Профессиональный инстинкт
Появляется Инга в сопровождении нескольких гастарбайтеров. Что-то им объясняет, показывая на дачу. Видит Неволина, подходит.
Инга. Привет, спаситель. Ты чего тут копаешь, клад что ли ищешь?
Неволин. Наоборот. Решили какие-то обломки закопать, чтобы не мешали. Обломки былого счастья, так сказать…
Инга машет гастарбайтерам: «Идите, свободны!» Те уходят, оглядываясь.
Инга. Ну, что скажешь?
Неволин. Могла бы и помочь, по старой памяти…
Инга. По старой памяти, мне надо бы…
Неволин. Да брось ты! Были молодые, глупые, но ведь счастливые! Вот что помнить надо…
Инга. Знаешь, помочь бы можно… Но пусть попросят, слова найдут… А то все надеются, что им и так все достанется, потому как вроде бы положено… А друг твой все уверен, что если он мне свою лапу под юбку сунет, так я сразу растаю, ноги врозь и все для них сделаю… А у меня от него уже давно ничего не тает. Поэтому и делать мне для них пока нечего. Кстати, и этим их дружкам Юсиным тоже… Ты им, кстати, передай, что их вопрос откладывается…
Неволин. Как откладывается?
Инга. А так… Скорее всего, дача им не достанется. Возник другой вариант, более коммерчески выгодный. Так что передай им там… Пусть не спешат.
Инга уходит, победительно улыбнувшись.
Неволин ( глядя ей вслед). Ну вот и докопались!..
Снова высветлена большая комната. Она пуста. Тяжело входит Геннадий Алексеевич Юсин. Видит бюст в распахнутом шкафу, хватается за сердце. Вбегает Тася.
Тася. Геннадий! Ты все-таки приехал… Зачем? Я же просила тебя!
Юсин. Что это? Вот там в шкафу…
Тася. Это бюст Коли. Ты просто забыл о нем. Помнишь, его подарил Коле какой-то скульптор-любитель? Он давно стоит здесь. Его скоро закопают.
Юсин. Закопают? Зачем? Где?
Тася. Тут, на участке. Пусть, пока… А потом мы что-нибудь придумаем…
Юсин. Тася, это все невозможно! Не нужно! Надо немедленно отказаться. Прямо сейчас. Как я мог согласиться на все это! Как?
Тася. Успокойся. Ты выпил лекарство?
Юсин. Это все ужасно, мерзко! Непристойно! У меня и так все шепчут за спиной… Это так унизительно!
Тася. Геннадий, я прошу тебя – успокойся. Тебе нельзя так переживать. Сейчас у всех дачи. Тебе обязаны предоставить тоже. Тебе по должности положено. Вот и предоставили.
Юсин. Неужели ты не понимаешь!..
Тася. Это ты не понимаешь! Вера только рада, что именно мы будем жить здесь. Потому что тогда она сможет сюда приезжать. А если здесь поселятся чужие люди…
Входит Виктор.
Виктор. Здравствуйте, дядя Гена. Как вы?
Юсин. Виктор! А где Вера? Где Максим? Я хочу вам сказать, объяснить… чтобы вы знали… Коля был моим другом, я ему всем обязан!.. Ая…
Виктор. Да не переживайте вы так, дядя Гена! Мы все понимаем, и мать тоже…
Юсин. А где Вера? Я хочу, чтобы она… Иначе я не смогу! Только если она скажет, что она… Только…
Тася. Ему плохо! Он должен немедленно лечь!
Входит Вера Александровна.
Вера Александровна. Гена, зачем ты приехал?
Юсин. Вера, я… я… (хватается да сердце).
Вера Александровна. Его надо немедленно уложить! Виктор, помоги!
Виктор и Тася уводят Юсина. Какое-то время Вера Александровна одна. Возвращается Виктор.
Виктор. Уложили… Как бы не пришлось скорую вызывать…
Вера Александровна. Сердце у него давно плохое…
Виктор. Это Таська его втравила, сам бы он не стал…
Вера Александровна. Я знаю.
Входят Максим и Неволин. Потом Дунька.
Максим. Слушайте, тут такой шухер… Инга сказала Неволину, что дачу Таське с дядей Геной не дадут! У них расклад переменился.
Все смотрят на Неволина.
Неволин. Да, она просила передать, чтобы они не спешили с переездом… Больше я ничего не знаю.
Дунька. Отпад! И это, ребята, в натуре круто!
