Для тебя эти горы
Но меня тянет в сторону Grace Cathedral. Я вижу этот прекрасный собор издалека, и меня поглощают необъяснимый восторг и абсолютное наслаждение городом. Я буквально плыву по Калифорнии-стрит, и каким-то магическим образом из всех десяти тысяч песен в плеере включается Red House Painters – «Grace Cathedral Park». Я принял это за знак, который послала мне путеводная звезда, напичканная музыкой, нашпигованная альбомами и синглами, расставленными по ассоциативному порядку. Неведомо как она отправила мне столь желанный сигнал. Я, как и все, кого восхищает мистика, преувеличиваю значение совпадений. We walked down the hill, I feel the coming on of the fading sun. And I know for sure that you'll never be the one. It's the forbidden moment that we live that fires our sad escape and holds passion more than words can say27. Музыка Red House Painters идеально вписывается в контур города, песни Козелека выросли на улицах Сан-Франциско, их можно использовать как навигатор, если не загрузится карта. Марк Козелек правильно сделал, что уехал из Атланты в СФ. Для меня этот город – прежде всего Red House Painters и Sun Kil Moon, даже не Grateful Dead. Какой бы ни была меланхоличной «Katy song», тяжеловесной «Strawberry Hill», депрессивной «Medicine bottle», под их воздействием я влюблялся в Сан-Франциско, как обескураженный юноша, гарцующий перед возлюбленной на голове и роняющий мозги на тротуар.
Кафедральный собор Грейс гордо возвышается над районом Nob hill. Он хотя бы на уровне колоколов, приводимых в действие карильоном, осознаёт, насколько красив. Собору достаточно подслушать за прохожими. За их восторженными вздохами. Если это туристы. Да и местные, я видел, обожают его. Меня стали обижать сравнения Грейс с Собором Парижской Богоматери. Хотя сходства очевидны. Роза собора Грейс притягивает, как магнит, выделяясь среди плоских небоскрёбов. Можно вообразить, что сейчас ты наткнёшься на остров Сите, и откуда не возьмись потечёт Сена, а потом обратно закатается в асфальт. На самом деле у Грейс несколько больше связей с Шартрским собором из-за лабиринта медитаций. Внимательные туристы заметят, что бронзовые двери собора, «Врата Рая», очень похожи на ворота баптистерия Сан-Джованни во Флоренции – между сводами и фресками здесь гуляет Лоренцо Гилберти. Уголок старой Европы в центре нового света – одного из элитных районов Сан-Франциско. По соседству с собором – дорогие отели, центр масонов. В нескольких кварталах – Чайнатаун.
Сижу на скамейке в парке, спиной к собору. Прямо напротив меня – рыдающая пожилая женщина с собакой. Мелкая псина забежала за скамейку и запуталась в поводке. Женщина не обращает внимания ни на что, она всхлипывает и истерично орёт в мобильный телефон. Я ничего не могу разобрать из её слов, в которых больше слюней и соплей, чем иных членораздельных звуков. Поодаль от меня остановился мужик в привычном для этого города образе бродяги-мудреца, расчехлил банджо и заиграл жизнерадостные песни. Появляются чернокожие дети вместе с няней. Они как угорелые пробегают между скамеек, бросаются на асфальт перед входом в собор, валяются, катаются и ползают как змеи. Няня не отстаёт от них: поворачивается к ним задом и делает вид, будто она курица и высиживает яйца.
