Забытая тайна
Иннокентия Витальевича ждали к концу ноября, но он приехал неожиданно, вечером. Раздраженный, заскочил на кухню, где в это время ужинали жильцы старого дома, и с порога закричал:
– Иваныч, ты когда к телефону подходить будешь? Я сегодня три раза звонил, ворота примерзли, мне самому открывать пришлось! Налей чаю горячего, продрог я до костей и туфли вымочил, пока с воротами возился.
Иваныч молча кивнул головой в знак приветствия и согласия, достал из буфета хозяйскую фарфоровую чашку и принялся наливать горячий чай из чайника на печке.
– Да не наливай мне это ваше пойло, завари мой английский чай, – грея над горячей плитой руки, недовольно продолжал старый хозяин.
– Здравствуйте, отец, – осторожно поздоровался Арсений.
– Перевод готов? – отец внимательно посмотрел на сына.
– Да, перевод полностью готов, – тихо ответил юноша.
– Принесешь мне немедленно, я ночью посмотрю, завтра поговорим, – скомандовал старый хозяин, тяжело усаживаясь в массивное кресло.
Арсений покорно развернул коляску и направился в свою комнату, он еще раз перелистал бумаги, аккуратно сложил их в папку, сверху положил древний фолиант и вернулся в кухню. Отец допивал чай, развалившись в кресле, Иваныч поставил на печной приступок его влажные от снега туфли, и в комнате запахло старой ваксой. Арсений сморщил нос от неприятного запаха, когда протягивал отцу переводы.
– Надо же, какие мы нежные, в избе с крысами не жил! Морщится он, пошел вон отсюда, завтра с тобой поговорю, – злобно буркнул отец сквозь зубы, буравя сына прищуренными глазами.
Арсений хотел ответить, но, увидев выражение лица и чуть заметный жест рукой Иваныча, опустив глаза, удалился.
– Воспитал тебя Иваныч, ты как принц аглицкий, – ехидно рассмеялся старый хозяин вдогонку сыну.
– Иннокентий Витальевич, мальчишка ночи не спал, работал с зари до зари, а у вас слова доброго для него нет, – с укором заметил Иваныч, оставшись с хозяином наедине и подливая ему в чашку горячий чай.
– Видел я его взгляд – волчонок, загрызет и глазом не моргнет, – зло буркнул тот, ноздри его раздулись, а нос казался еще длиннее.
Арсений закрыл дверь комнаты, чтобы не слышать укоры отца, ему было неприятны расспросы о том, сколько продуктов и на какую сумму он съел, а также отчеты об истраченных деньгах на хозяйственные нужды. Он наскоро принял душ и лег в постель. Сна не было, из кухни доносилось резкое бормотание отца и Иваныча, слова разобрать было невозможно, да и не хотелось, но было ясно, что они о чем-то горячо спорят. Прошло много времени, шум то стихал, то возобновлялся вновь. Арсений не спал, он лежал, глядя в потолок, который от окна к центру комнаты освещала лунная дорожка, а бегущие по небу облака, то открывающие, то вновь застилающие луну, создавали иллюзию присутствия неведомых сущностей, казалось, сами духи пришли навестить его из глубокого прошлого. Рассматривая их постоянно меняющиеся очертания, Арсений немного успокоился, в голове звучала знакомая мелодия и все тот же женский голос. Часы в холле пробили три. Споры на кухне не прекращались. «Иваныч, наверное, очень много истратил, так долго не ложатся», – подумал юноша и помог себе руками спустить ноги с кровати. Он перевалил тело в коляску и подъехал к двери, слегка приоткрыл ее. Из кухни доносились обрывки разговора.
– Да, я тебе говорю, нужен ключ, все он правильно перевел, а бессмыслица потому, что нужны те перфокарты, – басил Иваныч, доказывая свою правоту.
– Молчи, много ты понимаешь! Где их взять? Ты искал тогда и что? Где результат? – недовольно перебил его старый хозяин.
– В тот раз не смог я все тщательно посмотреть, а ключ вы увезли, лет двадцать туда не заглядывал, – будто оправдываясь, ответил Иваныч.
