ты сам то, кто будешь? – проявил интерес плотник – По виду, так из господ вроде?
– Не важно, Ты мне лучше скажи, медведя нынче в лесу не встречал?
– Упаси Боже! – перекрестился Сучков – А ты, никак его ищешь?
– Искал его, а нашёл тебя, лиходея – огрызнулся Раевский.
– Извиняй, мил человек, моя вина, признаю. Только как же ты теперь управишься? Без хорошего пса бурого не взять. Вертаться тебе надо. Может быть, со мной в Ольховку? Здесь недалече, вёрст пяток будет.
– Ладно, Сучков, ступай – махнул рукой Раевский – да смотри в оба, зверь, где то здесь гуляет. Не зря же меня Амур сюда вывел.
– Отчаянный ты, барин. Ну, как знаешь, Извиняй, ещё раз, бог тебе в помощь.
Оставшись один, Владимир расчистил от снега место у основания гранитного валуна и перенёс туда тело Амура. Накрыв его ветками, он стал подыскивать подходящие по размеру камни и закладывать ими могилу. Не смотря на утрату, Раевский не собирался отказываться от своих планов. Отступить, значило сдаться, спасовать, расписаться в бессилии. Поступок не мыслимый для русского кавалергарда.
– Всё правильно – подумал он – судьба внесла справедливость в этот поединок, уравняв шансы противников. Теперь всё по-честному, один на один.
Он уже закончил свою работу, когда услышал отдалённый выстрел, донёсшийся с той стороны, куда направился Сучков. Выстрел мог означать одно, селянин встретил зверя.
– Не дай тебе бог, убить моего медведя – вполголоса произнёс кавалергард, срываясь с места.
Шагая по следам плотника, он беспокоился за жизнь зверя больше, чем за охотника, и вскоре главное его опасение развеялось, заставив почувствовать угрызения совести и мерзкий озноб на вспаренной от ходьбы спине. На пожухлом снегу лежало изувеченное тело Сучкова. Окровавленная голова, неестественно загнутая, была сорвана с шейных позвонков. Раевский опасливо осмотрелся и, cняв шапку, перекрестился.
– Прими, Господи, душу раба твоего, Ивана – и уже надев шапку, добавил – а о теле и сиротах я позабочусь сам.
Когтистые следы крупного медведя были ещё различимы в наступающих сумерках. Небольшие пятна крови и ровный шаг говорили о том, что зверь ранен, но не серьёзно, и от этого, ещё более опасен. Предельно сосредоточившись, Раевский шёл по следу, пока позволяла видимость. В конце концов, он был вынужден позаботиться о ночлеге, и остановился у массивной гранитной глыбы. Устроив себе подстилку из елового лапника, он разместился на пологой вершине большого камня. Но о сне не могло быть и речи, органы чувств обострённо воспринимали малейшее проявление жизни в окружающей темноте. Постепенно, относительная безопасность позволила немного расслабить нервы, и перед глазами всплыло обезображенное тело Сучкова и вспомнились его слова: «… детушек трое, да баба хворая». Владимир ещё раз дал себе слово позаботиться о семье погибшего.
Никогда ещё он не ждал рассвета с таким нетерпением. Казалось, что время растворилось в этой неподвижной темноте. Где то далеко завыли волки. Раевский, уже давно основательно продрог и серьёзно подумывал спуститься и развести огонь. В конце концов, он решился. Понадобилось некоторое время, чтобы завалить трухлявое дерево. Порох, трут, береста, еловые шишки, сухой лапник, всё пошло в дело. Вскоре Раевский наслаждался теплом костра, сидя на подстилке из веток и оперевшись спиной о камень. Не выпуская из рук карабин, он чутко прислушивался к звукам ночного леса, борясь с дремотой настойчиво овладевающей сознанием.