Вечером у нас встреча возле музыкального колледжа. Парни собирались выпить пива в соседнем пабе. Самое время, когда там собираются фанаты «Сан-Франциско Джайентс». Колледж и паб располагались за Мишн-стрит, в двух кварталах от здания San Francisco Chronicle. Здесь Натома-стрит выглядит неприветливо, она похожа на дурно пахнущую подворотню. Нужно было пройти мимо заброшенных машин, ржавчины и мусора, мимо подозрительных типов и бродяг на великах, предлагающих траву. У паба Tempest нас поджидали индус Джасим и месиканец Мигель. Несмотря на всего лишь четыре часа пополудни в будний день, паб был забит битком. Мы еле нашли свободное место в закутке. Пиво и вискарь текли по трубам, всё вокруг гремело. Барную стойку захватили в плен, растянувшись вдоль неё, толстые и тонкие мужики. В пабе действовала акция: пинта пива и стопка виски за пять баксов. За 15 долларов можно было неплохо накидаться в течение часа. Мы надрывали глотки и выкручивали уши, чтобы друг друга расслышать. Все вокруг мирно болтали и ржали, но слишком громко. Официанты бегали между рядами со скоростью электропоезда. Пиво с вискарём по акции можно было взять только у барной стойки. И слава богу, потому за стойкой металась от клиента к клиенту горячая латиноамериканка. У неё была зловещая татуировка на плече и куча пирсинга на лице, большая упругая грудь, через топик проглядывали острые соски. Она явно знала себе цену. Но ей пришлось выработать вызывающе жестокий взгляд агрессивного зверя и отсекать им непрошенных гостей, потому что её все хотели.
В Москве меня соблазняла мысль о мексиканках, колумбийках или пуэрториканках, которые представлялись убийственно сексуальными. Казалось, что они все безапелляционно красивы, рождаются в горячих источниках великих страстей, что их лепят из амариллисов, золота и мёда, что получаются они, если запустить аморфофаллус в петунии. На деле всё оказалось не так. Я встречал латиноамериканских девушек почти на каждом шагу и был страшно разочарован. Попадались неухоженные, с толстыми губищами, раздутыми ноздрями и вмятинами на лбу. Гораздо более привлекательными оказались японки. Они утончённые, стройные и одеты со вкусом. Я смотрел на них как на ходячие статуи из музея Востока и восхищался, но на расстоянии.
Латиноамериканская девочка за барной стойкой в пабе Tempest – словно вымирающий вид бережно охраняемых существ, занесённый в Красную книгу, редкий экземпляр высочайшего качества, заносчивый луч сексуальности в царстве бесформенной уродливости. Я смотрел только в её сторону – упорно искал красотку среди толпы подвыпивших реднеков, хипстеров и чернокожих, облепивших стойку бара. Джасим, Нарек и Мигель подначивали меня, но сразу предупредили, что номер не прокатит. Кто-то из знакомых пытался её склеить – безуспешно. Парни по большей части обсуждали свои студенческие дела, поэтому я мог планомерно напиваться и следить за моей латиноамериканкой. Наконец, я решился. Подошёл к барной стойке и занял место так, чтобы пиво точно налила мне она – а не её коллега. Девица холодно приняла мой заказ и, пока наполняла кружку, явно чувствовала, что я её пожираю и раздеваю глазами. Я потерял все слова. Она была непреклонна. Ни единой искры, ни одного намека, она совсем не заинтересована в том, чтобы знакомиться на работе. Она выработала иммунитет и потому блокировала все попытки флирта, в то время как остальные продолжали сверлить её своими похотливыми зрачками. Потому что в этом городе не так много красивых женщин. Эта девчонка была одной из лучших. Я так и ушёл ни с чем.
С Нареком мы вышли из бара, пошатываясь. Велосипед, свисающий в пивнухе с потолка, троился в глазах, казалось, что он рухнет, и какой-нибудь толстяк стащит его и покатит в город праздновать очередную победу «Джайентс». Нас несло по вечернему Сан-Франциско потоками грязи, которая в это время вываливалась на улицы города. Даунтаун СФ в тёмное время превращался в гетто, Маркет-стрит и прилежащие к ней улицы облюбовали бомжи, барыги и прочий сброд. Когда мы проходили мимо, встречая шайку за шайкой, появлялось чувство, что тебе прямо сейчас воткнут бабочку в ребро или приставят пушку ко лбу. Но нет, эти ребята даже не смотрели на нас. У них были свои неотложные дела. Их не интересовали ни наши доллары, ни наши телефоны, ни другая плохо лежащая в кармане дрянь, которую можно было бы украсть. Отличный урок по уничтожению стереотипов. В то же время это стоит назвать банальным везением: возможно, мы просто не попадали в кварталы, где таких, как мы, случайных прохожих, грабят без всяких церемоний.
