Профессиональный инстинкт
Дунька. Ха! Сыновья-то сыновья, да полные неудачники. Папаша мой – свихнулся на ненависти к советской власти. Коммуняки, как выясняется, всю жизнь его погубили, вот он до сих пор только об этом и думает… А Максим, дяденька мой родимый, как был законченным раздолбаем в шестнадцать мальчишеских лет, так им и навсегда остался…
Неволин. А ты?
Дунька. А я… Я… Отрезанный ломоть. Но ломоть очень даже ничего себе… Вот сижу и жду своего тевтонского рыцаря, который вернется из дальних стран и заберет меня с собой…
Неволин (делая вид, что намек не понял). Так отец твой живет теперь с новой женой…
Дунька. Живет. А мать моя родная оказалась на Украине и ни с ним, ни со мной видеться особо не желает, у нее там своя семья имеется… Говорю тебе – распад. Куда ни ткни – тлен… Ладно, ну их, надоели! Ты лучше про себя расскажи? Что ты теперь делать будешь? Ты же теперь у нас свободный человек – богатый вдовец.
Неволин. Вдовец… Дурацкое слово
Дунька. Так она, твоя жена, все-таки пьяная была, когда разбилась на машине?
Неволин. Да какая теперь разница? Не все ли равно…
Дунька. И все-таки?
Неволин. Ну, пьяная…
Дунька. И не одна…
Неволин. И не одна. Все – допрос закончен?.. Кстати, почему ты решила, что я теперь богатый? Откуда такие сведения?
Дунька. Так ты теперь после смерти жены единственный владелец квартиры на Фрунзенской набережной… А это сумма!
Неволин. Но почему ты решила, что я буду ее продавать?
Дунька. Ну сдавать можно, тоже вариант… Жить-то ты будешь в Германии. И возьмешь меня туда с собой… (Дунька вдруг жалостливо и дурашливо затягивает песню). «Миленький ты мой, возьми меня с собой… Там, в краю далеком, буду тебе женой…»
Они смотрят друг на друга. Неволин несколько растерян Дунькиной откровенностью. Она смотрит на него спокойно, без всякого стеснения.
Тут появляется Клава – местная сторожиха. Платок надвинут на глаза, понять, какого она возраста, трудно.
Клава. Здравствуйте, кого не видела… Погоди, это ты что ли, Неволин?
Неволин. Я, Клава, я.
Клава. Сколько же лет я тебя не видела?
Неволин. Много.
Клава. А ты ничего, почти не изменился… Макса-то, твоего дружка, вон как разнесло – чистый боров. А чего ему – жрет да пьет, да горя никакого не знает. Ему хоть кол на голове теши – все одно. А ты, видать, переживаешь, душаутебя есть…
Дунька. Зато хорошенький какой, да, Клава? Прямо хоть в мужья бери…
Клава. А ты уже присосалась, бесстыжая!
Дунька. Ничего себе рекомендация!
Клава. А то мы тебя не знаем! Сызмальства такая была.
Дунька (уже чуть зло). Значит, жизнь научила.
Клава. Жизнь она всех учит, только каждый от нее свое берет… А в тебе добра отродясь не было… Мне Вера Александровна нужна, поговорить надо, где она?
Дунька. На кухне, кажется…
Клава уходит.
Неволин. Знаешь, как ее тут звали? «Глас народа»! Потому что правду-матку резала в глаза кому угодно.
Дунька. Да знаю я!.. Вот только еще если бы она знала, где правда, а где матка!
Неволин. И все-таки она никого тут не боялась.
Дунька. Давно это было. Времена теперь совсем другие изменились, ее уже никто не боится. Режь свою матку сколько угодно, никто даже не обернется…
Кухня. Среди разора у окна сидит растерянная Вера Александровна. Входит Клава.
Вера Александровна. Это вы, Клава… Попрощаться пришли?
