Алексей Семенович или, как его звали приятели и заслужившие его уважения коллеги из районной полиции, Семеныч, натянул на тощие ноги старые спортивки и осторожно прокрался мимо дивана, на котором спала жена. Хищные ноздри раздувались в могучем, в пору мужику, храпе. В такт могучим звукам на голове качались желтые бигуди. «Везет, выходной, а тут ни свет, ни заря тащись на службу».
На кухне поверх сверкающей молочной белизной газовой плиты, недавно купленной по настоянию супруги в кредит, «красовалась» пошарпанная, приобретенная как-то по случаю двухкомфорочная электроплитка. Семеныч включил электрическую конфорку, выставил нагрев на шестерку. Досадливо покосился на дорогую покупку, ставшую на кухне лишним предметом мебели – газовая система третий день как пустовала и, похоже, что в ближайшем будущем газ так и не появится. Чугунная сковородка легла конфорку. Придется ждать: пока старая плита накалится, времени пройдет уйма. Сокрушенно вздохнув, пошарил в холодильнике и ахнул. Да что это творится? Нет бутылки! От чертова баба, знала же, что утром понадобиться опохмелиться!
Выпить Алексей Семенович любил и даже подводил под это философскую основу. Утверждал, что окружающая действительность мерзка и глядеть на нее нормальному человеку, тем более сотруднику полиции, трезвым взором совершенно невозможно. И что только принятые, но строго после работы или до – это принципиально, сто грамм дают ему силы жить в мире, где господствует несправедливость, задержки в присвоении заслуженных потом и кровью званий и живут разнообразные злодеи.
Спустя полчаса вышел из дома. На подъездной двери, посреди вздувшийся и облупившейся коричневой краски, которой когда-то покрасили дверь, белел бумажный лист с напечатанным ярко-алыми буквами объявлением. «Уважаемые жильцы! Просим до двадцать пятого апреля получить в ЖЭКе по адресу: ул. Ленина 25 продовольственные талоны на семью. Для получения талонов иметь с собой паспорт. Внимание! По распоряжению администрации города продажа продовольствия без талонов с двадцать восьмого апреля проводиться не будет!» «Так – Семеныч непроизвольно вздохнул, – дожились, снова талоны, как в конце 80-х». Разумом понимал, что в их положении это неизбежно, но сама мысль о талонах, которые ассоциировались у него с бедностью и безденежьем, претила. Еще раз внимательно перечитал объявление и покачал головой. «Надо не забыть позвонить клуше, когда проснется. Пусть сходит, получит талоны, где лежат паспорта она знает. А то останемся на бобах. С тем дурдомом, который сейчас в отделе, еще не известно, когда вернусь с работы». Алексей Семенович почти двадцать лет отдал службе в районной полиции, из них восемь участковым уполномоченным, так что о порядках в родном ведомстве знал все или почти все.
Стояло прекрасное весеннее утро, один из тех дней, когда хорошая погода установилась надолго. Огненный шар солнца невысоко поднялся над горизонтом, но уже жарило совсем не по-апрельски. Весело бежали по асфальту бурливые, коричневые, сверкающие ручейки. В тени многоэтажек, рядом с пробивающимися сквозь землю сочно-зелеными ростками, еще скрывались, потихоньку истекая водой, покрытые грязью и мусором сугробы. Сырой ветер без устали размахивал по-весеннему голыми ветвями деревьев, дышал терпким запахами сырых ветвей, перегнивших листьев и весны. Улицы пустынны, только кое-где торопятся озабоченные прохожие, да вдали промелькнул полицейский патруль с автоматами. До отдела идти всего минут двадцать, так что Семеныч не стал дожидаться автобуса. Тем более, что по нынешним временам отсутствия в продаже горючего, городские автобусы ходили по маршрутам гораздо реже и набитые людьми словно селедками в бочке. Удовольствие ниже среднего.
Через пять минут Семеныч неторопливо – время позволяло, свернул на малолюдную в утреннее время улицу Советскую, славную старинными купеческими домами. Мимо проплыл знаменитый дом Васильева. Ходили легенды что лицо сфинкса, украшающее стену над центральным входом, имело портретное сходство с лицом первого хозяина дома, но Семеныч не верил в легенды.
