Книга Сапожок Принцессы - читать онлайн бесплатно, автор Эммуска Орчи. Cтраница 7
bannerbanner
Вы не авторизовались
Войти
Зарегистрироваться
Сапожок Принцессы
Сапожок Принцессы
Добавить В библиотекуАвторизуйтесь, чтобы добавить
Оценить:

Рейтинг: 0

Добавить отзывДобавить цитату

Сапожок Принцессы

– Одно слово, гражданка, – спокойно сказал он. Маргарита быстро и с непритворной тревогой обернулась.

– Боже, сударь, как вы меня напугали! – сказала она с насильственным смешком. – Ваше присутствие здесь немыслимо Я хочу слушать Глюка и не желаю ни о чем говорить.

– Но у меня не будет другой возможности, – возразил он все так же тихо и, не дожидаясь разрешения, придвинул стул настолько близко, что мог шептать ей прямо в ухо, не мешая публике и оставаясь невидимым в темной глубине ложи.

– У меня не будет другой возможности, – повторил он, вновь не удостоившись ответа. – Леди Блейкни всегда столь окружена вниманием, столь лелеема своим двором, что у доброго старого друга так мало шансов.

– Но, сударь, вы, может быть, все-таки найдете другую возможность. После оперы я собираюсь на бал к лорду Гренвилю, уж, верно, и вы там будете. Там я, пожалуй, смогла бы вам уделить минут пять…

– Три минуты с глазу на глаз в этой ложе меня больше устраивают, – мягко прервал он. – И я надеюсь, что у вас все-таки хватит мудрости выслушать меня, гражданка Сен-Жюст.

Маргарита инстинктивно вздрогнула. Шовелен взял щепотку табака. Он говорил шепотом, в его водянистых лисьих глазах, в его движениях был какой-то намек, тень еще не разгаданной опасности, что-то, от чего кровь стыла в жилах.

– Это угроза, гражданин? – спросила она наконец.

– Нет, прекрасная леди, нет. Это стрела, но она пущена в воздух. Ваш брат Сен-Жюст в опасности.

На красивом лице не дрогнул ни один мускул. Хотя Шовелен мог видеть лишь ее профиль, поскольку Маргарита не отрывала глаз от сцены, он был наблюдательным и заметил неожиданный холод в глазах, окаменевший рот и напряженную скованность во всей грациозной фигуре.

– Ах, вот как, – сказала она с наигранным весельем. – В таком случае, я думаю, что вам лучше оставить все эти ваши интриганские выдумки, пойти к себе и дать мне наконец возможность послушать музыку.

И она стала нервно постукивать рукой по барьеру ложи. Селина Сторейс в этот момент исполняла «che faro»[5], и весь театр замер, прикованный восторженными глазами к губам примадонны. Шовелен сидел не двигаясь и спокойно смотрел на нервную маленькую руку, которая одна только свидетельствовала о том, что стрела попала в цель.

– Итак? – неожиданно резко и все с той же откровенной безучастностью спросила она.

– Итак, гражданка? – вежливо подхватил он.

– Что мой брат?

– У меня есть для вас новости о нем, которые, как мне кажется, будут вам интересны. Но позвольте мне прежде кое-что объяснить. Не возражаете?

Вопрос был излишним, он и так уже чувствовал, что, несмотря на гордо вскинутую голову, каждый ее нерв натянут в мучительном ожидании его слов.

– Недавно я просил вас о помощи, гражданка… Франция в ней нуждается, и я думал, что на вас можно положиться. Но вы мне ответили… Затем мои собственные дела и ваши светские обязанности разлучили нас, а за это время многое успело произойти…

– Нельзя ли без предисловий, гражданин, прошу вас, – перебила она. – Музыка начинается, и публике будет неприятно слышать ваш шепот.

– Одну минутку, гражданка. В тот день, когда я имел честь встретить вас в Дувре, менее чем через час после вашего последнего слова мне достались кое-какие бумаги, открывающие некоторые хитроумные замыслы освобождения французских аристократов, в частности изменника де Турней, разработанные этим накрахмаленным наглецом, постоянно лезущим не в свои дела. Так что кое-какие из нитей этой мифической организации уже у меня в руках, но это далеко не все. И я хотел бы… нет, вы должны мне помочь собрать их вместе.

