Женщина по имени Солнце. История великой любви
Мы очень любили праздники, особенно Ид аль-Фитр, называемый Малым. Весело, шумно, в обществе многочисленных гостей, прямо на улице, под пальмами и яркими звёздами, окружённые светильниками, гирляндами и лентами, оправляли мы разговение после окончания священного месяца Рамадан. Всем малышам дарили сладости и игрушки. Целый месяц перед тем взрослые и достигшие десятилетнего возраста дети не ели в светлое время суток, предаваясь серьёзным и не понятным для нас размышлениям, а с заходом солнца садились за трапезу.
Однажды, когда я, принаряженная в розовый шёлковый хиджаб, расшитый золотом, в карминно-красную рубашку и такие же шальвары, рассматривала только что подаренную мне игрушечную кошку, которая умела мяукать. Вдруг ко мне подошёл отец, взял на руки и сообщил, что кроме старшего брата. я имею теперь и младшую сестру. Действительно, мама в тот год не держала пост, а после вообще куда-то исчезла, вот – о, радость!
Появление Зейн я восприняла как подношение к Малому празднику и немедленно включилась в заботы о ней, ничуть не ревнуя. Ведь я большая, мне шесть лет, я знаю все буквы и многие суры Корана! Как ямогу требовать одинаковой с младенцем любви и заботы? Ведь сестрёнка такая крохотная, как куколка! Потом Зейн часто говорила, что я стала ей как мать. В детстве мы с Зейн всегда были вместе, а потом я вышла замуж и уехала в Америку. Через некоторое время и сестра перебралась в дом Абдул-Рахмана.
Но мы всё равно встречались при любой возможности – и в обычные дни, и на праздниках, которых в нашей семье было очень много. Некоторые ортодоксы выступают против того, чтобы отмечать дни рождения людей, даже самых уважаемых, таких, как Пророк Мохаммад. Но наш отец не только позволял праздновать дни рождения, а даже приветствовал это. Я уже рассказывала о самом любимом торжестве – Ид аль-Фитр. называемом Малым, так как продолжается оно три дня. А вот Большой, четырёхдневный праздник, Ид аль-Адха, День жертвоприношения, казался мне торжественным и пугающим одновременно.
Разумеется, я никому не говорила о грешных своих мыслях, ибо это главный праздник мусульман. Им завершается ежегодное паломничество в Мекку и Медину. Но всё-таки он не такой искромётный, добрый и теплый, как День разговения, чем-то напоминающий христианское Рождество. В преддверии его покупается новая одежда, украшается дом, готовятся обильные и вкусные яства. Накануне и во время Ид аль-Фитр рассылаются открытки с пожеланиями счастья и процветания, люди обнимаются, целуются, прощают друг другу долги, раздают милостыню, приглашают за свой стол одиноких и бедных.
Для того, чтобы ни один член общины не чувствовал себя в эти дни покинутым и ненужным, с людей собирают специальный закят – религиозный налог, но не обязательный, а добровольный. Впрочем, никто и не отказывается помочь менее удачливым в жизни единоверцам достойно встретить оба праздника – Ид. Им заранее выдают деньги, чтобы они могли купить обновки для торжества, прибрать своё жилище, украсить его, как подобает. Одна треть мяса жертвенных животных, забитых в день Ид аль-Адха, тоже передаётся неимущим.
И всё-таки с самого раннего детства, благоговея, преклоняясь перед величием и святостью Дня жертвоприношения, я вместе с тем боялась его. Никак не могла избавиться от мысли о том, что пролитие крови, пусть даже овец, коз, верблюдов, реже коров, может каким-то образом способствовать наступлению благости и единения. Мне было мучительно жаль предназначенных на заклание животных, которым торопливо запихивали в рот леденцы, чтобы съесть их после забоя на счастье. Я ни секунды не могла смотреть в их ещё живые глаза, которые через несколько минут станут мёртвыми. Они блеяли, мычали, двигались, дышали, нюхали воздух. Некоторые даже начинали беспокоиться, пытались вырваться и убежать.