Трудно сказать, сколько времени прошло, когда он открыл глаза. Ему показалось, что не более минуты. Увиденное, заставило оцепенеть. Огромный зверь, как ночной демон, появился бесшумно и стоял не более чем в пяти шагах от него, освещаемый слабыми всполохами огня. Раевский отчётливо слышал его дыхание. Шатун несколько раз втянул ноздрями воздух, принюхиваясь к запаху еды в охотничьей сумке, и алчно взглянул на него. Их взгляды встретились. Раевскому стало жутко, он явственно, всем нутром почувствовал вызов. Чтобы вскинуть карабин не могло быть и речи, зверь не даст ему шанса. Любое движение оборвёт волосок, на котором сейчас была подвешена его жизнь. Но шанс был, и чтобы избежать смерти, нужно было, в прямом смысле, просто шевельнуть пальцем. К счастью, он уже напряжённо подрагивал на спусковом крючке тульского карабина. Гулкий выстрел, внезапно прозвучавший в тишине, заставил зверя испуганно рвануться в темноту, не разбирая дороги.
Владимир мгновенно перезарядил карабин и издал вздох лошади, с которой только что сняли седло.
– Предотвращённая схватка – выигранная схватка – пришла на ум японская мудрость, услышанная, когда то от одного из ветеранов Русско-Японской войны.
К сожалению, сюжетная линия заставляет автора ненадолго прервать эпизод охоты, чтобы перенести читателя в Царское Село.
Родители Софии Николаевны, искренне надеявшиеся на скорое её воссоединение с Раевским, были глубоко разочарованы неопределённостью её ответа на предложение князя, по сути, явившимся отказом. А связать причину и следствие – отказ дочери и внезапный отъезд кавалергарда, не составило труда. На голову девушки посыпались упрёки и уговоры, как из рога изобилия. В конце концов, «бессердечная кокетка» и «неблагодарная гордячка» прониклась чувством вины и сострадания к «несчастному князю Владимиру». Понуждаемая уговорами матери и угрызениями совести, она всё же согласилась ещё раз поговорить с ним, хотя и не совсем представляя себе, как можно утешить разбитое сердце влюблённого повторным отказом. Разговор с князем, который, по мнению родителей девушки, должен был привести к желаемому для них итогу, решено было не откладывать и к полудню мама с дочкой были на пути в Покровское. Не доехав до усадьбы Раевских, каких ни будь две версты, их автомобиль вынужден был остановиться, к явному неудовольствию генеральши. Причиной задержки явился ремонт моста через небольшую речушку, пересекавшую дорогу. Трое рабочих латали провалившийся настил, не особо усердствуя и явно не спеша закончить работу. София Николаевна, давно тяготившаяся назойливыми наставлениями матушки, решительно вышла из машины.
– Мамочка, я пройдусь пешком, здесь недалеко – сказала она, направляясь по подтаявшей санной дороге, идущей через лес.
– Софи, вернись немедленно! Это может быть опасно! – потребовала Анна Александровна.
– Не беспокойтесь, мама, я знаю эту дорогу. Мы с Владимиром здесь часто прогуливались – ответила девушка, удаляясь в сопровождении своего любимца, сеттера Чарли.
Тем временем «несчастный князь Владимир» с утроенной энергией шёл по следу «ночного демона». Вскоре ему стало понятно направление выбранное зверем. Он шёл в сторону Покровского.
– Тем лучше – подумал кавалергард – будет ближе нести свежую медвежатину.
Наконец упрямый охотник понял, что близок к цели. Свежий помёт и чёткие не оплывшие следы говорили о том, что зверь, где то рядом. Этот участок леса Раевскому был знаком, впереди была лесная дорога, ведущая к его усадьбе. Предельно сосредоточившись, он стал уходить с подветренной стороны, приближаясь к дороге. Вскоре он увидел на ней молодую барышню, безуспешно пытавшуюся подозвать к себе небольшую собаку, которая вдруг стала убегать от неё, останавливаясь и поскуливая, словно умоляя вернуться назад. Спина и лоб Раевского мгновенно покрылись холодной испариной, потому что он узнал в барышне Софию Николаевну и понял, что произойдёт дальше. В тот же момент, ветви, стоявшей у края дороги раскидистой ели, дрогнули, и над девушкой нависло огромное вздыбленное тело медведя. Владимир мгновенно вскинул карабин и сбил зверя с ног, но ненадолго. Клацнув оскаленной пастью, он развернулся и, пошатываясь, пошёл на стрелка. Бледное лицо кавалергарда приобрело свирепое выражение. Он откинул в сторону карабин и, обнажив нож-медвежатник, двинулся на встречу.