– Помню я, ты тогда волчонка своего выхаживал. Ладно, спать надо, завтра с утра комнату осмотришь, сам я не могу… Ищи, все от этих табличек зависит. Найдешь, так и быть, оставлю его, а нет – и тебя следом, – бурчал старый хозяин.
Арсений не понимал и половины сказанного, но ему было очень страшно. «Отец накажет Иваныча из-за меня! Но у меня все получилось, неужели отец не понимает, что нужен ключ? И какие это таблички, и почему дядька все знает о переводах», – промелькнула неожиданная мысль. Отец с грохотом отодвинул кресло и его шаги стали слышны у лестницы в холле. Арсений быстро прикрыл дверь и торопливо лег в постель, отодвинув от кровати коляску. Вскоре дверь отворилась, и тонкая полоска яркого света прорвалась в темноту, Иваныч нахмурил брови и ласково погрозил Арсению пальцем.
– Спи, завтра будет новый день, и нам его надо пережить, – чуть слышно прошептал он.
Арсений закрыл глаза, и только скрип ступеней, ведущих на второй этаж, выдавал присутствие в доме отца, да гнетуще нависшая тишина не давала заснуть. Так и наступило хмурое студеное утро, окна затянуло легкими ледяными узорами, но Арсения они не радовали, его тяготило ожидание тяжелого разговора с отцом. Юноша так и не сомкнул глаз, пролежал в постели всю ночь, пока диск солнца, чуть заметный за морозной дымкой, не появился над горизонтом. Он оделся и, мысленно подготовившись к неприятному разговору с отцом, направился на кухню. Комната была пуста, топилась печь, потрескивали березовые дрова. Пшеничная каша, изрядно заправленная сливочным маслом, как любил отец, томилась в глиняном горшке на печном приступке у самой заслонки. Чайник издавал характерное посвистывание, напоминая о своем закипании. На столе стояла банка с малиновым вареньем, его доставали в особых случаях, только к приезду старого хозяина или когда кто-то болел, да заварочный чайник с приготовленной сухой заваркой из шалфея, душицы и мать-и-мачехи.
«Отец заболел», – подумал Арсений и не ошибся, сверху послышался сильный кашель. Иваныч торопливо спустился со второго этажа, молча достал из буфета поднос, наложил в тарелку порцию каши, заварил травы и поставил чайничек на поднос, открыл банку с вареньем и приготовил розетку.
– Отец заболел? – с тревогой спросил Арсений.
– Захворал, старый зануда, да и к лучшему это, я наши дела за это время постараюсь уладить. Позавтракай тут сам, – на ходу чуть слышно объяснил Иваныч.
Арсений кивнул головой в знак согласия и, проводив дядьку взглядом, принялся накрывать на стол к завтраку. Торопливо съев кашу, юноша выехал в холл, посмотрел, не возвращается ли Иваныч. Но лестница была пуста, непонятный шум раздавался сверху, как будто двигали мебель. Юноша подождал несколько минут и вернулся на кухню, на душе было тревожно. Он вымыл посуду, заварил себе чай и направился в комнату, держа в одной руке кружку с горячим чаем.
– Моли своего Бога, чтобы Иваныч нашел ключ к переводу, иначе я сдам тебя в инвалидный дом, а Иваныча выкину на улицу! – раздался сверху хриплый закашливающийся голос.
Арсений поднял голову, на верхних ступеньках лестницы стоял отец. Вид у него был болезненный: темные мешки под налитыми кровью глазами, сморщенное в злобной гримасе потемневшее лицо и худое сутулое тело, укутанное в длинный махровый халат, – все в его облике напоминало сказочного кощея.
– Чего молчишь? Все мои надежды на тебя рухнули, тупое ничтожество, перевод он сделал! А что он стоит без расшифровки? У меня сроки, меня люди ждут, я на такие бабки влетаю из-за тебя, – все больше распалялся старый хозяин, от его мнимой интеллигентности не осталось и следа.
Он кричал что было сил, бурно жестикулировал и хрипло кашлял, а затем вновь злобно бранился, оскорбляя и унижая сына. Арсений молча слушал, не смея сдвинуться с места, горячий чай лился по ногам и обжигал кожу, но он не чувствовал боли, сердце его сжалось, перед глазами все плыло, как в тумане, только осипший простуженный голос отца набатом звучал в голове.