Маргарита, слушавшая его с подчеркнутым нетерпением, пожала плечами и весело ответила:

– Но, сударь, ведь я вам уже сказала, что меня мало волнуют все эти ваши проблемы с Сапожком Принцессы. И если вы собираетесь говорить не о моем брате…

– Немного терпения, я продолжаю, гражданка, – сказал он невозмутимо. – Два джентльмена, лорд Энтони Дьюхерст и сэр Эндрью Фоулкс, в ту ночь были в «Отдыхе рыбака».

– Да, я знаю, я видела их там.

– Было уже известно, что они принадлежат к этой проклятой лиге; сэр Эндрью Фоулкс сопровождал графиню де Турней с детьми через Канал. Когда оба молодых человека остались в харчевне одни, мои люди ворвались в дом, связали обоих щеголей, вытащили у них все бумаги и отдали мне.

Маргарита вдруг догадалась, в чем дело. Бумаги?.. Он был неосторожен?.. Сама мысль об этом повергла ее в невыразимый ужас. Но она никогда не показывала этому человеку своей боязни и поэтому теперь легко и весело рассмеялась.

– И ваша наглость осталась безнаказанной? Разбой!

Насилие! В Англии! В переполненной народом харчевне?! Ваших людей должны были схватить на месте.

– Допустим, их поймали – и что? Они – дети Франции и хорошо вышколены вашим покорным слугой. Если бы их поймали, они пошли бы в тюрьму или на галеоны без лишних слов. В любом случае был смысл рискнуть. А харчевня не самое худшее место для таких дел, и мои люди прекрасно доказали это.

– Ну, и что бумаги? – спросила она беззаботно.

– Увы, хотя в них я и нашел настоящие имена и планы и мог бы разрушить ближайшие их ходы, но, к сожалению, пока только ближайшие, ведь подлинного имени Сапожка Принцессы я еще не знаю.

– Ах, мой друг, – сказала она все так же кокетливо. – Так зачем же вы не остались там, где вам так повезло? Тогда бы мне удалось спокойно послушать музыку. Так что, если вы не собираетесь говорить о моем брате… – добавила она, притворно зевая.

– Я как раз собираюсь, гражданка. Среди бумаг оказалось письмо сэру Эндрью Фоулксу, подписанное вашим братом Сен-Жюстом.

– Ну и что?

– Письмо представляет его не только симпатизирующим врагам Франции, но едва ли не членом лиги «Сапожок Принцессы», во всяком случае ее реальным помощником.

Гром грянул, но Маргарита уже ждала этого и собрала все силы, чтобы не показать страха, чтобы выглядеть безучастной, даже кокетливой. Она призвала на помощь весь свой ум, тот самый ум, который когда-то был назван проницательнейшим в Европе. И теперь она устояла. Она знала, что Шовелен говорит правду, – он был слишком серьезен, слишком слепо предан своему делу, слишком горд за своих соотечественников – этих солдат революции, чтобы опуститься до такой низкой лжи.

Письмо неосторожного Армана было у Шовелена в руках. Маргарита знала это так же точно, будто видела его своими глазами. И Шовелен будет держать его при себе, пока не разорвет или не использует против Армана в своих целях. Но она все же продолжала смеяться еще веселее и громче, чем прежде.

– О, сударь, – сказала она, ясно и открыто взглянув на Шовелена. – Я же вам говорила, оставьте свои интриганские выдумки… Арман – член лиги таинственного Сапожка Принцессы! Арман помогает французским аристократам, презирая их!. Эта сказочка, клянусь, свидетельствует о неистощимой вашей фантазии!

– Позвольте несколько уточнить, гражданка… – невозмутимо продолжал Шовелен. – Уверяю вас, Сен-Жюст скомпрометирован без малейшей надежды на спасение.

В ложе воцарилось молчание Маргарита сидела выпрямившись, холодная и неподвижная, пытаясь сообразить, как лучше поступить в такой ситуации.

Сторейс закончила свою арию и теперь выходила на поклоны в классическом платье, несколько измененном по моде того времени, вызывая восторженное эхо приветствий.

– Шовелен, – наконец спокойно и уже без тени бравады сказала Маргарита Блейкни. – Шовелен, mon ami[6], давайте попробуем понять друг друга. А то мой ум, похоже, немного заржавел в этом проклятом климате. Признайтесь, вам очень хотелось бы узнать настоящее имя Сапожка Принцессы, не так ли?

– Он – злейший враг Франции, гражданка. И тем более опасен, что работает в полной тайне.

– И тем более благороден, хотели бы вы сказать Хорошо. Теперь вы хотите меня заставить пошпионить немного в обмен на безопасность моего брата Армана, не так ли?