Во мне жило предчувствие беды, непостижимым образом связанное именно с этим днём, с этим праздником. Он, как и все торжественные даты, отмечаемые по хиджре, в зависимости от срока наступления новолуния, приходится на разные дни. Грандиозные картины, транслируемые телевидением с хаджа, когда в едином порыве перед Всевышним склоняются сотни тысяч, а то и миллионы одетых в простые белые одежды мужчин и женщин, вселяли в мою душу желания когда-нибудь оказаться там, в Мекке и Медине. Одновременно я. понимала, что ещё нескоро окажусь достойной такой великой чести.
И мысль о том, что опять, уже в который раз, песок или каменные плиты двора, а где-то трава или снег вновь обагрятся горячей кровью, не давала мне возможности возвыситься душой и забыть о земном. Я радовалась, что Аллах создал меня женщиной, и мне не придётся никогда самой заниматься этим. Прекрасно зная, что в незапамятные времена бессловесное животное по воле Господа заменило на жертвенном алтаре человека, и что тем самым был положен конец варварским, языческим обрядам, я всё же старалась в такие моменты оказаться как можно дальше от места забоя.
Каждый наш мужчина умеет мгновенно и, возможно, безболезненно лишать жизни обречённую скотину, перерезая острым ножом яремную вену. И всё же я давно уже ловила себя на мысли о неизбежности в будущем какой-то невосполнимой, душераздирающей жертвы, связанной с хаджем, а, значит, с Ид аль-Адха.
Даже нежная, кроткая Зейн, так остро не переживала обряд жертвоприношения, полагая его обязательным и святым, а потому подлежащим беспрекословному одобрению и исполнению. С тех пор, как начала понимать слова, я знала, что обряд заклания совершается не для того, чтобы умилостивить Бога, как думают многие европейцы и американцы, а для обеспечения общины мясом во время главного праздника. И ещё для того, чтобы каждый осознал – мясо некогда было плотью живого существа, убитого особым образом, при чтении молитвы. И лишь после того, как из него истекла вся кровь, оно стало пригодным для употребления в пищу.
Да, я сознавала это и радовалась вместе со всеми. Тем не менее, напиток «камаруддин», в переводе «луна веры», приготовленный из абрикосов и фиников, всегда немного горчил. А «Ид Мубаррак», счастливое, восторженное состояние, которое всегда охватывает правоверных в такие дни, было слегка окрашено печалью.
Кроме этих двух главных торжеств в нашей семье отмечали День рождения Пророка, да пребудет с Ним мир! Лейлят, ночи, знаменующие собой главные события Его праведной жизни, связанные с ниспосланием Корана, мы тоже справляли так, как полагается по обычаям. Кроме того, собирались на свадьбы родственников и друзей, на торжества по случаю рождения детей и обрезания мальчиков, совершения обрядов «Бисмилла», да и просто после успешной сдачи экзамена.
Наши люди любят и умеют праздновать, находя для этого самые разные поводы. Застолья длятся целыми днями, и женщинам приходится изрядно потрудиться, чтобы не обидеть съехавшихся гостей. А гостей бывает невероятно много, потому что, готовясь к праздничной трапезе, на Востоке больше всего боятся забыть хотя бы одного из своих родных. Также торжественные события, собирающие вместе близких и дальних членов клана, обычно предваряют другие. Я имею в виду то, что как раз во время застолий происходят смотрины будущих невест. Те довольно часто даже не знают о том, что их изучают и оценивают.
В какой-то степени девушка, а после и женщина у нас считается товаром, который нужно показать лицом. Убедить покупателя в том, что он нигде не найдёт ничего лучше. Отказ потенциального жениха от брака с предназначенной ему невестой, даже совершённый в мягкой и тактичной форме, наносит долго не заживающую рану самолюбию членов семьи отвергнутой девушки.
Такая ситуация возникает чаще, чем прямо противоположная, когда невесте не нравится жених. Всё-таки женщина, пусть даже холёная, богатая и праздная, занимает в мусульманской семье подчинённое положение, и она не приучена перечить воле отца. В рабовладельческом обществе отнюдь не все невольники были худыми, грязными и оборванными. Случалось, что они принадлежали к царственным родам, вели себя смело. Многие из них блистали изысканными туалетами, не выполняли чёрной работы. Некоторые пользовались искренней симпатией хозяев. Но всё же они были рабами – вещами, игрушками в руках тех, кому принадлежали.