– Мерзавец, я выкину тебя вон, лентяй, ничтожество, – отец, перестав себя контролировать, уже переходил на визг, в Арсения полетело мокрое полотенце, что он сорвал со лба, затем флакончик с лекарством от кашля.
Подбежавший на шум Иваныч подхватил старого хозяина под руки и попытался увести его с лестницы.
– Лежать вам надо, идемте, надо прилечь, у вас жар, Иннокентий Витальевич! Вы как ребенок, ей Богу, зачем встали, – настойчиво разворачивая старого хозяина в сторону спальни, уговаривал его Иваныч.
Арсений слушал как завороженный, казалось, он умер и окаменел, пустая чашка лежала у ног. Дядька вскоре вернулся, торопливо спустился по лестнице и внимательно посмотрел на юношу.
– Сеня, мальчик мой, ногу больно? – трогая мокрую штанину, озабоченно спросил Иваныч.
Арсений покачал головой:
– Нет, – одними губами сказал он.
– Идите в свою комнату, не переживайте, я все найду, отыщется этот злосчастный ключ. А отец, вы же знаете, покричит и успокоится, обычное же дело, – уговаривал дядька, закатывая коляску в комнату Арсения.
Он помог юноше лечь на кровать и осмотрел обожженную ногу. Огромный красный волдырь покрывал почти всю верхнюю часть ноги, глубокие застарелые шрамы стали багрово-красными и воспалились.
– Ну вот, а говорите, что не больно, – охал Иваныч, перебирая аптечку.
– Больно здесь, – положив руку на грудь, очень тихо сказал юноша.
– Это ничего, за одного битого двух небитых дают, а обижаться не надо, отец все-таки, он любит вас, – продолжал уговаривать дядька, намазывая ожог синтомициновой мазью.
Арсений молчал, он закрыл глаза и захотел раствориться в пространстве, хотел исчезнуть и вообще никогда не существовать. Думать не хотелось, жить не хотелось.
Наложив повязку юноше, Иваныч удалился наверх, чтобы посмотреть, чем занимается старый хозяин. А тот мирно спал, завернувшись в ватное одеяло. Дядька направился в тайную комнату. Вытащив из кармана массивный старинный ключ, он открыл секретную дверь, спертый воздух и запах пыли заставили его закашляться.
– Сколько лет прошло, – осматривая холодную сумрачную комнату, печально сказал Иваныч.
Он подошел к письменному столу и поочередно выдвинул все ящики, выложил на стол содержимое: старые альбомы для рисования, краски, карандаши, нитки для вышивания, иглы, булавки, женские шпильки и заколки, пожелтевшие тетрадные листы с причудливыми рисунками. Внимательно осматривая каждый предмет, Иваныч складывал все на пол, выдвинув самый нижний ящик, он достал знакомую школьную тетрадь, ту самую, из которой вырвал лист для Арсения. Аккуратно завернул ее в лежавший тут же на полу платок, сунул за пазуху. «А это не для глаз хозяина», – рассуждал дядька, перебирая книги на полке, ничего похожего на перфокарты он не увидел. Пересмотрев все ящики стола и книжные полки, он принялся за бельевой шкаф, выбрасывал и перетряхивал женские и детские вещи. Иваныч упорно искал нужную ему вещь. Неожиданно на пороге появился старый хозяин, напугав своим видом Иваныча. Он смотрел на все растерянным и печальным взглядом, его лицо было белым, как мел.
– Вы зачем встали? – спокойно спросил Иваныч.
– Она все-таки уничтожила его, – сказал Иннокентий Витальевич, не сводя глаз с огромного портрета, что висел на стене. – Федор, но ведь были же пластины, куда она могла их спрятать? Ищи, в них вся наша жизнь, ты видел, сколько там золота, если расшифруем книгу, все оно будет наше! Найдешь, озолочу, отпущу тебя с волчонком, – умоляюще говорил старый хозяин.
– Ищу, все перевернул, нет их, что делать будем? – устало садясь на стул, спросил Иваныч.
– Дам волчонку еще три месяца, а ты смотри за ним и ищи пластины, не справится – сдам в дом инвалидов, куда его девать? А ты уезжай на родину. Мне книга нужна, в ней все пути к богатству, – рассуждал старый хозяин.