Клава. Чего уж так сразу. Прощаются с покойниками, а мы с вами еще живые.
Вера Александровна. Живые, говорите…
Клава. А то нет! Вы вон какая дама… представительная!
Вера Александровна (с невольной улыбкой). Представляю себе.
Клава. А чего вы убиваетесь-то так? Ну, дачу отняли, так вам что – жить негде?
Вера Александровна (про себя). Не с кем…
Клава (не расслышав ее). Так люди всю жизнь без дач живут. И ничего, не убиваются… Я же вам говорила тогда: приватизировать надо, тогда все приватизировали…
Вера Александровна. Не разрешили нам, не дали…
Клава. Значит плохо просили, по начальству не ходили… Надеялись, что вас не тронут… А сейчас народ лютый пошел, старые заслуги не в счет. Конечно, Николай Николаевич тут все построил, землю под поселок выбивал, только сейчас об этом никто не вспомнит. Народ стал другой… А что на вас так насели – съезжайте и все тут! – значит, кто-то на вашу дачу глаз положил, кому-то ее отписали…
Вера Александровна (беспомощно). Отписали?..
Клава. Вот именно. Я имею в виду – уже отдали. Тут теперь так просто ничего не делают. Да, нынче так – ты еще живой, а из-под тебя уже тащат. А ты не моргай – все равно не пожалеют… А вы бы с Инкой Завидоновой поговорили, она же теперь в конторе работает.
Вера Александровна. А кто это? Я не помню… Хотя, погодите, это девочка тут жила… Или я что-то путаю? Мне кажется, Максим ее знает…
Клава. Еще бы ему Инку не знать! Она же за ним бегала как собачка!
Вера Александровна. Что вы говорите!
Клава. Что было, то и говорю! Инка она же местная, у нее мать бухгалтером была… Она в Максима вашего влюблена была – страсть. А он что…
Вера Александровна. Что?
Клава. А то… Если приедет сюда один – то, глядишь, приласкает от нечего делать, побалуется… А если приезжал с друзьями да с девками городскими, то на нее и не глядел, вроде как брезговал перед своими-то… Так Инка так из-за этого переживала, что однажды в петлю полезла, едва спасли… Ее, кстати, знаете кто из петли вынул? Неволин!
Вера Александровна. Игорь?
Клава. Он. Увидел, как она висит, веревку перерезал, людей позвал, врача вызвали… Если бы не он…
Вера Александровна. Какой ужас! А я ничего не знала…
Клава. А чего вам было знать? У вас тогда другая жизнь была, своя… Вы за границей, отдыхаете, а Максим тут колобродит… Вы тогда за границу часто ездили, а Максим тут без вас совсем распустился…
Вера Александровна. Вы хотите сказать, что сегодня это все – расплата? За то, что когда был жив Коля, я слишком хорошо жила? Что пришла пора заплатить?
Клава. А кто ж его знает? Тут каждый сам решает – расплата или божья воля…
Пауза.
Клава. Вера Александровна, да не убивайтесь вы так? На то она и божья воля, чтобы принимать со смирением и жить дальше?
Вера Александровна. Как? Зачем?
Клава. А там видно будет, жизнь подскажет, бог научит… А ведь я к вам по делу… Вы памятник Николаю Николаевичу ведь с собой в город не повезете?
Вера Александровна. Памятник? Какой памятник?
Клава. Ну, статую эту… Белую такую…
Вера Александровна. Ах, бюст! Вы о нем говорите… Не знаю, не решили еще, что с ним делать…
Клава. Да на кой он вам? Что я не знаю, что вы его не знаете, куда теперь девать?
Вера Александровна (выпрямляется). Клава! Давайте договоримся, что это не ваше дело. И не надо мне указывать!
Клава (спокойно). Ну, смотрите, решайте… Я тогда попозже зайду.