– Фи, два слова просто никуда не годятся, прекрасная леди, – вежливо возразил Шовелен. – Во-первых, здесь и речи не может быть о насилии. А во-вторых, то, о чем я прошу вас ради Франции, нельзя называть таким оскорбительным словом – шпионить.

– Во всяком случае, все называют это так, – ответила она колко. – Значит, в этом и заключается ваше предложение, как я понимаю?

– Мое предложение заключается в том, чтобы вы сами своей маленькой услугой спасли брата.

– И что это за услуга?

– Только немного последить этой ночью, гражданка Сен-Жюст, – сказал он с нажимом. – Среди найденных нами у сэра Эндрью Фоулкса бумаг была вот эта записка. Взгляните, – добавил он, вынимая из кармана маленький листочек и подавая ей.

Это был тот самый клочок, который четыре дня назад два молодых человека, атакованные миньонами Шовелена, собирались прочесть. Маргарита машинально взяла его. В нем было всего две строчки, написанные неровным, явно измененным почерком. Маргарита вполголоса прочла их:

«Помните, что мы не должны встречаться без крайней необходимости. На второе число у вас есть все инструкции. Если вы еще раз захотите говорить со мной, я буду на балу у Г.»

– И как это понимать? – спросила она.

– Посмотрите внимательнее, гражданка, и все поймете.

– Здесь в углу знак, красный цветочек…

– Да.

– Сапожок Принцессы! – воскликнула Маргарита. – А бал у Г. – означает бал у Гренвиля!

– Я тоже именно так понял эту записку, гражданка, – мягко подытожил Шовелен. – Лорд Энтони Дьюхерст и сэр Эндрью Фоулкс, после того как их связали и обыскали, были по моему приказанию доставлены в уединенный домик на дуврской дороге, который я незадолго до этого снял для подобной цели. Там они и находились в качестве узников до сегодняшнего утра. Но, благодаря маленькому клочку бумаги, я решил предоставить им возможность посетить бал у лорда Гренвиля. Надеюсь, вы понимаете – у них есть что сообщить своему шефу, такая важная новость… Поэтому они непременно воспользуются возможностью переговорить с ним сегодня ночью, как он сам же им предлагал. Так что сегодня утром оба молодых щеголя обнаружили, что все двери в этом одиноком домике открыты, тюремщики будто испарились, а под окном стоят две оседланные и взнузданные лошади. Я их пока не видел, но думаю, можно быть уверенным – они не теряли времени даром и уже добрались до Лондона. Видите, как все просто, гражданка!

– Это и в самом деле кажется несложным, – сказала она, все еще пытаясь прикрыться злым кокетством. – Если вам надо убить цыпленка, вы берете его, потом сворачиваете шею… только цыпленку это простым не кажется. Теперь вы приставили к моему горлу нож и залогом моей послушности… Для вас это просто… Для меня – нет.

– Но, гражданка, я ведь даю вам шанс спасти вашего любимого брата от последствий его же собственной глупости.

Лицо Маргариты смягчилось, глаза увлажнились, и она прошептала, как бы в ответ на свои мысли:

– Это единственный человек в мире, который, меня действительно и по-настоящему любит… Но что же хотите вы от меня, Шовелен? – добавила она в полном отчаянии прерывающимся от слез голосом. – В моем теперешнем положении это совершенно немыслимо!

– Но, гражданка, – жестко и безжалостно сказал он, не обращая внимания на полный отчаяния взгляд, который мог бы разжалобить даже каменное сердце. – Леди Блейкни никто не будет подозревать, поэтому вы спокойно можете сегодня ночью помочь мне открыть настоящее имя Сапожка… Вы сейчас отправитесь на бал… Будьте внимательны там, гражданка, смотрите и слушайте… Вы передадите мне любую, хотя бы самую незначительную деталь, хотя бы намек. Вам необходимо заметить каждого, с кем лорд Энтони Дьюхерст или сэр Эндрью Фоулкс будут говорить. Вы сейчас абсолютно вне подозрений. Сапожок Принцессы будет там сегодня ночью. Узнайте, кто он, и я ручаюсь вам именем Франции, что брат ваш будет спасен.