– Сколько тебе, Кеша, денег-то надо? Арсений тебя и так озолотил, одни таблички древних шумеров сколько премий тебе принесли, почестей, званий! А остальные его переводы – грамотки берестяные, что ты за бугор толкнул, жадный ты, – качая головой, говорил Иваныч.
– Что бы ты понимал, деревня, денег много не бывает, – закашлялся Иннокентий Витальевич.
– Если бы не Сенька, видал бы я тебя, – выругался Иваныч, встал со стула и указал хозяину на дверь.
– Молчи, Федор, кровь на тебе, – усмехнулся тот и, шаркая ногами, поплелся в свою комнату.
Иваныч, закончив со шкафом, закрыл тяжелую железную дверь потайной комнаты и спустился вниз. Заглянул в спальню Арсения – юноша лежал неподвижно, глядя в одну точку. Дядька подошел и оглядел обожженную ногу: отек немного спал.
– Обедать будете? – ласково спросил он паренька.
– Нет, не хочу, – покачал тот головой и отвернулся к стене.
– Он больше не будет кричать, скоро поправится и уедет, – потрепав юношу по русой голове, попытался успокоить его Иваныч.
Но Арсений молчал, говорить ему не хотелось.
Обещания Иваныча были выполнены полностью – в ближайшие три дня в доме было тихо, отец не покидал спальни, только громкое покашливание нарушало тишину. Арсений тоже не выходил, сильно болела нога, волдырь лопнул, и ожоговая жидкость сочилась, не давая встать. Иваныч менял повязки и пытался успокоить парня, но Арсений плохо ел и почти совсем не спал. Глаза юноши ввалились и стали еще больше, светились, как у дикого зверя, зеленым светом, за последние дни он не проронил ни слова. В конце недели с утра во дворе загудел отцов джип и скрылся за сугробами. Немного погодя в комнату Арсения вошел Иваныч.
– Пойдемте на кухню, чаю попьем, отец уехал, дал тебе три месяца разобраться с переводами, вот папка и книга, – сказал дядька, улыбаясь.
Арсений молчал.
– Вы чего молчите? Надо поесть, ослабели совсем, ожог почти зажил. Сколько я вас знаю, на вас все заживает, как на диком звере. Да вы и не болели никогда, – рассуждал дядька, пытаясь поднять Арсения.
Юноша сел на кровать, нехотя надел рубаху, прикрыл ноги пледом, чтобы не сбить повязку на ране, и внимательно взглянул в глаза Иваныча.
– А откуда у меня на ногах эти ужасные шрамы? – вдруг неожиданно спросил он.
Иваныч съежился от силы взгляда и твердости голоса этого истощенного юноши. Казалось, что он стал на несколько сантиметров ниже.
– Я не знаю, откуда эти шрамы, когда я приехал, ваши ноги уже были такими, – робко ответил Иваныч, избегая смотреть в глаза Арсению.
Юноша замолчал, он опустил голову и покорно сел в коляску. Иваныч отвез его на кухню и стал собирать на стол к обеду. Полное равнодушие ко всему происходящему овладело Арсением, все происходящее вокруг стало безразлично, интерес к жизни пропал.
Глава 7
Так потекли дни, Иваныч не знал, что делать, Арсений молчал, не ел, не работал, почти не спал. Даже внешне он очень изменился: пустые, без единой мысли глаза, бледное лицо – вот что стало с Арсением. Большую часть времени он безразлично молчал, говорить с дядькой ему не хотелось, как не хотелось и приниматься за оставленную работу по переводу.
Дядька то принимался уговаривать его, то ругать, что было сил, но результата не было. Насильно одевал и вез на улицу, но юноша был похож на фарфоровую куклу без движения и эмоций. Так прошла неделя. В субботнее утро Иваныч тихонько приоткрыл дверь в комнату Арсения в надежде, что тот еще спит. Но юноша сидел у окна, смотря в одну точку, точно так же, как вчера его оставил дядька.
– Вы даже не ложились, что вы со мной делаете? Так и до смерти недалеко, – охал Иваныч, стараясь поймать взгляд Арсения.