И если у них умирал хозяин, или просто по какой-то причине менял милость на гнев, жизнь раба ничего не стоила. Его могли убить в любой момент, могли покалечить, могли продать какому-нибудь извращенцу или садисту, могли швырнуть из роскоши в нищету, зачастую ради того, чтобы просто развлечься. И в наше время так обращаются с домашними животными. Комнатную собачку балуют, закармливают лакомствами, даже делают ей завивку и маникюр, носят к лучшим врачам. Но находящийся не в духе хозяин вправе безнаказанно свернуть ей шею.
Я говорю так потому, что многие несведущие люди могут позавидовать восточным женщинам, видя их наряды и драгоценности, дома и автомобили их мужей. Но о том, что происходит внутри этих шикарных жилищ, никто не догадывается. Исламские законы милостивы к слабому полу, а в жизни случается так, что на деле работают совсем другие правила и обычаи. К примеру, чем бы ни руководствовались родители, решаясь на развод, дети практически всегда остаются с отцом. И он в отместку делает так, что мать их больше никогда не видит.
Сколько раз я воздавала хвалу Аллаху за то, что Он не послал нам с первым мужем ни одного ребёнка! Ведь мы всё равно рано или поздно развелись бы. Не только моё предполагаемое бесплодие оказалось причиной разрыва. Зафер, так звали моего первого мужа, непременно заставил бы меня рыдать из-за разлуки с детьми, потому что это не считается у нас постыдным.
Виновата всегда женщина – даже если она на самом деле чиста, как ангел! Именно потому, что по негласному уговору она считается товаром, а сам брак – сделкой. Муж, глава семьи, берёт на себя полную ответственность за жену и их будущее потомство, но это значит только то, что и распоряжается он всем единолично.
Браки и разводы, по представлениям мусульман, не предопределены небесами и не являются таинством. Это – договор, заключаемый между сторонами – семьями жениха и невесты. Считается, что новобрачные получают равные права и обязанности, но слишком уж вольно зачастую трактуются эти понятия! Даже старейшины бывают не в состоянии распутать туго переплетённые нити многолетних конфликтов, и суды выносят самые простые решения – в пользу мужчин, чтобы жёнам неповадно было своевольничать.
Так случилось и со мной, когда после семи лет бездетного брака Зафер аль-Ахмади объявил меня виноватой в этой беде, хотя ни он, ни я не проходили медицинского освидетельствования! И суд встал на его сторону только потому, что, в соответствии с представлениями кади, мужчина виноватым быть не может! А у меня ныне трое прекрасных детей. Я их рожала одного за другим. Родила бы и ещё, не начнись война…
Но вернёмся в тот самый, трагический для Ирака девяносто первый год. Тогда я даже не предполагала, что с этой страной меня свяжут самые тесные узы, и я стану воевать за её свободу! Разумеется, все мы слышали о войне в Заливе, но большую часть информации я пропустила мимо ушей.
У меня были другие заботы – предстоящая свадьба и возможность продолжать образование в Америке. Я всегда училась отлично, и ни один преподаватель не имел оснований жаловаться на меня. Кроме того, потребность мусульманских стран в женщинах-врачах огромна. У нас многие пациентки согласны лучше умереть, но не раздеться перед чужим мужчиной.
Тогда у Хамаля родился второй сын, наречённый именем Пророка, и мы отмечали его хитан, то есть обрезание. Перед тем, как Зафер приехал к нам в гости, мама шепнула мне, что это – смотрины, и я не должна посрамить их с отцом. Партия завидная – доктор аль-Ахмади, по образованию юрист, был видным функционером Социалистической партии труда, состоящей из представителей либеральной интеллигенции, а также мелкой и средней буржуазии.
Зафер недавно овдовел, детей у его больной жены не было. В том случае, если бы он оставался вдовцом, все немалое состояние перешло бы к его племяннику, сыну сестры Захвы, давно похоронившей мужа. Я-то по молодости ещё не вникала в суть уже назревавшего внутрисемейного конфликта. Но родители всё понимали и чрезвычайно спешили. Захва, дурно воспитанная и скандальная, менее всего хотела, чтобы Зафер женился и заимел наследника. Попробовав отговорить брата от его намерения и не добившись своего, Захва принялась распространять обо мне самые гадкие слухи, на которые тогда мало кто обратил внимание.