Вера Александровна. А бедный Гена чуть не умер от переживаний. Получается – все зря…
Виктор. Да-а… ситуация… Нет, бог он все-таки не ангел… И если что дает, то на своих условиях…
Вера Александровна. Представляю, как расстроится Тася…
Дунька. Ба, ты еще поплачь о ней… Ладно, но эту штуковину (указывает на бюст) надо все равно закопать… Зря что ли Неволин там такую яму вырыл!
Максим. Надо так надо. Давай, Неволин, заходи с того боку… Сейчас мы его…
Максим и Неволин подходят к шкафу с бюстом.
Максим. Ну, что? Понесли?
Виктор. Какое-то дурацкое ощущение… Будто мы мерзость какую-то затеваем.
Максим. Ну ладно, мы же не человека хороним!
Виктор. Уверен?
Максим. Слушай, кончай свою мистику! А то мать сейчас реветь начнет…
Виктор, Максим и Неволин подступают к бюсту, с трудом поднимают его… Возгласы: «Тяжелый какой!.. Неудобно… На меня подавай!.. Руку перемени!.. Ой, пальцы!»
Вера Александровна (бросается к ним). Осторожно! Разобьете!
Максим и Неволин опускают бюст на пол.
Максим. Мать, ты что – псих? Хочешь, чтобы тебе на ногу свалилось? Ну разобьем, ну и что? Мы же его закапывать несем! В яму, а не в музей!
Вера Александровна. Какой ужас! За что мне все это?
Максим. Виктор, да скажи ты ей! Или мы сейчас закончим этот сумасшедший дом, или… или давайте все вместе дружно сходить сума! Хором! Это же глина, гипс, камень! При чем здесь отец? Что вы вцепились в этого урода?
Вера. Не смей так говорить!
Дунька. Я сейчас!
Выбегает и возвращается с носилками.
Дунька. Я думаю, так будет удобнее.
Неволин. Действительно.
Дунька ему подмигивает.
Максим. Погнали, пока при памяти.
Максим, Виктор, Неволин укладывают бюст на носилки. Неволин и Максим несут бюст к яме. Виктор поддерживает Веру Александровну, бредущую следом. Дунька идет одна, засунув руки в карманы куртки.
Сад, сумерки. Максим, Виктор и Неволин подносят бюст на носилках к яме.
Опустив носилки на землю, какое-то время стоят, невольно склонив головы.
Максим. Ну, опускаем что ли?
Пауза.
Максим. Или речи говорить будем? (Виктору) Ну, давай, произноси… Скажи, как трудно нам сейчас одним, когда всю ответственность надо брать на себя. Скажи, что нас выгоняют из дома, который он построил, а мы, два бугая, ничего не можем сделать… Скажи, что дом у его жены отнимает его ближайший друг. Мало того, скажи, что его жене негде жить, потому что его сыновья не хотят жить с ней… Если тебе так хочется говорить, говори всю правду!.. Ну, говори же, что ты молчишь? Скажи что-нибудь, потому что уже надоело ждать! Сколько можно!
Виктор молчит, потом вдруг поднимает валяющуюся на земле лопату и замахивается на Максима. Неволин бросается вперед и вырывает лопату из рук Виктора. Вера Александровна страшно вскрикивает: «Виктор! Максим!» и валится на землю. Все бросаются к ней. Крики: «Мама!.. Голову держи!»
Дунька. Вы что, оба совсем очумели! Идиоты, вы ее в могилу сведете! Ведите ее домой, а то у нас тут настоящие похороны начнутся! Мы с Неволиным все без вас сделаем.
Виктор и Максим послушно повели вдвоем мать к дому, который выглядел со стороны таким теплым и уютным со своими освещенными окнами.
Дунька. Ну, Неволин, давай заканчивать весь этот бардак. Больше, как видишь, это сделать некому.
Неволин. Слушай, они там в доме точно друг друга не поубивают? Может, тебе лучше пойти за ними присмотреть?
Дунька. Обойдутся. Ты за них не беспокойся! Это порода особая. Слабаки, но сильно при этом живучие. Сейчас у них все пойдет как по расписанию – поорали немножко, можно и расслабиться, чтобы прийти в себя. Выпить у них всегда что найдется… Вот увидишь, когда мы все сделаем и вернемся в дом, они будут со смехом вспоминать, как чуть не поубивали друг друга. А бабуля будет смотреть на них счастливыми глазами и умиляться… Так что, когда мы туда вернемся, перед нами предстанет святое семейство в лучшем виде. Во всем своем великолепии!