Но все было бесполезно – глаза юноши были словно из зеленого хрусталя, холодные и прозрачные, они ничего не выражали. Иваныч присел на край кровати, взял тонкую влажную ладонь юноши и, глядя ему прямо в лицо, стал объяснять.
– Сенечка, пожалуйста, я очень тебя прошу, надо начинать жить нормально. Есть, спать, гулять, работать. Мне нужно уехать, у меня накопилось много дел в городе, я скоро вернусь. А вы приготовьте мне ужин, вы же можете, и, как всегда, будете меня ждать, откладывать поездку мне уже нельзя, – умоляюще говорил дядька.
Арсений молчал, его лицо оставалось неподвижно равнодушным, он смотрел в окно, словно не слышал старого Иваныча. Еще немного посидев рядом с юношей, дядька резко поднялся, время поджимало, ему нужно было уходить.
– Я постараюсь скоро вернуться, – еще раз серьезно сказал он и вышел.
Арсений остался один, вскоре хлопнула входная дверь, и в доме все стихло. Просидев неподвижно какое-то время, Арсений подъехал к столу, достал чистый лист бумаги, размашистым почерком написал на нем несколько строк. Достал из ящика стола папку с переведенным текстом, внимательно проверил содержимое, аккуратно сложил странички и сверху положил старую книгу. Достал флешку и включил запись, мелодичный женский голос заполнил комнату, Арсений внимательно слушал, беззвучно подпевая одними губами. Затем послышался сильный шум, и голос затих, юноша выключил монитор и выехал из комнаты. Он направился в прихожую, открыл входную дверь, колючий морозный воздух заставил закашляться. Арсений оглянулся, печально посмотрел на полутемный холл, словно прощаясь, и выехал на крыльцо. Он быстро спустился по пандусу на дорожку и посмотрел по сторонам, тропинка в сад и огород была завалена снегом, и только маленькая тропка убегала к птичнику. «Коляска не пройдет», – подумал юноша. Дорога к центральным воротам была хорошо прочищена, и он направил коляску туда. Помогая колесам, он все дальше удалялся от дома, легкая рубаха от декабрьского морозца стала колом, босые ноги замерзли, и их стало пощипывать. Но Арсений не чувствовал холода, его душа давно заледенела, он ехал и ехал, подгоняемый морозным ветерком. И вот уже показались большие старые ворота на кирпичных столбах, чуть поодаль – калитка, через которую ходит Иваныч. Арсений подъехал к ней, с трудом протиснувшись, он очутился за воротами, увидел голое поле, затем лес и дорогу. «Здесь Иваныч садится на автобус», – мелькнула мысль.
Юноша направил коляску через поле к лесу, выехал на пустую автомобильную дорогу и проехал несколько метров по ней, затем свернул к обочине и, с силой перевернув коляску, кубарем скатился в кювет. Подтянувшись на руках, он сбросил коляску в канаву, так, чтобы она была незаметна с дороги. Арсений сел на снег и осмотрелся, метрах в трех от овражка росла большая разлапистая ель. Он собрал последние силы и пополз к дереву. Одежда очень быстро стала совсем мокрой и заледенела, снег прилипал к длинным русым волосам, превращая их в сосульки, на ресницах и бровях от дыхания образовался иней. Юноша полз, волоча изуродованные ноги, руки царапали колючий снег, и капельки крови, словно ягоды калины, застывали на нем. Арсений стал похож на ледяного мальчика, только синяя в клетку рубаха выделяла его на белоснежном студеном покрывале. До сосны оставалось метра два, но силы покинули его, он обмяк и затих, опустив лицо в снег – Арсений потерял сознание.
Рейсовый автобус резко затормозил на повороте, дверь распахнулась, и тонкая девичья фигурка в красной лыжной куртке выпорхнула из автобуса, как снегирек.
– Дядя Витя, вечером здесь же меня подхватишь, – бойко крикнула она вдогонку.