Домой мы решили ехать на автобусе и не платить за проезд. Эту штуку предложил Нарек, утверждая, что не раз так делал. Мы вошли в средние двери и уселись на свободные места. Водитель автобуса смотрел прямо на нас и повторял, громче и громче: tickets28! На нас таращились как на врагов, потому что автобус с места не двигался. Наконец, я не выдержал, нарыл мелочь и пошёл к водителю. Нарек сокрушался: не надо было этого делать, пошли они все в жопу. После нескольких кружек пива и стопок виски Нарек стал буйным. Я дремал, а Нарек покрывал матом всё, что можно было обматерить: «Ёбаные автобусы! Сраное дерьмо, а не страна! Ебучие Штаты! Ебучая Рашка! Музыка везде говно! Пидорасы! Никчёмные уёбки! Убожество! Днище! Дерьмо!» А потом он резко заглох и не произнёс ни звука – до конца уходящего дня.
IV
Мы жили на обочине русского района Сан-Франциско, хотя я не сразу это заметил. Следующий день мы посвятили прогулкам по здешним местам. Почти на каждом шагу встречался русский язык: аптека, гастроном, кафе Cinderella, где подавали borsch, pirozhki, blinchiki, pelmeni, kharcho и vareniki. В десяти минутах ходьбы от Шестой авеню, на бульваре Гири, находится Собор иконы Божьей матери «Всех скорбящих радость» (или Holy Virgin Cathedral) – крупнейший храм русского зарубежья. Его оливково-золотые купола невозможно не заметить, они величественны и при этом скромны. У прихожан тут всегда что-нибудь происходит: дни русской словесности, праздники славянской культуры, недели деревенской еды. Я с грустью смотрю на собор. В нём отражается Россия со всеми воспоминаниями. Незыблемое Лето Господне. Можно представить, что чувствовали в далёком 1812 году русские поселенцы Форта-Росс.
Русские отхватили лакомый кусок, облюбовали самый приятный район Сан-Франциско. До побережья Тихого океана – рукой подать, рядом – огромнейший парк «Золотые ворота» и недалеко – Хайт-Эшбери. Haight Ashbury – Little Russia – Ocean Beach. Я открываю Сан-Франциско с разных сторон. Здесь город – сплошной музей кайфа под открытым калифорнийским небом. Тут не встретишь небоскрёбы и суету Даунтауна. Одноэтажные или двухэтажные, разноцветные, игрушечные домики Painted Ladies29. Абсолютная, безмятежная тишина.
Всё, что вы думали о Сан-Франциско, как логове детей цветов, сохранилось в Хайт-Эшбери. Повернув с Шестой авеню на восток, можно забрести в этот взрывоопасный район помешанных эксгибиционистов, престарелых хиппи и уличных актёров театра сатиров и нимф под руководством леворукого Антонена Арто с фендером стратокастером. Цветные разукрашенные витрины магазинов марихуаны, пластинок и гитар, галереи свободной любви, бродяги с гитарами и косяками травы, свободолюбивые дети, подростки и старики, их время повисло над районом, как ноги резиновой куклы из окон одного из домов на Хайт-стрит. Музыка, музыка, грязный секс на траве в парке Буэна Виста, мир и дурман, антивоенная бочка мёда, взрыв добра в автобусе с дерьмом, Джими Хендрикс на ягодице Земли, белый кролик на стене ярости, розовый енот с длинными волосами, явление Будды и Диониса на углу Хайт и Бейкер-стрит, бургеры с кислотой, бензедриновые анархисты, поваренные книги, инструкции по технологиям подрыва мироустройства, многотомные камасутры, эквилибристика, тахикардия, контроверза, вакханалия, электротермические танцы, эрегированные деревья, обнажённые квартиры, самовзрывающиеся книги, опознавательные знаки героев поколения шестидесятых, забрызгавших спермой каждый миллиметр тротуара. Прогулка по Хайт-Эшбери – прыжок в прошлое, где можно застать молодость Jefferson Airplane и демонстрации протестующих против войны во Вьетнаме. Мы зависли с Нареком в магазине пластинок и чуть не разнесли его в хлам, потому что хотелось забрать оттуда всё. В парке Буэна Виста Нарек выкупил косяк у бродяги с заплывшим лицом и седыми висками. Забулдыга попросил нас подождать. Через минуту вернулся и предложил взять кислоту у другого старика. Даже не купить! Можно забрать! Задаром! Просто так! Ему понравилась шевелюра Нарека! Как у Джимми! Мы отказались. Я сказал, что найду его позже.