Неволин. А ты, значит, другая…
Дунька. Другая, да не совсем, к сожалению… Ладно, еще разберешься, успеешь… Дай-ка я тебе лучше помогу.
Дунька подошла к бюсту, стоявшему на краю ямы, поставила на него ногу и несильно толкнула. Бюст легко и беззвучно съехал вниз и плюхнулся в темную холодную жижу на дне.
Дунька. Вот и все. Хватит уже, надоело. Нашли себе развлечение! Извини, дед, если что не так. Уж какие есть!..
Дунька дождалась, пока Неволин закидал яму де млей, потом взяла его под руку, они медленно пошли к дому.
Вся семья Иконниковых и Неволин да столом. После происшедшего в саду чувствуется опустошение – не о чем говорить…
Раздаются тяжелые шаги. Грубый голос: «Хозяева есть?» Входит шофер.
Шофер. Хозяева живы?
Максим. Да живы-живы.
Шофер. Так ехать будем? Или как?
Максим. Куда же мы денемся…
Виктор (непонятно к кому и о ком). Если бы ты, мужик, знал, как мы тебя ждали… Приехал бы ты вовремя. А у нас все так – не вовремя.
Шофер. А я чего? Пока чинился, потом заправлялся… Покушал потом. Что мне голодному мотаться?.. Я и вообще мог сегодня не приезжать – чинился бы да чинился…
Виктор. Да ты бы всю жизнь чинился, дай тебе волю.
Шофер. Если бы за работу деньги какие надо платили…
Виктор. А какие тебе надо?..
Вера Александровна (словно очнувшись, по-хозяйски). Я сейчас вам все объясню. Что, куда, почем…
Вбегает Тася.
Тася. Геннадий… ему плохо… Он умирает… Я говорила ему: не надо приезжать сюда!
Вера Александровна. Ты лекарство дала?
Тася. (рыдая). Дала…
Дунька. В больницу его надо!
Вера Александровна. Надо вызвать скорую!
Виктор. Ты помнишь, сколько ехала скорая, когда отцу стало плохо?
Дунька. Нужна машина! Больница тут не так далеко… Я знаю.
Виктор. А где ее сейчас взять?
Пауза.
Неволин (шоферу). Слушай, шеф, надо человека сначала в больницу отвезти – плохо ему.
Шофер. Какую еще больницу! Про больницу никакого разговора не было! Не успеем мы…
Неволин. Да умирает человек, понимаешь ты!
Тася. Он умирает там… боже мой, он умирает…
Дунька. Так. Сбрасываем вещи, сажаем дядю Гену и едем в больницу!
Шофер. Ни в какую больницу я не поеду! Он помрет еще по дороге!
Вера Александровна. Послушайте, мы вам заплатим…
Шофер. Да что вы мне заплатите! Мне сказано – вывезти вещи, освободить дачу. А жмуриков возить я не нанимался.
Вера Александровна. Каких жмуриков?
Шофер. Трупы! Трупы которые… Трупы возить специальный транспорт есть. Его и вызывайте.
Тася. Он живой, что говорите?
Неволин (хватает шофера). Слушай, заткнись! Поедешь как миленький, понял?
Шофер (решительно высвобождаясь). Как же! Ты тут не командуй! Нашелся командир! У меня командиров и без тебя хватает!
Дунька. Он без ключей. У него ключи в машине остались.
Максим. А кто машину поведет? Я не умею.
Неволин. Да доедем как-нибудь… Я в армии пробовал грузовик водить…
Шофер бросается к двери. Неволин кидается на него, валит с ног. Борются.
Максим бросается ему на помощь. Виктор смотрит растерянно, не знает, что делать. Свалка. Крики. Неволин и Максим выкручивают шоферу руки за спину.
Шофер. Пусти, кому говорят! Ну, гады, поплачете вы у меня!
Виктор. Ну и что теперь?
Дунька. Да посадите в чулан вместо бюста. Пусть посидит, пока мы дядю Гену отвезем. Потом выпустим.
Неволин и Максим волокут упирающегося шофера к шкафу, где еще недавно стоял бюст.
Шофер. Пусти! Только сядь в машину, только сядь! Посажу гадов! Твари, наплачетесь у меня!