Клава уходит. Вера Александровна какое-то время сидит, опустив голову, потом вдруг бросается к стенному шкафу, пытается открыть, но у нее ничего не получается. Появляется Виктор.
Виктор. Я забил дверь. Гвоздями.
Вера Александровна. А зачем? Зачем ты это сделал? Чего ты хочешь этим добиться? Хочешь сделать вид, что его нет?
Виктор. Я хочу уехать отсюда. Сегодня. Нам тут нечего делать. А ты думаешь только об… этом (Колотит кулаком по двери шкафа). Что я тебя не знаю? Если его не спрятать от тебя, ты будешь думать только о том, что с ним делать. Всех заставишь думать только об этом! Как будто у нас других забот нет. Нашла себе проблему!
Вера Александровна. А ты хочешь уехать, а его оставить здесь. Просто оставить. Бросить! Забыть. Чтобы его выбросили на свалку и лили на него помои… Он будет лежать в грязи, под ногами у всех, и каждый сможет плюнуть на него!
Виктор (пытаясь быть спокойным). Мама, единственное, что я хотел, это чтобы сначала собрали вещи, а потом спокойно решили, что делать с этим (стучит по шкафу).
Вера Александровна. Ты все время оправдываешься… Знаешь, почему? Потому что это выглядит как предательство.
Виктор. Мать! Я тебя прошу!
Вера Александровна. Предательство! Предательство!
Виктор в ярости бросается к шкафу, обдирая пальцы пытается открыть дверцу.
Вера Александровна. И когда ты ушел с работы, бросив отца одного, когда ему было так трудно, – это тоже было предательство… Ты не захотел работать с собственным отцом, бороться вместе с ним за дело, которому он посвятил свою жизнь… Ты сбежал! А он так на тебя рассчитывал. Все на него тогда набросились, а сын в это время подал заявление по собственному желанию… И ушел…
Виктор яростно распахивает дверцу шкафа.
Виктор. Вот! Любуйся! Ты этого хотела? Теперь ты довольна? Можешь встать перед ним на колени и помолиться! А с меня хватит!.. Хватит! Я не могу больше!
Виктор убегает, Вера Александровна остается одна, а из темной глубины шкафа возникает громадный белый бюст пожилого мужчины. Выглядит он нелепо и жутко одновременно.
Вера Александровна стоит перед ним. Неожиданно влетает Виктор и сразу начинает орать.
Виктор. Это для тебя его слова (указывает рукой на бюст) были единственной истиной. Он сказал… Он хочет… Он не хочет… А он многого уже просто не знал и не понимал! Он весь жил там, в проклятом советском прошлом! Потому что там была его жизнь. А в конце, когда вся эта дурацкая, проклятая система гикнулась, ушла, проклятая, под воду, у него ничего не осталось. У него земля уходила из-под ног. Он связался не с теми людьми! Что ты знаешь об этом? Что ты в этом понимаешь?.. Предательство! Я его предал!.. Он не оставил мне другого выхода. Мы по-разному смотрели на все. Он вообще не хотел меня слушать. Не хотел ничего понимать!.
Вера Александровна. Ты был его сыном. Он ждал от тебя хотя бы понимания.
Виктор. А я? Я не ждал от него понимания! Но хотел быть верным своим идеалам! Каким? Какие у этой проклятой системы были идеалы?
Вера Александровна (ласково). Витюша, признайся, ты тогда просто испугался. Побоялся встать рядом с ним. Рядом с отцом…
Виктор. Ах вот оно как! Испугался! Предал! Как я мог встать рядом с ним, если он был просто не прав. Пойми ты – он защищал и оправдывал то, чему не было оправдания!
Вера Александровна. Он защищал нашу жизнь. А ты хотел, чтобы мы признали, что прожили ее зря. Он считал, что ты его наследник. И пусть в этом наследстве не все хорошо, но что-то можно и исправить… Что в этом дурного и неверного? Отец имеет право считать сына наследником. Имеет право рассчитывать на его понимание… Отец не может считать своего сына Хамом, иначе зачем ему жить… А ты вел себя как посторонний… Как будто у тебя с нами ничего общего…
Виктор. Мать, ты судишь! Судишь безжалостно, но ты ничего не знаешь… Но судишь!