Моя репутация была безупречна, а желание стать врачом вызывало всеобщее одобрение. Захву вызвали в суд и пригрозили суровым наказанием за лжесвидетельство. Она испугалась и на время замолчала. Правда, через несколько лет золовка вернула мне долг с процентами…
В тот день мои родители окончательно договорились с Зафером аль-Ахмади, который, насколько это позволяли правила приличия, любовался мною на протяжении всей трапезы. Потом отец отослал меня на женскую половину, где я долго сидела перед зеркалом, рассматривая своё великолепное убранство, выдержанное в любимых мною тогда розовых тонах.
Понимая, что самолюбование – великий грех, я всё же не сразу сняла и спрятала ажурные бусы из жемчуга цвета утренней зари, кольца и серьги, в которых тот же нежно-огненный жемчуг соседствовал с бриллиантами, и от того становился ещё прекраснее. Моё платье тоже было расшито жемчужными узорами. Камни при сотворении этого шедевра использовались самых различных оттенков, исключая разве что чёрные.
Зафер после писал поэмы о моих волосах и глазах, о моих руках и плечах, о моём стане и моей грации. И притом, добавлял он, ты ещё и умна, а это так редко сочетается с красотой! Он мечтал о том, что у нас будет много милых и смышлёных детишек, которые станут для него отрадой и надеждой после долгих лет борьбы и лишений. И я от всей души хотела стать верной, усердной женой, заботливой, ласковой матерью! Клянусь Аллахом, я хотела! Но оказалось, что по молодости и наивности я заблуждалась, выдавая желаемое за действительное.
Зафер уверял, что только такую мать для своих детей может желать образованный, либерально мыслящий и много испытавший человек. Он говорил, что искренне любит меня. Я же просто боялась, что в случае неудачи с этим сватовством меня могут выдать за куда более отсталого и сурового мужчину. И такая кандидатура имелась на примете у моего отца. Человек этот, скотовод, невероятно богатый и в такой же степени ортодоксальный, наотрез отказался после свадьбы отпускать меня учиться в Америку.
Таким образом, выбор остановили на Зафере аль-Ахмади. Рядом со скотоводом он выглядел просто ангелом. Он был страстным курильщиком, из сигарет предпочитал «Клеопатру», демонстрируя тем самым любовь ко всему египетскому. Доходило до того, что мы, ещё не поженившись, вместе курили кальян. Только я выбирала лёгкий табак, а он – крепкий. И после свадьбы мы заказывали в кафе кальяны с ароматом мёда, клубники, персиков. В те времена я не могла даже представить, во что превратится улыбчивый, открытый и ласковый господин, похожий на доброго дядюшку! Если бы знать…
– «Во имя Аллаха, милостивого, милосердного…» Я приступаю к новой главе моего повествования с тяжелым чувством. Всегда нелегко рассказывать о том, как тебя оклеветали, предали и изгнали из семьи. Причём не только из дома Зафера аль-Ахмади, но и из-под отчего крова. Правда, папа сделал это не напрямую. Он просто отослал меня в чужую на тот момент страну, попросив оказать ему очень важную услугу.
Ни он, ни я даже не подозревали, чем закончится для меня эта поездка, которая не предполагалась такой долгой. Отец говорил о нескольких месяцах, и это в самом крайнем случае. Но я-то знала, что он просто хочет избавиться от присутствия в доме опозоренной перед всей общиной дочери, хоть люди, свидетельствующие против меня, оказались лжецами. Это действительно так – моей вины в нашем с мужем разрыве не было. И пусть ждёт меня Джаханнам, то есть ад, если я незаслуженно выгораживаю себя и ввожу читателей в заблуждение!
Я радовалась семейному счастью сестры Зейн – её выдали не за старика, а. за тридцатилетнего мужчину, свободного от всяческих условностей и предрассудков. Но дикая в своей нелепости трагедия разлучила нас, и с Зейн я смогу встретиться лишь в лучшем мире, если будет на то воля Аллаха. Она так рано ушла, а я не смогла последовать за ней!
Зафер дал мне богатое приданое, которое должно было оставаться в моей собственности. Приданое у мусульман – не то, что у христианских народов. Это – деньги, украшения, любые другие вещи. Может быть и дом, если жених имеет их несколько. Приданое он дарит невесте перед свадьбой. Если жена не одна, то каждой из них полагается равное приданое, чтобы никого не обидеть.