Неволин и Максим заталкивают шофера в шкаф, запирают дверь. Все остальное время из чулана периодически доносится стук и крики: «По суд пойдете! Отпустите, кому говорят!»
Дунька. Папа, давайте с Максимом за дядей Геной… Тася, одевайся быстрее!
Тася. Я сейчас, сейчас… Неужели это наказание?
Вера Александровна. Господи, одевайся быстро, тебе сказали! По дороге будешь рассуждать!
Дунька. Поедем мы с Неволиным. А вы тут будете бабулю охранять от этого… (угадывает на шкаф).
Все уходят из комнаты. Пустая сцена и только стук и крики из шкафа.
Появляются все сразу. Виктор и Максим ведут Юсина. Вера Александровна поддерживает Тасю.
Юсин (прерывисто). Вера, все справедливо… Есть вещи, которые нельзя… нельзя себе позволять… Он был моим другом, а я захотел после его смерти занять его дом… Слава богу, все позади… Вера! Мальчики! Поверьте мне…
Тася. Вера, дорогая моя… Я не думала… я не знала! Прости меня!
Вера Александровна (обнимает ее). Все обойдется… Успокойся. Иди, надо торопиться…
Дунька. Ну, все… Мы с Неволиным погнали… Когда вернемся, не знаем… Вы уж тут сами как-нибудь…
Неволин. Вы с этим бугаем поосторожнее (кивает на чулан). С такими надо аккуратно… Мы уедем – выпускайте.
Максим. Оставляешь нас наедине с народом?
Неволин. А другого выхода нет…
Все выходят. Тишина и редкие крики шофера: «Отпустите!» Потом и он замолкает.
Шум отъезжающей машины. Потом возвращаются Вера Александровна, Виктор и Максим.
Вера Александровна. Бедная Тася! Если с Генной что-то случится, она останется совсем одна…
Максим. Зато нам ничего не страшно – у нас же семья!
Из чулана слышится крик: «Откройте!»
Вера Александровна. Да выпусти ты его! Надоел. Орет и орет.
Виктор отпирает чулан. Из него вываливается шофер.
Шофер (задыхаясь от ненависти). Ну, я вам устрою! Я вам сделаю! Я вам сделаю! Под суд пойдете! (уходит).
Виктор. Что же это все нас судить хотят, а мать? Что же мы такого натворили? Чем не угодили?
Вера. На всех не угодишь.
Комната затемняется. Высветляется сад. Неожиданно появляется Клава.
Она подходит к месту, где закопали бюст, поднимает лопату и начинает копать.
Клава. Ишь, чего придумали, в яму закопать!.. С глаз долой, из сердца вон. Как будто все так просто… Нет, так не бывает… Вам не нужен, а нам…
Появляется Инга.
Инга. Ты чего тут ищешь, теть Клава? Неужели Иконниковы клад закопали?
Клава. Клад не клад, а мне нужно…
Инга заглядывает в яму.
Инга. А это… С собой, значит, решили не брать… Не понадобился.
Клава. Ох, Инка, злая ты стала… Ты что их отсюда выжила? За Максима отомстить захотела? Расквитаться? Ты, мол, тогда меня так, а я теперь тебя эдак… Всю семью отсюда повыведу…
Инга (насмешливо). Да брось ты, тетя Клава. Я уж и забыла все, не помню… Что там было, когда?.. Просто мне нужен был дом под общежитие для рабочих…
Клава. Для приезжих, что ли?
Инга. Ага. Для гастарбайтеров… А иконниковский оказался самый удобный. Он на отшибе стоит, просторный… Их в него, этих гастарбайтеров, много влезет… Они люди терпеливые. Так что, тетя Клава, как говорится, ничего личного – дела. Не я, так другой бы их отсюда выпер…
Инга задумывается вдруг, внимательно глядя на Клаву.
Инга. Тетя Клава, а чего это ты так из-за этой хреновины (кивает на бюст) взволновалась? Копаешь тут, надрываешься…
Клава. Не твое дело. Хочу и копаю.
Инга (азартно). Нет, ты погоди… Неужели правду говорили, что твоя Юлька – от него… От Николая Николаевича Иконникова…
Клава. Сказала – не твое дело.
Инга. Значит, правда. А что такого… Ты в молодости, говорят, хорошенькая была… Прямо как я, такая же дурочка… А он что – и не знал? Ты ему и не призналась?
Клава. Не мешай, говорю.
Клава копает, Инга молча наблюдает за ней.