Вера Александровна. А разве ты не судил все эти годы нас? И жалости в тебе было немного. И никакого желания понять, что с нами было… Ты даже не видел, как ему было больно! Желающих судить было много, и ты, его сын, почему-то был с ними, а не с ним… А потом у него не выдержало сердце.
Виктор. Рак! Он умер от рака!
Молчание.
Вера Александровна. Спасибо, что напомнил. Ты думаешь, я забыла?
Виктор. Зачем? Зачем мы сейчас об этом говорим? Почему именно сегодня? Сейчас?
Вера Александровна. А сегодня такой день. Особый. Нас выгоняют из дома, где прошло твое детство, где вырос твой брат, где умерла моя мама… Я не хочу, чтобы эта проклятая машина приезжала! Лучше бы она не приезжала никогда… А ты так спешишь, так рвешься отсюда…
Пауза.
Виктор (вглядываясь в бюст). Странно, он всегда казался нам просто чудовищным… Ничего общего с отцом! А сейчас такое ощущение, что что-то схвачено… И очень точно. Помнишь, когда он задумывался, он тер лоб. Вот так…
Вера Александровна. Однажды пришел выпивший, мы легли спать, и он начал храпеть. Я его растолкала и говорю: «Что может быть хуже пьяного мужика!» Он посмотрел на меня и сказал, как отрезал: «Пьяная баба!» И тут же снова заснул, как убитый…
Виктор. Слушай, а каким он казался тебе в молодости? Я помню его фотографии – такой здоровый парень, лицо простоватое, обычное… Это уже потом вдруг проступило совсем другое лицо…
Вера Александровна. Для меня он всегда был одним… Мне страшно, Витюша! Что с нами будет? Без отца…
Виктор. Помнишь, бабка говорила: «Живым в могилу не ляжешь, хотя и впору уже».
Вера Александровна. Ну, утешил. Ты как скажешь, так не знаешь – плакать или смеяться.
Виктор. Смеяться, мать. Если выбор такой, то только смеяться… Сейчас бы выпить! У нас ничего нет случайно?
Вера Александровна. Надо посмотреть.
Они уходят. Смотрит из темноты белый бюст.
Появляется Тася. Подходит к телефону. Берет трубку, но тут замечает бюст, ахнув, роняет трубку. Смотрит на бюст, он словно притягивает ее. Она подходит совсем близко, пытается накрыть дверцу, но та со скрипом открывается вновь. Тася в смятении торопливо уходит.
Входят Максим и Неволин. Сразу видят бюст.
Максим (он явно слегка выпивший). Елы-палы, мать моя! Ничего себе встреча!
Неволин. Да, впечатляет. Слушай, а откуда он у вас, я что-то и не помню… Помню, что был, а откуда, зачем?
Максим. Что, брат, пронимает? Берет за душу?.. Это тебе не хвост собачий. Тут штука посильнее «Фауста» Гете! Отец его, знаешь, как называл? Идолище поганое. Какой-то ваятель-любитель осчастливил. Отец ему помог с чем-то… Не помню уже… То ли с квартирой помог, то ли ребенка на операцию пристроил… Он же все время кому-то помогал… А мужик этот, оказывается, после работы ваял скульптуры для души. И как-то раз подвозит на грузовике это произведение прямо к дому. Мы туда-сюда, а как откажешься?.. Думали-думали, что с ним делать, потом спрятали в чулан, чтобы людей не пугать. Не перед домом же было ставить!.. Решат, что Иконниковы спятили… (Максим смотрит на бюст внимательно). А ведь схватил ваятель что-то… Что-то в этом чуде-юде есть от отца. Раньше я не замечал…
Неволин. Значительность чувствуется… Человек-то был незаурядный.