– Вот и свиделись, наконец – холодно произнес Владимир – обнимемся же по-братски.
Спустя минуту, морщась от боли, он выбрался из-под пахучей облезлой туши медведя и, подняв на руки бесчувственное тело любимой, пошёл в сторону видневшегося на дороге автомобиля.
Глава 12
Как известно, время – лучший лекарь душевных недугов и пока Раевский предавался безумствам в Петербурге, венцом которых стала медвежья охота «на живца», Лео представилась прекрасная возможность проверить справедливость этого утверждения на себе. Увы! Оно не приносило облегчения. Напротив, глубокая тоска и жестокая ревность с каждым днём всё больше наполняли пылкое сердце влюблённого. Вся логика убеждения в правильности своего поступка казалась ему теперь безумным бредом, благородством глупца, добровольно отдавшим свою любимую во власть соперника. Он сходил с ума от мысли, что пока он здесь перепахивает копытами коней своего эскадрона бескрайние просторы Подолья, тот другой находится рядом с Ней. Ловит каждый её взгляд, наслаждается музыкой её голоса, пьянеет от аромата её духов. Душевные терзания усугублялись ещё и неизвестностью. Его письма к ней оставались без ответа. Письма, получаемые от отца, по понятным причинам, не могли содержать интересующую его информацию. Лишь дважды он получил ответную корреспонденцию от ротмистра Одинцова, где кроме прочего, без подробностей сообщалось, что София Николаевна благополучно оправилась от болезни. Без ответа оставались и письма, отосланные им по другим адресам. Щепетильный столичный свет и гвардия забыли о его существовании. Он стал для них чужим, далёким. Расшитый золочёными шнурами пропуск в мир богатых и влиятельных остался пылиться в гардеробе петербургского особняка. От отчаянья его спасало только одно, надежда. Надежда на то, что через пару месяцев, гарцуя во главе своего эскадрона, в сиянии сотен глаз взирающих на него, он узнает те единственные, наполняющие его сердце неповторимым трепетом и теплом.
Тягостные мысли и бессонница сделали его хмурым и не приветливым, скучным собеседником и унылым собутыльником в беззаботных гусарских застольях. Не удивительно, что некоторыми его меланхолия была истолкована превратно и приписана столичной гордыне и гвардейской исключительности. Постепенно Лео стал избегать шумных компаний, предпочитая проводить время в обществе братьев Панаевых, предаваясь ежедневным упражнениям в стрельбе, рубке и фехтовании.
Трое вышеупомянутых братьев, благодаря своим редким душевным качествам, внушали Лео искренние дружеские чувства. Эта «Святая троица» представляла собой воплощённый пример не пафосного патриотизма и военного аскетизма. Глубоко и искренне верующие, приверженцы спартанского образа жизни, они почти всё своё время посвящали службе, постоянно находясь среди рядовых гусар, искренне любивших своих командиров. Каждый из них заслуживает более близкого знакомства.
Младший из братьев: Начальник полковой учебной команды, 32-летний штабс-ротмистр Панаев Гурий Аркадьевич. Имел внешность присущую и остальным братьям. Стройное сложение тела при среднем росте, чистое открытое лицо, перечёркнутое тщательно подстриженными усами. За покладистый характер и отзывчивость полковая молодёжь называла его «дядько». Лучший наездник полка, взявший первый приз на скаковых состязаниях в Вене, трепетно относился к лошадям, считая их самыми благородными и совершенными созданиями природы. В письмах к матери он сообщал: «… мы и лошади, слава богу, здоровы.». В результате неудачного падения с коня, у Гурия Аркадьевича был повреждён слух, что существенно затрудняло общение и придавало его лицу постоянное выражение задумчивой грусти.