Инга. Ни фига себе история!.. Столько лет молчала! Получается, вы с Иконниковыми, считай, родственники…
Клава молча копает.
Инга. Ладно, ты тетя Клава, одна-то не надрывайся, не молоденькая уже… Я тебе сейчас гастарбайтеров кликну – они помогут…
Инга вдруг свистит по-мальчишески. Потом кричит и машет рукой.
Инга. Эй, Анвар, идите сюда!
Подходят трое гастарбайтеров в спецовках. Один явно главный. Инга обращается только к нему.
Инга. Анвар, вы тетеньке помогите… Выкопайте эту штуку и отнесите, куда она скажет. Вам же здесь теперь жить…
Инга уходит. Гастарбайтеры выкапывают бюст, очищают от земли, о чем-то переговариваются.
Анвар. Какой красивый! Наверное, большой человек был…
Клава. Большой… Красивый… Таких уж нет.
Анвар. Зачем закапывали?
Клава. Теперь уже спросить не с кого… Никого не осталось…
Гастарбайтеры осторожно несут бюст. Клава показывает, куда идти. Уходят.
Налетает ветер, шумит в почерневших ветвях деревьев.
1987–2006 гг.
Профессиональный инстинкт
Для Господа понятия «законно» и «справедливо» – это всегда синонимы, а для человека очень часто антитеза. Бог их создал, как одно целое, а человек их разъединил.
А. Г. Звягинцев
Действующие лица
Олег Северин – прокурор в отставке. Привлекательный, ироничный мужчина лет сорока, основательно потрепанный жизнью. Достоинство и самоуважение для него по-прежнему не пустые слова.
Полина Ксенофонтова – телеведущая. Эффектная молодая женщина, решительно пробивающая свой путь в жизни, настроенная на успех.
Андрей Андреевич Оконечников – судья в отставке, погруженный в воспоминания о прошлом, пытающийся разобраться в нем.
Вадим Забродин – начальник Службы безопасности банка «Магнум». Ровесник Северина. Жилистый, спортивного вида мужик с холодными, безжалостными глазами.
Бамбук – подручный Забродина.
Катя Аристархова – молодая женщина, похожая на раненую птицу.
Марина – немолодая уже женщина, всю жизнь проработавшая «обслуживающим персоналом».
Вера – ее дочь, современное создание, то есть зачастую складывается впечатление, что она существует вне времени и пространства.
Игорь Цапцин – врач, который сам нуждается в лечении. Кирилл Аристархов – юрист, муж Кати.
Альбина Жеребуха – актриса бальзаковского возраста.
Роберт Снежанский – актер в том возрасте, когда у актера уже все позади.
Генерал Георгий Лоскутов – настоящий генерал.
Картина перваяДачный поселок. В центре сцены – фасад старой деревянной дачи с открытой верандой на втором этаже. Справа у входа на участок – противопожарный щит с багром, топором.
Летний вечер, уже темнеет. Судья Оконечников на верхней веранде что-то увлеченно пишет, сидя да столом. Задумывается, откидывается на спинку кресла, трет глада. Звучит его голос – он, видимо, повторяет про себя написанное…
– Никогда не верил, что даже самое сильное потрясение может привести к перерождению человека, радикально его изменить. Человек, конечно, может наложить на себя какие-либо ограничения, попытаться не делать того, что делал раньше, но не более того…
Если человек вдруг изменился в своем корне, это значит, что его внутренний мир разрушен! Он, пережив психический стресс, стал иным и… безнадежно больным…
Единственная возможность переменить себя и уцелеть – оказаться в чужой душе, живущей уже сотни лет в других измерениях, в других верах. И когда ты познаешь их, твоя кровь начнет течь в обратную сторону. И ты уже не только расстаешься с собой прежним, но и начинаешь отстаивать свои новые взгляды, свою новую честь…
Откуда-то перед дачей появляются два незнакомца. В руках у одного из них карманный фонарик. Это Забродин и Бамбук. На Забродине куртка с капюшоном, опущенном на глада так низко, что узнать его нельзя.
Забродин. Здравствуйте, судья! Не подскажите, как найти дачу Лоскутова? Того самого, которого застрелила жена.
Судья. А вы, простите, кто?
Забродин. Я, понимаете ли, в некотором роде писатель…
Вдруг светит фонарем прямо в лицо судьи.
Судья. Писатель? А замашки плохого следователя. Прекратите светить мне в глаза, черт подери!