Шовелен прижал ее к стенке. Маргарита чувствовала себя опутанной паутиной, из которой не видела никакой возможности выбраться. Страх за близкого человека вынуждал ее повиноваться, поскольку она хорошо знала, что тот, кто сидит сейчас перед ней, никогда не бросает слов на ветер. Вне всяких сомнений, об Армане уже сообщено в Комитет общественной безопасности как о «подозрительном», ему теперь не разрешат уехать из Франции и предадут жестокой казни, если она откажет сейчас Шовелену. Еще какое-то мгновение она надеялась на случай; но теперь протянула руку ненавистному человеку.

– Если я пообещаю помочь вам в этом деле, вы отдадите мне письмо брата? – спросила она учтиво.

– Если ваша помощь этой ночью окажется мне полезной, – ответил он с саркастической улыбкой, – я отдам письмо… завтра.

– Вы мне не доверяете?

– Абсолютно верю вам, дорогая леди, жизнь Сен-Жюста – большая потеря для Франции, и она очень надеется, что вы спасете его.

– Но я могу оказаться бессильной помочь вам, даже если очень захочу.

– Тогда это будет воистину ужасно, – спокойно сказал он, – и для вас, и для Сен-Жюста.

Маргарита задрожала. Она поняла, что от этого человека ей нечего ждать пощады Всемогущий, он держал в своем кулачке дорогую ей жизнь. Она слишком хорошо знала его: если ему не удастся добиться цели, он будет безжалостен.

Ей вдруг стало холодно в душной атмосфере театрального зала, – казалось, трогательные звуки музыки доносились из какой-то далекой страны. Она укутала плечи дорогим кружевным шарфом и молча, будто во сне, уставилась на блестящую сцену.

На какое-то мгновение мысли ее перенеслись от любимого брата, находящегося в смертельной опасности, к другому человеку, также имеющему право на ее доверие и внимание. Ей стало так одиноко, так страшно за Армана, что захотелось хотя бы к кому-нибудь обратиться за помощью. Сэр Перси Блейкни когда-то любил ее, он ее муж, зачем же она одна должна проходить через эту страшную пытку? Он недалек умом, это так, но зато силен физически, и если она придумает что-нибудь, а он применит силу и храбрость, то, может быть, вместе им удастся перехитрить этого проницательного дипломата и спасти заложника, не подвергая опасности жизнь благородного предводителя отважной маленькой лиги. Сэр Перси хорошо знал Сен-Жюста, был, похоже, привязан к нему, а кроме того, Маргарита была уверена, что он не откажется помочь.

Шовелена же леди Блейкни больше не интересовала. Он сказал свое жестокое «или-или» и оставил ее решать. Теперь, казалось, он был поглощен возбуждающей душу мелодией «Орфея», – он сидел, покачивая в такт музыке вытянутой, как у хорька, головой.

Короткий стук в дверь вновь заставил Маргариту вздрогнуть. На этот раз в дверях ложи появился сонный, добродушный сэр Перси Блейкни все с той же полузастенчивой, полуглупой улыбкой, которая на этот раз буквально взбесила его жену.

– Э-э-э… карета подана, д'рагая, – возвестил он тягучим голосом. – Я полагаю, тебе хочется поехать на этот чертов бал. Извините… э-э-э месье Шовелен, я вас и не заметил…

И он протянул пару белых гибких пальцев Шовелену, вставшему при появлении сэра Перси.

– Так ты идешь, д'рагая?

– Ш-ш-ш ш-ш-ш… тише! – сердито зашипели со всех сторон.

– Чертовское нахальство, прокомментировал сэр Перси с улыбкой.

Маргарита нервно вздохнула. Ее последняя надежда рухнула окончательно. Она завернулась в свою накидку и, не глядя на мужа, взяла его под руку.

– Я готова ехать.

В дверях ложи она обернулась и посмотрела прямо на Шовелена, который со своей chapeau-bras[7] под мышкой и с любопытствующей улыбкой на тонких губах готовился последовать за этой странной, несуразной парой.

– Всего лишь au revoir[8], Шовелен, – игриво сказала она, – мы с вами увидимся у лорда Гренвиля на балу, и очень скоро.

Проницательный француз явно прочел в ее глазах что-то, доставившее ему глубокое удовлетворение, потому что, взяв с саркастической улыбкой маленькую щепотку табака и отряхнув жабо, он радостно потер свои костлявые ручки.

Глава XI

Бал у лорда Гренвиля

Исторический бал, который давал государственный секретарь иностранных дел лорд Гренвиль, явился наиболее блистательным событием года. Несмотря на то, что осенний сезон был только в самом начале, каждый, кто хотя бы что-нибудь из себя представлял, стремился непременно оказаться в этот день в Лондоне, чтобы блеснуть на балу с возможной для себя выгодой.