Максим. Это да, мы пред ним ничто, муравьи, спешащие по сво – им делам… Для кого величия, а для кого… Знаешь, я не успел с ним пожить на равных. Так и остался для него маленьким. Он – титан, а я под ногами крутился. Это Виктор считался наследником и продолжателем, а я так… Он меня ничем не нагружал. Только в последнее время его потянуло как-то ко мне, когда Виктор ушел от него… Но он уже умирал… и ничего у нас не получилось. Опоздали. (Бюсту). Вот так, старик. А ты ничего и не знаешь. Я жил с ощущением, что за мной – стена, железобетон. И вдруг оказалось, что стены нет и надо самому…
Неволин. Да вроде пора уже и самому… Где-то и что-то…
Максим. Пора, брат, пора…
Неволин. Слушай, а что вы действительно побежали отсюда как муравьи? Мать вон довели… Для нее же этот отъезд, как конец света!
Максим. А ты что предлагаешь?
Неволин. Не хотите – не уезжайте.
Максим. Вот так вот. Ты что ли нам разрешаешь?
Неволин. Попробовали бы вот его отсюда выгнать! (Указывает на бюст). А вас, выходит, можно… Вы сами на все согласны, что ж вас жалеть? С вами делай, что хочешь…
Максим. Вот как ты запел! Ишь ты! В своей Германии что ли научился?
Неволин. И там тоже. Там, знаешь, на печи не полежишь! Знаешь, скольких сил мне стоит каждый раз добиться продления визы? Немцы делают все, чтобы я там не остался, регулярно стараются выпереть, каждый раз надо искать с высунутым языком новый рабочий или издательский договор…
Максим. Ну и возвращался бы!
Неволин. Куда? Куда мне было возвращаться? Ни жить негде, ни работать!
Максим. Не надо было квартиру своей жене оставлять. Раз развод – значит, распил. Всего! Все пополам. А ты ей квартиру оставил, а сам уехал. Слава богу, хватило ума не выписаться оттуда и сохранить на нее права. Теперь-то она твоя? Квартира?
Неволин. Теперь моя. Так что осталось найти работу и можно возвращаться…
Максим. Слушай, так она точно пьяная с каким-то мужиком была?
Неволин. Да какая теперь разница! (Смеется) Ну вы и семейка! Вас одно интересует – пьяная и с кем? Ты еще спроси сколько теперь квартира стоит?
Максим. Да я уже прикинул – бабки хорошие, если продавать. Кстати, как на предмет занять?
Неволин. А как дачу сохранить тебе не интересно?
Максим. А ты что – знаешь?
Неволин. Да вы начните сначала что-то делать! Хотя бы! У вас столько знакомых осталось, вполне влиятельных людей. Этот друг твоего отца, Юдин сейчас зам генерального директора в фирме. Обратитесь к нему. Кстати, я узнал, что Инга Завидонова сейчас в конторе здешней работает, не последний человек…
Можно с ней поговорить… В суды пойти… Надо просто что-то начать делать!..
Максим. Да ладно, не суетись. Поздно уже. Ушел поезд…
Неволин молча смотрит на него, удрученно крутит головой.
Максим. Пойдем лучше пивка дернем. Я там во дворе в кустах шесть банок спрятал!
Неволин (смеется). В том самом месте? Как в детстве? Чтобы мама не нашла!
Максим. Ну!.. Эх, какие были времена!
Они уходят. Из другой двери появляются Виктор и Вера Александровна. В руках у Виктора бутылка. У Веры Александровны несколько рюмок. Садятся да стол, Виктор наливает две рюмки.
Вера Александровна. А что ж мы вдвоем, как пьянчужки? Надо всех позвать.