Средний брат: 34-летний офицер 6-го эскадрона, ротмистр Панаев Лев Аркадьевич. Его глубокая духовность проявилась в художественном таланте к написанию удивительных по красоте икон. Этим обстоятельством не замедлил воспользоваться Лео, обратившись к нему с просьбой написать портрет Софии Николаевны по фотографической карточке. Одной из немногочисленных ценностей в доме Льва Аркадьевича, была старая книга, перевод с французского «Советы военнаго человека сыну своему». Он восхищался ей, особенно этими строками:
« Любите военное знание больше всех других. Любите его до исступления. Если вы не думаете беспрестанно о воинских упражнениях; если не хватаетесь с жадностью за воинские книги и планы; если не целуете следа старых воинов; если не плачете при рассказах о сражениях; если не умираете от нетерпеливости быть в них и не сгораете от стыда, что в них не бывали, то сбросьте, как можно скорее мундир, который вы бесчестите.».
Старший брат: 36-летний ротмистр Панаев Борис Аркадьевич командовал 2-м эскадроном и его, без сомнения, можно было назвать самой неординарной личностью полкового сообщества. Военную службу он воспринимал, как истинное духовное служение Отечеству. Он стал офицером, как другие становятся священниками. Гусарская сабля заменила ему наперстный крест, полковой штандарт стал святыней храма воинской доблести. В начале Русско-Японской войны он один из первых отправился в действующую армию, где блестяще проявил лучшие качества русского офицера. Как и младший брат, он был одним из первых наездников в полку. Все призовые деньги, выигранные им на скачках, он отдавал на благотворительность и на улучшение быта и питания своих гусар. Ежегодно он проводил отпуск на Валааме, скрывая своё офицерское звание и неся трудные послушания при монастыре. Принимая близко к сердцу проблемы и нужды российской армии, Борис Аркадьевич поместил в «Вестнике русской конницы» свою статью под названием «Пика», в которой обосновал необходимость вернуть это грозное оружие на вооружение русской кавалерии. После чего он совершил поездку из Межибужья в Ахтырку, чтобы помолиться у чудотворной иконы Ахтырской Божьей Матери. Верхом, с пикой в руке, он преодолел расстояние в тысячу двести вёрст, чтобы доказать её не обременительность. Это подвижничество и дискуссия, возбуждённая в военных кругах, способствовали возвращению кавалерии грозного и эффективного оружия.
В лице Бориса Аркадьевича Лео нашёл доброго и понимающего друга. Однажды за вечерним чаем он открыл ему причину своей меланхолии. Внимательно выслушав своего нового товарища, мудрый ротмистр ответил
– Что Вам сказать, Леонид Георгиевич? Возможно, здесь были бы уместны слова благородного циника Атоса:
«…Ваше несчастье, д Артаньян, просто смешно. Любовь – это игра, в которой выигравшему достаётся смерть. Вам повезло, что Вы проиграли, проигрывайте всегда, вот мой совет».
Впрочем, будет не лишне напомнить Вам одну ветхозаветную историю. Однажды к царю Соломону привели двух женщин, при которых был и грудной младенец. Они просили рассудить их и решить, кто из них является его матерью? Притом, что каждая уверяла царя в своей правоте. Он приказал им взять ребёнка за руки и тянуть каждой к себе. Настоящая мать первой отказалась от своих притязаний, как только младенец закричал от боли.
Вас тоже поставили перед выбором и Вы его сделали, принеся в жертву:
« … и все тревоги милых дней,
и языка несвязный лепет,
и сердца судорожный трепет,
и смерть и жизнь при встрече с Ней !»
Это достойно уважения.
– Поверьте, Борис Аркадьевич, это очень слабое утешение – печально ответил Лео, постепенно поддаваясь воле эмоций. – я каждую минуту схожу с ума от мысли, что возможно сейчас Он делает Ей предложение, или держит Её в своих объятиях, наслаждаясь счастьем, которое мне не доступно. И повинен в этом я сам. Только безумец способен добровольно отдать свою любовь в руки соперника.