Навстречу попался мужик с помятым лицом – сразу видно с ночной смены, дымил сигареткой. От этого зрелища рот заполнился тягучей слюной и непреодолимо захотелось курить. Пошарил в карманах, пачка «Winston», словно на зло, пустая. Семеныч невольно оглянулся. Предвидя дефицит табака, он приобрел у знакомых торговцев стратегический запас курева. Он даже остановился, но потом решительно махнул рукой. Не возвращаться же домой из-за сигарет! Впереди, у перекрестка, стояла бледно-зеленая коробка киоска. С его хозяевами он был шапочно знаком – пересекался пару раз в гостях. К нему он и направился.
Неприятно поразил убогий, по сравнению с временами до Переноса, набор товаров: несколько разновидностей полулитровок газированной воды, печенье, конфеты, немного сигарет и все. Миловидная женщина с короткими прядями волос цвета созревшей пшеницы высунулась из узкого окошка.
– Здрасте, чем могу помочь? – осведомилась профессионально-приветливо.
Семеныч, наконец, вспомнил имя хозяйки. Белозубо улыбнулся:
– Здравствуйте, Танюша, Winston есть?
Печальные и умные глаза женщины несколько секунд озадаченно вглядывались в физиономию посетителя, потом лицо расцвело в дружелюбной улыбке. Вспомнила, где видела покупателя:
– Здравствуйте, Алексей! – повернулась к небогатому набору товаров, потом соболезнующее развела руками. – К сожалению, Winston кончился.
– А чего так, Танюша, полки совсем пустые?
Хозяйка ларька неопределенно пожала плечами:
– Оптовки порожние, везти совсем нечего и на базе выдают совсем по чуть-чуть.
– Да-а… такие дела. Жаль, буду искать, – Семеныч вздохнул.
– До свидания, – хозяйка исчезла внутри ларька.
Привык Семеныч к своим сигаретам, и переходить на другое курево не хотелось. Посмотрел на часы – время поджимало. «Ладно, глядишь, и найду где-нибудь по дороге».
Еще спустя час он сидел за рулем полицейской машины. За окном безмолвными серыми пятнами пролетали пятиэтажки, на обочинах стояли никому не нужные без масел и высокооктанового горючего импортные легковушки, пролетели колонны Дома Культуры – похожего, словно клон, на десятки собратьев в маленьких городках покинутого двадцать первого столетия.
Курить хотелось так, что скулы сводило. По дороге несколько раз останавливал знакомых полицейских из горотдела, благо, патрули встречались на каждом шагу, но, как назло, «Winston» ни у кого не оказалось. «Ладно, стрельну хоть что-нибудь на выезде из города, на пропускном пункте».
Пронзительно заскрипели тормоза, патрульная машина остановилась у сверкающих сталью ворот, в два человеческих роста, на выезде из города. Справа и слева змеился, скрываясь вдалеке, высокий земляной вал с рвом. Чуть в стороне от дороги стоял бетонный блокпост, высотой с двухэтажный дом; темнели провалы узких бойниц, с угрозой смотревших на степь. Открылась дверь, неторопливо вышли двое с автоматами на плече. Один, в привычной полицейской форме, хозяйской походкой подошел к машине и потребовал документы. Его Семеныч не знал, видимо, из новеньких. Второй, в армейском камуфляже, остановился немного поодаль, контролируя действия водителя.
Семеныч предъявил пропуск на выезд, физиономия полицейского поскучнела. Поинтересовался, не на участок ли он едет и, получив утвердительный ответ, повернулся к блокпосту. Махнул рукой кому-то невидимому, дескать, открывайте ворота.
Курить хотелось так, что Семеныч согласен был даже на самосад. Не успели полицейский отойти, как прокричал в открытую дверь:
– Такие дела, браток, куревом не богат, а то забыл дома?
Полицейский остановился, дернул уголком рта. Из кармана форменных штанов появилась пачка, в которой сиротливо лежали несколько мятых сигарет. Не «Winston». Но хоть что-то!
Сглотнув горькую слюну.
– Возьму парочку?
Тот все также безмолвно кивнул, спрятав пачку назад, направился в блокпост.
– Спасибо! – бросил Семеныч вслед.
В Малаховке и Новобуженке, ближайших деревнях участка, обстановка нормальная, насколько это возможно после Переноса в прошлое. Электричества нет, но его обещали в ближайшие дни подать. К Селинной, очередному пункту маршрута, поехал ближе к обеду, планируя там и перекусить у бабы Маши. На заднем сидении лежала сумка с продуктами – загодя купил, чтобы не сидеть на шее у старушки.
Погода менялась. Пол неба закрыли зловещие космы черных облаков, но солнце еще светило и в этом смешении света и наползающей тьмы было что-то зловещее.