Но у Зафера я была единственной. Мне исполнилось семнадцать, ему было пятьдесят пять. Примерно такая же разница в возрасте у меня получалась и со вторым мужем. Но найду ли я в себе силы рассказать вам о нём так же подробно, как о первом?.. Аллах милостив, Он укрепит меня и позволит сделать это, если Ему угодна моя откровенность…
Следует упомянуть ещё и о том, что Зафер не был нашим родственником, и это тоже способствовало заключению брака. Он считал, вступая из-за этого в горячие перепалки с муллами и шейхами, что инцест не способствует появлению здорового и сильного потомства. Зафер был выходцем из Алжира, и предки его возглавляли большое бедуинское племя.
Но к тому времени, когда готовилась, наша свадьба, семья мужа вела оседлый образ жизни. Он выучился, занял высокое общественное положение. Но его сестры, а особенно Захва, так и остались кочевницами, дикими и необузданными, не способными воспринимать цивилизованные правила поведения. И им в итоге удалось разрушить пашу семью.
По предписаниям, жена может развестись с не согласным на это мужем, только вернув ему приданое. Если инициатором выступает мужчина, приданое остаётся у его бывшей супруги. Из-за этого Захва повела дело так, чтобы я сама потребовала расторгнуть брак, что и получилось. Я не смогла более выносить отвратительную клевету, оскорбления своей чести, постоянные допросы Зафера и косые взгляды соседей, их перешёптывания за моей спиной! Мне было уже все равно, у кого останется моё приданое, тем более что семья отца не бедствовала. Но я и не собиралась жить на его иждивении долгое время. Как вы уже знаете, в Америке у меня оставалось много знакомых, приглашавших на работу то в один, то в другой медицинский центр. Особенно заинтересовались возможностью пригласить меня по контракту проживающие в Штатах мусульмане.
Их жёны и дочери, как я тоже вам говорила, невероятно щепетильно относятся к нравственным ограничениям, налагаемым нашей верой. Непосредственно перед тем, как отец попросил меня выполнить некое деликатное поручение, я окончательно урегулировала все вопросы относительно своей будущей работы в Калифорнии. Как оказалось, зря…
А перед свадьбой Зафер одарил меня от души. Он прямо-таки горстями высыпал к моим ногам золотые украшения с драгоценными камнями, как будто добытые в пещере Али-Бабы. Кстати, такие дары мужчина не обязан преподносить своей невесте, и размеры приданого нигде не установлены. Это – знак любви и уважения к той, кого он избрал для совместной жизни, для воспитания своих детей. Для того, чтобы, если будет на то воля Аллаха, совместно встретить старость.
Зафер часто повторял, что только я закрою ему глаза после кончины. И я же, как жена, омою его тело перед облачением в саван и погребением. О том, что я, такая юная, могу умереть раньше, он и мысли не допускал. Но нет, не смерть разлучила нас! Мы оба живы, слава Аллаху, но стараемся не встречаться и не приветствовать друг друга – так нам больно!
Мусульманская свадьба – очень простой обряд, в отличие от христианских. Не буду говорить о приверженцах индуизма, где подобным торжествам придаётся невероятно большое значение. Конечно, и у нас трапезы бывают обильными. Устраиваются всевозможные танцы, гонки на верблюдах и прочие увеселительные мероприятия. Но никто не осудит людей. если они. отмечали бракосочетание скромно. Не у всех хватает средств на шумные праздники, и потому каждый готовится к предстоящему событию, сообразуясь со своими возможностями.
Надо сказать, что моя первая свадьба – это была феерия, море света и радости по сравнению со второй. Тогда нам салютовали лишь залпы с американских авианосцев и разрывы падающих на Багдад бомб. Но, в отличие от первой свадьбы, я была полна любовью и состраданием, страхом навсегда потерять мужа, для которого наступили чёрные дни, и полной готовностью погибнуть за него. С 3афером всё обстояло иначе. Я не могла унять дрожь во всём теле при одной только мысли о том, что вскоре придётся оказаться в постели с этим важным господином, совсем чужим для меня.