Забродин. Извините, я так понял, что в поселке нет света.
Судья. Да, его теперь часто отключают. Раньше такого не было.
Забродин. Раньше… Мало ли чего раньше не было…
Судья. И о чем же вы пишите, господин писатель?
Во время их разговора Бамбук внимательно изучает пожарный инвентарь. Берет топор, подкидывает его в руке.
Забродин (прогуливаясь по участку). Пишу на криминальные темы, детективы, расследования… Я, конечно, не Лев Толстой и не Достоевский… Как они, наверное, не могу, а как все остальные – ради бога. Я, знаете ли, пишу, опираясь на факты и документы. Описываю события и преступления, о которых узнал, так сказать, из первых рук.
Судья. С некоторыми преступлениями, даже с помощью информации, полученной из первых рук, трудно разобраться.
Забродин. Это вы правильно заметили. Вот вы, например, верите в официальную версию убийства генерала Лоскутова?
Судья. Мало ли во что я верю или верил. Приговор вынесен.
Забродин. Что особенно интересно – вынесен вами лично.
Судья. Да, мною лично. (Несколько волнуясь). И уверяю вас – закон был соблюден.
Забродин. Ах, да, закон… Как же я забыл! Вы же у нас жрец закона!..Пусть мир рухнет, но восторжествует закон!
Судья. Не совсем так.
Забродин. Акак?
Судья. Последовательность иная. Мир рухнет, если в нем не восторжествует закон.
Забродин. А вот если это ваше торжество закона, единое для всех, при этом раздавит и погубит чью-то жизнь… Причем жизнь совершенно невинную… Что тогда это ваше торжество закона означает? Новые жертвы и новые страдания? Зато господин судья Оконечников будет спокоен и уверен, что он во всем прав.
Судья. Какая-то дикая логика. Я вас не понимаю. Да, закон один для всех. Вот, к сожалению, только справедливость у каждого своя. От этого и все конфликты. Кстати, откуда вы меня знаете?..
Забродин. Откуда? От японского верблюда… Бамбук, яви судье личико. Может, он и тебя вспомнит?
Бамбук поднимается по лестнице, и входит на веранду.
Бамбук (напевая). «Друга я никогда не забуду, Если с ним подружился в суде.».
Судья (вглядываясь в его лицо). Нет, не помню.
Забродин. Господин судья, вы не знаете, сколько процентов преступлений совершается людьми из мести?
Судья. Знаю. Много…
Забродин. Ну, вот видите, значит, час тризны близок.
Бамбук, харкнув, бьет судью по голове топором, который он снял со щита.
Картина втораяХолостяцкая запущенная квартира, столик с бутылкой виски. На диване, укрывшись одеялом с головой, спит Северин.
По радио звучит некогда популярная мелодия «Ландыши». Звонит телефон. Северин неохотно и долго ищет трубку. Ясно, что накануне он хорошо выпил.
Голос. Могу я поговорить с господином Севериным?
Северин (сумрачно). Вы уже говорите.
Голос. С вами говорят с телевидения…
Северин. И что из этого? Я-то тут при чем?
Голос. Вы – прокурор.
Северин. Я давно уже не прокурор.
Голос. Я знаю, но может, все-таки уже пора извилины подключить, мышцами поиграть?
Северин. Я давно на тренерской работе: теперь пишу мемуары о том, как ел и пил, с женщинами ложе делил, людей сажал! По лестнице служебной поднимался и как во всем разочаровался!!!
Голос. Ого! Не плохо под Пушкина косите!
Северин. Авы чего звоните или звоните?
Голос. У меня к вам хорошее предложение…
Северин. Уверяю вас, я смогу от него отказаться. Вернее, считайте, что я уже отказался. Ведь мы, Северины, просто так – без смысла не можем.
Голос. Да вы послушайте сначала! Смысл мы вам найдем. Не хотите стать консультантом, или даже соавтором кинодетектива?
Северин. Нет. Пока смысла не вижу.
Голос. Деньги хорошие. Очень хорошие. Таких у вас еще не было.
Северин. Что ты знаешь про мои деньги? Я же сказал – нет.
Северин выпивает прямо из бутылки и нюхает лимон, выросший на стоявшем на подоконнике лимонном деревце.
Голос. Что так и будете лимоном своим любоваться? На большее уже не сподобитесь?
Северин. Так… Во-первых, не старайся меня задеть. Все равно не дотянешься. А во-вторых, про лимон откуда знаешь?