С шоссе в деревню вел грунтовый съезд. Тянулись тоскливые, с остатками грязных сугробов, поля, деревья в крохотных рощицах бестолково размахивали на ветру потемневшими от весенней влаги ветками. Маленькая, дворов на тридцать, умирающая деревушка пряталась за вереницей небольших холмов, из-за этого мобильная связь там и до Переноса была неустойчивой.
Деревня возникла внезапно. Чернели старые и обширные сады на окраине, давным-давно заросшие бурьяном и неухоженные, но, достаточно живописные, чтобы своим картинным запустением освежать вымирающую деревню. Потянулись деревянные домишки: мертво застыли в брошенных избах окна в грязных подтеках, калитки распахнуты настежь; заборы покосились, почернели амбары и навесы. Чувствовалось, что давно они не видели хозяйской руки. Только в центре несколько обитаемых изб. Население деревни: в основном старики и старухи по вечерам собирались там, разговаривали – о жизни, о том, что уже прошло и, о том, что будет. Лишь летом деревня была полна жизни – возились с ребятишками, их привозили уехавшие в города дети.
Разбрызгивая уличную грязь машина проехала вдоль потемневшего от непогоды деревянного забора и остановилась, разбрызгав дорожную грязь, у покосившейся калитки. Дальше серела ветхая изба, ремонт ей не помешал бы еще лет десять тому назад. Жила там, а точнее доживала век в бедности и одиночестве старуха – баба Маша. Несмотря на все выпавшие на ее долю невзгоды, она была гостеприимна и рада любому. Участковый частенько заходил к словоохотливой старушке поболтать за жизнь и узнать немудреные деревенские новости.
Семеныч осмотрелся. Никого. «А где люди? Да что у них случилось?» – подумал с недоумением и тревогой. Жизнь в глухой деревне скупа на события, поэтому деревенские не могли не заинтересоваться появлением посторонней машины. Неожиданно, здоровенный, откормленный ворон, черный, как безлунная ночь, взвился в небо, поджав ноги, закружил над двором, словно над падалью. Полицейский вылез из машины, хлопнула дверь, неуклюже забросил на плечо непривычный груз: автомат. Хриплое карканье и больше ни единого звука, только ветер зловеще шуршал ветками деревьев. От мрачной картины стало как-то не по себе.
Калитка была не заперта. Толкнул, шагнул внутрь и замер.
В паре шагов от приоткрытой двери избы, в наполовину впитавшейся в землю алой луже лежал исклеванный воронами труп полугодовалой дворняжки. Страшной силы удар почти напополам перерубил хребет несчастного любимчика бабы Маши, бесстыдно обнажив снежную белизну ребер и красноту мышц. На краю лужи впечатался в землю отпечаток обуви, алый след вел к двери. Изба всматривалась в мир черными окнами-провалами.
Холодок страха мягкими заячьими лапками пробежался вдоль спины.
Кто убил пса? Какие-то отморозки или может сбежавший зэк отметился? Или… кто? Мысли с бешеной скоростью сменяли друг дружку.
И что с бабой Машей?
Ноги стали ватными, словно к ним привесили пудовые гири.
Автомат, словно живой, слетел с плеча. Полицейский судорожно сглотнул и огляделся.
Густые кусты у забора подозрительно зашуршали. И оттуда словно кто-то посмотрел в спину голодным взглядом.
Резко повернулся. Несколько секунд всматривался, затаив дыхание.
Никого… Показалось. Воздух судорожно вышел из груди.
Почудилось, что за дверью поджидает что-то жуткое. Семеныч судорожно сглотнул горькую слюну. Трусом он не был– в Афгане, да и на службе повидал многое, но резкий переход от спокойной жизни к чертовщине мог вывести из себя кого угодно.
Ветер хлестанул с размаху, дверь пронзительно заскрипела несмазанными петлями, распахнулась настежь. Внутри избы все терялось в зыбкой тьме.
Семеныч вздрогнул и с силой обхватил цевье автомата. Это помогло собраться с силами, глаза превратились в узкие щелочки, в которых пылали страх и решимость.
Он наклонился и внимательно осмотрел труп несчастного кабыздоха. В раскрытой пасти сверкали клыки, словно тот до конца исполнял долг защитника. Потом Семеныча заинтересовал след в кровавой луже: с широким носком, какие не встречаются у современной обуви. «Аборигены отметились?» – мысль опалила.