Его королевское высочество принц Уэльский обещал присутствовать. Он собирался приехать прямо из театра. А сам лорд Гренвиль, прослушав первые два акта «Орфея», стал готовиться к встрече гостей. В десять часов, необычно позднее для тех дней время, парадные залы министерства иностранных дел, изысканно украшенные экзотическими цветами и пальмами, были переполнены. Нежные звуки менуэта мягко аккомпанировали веселой болтовне и радостному смеху многочисленной компании.

Хозяин стоял в маленькой прихожей, завершающей парадную лестницу. Утонченные мужчины, прекрасные женщины, знаменитости из всех европейских стран проходили мимо него, обмениваясь учтивыми, по экстравагантной моде того времени, поклонами и реверансами, после чего, смеясь и болтая, рассыпались по бальным или приемным залам и комнатам для игры в карты.

Сбоку от лорда Гренвиля, облокотясь на консольный столик, в безупречном черном костюме стоял Шовелен, спокойно посматривая на текущий мимо поток бриллиантов. Он видел, что сэр Перси и леди Блейкни еще не прибыли, и его проницательные водянистые глазки впивались в каждого вновь прибывшего.

Он стоял несколько обособленно, поскольку послу республиканского правительства Франции трудно было рассчитывать в Англии на популярность, особенно после того, как через Канал стали просачиваться слухи о кошмарной сентябрьской резне.

Как лицо официальное, он был принят английскими коллегами вполне учтиво; мистер Питт пожал ему руку, а лорд Гренвиль беседовал с ним более одного раза. Однако узкие круги лондонского общества игнорировали его; женщины открыто поворачивались к нему спиной, мужчины, не занимавшие ответственных официальных постов, отказывались подать руку.

Но Шовелен был не из тех, кто беспокоится по поводу всех этих «общественных нежностей», как он их классифицировал в своей дипломатической практике. Он был слепо предан революционному делу, разоблачал всяческие социальные неравенства, горел любовью к своей стране – три страсти делали его совершенно индифферентным к брани, которая ему выпадала в туманной, благопристойной, старомодной Англии.

А кроме того, Шовелен лелеял заветную мечту. Он был твердо уверен в том, что французские аристократы – злейшие враги Франции, и потому жаждал полного их истребления. Во времена господства Королевы Террора он пропагандировал страшный афоризм: поскольку головы их все равно пусты, лучше всего отсечь их одним ударом гильотины. Поэтому он смотрел на всех французских аристократов, которым удалось спастись, как на воров, непозволительно обкрадывающих гильотину. Да еще эти роялисты-эмигранты – едва только выберутся из страны, как сразу стараются возбудить негодование против Франции. В Англии, в Бельгии, в Голландии раскрывались бесконечные заговоры с целью поднять войска и послать их на революционный Париж, чтобы освободить короля Людовика и перевешать всех кровожадных вождей чудовищной республики.

Так что нет ничего удивительного в том, что таинственная и романтическая персона Сапожок Принцессы стала предметом острой ненависти Шовелена. Этот мифический предводитель и небольшая группа дерзких молодцов под его командой, хорошо обеспеченных деньгами, вооруженные беспредельной дерзостью и хитроумной ловкостью, весьма преуспевали в спасении сотен французских аристократов. Девять из каждого десятка эмигрантов, обласканных при английском дворе, спасением были обязаны этому человеку и его лиге.

Шовелен поклялся своим друзьям в Париже, что непременно узнает подлинное имя вездесущего англичанина и доставит его во Францию, а затем… Он испустил глубокий вздох удовлетворения при одной мысли о том, что увидит, как эта загадочная голова падает от ножа гильотины ничуть не хуже, чем головы других.

Вдруг на роскошной лестнице произошло некоторое смятение, все разговоры на мгновение прекратились, и снаружи раздался голос мажордома.

– Его королевское высочество принц Уэльский со свитой! Сэр Перси Блейкни! Леди Блейкни!

Лорд Гренвиль быстро направился к дверям встречать высоких гостей.

Принц Уэльский, одетый в роскошный придворный костюм из бархата цвета лососины, богато украшенный золотом, вошел под руку с Маргаритой Блейкни. Слева шествовал сэр Перси в грандиозном переливающемся при свете костюме кремового цвета из лучшего атласа, пошитого в необычном стиле, с великолепными ненапудренными волосами, с бесценными кружевами на шее и на запястьях и с шапо-бра под мышкой.