– Я понимаю Ваши переживания, Леонид Георгиевич, но Вы глубоко заблуждаетесь. Любовь нельзя ни взять, ни отдать, как рождественский подарок. Её можно только обрести, как дар Божий или утратить, перестав быть достойным этого счастья. Если она пробудилась в душе, то ничего уже не сможет произойти с ней, помимо её воли.
«Коня на водопой может привести и один человек, но даже сотня не сможет заставить его пить». Так что вряд ли Вашу барышню поведут под венец вопреки её желанию. Будьте достойны любви, друг мой. Страдайте, но не безумствуйте. Не Вы первый и, слава богу, не Вы последний.
Вскоре, впервые за много дней, Лео испытал искреннюю радость, когда в один из вечеров Лев Аркадьевич принёс ему долгожданный портрет Софии Николаевны. Художник, с особым воодушевлением отнёсся к просьбе своего нового товарища и сделал всё, чтобы оживить на холсте застывший фотографический образ. Он осторожно развернул шёлковое покрывало, и сердце Лео забилось в радостном волнении. С портрета на него, с невыразимой нежностью, смотрели трепетные глаза любимой.
– Позвольте обнять Вас, дорогой Лев Аркадьевич – растроганно произнёс Лео – В знак глубокой сердечной благодарности.
– Да, Бог с Вами, Леонид Георгиевич. Это мне нужно благодарить Вас за то душевное удовольствие, которое я испытал, работая над этим образом – ответил ротмистр, едва освободившись от объятий гусара – В её глазах и улыбке есть, то от чего теплеет душа. Поверьте, мне ещё никогда не было так трудно расставаться со своим творением.
– Охотно верю, отныне я Ваш должник и преданный друг – Лео протянул руку художнику.
– Не стоит о долгах, Леонид Георгиевич, мне уже довольно того, что я вижу искреннюю радость в Ваших глазах – ответил ротмистр, крепко пожимая протянутую ладонь. – Лучше позаботьтесь о достойной рамке для этого портрета. Рядом с ратушей есть художественная лавка-мастерская, там Вам смогут подобрать достойное обрамление.
Едва распрощавшись с другом, Лео не замедлил воспользоваться его советом. В рекомендованной им лавке-мастерской он уверенно выбрал, из ряда представленных образцов, самый изящный вариант оправы.
– Господин офицер имеет утончённый вкус – одобрил выбор хозяин лавки – но, к сожалению, в данный момент не имеется в наличии рамы нужного Вам размера. Не извольте беспокоиться, я сейчас же распоряжусь изготовить её. И если господину офицеру будет угодно оставить картину старому Кацу, то смею Вас заверить, что к утру всё уже будет исполнено в лучшем виде.
Лео на минуту задумался, не желая расставаться с портретом. Видя его замешательство, хозяин лавки поспешил развеять сомнения.
– Господин офицер думает – стоит ли доверять старому еврею свою драгоценность? Поверьте, дорогой мой, старый Кац видел много шедевров и умеет ценить то, что дорого другим.
– Хорошо – согласился Лео, проникнувшись искренностью его слов.
Этой ночью в художественной мастерской до утра горел свет, но причиной этого был не заказ Лео. Его картина уже давно была готова и в обрамлении позолоченных кружевных переплетений стояла на рабочем столе в ожидании своего хозяина. Не спалось работнику мастерской, молодому, но уже изрядно помятому жизнью художнику. Он стоял у мольберта, периодически взбадривая себя глотком дешёвого вина и надеясь, что завтра сможет позволить себе более благородный напиток. Надо было только успеть к утру выполнить заказ, который мягко говоря, не укладывался в рамки местечковой пуританской морали. Творческий замысел заказчика требовал воплотить на холсте образ развратной красотки, возбуждающей неистовую плотскую страсть. Для хорошего художника, подогретого вином, нет ничего не возможного. Но настоящий творец не работает без музы, пробуждающей вдохновение. А этой ночью у него не было недостатка во вдохновении. Муза ласково смотрела на него с портрета, опрометчиво оставленного здесь доверчивым гусарским офицером.