Там, где заканчивается Хайт-стрит и начинается Голден Гейт парк – можно лицезреть огромную зелёную поляну с клумбами людей. Нарек потерялся, сказал, что пошёл искать знакомого раздолбая с первоклассной травой. Я перекинулся парой слов со студентами, передававшими косяк по кругу. Они сюда приходят каждый день. Заценили мой русский акцент. Обещали показать музей Grateful Dead. Сходить в Пресидио парк. Устроить оргию у Тихого океана. Появился Нарек, и мы пошли через весь Голден Гейт парк к Пацифику. Я обалдел от этой зелени, аккуратных газонов, спортивных площадок, гладких дорог, сладко пахнущей секвойи. Мне захотелось завести здесь семью, заделать детей и водить их в парк дышать свежим воздухом и играть в футбол. Лавировать между велосипедистами. Тысячи их. На баскетбольной площадке танцуют хип-хоп чернокожие. Обычный день гедонистов из Сан-Франциско.
Но вот океан. Тихий, бескрайний, холодный. Могущественный. Здесь лучше остановить все слова. Что может чувствовать человек, который только что познакомился с Pacific Ocean? Который только что чуть не провалился в песке. Которого чуть не смыло водой. Который забрался на скалы и откупорил бутылку виски. И так бы сидел он здесь, не переставая глядеть на океан, наблюдая за тем, как вода медленно ласкает берег, как в шуме набегающих волн открывается божественная мудрость, и нужно быть океаном, чтобы её постичь. Здесь нужно остановить все слова и мысли, воспоминания, мнения, суждения, сентенции, теории, принципы, регламенты, постулаты, замечания, утверждения, сомнения, требования, голосования, позиции, реплики, ремарки, пометки, исправления, письма, звонки, беседы, коммуникации, прикосновения, объятия, соития, прибытия, отъезды, свадьбы, похороны, разводы, молитвы, соревнования, состояния и прочие многозначные и не значащие ничего вещи. Одно сплошное созерцание, растворение, проникновение в небытие, которое поглощает все синонимы и антонимы. Для тебя, для тебя этот солнечный свет. Для тебя эти горы, небеса и рассвет. Для тебя, для тебя, этот солнечный свет. Ты прости меня, Боже, я-то знаю ответ. Я думаю, Михей присмотрел тут себе местечко. И поёт про Джуманджи всем слетающимся сюда бродягам потустороннего мира. Болтаясь между нами, трогая нас, но мы этого не чувствуем. Мы чувствуем, как океан швыряет волны этому городу в лицо. Нам в лицо. Мы подставляем его под удар. Позволяем океану разбить его в кровь, в месиво человеческих заблуждений и страстей, которые необходимо смыть. И пока солнце со скоростью червяка падает за горизонт, у нас есть шанс прожить лучшее мгновение дня. Нам было необязательно хлестать виски, чтобы напиться и уйти отсюда пьяными. Для кого-то это всё обыденное дело. Частные дома стоят прямо через дорогу от пляжа. Кому-то повезло приходить сюда каждый день. Но мы не будем стучаться в их двери и спрашивать, осталось ли что-то в них от первоначального восторга и удивления. Мне просто дико хочется понять самому, что это значит – жить всю жизнь – или хотя бы малую её часть – на берегу Тихого океана. Станет ли это для меня привычной картиной мира. Или я по-прежнему буду заниматься мистицизмом. Как сейчас. You realize the sun doesn't go down. It’s just an illusion caused by the world spinning round30. Kiss Pacific Ocean with your flaming lips31.
На обратном пути мы внезапно наткнулись на синагогу. Добрый бородатый раввин Лёва пригласил нас зайти внутрь, но мы отказались, потому что еле стояли на ногах. Мы сказали, что придём в следующий раз.