После нескольких ритуальных слов приветствия лорд Гренвиль сказал своему королевскому гостю:

– Разрешит ли ваше высочество представить месье Шовелена, доверенного представителя французского правительства?

Шовелен подошел поближе. Он очень низко поклонился, в то время как принц ответил на это лишь коротким кивком головы.

– Месье, – холодно произнес его королевское высочество, – мы попытаемся забыть то правительство, которое вас послало, и видеть в вас лишь нашего гостя, простого джентльмена из Франции. И только тогда мы приветствуем вас, месье.

– Монсеньор, – сказал Шовелен, кланяясь еще раз. – Мадам, – добавил он с церемонным поклоном Маргарите.

– А, мой милый Шовелен, – сказала она с безучастным весельем, протягивая ему свою маленькую ручку. – Месье и я – старые друзья, ваше высочество.

– О, тогда, – уже более вежливо сказал принц, – мы приветствуем вас вдвойне, месье.

– Есть еще кое-кто, кого я обещал представить вашему королевскому высочеству, – прервал их лорд Гренвиль.

– Ах, но кто это? – спросил принц.

– Графиня де Турней де Бассерив с семьей, они только что прибыли из Франции.

– Ради всего святого! Да они просто счастливчики. Лорд Гренвиль повернулся, отыскивая глазами графиню, которая в это время сидела в другом конце зала.

– Помилуй Бог, – шепнул его королевское высочество Маргарите, как только увидел эту холодную фигуру старой леди. – Помилуй Бог, она очень добродетельна и очень печальна на вид.

– Видите ли, ваше королевское высочество, – с улыбкой ответила Маргарита. – Добродетель – как благоухающий цветок: он более ароматен, когда сломлен.

– Добродетель, увы, – вздохнул принц, – вещь, которая меньше всего подходит вашему прекрасному полу, мадам.

– Госпожа графиня де Турней де Бассерив, – сказал лорд Гренвиль, представляя даму.

– Очень рад, мадам. Мой отец, король, всегда рад приветствовать тех из ваших соотечественников, кого Франция отринула от своих берегов.

– Ваше королевское высочество всегда так учтивы, – ответила графиня задумчиво. Затем, представляя свою дочь, покорно стоящую рядом, сказала: – Моя дочь Сюзанна, монсеньор.

– А, прелестно, прелестно, – ответил принц. – Теперь позвольте, графиня, представить вам леди Блейкни, которая делает нам честь своей дружбой Вам и ей, клянусь, есть много что сказать друг другу. Каждого соотечественника леди Блейкни ради нее мы приветствуем вдвойне… Ее друзья – наши друзья… Ее враги – враги Англии.

После этого изящного спича голубые глаза Маргариты весело заблестели. Графиня де Турней, так чудовищно оскорбившая ее недавно, получила публичный урок, и это не могло не доставить радости Маргарите. Однако графиня, для которой почтение к королевскому достоинству было почти религией, слишком хорошо была вышколена придворным этикетом, чтобы выказать хотя бы тень замешательства. В результате обе дамы обменялись грациозными реверансами.

– Его королевское высочество всегда очень учтив, мадам, – скромно сказала Маргарита, в то время как в глазах ее светилось злорадство. – Впрочем, здесь нет необходимости в его благожелательном посредничестве… Ваше дружеское расположение во время нашей последней встречи навсегда запомнится мне своей теплотой.

– Мы – бедные изгнанники, мадам, – ответила равнодушно графиня, – доказываем Англии нашу благодарность послушанием воле монсеньора.

– Мадам, – сказала Маргарита с новым церемонным реверансом.

– Мадам, – отпарировала графиня столь же достойно.

Тем временем принц сделал несколько любезных комплиментов виконту.

– Рад познакомиться с вами, месье виконт. Я хорошо знал вашего отца, когда он был послом в Лондоне.

– Ах, монсеньор, – ответил виконт, – я тогда был еще совсем мальчиком… А теперь я обязан чести видеть вас нашему покровителю – Сапожку Принцессы.

– Тс-с, – остановил его принц, заметив стоящего неподалеку Шовелена, с саркастической улыбкой на тонких губах поглядывающего на Маргариту и графиню.

– Что вы, монсеньор, – сказал тот в свою очередь, отвечая на выпад принца. – Прошу вас, не мешайте юноше изливать свою благодарность; имя упомянутого им красного цветка хорошо известно и мне, и Франции.