Когда же закончился мой второй обряд никях, то есть бракосочетание, я подвесила к груди четырёхмесячного Рияда, схватила за руки Муина и Хейат, которые были всего немногим старше, побежала к. автомобилю. Он должен был через Иорданию вывезти моих крошек из этого ада. Я же, несмотря на то, что была кормящей, сама осталась с мужем. И была с ним до того времени, когда нас разлучили насильно…
Я все время забегаю вперёд, потому, что чувства переполняют меня, мешая мыслить здраво и холодно. Мне хочется рассказать так много! И, в то же время, словно чья-то рука стискивает моё горло. Вряд ли вы видели в своей жизни женщину, которой довелось быть единственной и третьей женой своих мужей. Но не зря говорят, что третья – и есть самая любимая.
Несмотря на то, что один мой брак закончился разводом, а второй – вдовством, я. не желала бы для себя никакой иной судьбы. Аллах справедлив и вездесущ, а потому ниспосылает своим рабам лишь те невзгоды, которые они не только могут выдержать, но впоследствии и благословить!..
Я вспоминаю сейчас, с каким интересом прикреплённый ко мне лямками Рияд смотрел карими глазёнками в гудящее от самолётов небо и ничуть не боялся, не плакал, только пускал пузыри. И я не знала, увижу ли я своих детей когда-нибудь или сгину под бомбами бесследно. Я не присутствовала при первом шаге Рияда, не слышала его первого слова. Он встретил меня уже четырёхлетиям и долго не верил, что я – действительно его мать.
Первая моя свадьба сопровождалась традиционными арабскими танцами, громоподобной стрельбой из ружей и винтовок, скачками на лошадях и верблюдах. А перед этим меня нарядили в «шальвар-камиз» – длинную рубаху с просторными шароварами алого цвета, с потрясающей золотой вышивкой. Ладони и ступни натёрли хной, В присутствии двух свидетелей над нашими головами прочитали молитвы, и я повторила их. После этого нас объявили супругами, и началась валима – свадебное торжество.
Семья отца и сам Зафер могли позволить себе многодневное гуляние, чтобы, как говорят в России, не ударить в грязь лицом. Гости тоже словно соревновались в щедрости и изобретательности, возмещая расходы хозяев всевозможными подношениями. Главный смысл валимы – обнародование того факта, что жених с невестой сочетались законным браком и призваны отныне к совместной жизни. Через несколько месяцев мы уехали в Америку.
Зафер непрерывно молил Аллаха о том, чтобы Он даровал нам сына, но беременность не наступала. Не помог даже совершённый им хадж в Мекку, куда он не смог меня взять из-за нездоровья. И с этого самого момента моя золовка Захва, а после и три другие сестры мужа, принялись за дело. Они сетовали на то, что, наверное, шайтан попутал Зафера и заставил его взять такую нечестивую жену. И если до свадьбы девушка имеет железное доказательство своей невинности, то после уничтожения девственности оправдаться бывает гораздо труднее.
В первую ночь все сестры, как охотничьи псы, сидели настороже у дверей нашей спальни, но их ожидало жестокое разочарование. Крови на белье оказалось более чем достаточно. Родственники вздохнули с облегчением, хоть и раньше не сомневались в моём целомудрии. Должно быть, в наше время кажется странным то, что этот грех считается самым тяжким, не идущим ни в какое сравнение с ложью, воровством и даже убийством.
Теперь, насколько мне известно, широко практикуется гименопластика. Правда, опытные мужчины умеют отличать лжедевственниц от по-настоящему невинных невест. И тогда честь считается поруганной вдвойне, потому что к блуду добавляется ещё и обман.
То обстоятельство, что чрево моё оставалось пустым, очень радовало золовок. Во-первых, они могли всё громче упрекать меня в бесплодии. Во-вторых, – не рождался их соперник, наследник Зафера, к которому переходило всё состояние. Я не отказывала мужу в близости, только боялась, что в его возрасте, да ещё для гипертоника, столь частые соития могут быть вредны.
Но Зафер будто обезумел. Он желал, возлежать со мной по нескольку раз в сутки. И ему приходилось потом совершать гусл – полное омовение перед молитвой, а это тоже требует сил и времени. Видимо, он считал, что чем чаще и дольше мы будем заниматься любовью, тем скорее наступит зачатие. Но до весны девяносто второго этого так и не произошло, и мужу ничего но оставалось делать, кроме как дать окончательное согласие на мое обучение в Гарварде.