Виктор. Да ты не волнуйся, сейчас они все на запах налетят. Ладно, мать, давай… Что поделаешь, всему приходит конец…
Вера Александровна выпивает, и на гладах у нее выступают следы. Виктор молчит, наливает себе еще рюмку и пьет.
Постучав в дверь, входит Инга Давидонова. Стройная, подтянутая, подчеркнуто деловитая, воплощенная бизнесвумен.
Инга. Добрый день. Не помешала? Вы тут собираетесь…
Виктор (неожиданно захмелевший). Простите, мадам, а вы собственно кто?
Инга. А я работаю в дирекции дачного поселка.
Виктор. Начальство, так сказать. Власть! Как я вас всех не люблю!
Инга (хладнокровно). Что поделаешь. Вот зашла посмотреть, как вы съезжаете, все ли в порядке!
Виктор (орет). Да ничего у вас не в порядке! Как был совок, так и остался! Где эта чертова машина, которую вы обещали!
Инга. Непредвиденные обстоятельства, машина скоро будет!
Вера Александровна (возмущенно). Съезжаем! Оказывается, это мы съезжаем! Мы сами! Нет, это вы гоните нас! Вы подали на нас в суд. Подумать только – в суд! Как будто мы какие-то мошенники, проходимцы! А мы здесь прожили столько лет. Когда мы приехали сюда, здесь еще ничего не было. Вашей конторы уж точно! Это мой муж строил здесь все. А вы теперь нас в суд тащите!
Виктор (разваливается на диване, на него вдруг находит благодушие). Мы здесь теперь чужие люди. Проходимцы, мать, проходимцы. Ты уж называй вещи своими именами. Мать, что ты набросилась на человека? Что ты от него хочешь? От него ничего не зависит, неужели ты не понимаешь?
Вера Александровна. Ни на кого я не набросилась. Очень нужно!
Инга (с чуть заметной усмешкой). Кое-что и от меня зависит… Главное, чтобы все прошло без эксцессов.
Виктор. А что вы понимаете под эксцессами, мадам? Может, разъясните?
Инга. Вы же не первые освобождаете дачу, и до вас уезжали люди… Ну и случалось… Истерики… Некоторых даже пришлось выносить с милицией и судебными приставами… Ну, судя по всему, сегодня мы обойдемся без милиции…
Виктор. Да уж, этого удовольствия мы вам не доставим. Обойдетесь!
Инга. Скажите, а Максим тоже здесь?
Виктор (дурашливо). А зачем это он вам понадобился? Что за счастливчик – чем он так баб привораживает? Толстый стал, лысеет, а бабы к нему все равно льнут. Мадам, как вы понимаете, к вам это не имеет ровно никакого отношения. Я понимаю, у вас к нему сугубо деловые вопросы. Наверное, он задолжал вам определенную сумму. Впрочем, как и всякому встречному…
Инга. Да нет, дело не в деньгах…
Инга уходит.
Виктор. Экая таинственная незнакомка. Аж жуть!
Вера Александровна (в ужасе). Боже мой, это она! Это точно она!
Виктор. Да кто она? Мать, ты что – бредишь?
Вера Александровна. У меня сразу сердце сжалось…
Виктор. Да кто это, черт побери!
Вера Александровна. Клава мне сегодня рассказала… У Максима с ней была какая-то история, но он ее чем-то обидел, и она пыталась кончить жизнь самоубийством… Она повесилась, а ее случайно спас Игорь Неволин… Зачем она пришла? Она пришла ему отомстить, я чувствую, она пришла отомстить…
Виктор (выпивает). Да, история… Ладно, мать, успокойся, никто никому мстить не будет… Мало ли что на даче бывает, на свежем воздухе! Если бы можно было представить, сколько человек здесь пере… пере… В общем, предавалось любовным утехам… Это был настоящий дом любви! Да-да, дом любви назло моральному кодексу строителя коммунизма! Здесь было море любви. Разливанное море любви! И за это надо выпить!..