V
Теперь я знаю этот город достаточно хорошо и не заблужусь ни при каких обстоятельствах. Таких городов у меня четыре. Москву мы исходили вдоль и поперёк. Все улицы и переулки центра мы помечали на карте, не глядя в неё. Карта памяти Москвы прогружается в голове даже с бодуна. Вот здесь, через Яковоапостольский переулок, мы выходили на Лялин и проулками, по Барашевскому, доходили до Покровки, минуя церковь Введения Пресвятой Богородицы во храм. В районе разъединения бульваров можно было выбрать, куда идти. Если налево, то Покровский бульвар приведёт тебя в конечном счёте к Котельнической набережной, а там, если будет желание, можно перейти Большой Устьинский мост и последовать по Раушской набережной вдоль Москвы-реки. Если направо, то Чистопрудный бульвар выведет тебя к Мясницкой, предложит пересечь Тургеневскую площадь и завернуть на проспект Академика Сахарова, либо продолжить путь по Сретенскому бульвару, Рождественскому, Петровскому, Страстному и далее по бульварному кольцу. Если прямо, то можно вместе с Покровкой перетечь в Маросейку, там, где вливаются друг в друга Старосадский и Армянский переулки, и выйти к станции метро «Китай-Город». И потеряться среди быстробегущей толпы и быстролетящих машин, обдумывая, повернуть ли направо, к улице Мясницкой, либо налево – к Ильинским воротам, «Китайскому лётчику Джао Да» и Варварке. Либо спуститься к подземке и пойти прямо на Ильинку. Сейчас я бы выбрал второй вариант, но повернул бы налево ещё на Спасоглинищевском переулке, который провёл бы меня мимо Московской хоральной синагоги к улице Солянке, но тогда я взял и повернул бы в сторону Славянской площади, а там самое время броситься на Варварку, пройти мимо Зарядья, взглянуть, как разбивают парк на месте, где царапало небо и портило вид здание ГЦКЗ Россия, и пройтись по Большому Москворецкому мосту, либо вернуться к Гостиному двору и, виляя между проулками, выйти к Никольской улице, которая в 2014 году засияла и заблестела: я успел застать её расширенной, отреставрированной и пешеходной. Мало кто знает, насколько тихой и приятной может быть Москва в центре. Мы очень многое узнали о ней, о её полифонии, разноцветных платьях и других секретах.
Было время, когда Санкт-Петербург мистически воздействовал на юношей и девушек, начитавшихся Достоевского и наслушавшихся русского рока. Мода на грязные парадные Питера нулевых, набережные Невы, на поребрики вместо бордюров, на хабарики, которые шипят под каблуком. Мы все слишком рано прочитали «Преступление или наказание» и представляли себя Раскольниковым, шляющимся по Гороховой улице и теряющимся на Сенной площади. Гоголя мы прочитали ещё раньше, поэтому некоторые воображали себя Пискарёвым, пропавшим в толпе на Невском проспекте. У каждого, в сущности, был свой Петербург, и очень часто книжный. Петербург Белого, Петербург Мережковского, Петербург Аствацатурова, Петербург Стогова. Питер был музыкальным. Нас тянуло на Рубинштейна 13, на Ротонду, на так называемую улицу Джона Леннона во дворе на улице Пушкинской. Мы помним, как школьниками нас водили по Литейному, и мы ловили портреты Виктора Цоя на жёлтых стенах. Как ходили теми же дорогами, по которым в течение известных четырнадцати дней бродил Родион Романович. Застревали на Кокушкином мосту. Сворачивали с Вознесенского проспекта на набережную Фонтанки. Поднимались на чердак дома номер пять в Столярном переулке. Видели маляров в парадной, спускающихся впереди нас. Это всё приводило в восторг. Но таким Петербург оставался в юношестве, а затем приобретал новые черты. И мы скорее походили на героев фильма «Прогулка», за один день повидавших всевозможные улицы и дома центрального Петербурга. Традиция – каждый год приезжать в Питер хотя бы один раз. Чаще всего это были шумные компании. Концерты. Пьянство на Фонтанке. Мне нравилось играть в петербуржца. Я выходил из рассыпающегося дома на Обводном канале, сворачивал на Черняховского, чтобы не пропасть без вести на переполненном Лиговском, убегал на Разъезжую, брал правее на Марата, а затем дворами добирался до Рубинштейна, там уже пахло близостью Фонтанки, набережной, на которой всегда хотелось жить. Фонтанка постоянно вела меня к Инженерной или Итальянской, там можно было выбрать любой из близлежащих скверов и передохнуть, выпить холодного сидра, потрепаться с Максимом или Ксенией. Или с ними обоими. Можно было дойти до Михайловского сквера, что интереснее, или Михайловского сада, что лучше. Последний выводил нас к Мойке и каналу Грибоедова, и тут мы ломали голову, куда идти, потому что вариантов продолжения прогулки возникало множество. Но лично меня тянуло к Дворцовой набережной. Я любил глядеть на Ростральные колонны, и пусть лучше Биржевая площадь остаётся по ту сторону Невы. А потом всё повторялось снова: Казанский собор хостел «Друзья» Зингер Бар Ливерпуль Чёрная речка улица Седова и её беспросветная канава и ряды алкашей – позавчера я окончательно сорвался в поганую полусмерть на углу Лиговского и набережной Обводного канала в отделении для буйных проснувшись cimex lectularius32
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Примечания
1
Угощайся – англ.