Жаль только, что вдохновение не могло подсказать художнику, что он играет с огнём. Причём в полном смысле этого слова.
Глава 13
Как бы медленно не тянулось время в ощущениях Лео, ожидавшего отъезда полка с нетерпением солдата, считающего дни до конца службы, но оно неизбежно приближалось к 15 мая, на этот день была назначена погрузка полка в эшелоны. А пока, жизнь в гусарском гарнизоне не замирала не на минуту. Незадолго до святой Пасхи было завершено инспектирование и смотр полка дивизионными чинами, а после пасхальной литургии возобновились еженедельные балы в офицерском собрании. Лео, отдавая должное светским приличиям, дважды осчастливил местный бомонд своим присутствием, вызвав оживлённый интерес дамского общества. Впрочем, интерес быстро сменился на разочарование, наткнувшись на учтивую невозмутимость столичного кавалера. Помимо прочего, Лео стал тяготиться назойливым вниманием ротмистра Зальца. Имея репутацию первого полкового повесы, барон, очевидно, решил найти в лице столичного гусара родственную душу, которая сможет добавить ярких красок в серые провинциальные будни. Он первый выпил с Лео на «ты» и, с воодушевлением облобызав его троекратно, выразил надежду на тёплые приятельские отношения. Но Лео не спешил оправдать ожидания полкового «Бурцова», по-прежнему, предпочитая общество «святой троицы». Впрочем, барона мало заботили чьи то предпочтения и в один из вечеров он, со свойственной ему бесцеремонностью заявился к нему домой. Прикрикнув на замешкавшегося денщика, он ввалился в комнату, где Лео был занят написанием письма отцу.
– Хандрите-с, Ваше сиятельство? – сходу определил барон, вальяжно расположившись в кресле.
– Можно и так сказать – ответил Лео, с неохотой отрываясь от своего занятия. – Чем обязан, ротмистр?
– Я за Вами, граф. Бросайте это гнусное занятие и поедем кутить. Гусару не к лицу кислая физиономия – прямо заявил Зальц, рассматривая портрет Софии Николаевны, украшавший комнату.
– Извините, ротмистр, но сегодня я не расположен к кутежам – сдержанно пояснил Лео – Вам следует поискать более подходящую компанию.
– Что за кокетство, граф? Любой корнет знает, что лучшее средство от хандры – вино, карты и женщины, а в нашей епархии, слава богу, есть красотки способные ввести в грех самого Папу Римского – продолжил настаивать барон, переведя взгляд на фотокарточку девушки, стоящую на столе в изящной рамке. – Чёрт подери! Мне кажется, что я уже видел где-то это лицо.
– Этого не может быть – внутренне напрягшись, ответил Лео – я был бы Вам очень признателен, ротмистр, если бы Вы дали мне возможность закончить письмо. Кроме того, я уже приглашён сегодня на ужин к Борису Аркадьевичу, куда и собираюсь отправиться.
– Вы это серьёзно, Гончаров?
– Более чем.
– И ты, Брут? – вздохнул барон, взглянув на Лео с упрёком римского императора – неужели и Вы дали обет воздержания, вступив в монашеский орден Панаевых?
– К чему этот сарказм, барон?
– А к тому, Ваше сиятельство, что гусар признающий выпивку только в виде святого причастия, ничего кроме сарказма у меня вызвать не может.
– Позвольте, ротмистр, нельзя же ставить в вину хорошему человеку приверженность к христианским добродетелям.
– Хороший человек должен по воскресеньям в церковном хоре псалмы петь, а не гусарским эскадроном командовать. – изрёк Зальц, поднимаясь с кресла – И всё таки, где-то я уже видел это лицо – задумчиво повторил он свою реплику, направляясь к выходу – Весёлого вечера, граф. Честь имею!