Часть участка перед дачей. На скамейке сидит Максим, раскинув руки. Появляется Инга. Какое-то время они молча смотрят друг на друга.
Максим (неуверенно). Привет. Давно не виделись…
Инга. Да все как-то не получалось… Или желания не было.
Максим. Ты как?
Инга. Фифти-фифти. Что-то удалось, что-то пока нет…
Максим. Ты теперь здесь командуешь, я слышал.
Инга. Ну, всем командуют владельцы, акционеры…
Максим. И кто это?
Инга. Ну, это тайна великая… Там черт ногу сломит, пока разберешься среди всех этих офшоров и Каймановых островов!
Максим. А ты тогда кто?
Инга. Наемный менеджер. Чья цель – обеспечить прибыль.
Любыми способами, которые сочту нужными.
Максим. Надо же… Значит, наше изгнание твоих рук дело?
Инга. Все еще можно изменить.
Максим. Вот как! И что же для этого надо сделать?
Инга. Не знаю.
Максим. А кто же знает?
Инга. А ты подумай сам.
Максим. Ничего не понял.
Инга. А что тут непонятного? Можно все изменить. Я могу все остановить. Но зачем мне это делать? Я не знаю. Подумай, может, что придумаешь.
Инга уходит. Появляются Неволин с Дунькой. У них в руках пакеты, из которых они достают пиво и какую-то закуску.
Максим. Ты знаешь, кто сейчас здесь был? Инка Завидонова…
Неволин. Господи, а она откуда?
Максим. Она теперь тут всем распоряжается. Большой человек.
Дунька. Так, я могу узнать, что это за персонаж тут объявился и чего ему тут надо.
Неволин. Инка Завидонова – местная девчонка, у нее с твоим дядей было что-то вроде юношеской любви…
Максим. Да какая там любовь! Так, пару раз по пьяному делу… А она решила… Потом оказалось, что она даже от ревности повеситься сдуру собралась, а вот Неволин ее спас – из петли вынул…
Дунька. Ничего себе вы тут развлекались! По полной программе… А ты, Неволин прямо настоящий спасатель – меня спас, ее спас… Герой настоящий! Дай-ка я тебя поцелую…
Дунька целует Неволина.
Неволин. И чего она хочет?
Максим. Да я ни хрена не понял! Я, говорит, могу остановить ваш отъезд, но не знаю, зачем мне это делать. Вот ты, говорит, и подумай, зачем мне это делать…
Дунька. А до тебя что – так и не дошло?.. Тебе или жениться на ней надо. Ну или просто трахнуть тут по-быстрому. В смысле заняться с ней любовью, чтобы снять тягостное воспоминание о попытке суицида, который гнетет ее всю жизнь, и тем самым вселить надежды на будущий роман… Элементарный психоанализ. На детском уровне.
Максим смотрит на Неволина. Тот радводит руками.
Неволин. Во всяком случае никаких других мыслей мне в голову не приходит.
Максим. Куда мне жениться? Если Светка ребенка ждет!
Дунька. Точно ждет?
Максим. У нее справка есть!
Дунька. Ну, справку я тебе любую сейчас сделаю…
Неволин (серьедно). Одно понятно – она пришла по твою душу. Твоя душа ей нужна.
Максим. Зачем?
Неволин. То ли хочет пробудить в ней раскаяние, то ли растоптать уже до конца…
Дунька. Ошиблась девушка. Сильно промахнулась. Души-то у нас никакой уже нет, да, дядя Максим? У нас там теперь выемка, пустое место…
Максим молчит, погруженный в какие-то свои мысли.
Большая комната. Входит Клава. Спускает платок с головы на плечи. Устало садится на пустой стул. Сидит, погруженная в свои мысли. Вдруг дверь чулана распахивается со скрипом, и Клава видит бюст… Клава какое-то время молча смотрит на него.