2
из песни RPA & United Nations of Sound – «America»: Америка, Америка, я ищу тебя повсюду. Та же боль, та же радость, тот же звук – англ.
3
Долбаная сумасшедшая русская, что ты тут делаешь? – англ.
4
Ночной кошмар продолжается – англ.
5
У нас много общего – исп.
6
На эспланаде – англ.
7
я – свинья – фр.
8
Этот свет никогда не погаснет – англ.
9
Это большое дело, парни – англ.
10
Открой свой разум – англ.
11
Как поживаешь, парень? – англ.
12
Бог любит тебя, Армения – арм.
13
Наша осень любви – арм.
14
Спокойной ночи – арм.
15
Что ты любишь больше всего во Франции? – франц.
16
Маяк – англ.
17
Мужик, ты безумный! Это было охренительно! Ты безумный больной парень! Круто играть с тобой! – англ.
18
Самое красивое место в Беркли – англ.
19
Фантастика, мужик! Смотри на небо, мужик! Вдыхай! – англ.
20
Дорогие соседи, простите за шум. Наш дорогой друг завтра уезжает в Европу. Пожалуйста, пишите на этот номер, если слишком громко. В любое время. Извините за беспокойство – англ.
21
Я принадлежу тебе – англ.
22
У вас, русских, есть ОГОНЬ в душе – англ.
23
слова из песни Nat King Cole – «A blossom fell»: Цветок упал, и вскоре я увидел, как ты целуешь кого-то другого под луной. Я думал, ты любишь меня. Ты говорила, что любишь меня. Мы вместе хотели мечтать. Мечта закончилась, любовь умерла. Ночью цветок упал и коснулся двух лживых губ. – англ.
24
Я очень люблю «Пустоши», вы смотрели? – Да, великий фильм! – англ.
25
слова из песни The Smashing Pumpkins – «Behold! The night mare»: Я не могу и дальше выкапывать розы из твоей могилы, чтобы задержаться за пределами запредельного, где плачут ивы и спят водовороты. Ты найдёшь меня там, где грубый прилив отражает небо. А кошмар продолжается! Кошмар продолжается! Чёрным декабрьским псалмом кошмар продолжается! – англ.
26
Не бойтесь, ребята, следуйте за мной – англ.
27
слова из песни Red House Painters – «Grace Cathedral Park»: Мы спустились с холма, я чувствую приближение заходящего солнца. И я точно знаю, что ты никогда не станешь той самой. Этот запретный миг, в котором мы живём, запускает наш печальный побег и хранит страсть сильнее, чем можно выразить словами – англ.
28
Билеты! – англ.
29
Разукрашенные леди – англ.
30
слова из песни The Flaming Lips – «Do You Realize?»: Представь, что солнце не заходит. Это просто иллюзия, вызванная вращением мира – англ.
31
Целуй Тихий океан своими пылающими губами – англ.
32
постельными клопами – лат.
Вы ознакомились с фрагментом книги.
Для бесплатного чтения открыта только часть текста.
Приобретайте полный текст книги у нашего партнера:
Полная версия книги