Водитель высунул из окна руку и показал девушке поднятый вверх большой палец в знак согласия. Катерина, проводив отъезжающий автобус взглядом, быстрым шагом пошла к старым воротам. Дойдя до калитки, девушка внимательно посмотрела на снег – глубокие ямы от протектора инвалидной коляски насторожили ее. «Куда это Арсений отправился один? Следов за коляской нет, значит, дядьки с ним не было», – рассуждала Катя, разглядывая отпечатки колес. Она дошла до трассы, след от протектора пропадал, прошло много машин и следы исчезли, девушка посмотрела по сторонам – никого. Добежав до поворота, она внимательно осмотрелась – дорога была пуста. Затем, вернувшись к автобусной остановке, решила проверить другую сторону дороги. От неожиданности Катя вздрогнула – у самой кромки леса лежало тело юноши, совсем раздетого, легкая клетчатая рубаха и синие тренировочные штаны – вот и все, что было на нем.
Катя прыгнула в овраг и, бредя по колено в снегу, как могла скоро подбежала к юноше. Ей показалось, что Арсений не дышал, он лежал ничком. Девушка перевернула его и начала растирать белое, как снег, лицо шерстяной рукавицей.
– Арсений, очнись, ты чего это? – кричала она, а ветер уносил ее крик в поле.
Юноша молчал, глаза его были закрыты, признаков жизни совсем не было. Девушка изо всех сил схватила его за грудки и начала трясти.
– Очнись, очнись, – испуганно кричала, но все безрезультатно.
Тогда Катя приподняла его за воротник рубахи и попыталась тащить, но у нее не хватало сил, ведь Арсений на целую голову был выше ее. Девушка прикоснулась пальцами к его шее, слушая пульс, как учила ее бабушка, сердце стучало едва слышно. В надежде на помощь Катерина побежала к дороге, размахивая руками, она пыталась остановить машину. Несколько легковушек пронеслись мимо, не обращая на девушку никакого внимания. Старенькая «шестерка» резко затормозила, из открытого окна высунулись два молодых человека.
– Что, красотка, покатаемся? – закричали весело парни, маня девушку руками.
– Мальчики, дорогие, помогите мне, пожалуйста, у меня друг замерзает, – умоляюще кричала она сквозь слезы.
Увидев состояние девушки, молодые люди быстро вышли из машины и бегом направились за ней. Катя неслась по дороге в направлении замерзавшего Арсения, она прыгнула в овраг, парни направились за ней. Вдвоем они ловко подняли окоченевшего юношу и понесли к дороге. Катя вытащила из снега коляску и отряхнула ее, парни донесли Арсения до коляски и осторожно усадили в нее.
– Чего это он у тебя раздетый совсем и босой. Он хоть живой? – спросил один из парней.
– Живой, живой, спасибо, мальчики. Нам домой скорей надо, – разворачивая коляску в сторону дома, сказала Катя.
– Постой, дуреха, у нас водка есть. Давай разотрем его, а то не довезешь, – вытаскивая из машины бутылку, крикнул один из парней.
Катя подкатила Арсения вплотную к «шестерке», парень набрал водку в ладонь и начал с силой растирать Арсению побелевшие ноги, грудь и руки.
Другой достал из машины старое потрепанное покрывало, то, что служило ему подстилкой на сиденье, и закутал в него заледеневшего Арсения.
– Давай бегом, – подбодрили они Катю.
– А покрывало? – закричала она и свернула на тропинку к калитке.
– Новое подаришь! И ты нам бутылку должна, – рассмеялись вдогонку парни.
– Заметано, – расхохоталась Катерина, с силой проталкивая коляску в калитку.
Она быстро бежала по парковой аллее, толкая впереди себя коляску с замерзающим Арсением. На ходу закатив его по пандусу на крыльцо, она распахнула входную дверь дома, теплый воздух немного успокоил ее. Пройдя с коляской в дом, она повернула на кухню, сбросила с хозяйского кресла подушку на пол, стащила Арсения. Он с шумом упал на пол, Катя подложила подушку ему под голову. Принялась снимать с него мокрую одежду, рубаху, штаны, и вот он лежит на полу в одних трусах, высокий, с большими накачанными руками и мощной грудью, его тонкие, изуродованные шрамами ноги стали совсем белыми. Катя металась по дому в поисках комнаты Арсения, распахивая одну дверь за другой. И вот она, его спальня. Открыв шкаф и покопавшись в белье, она нашла теплый свитер и тренировочные штаны, захватила шерстяные носки. Катя пошла к выходу, на столе ее внимание привлек одиночный лист бумаги, лежавший поверх толстой папки. Девушка привычным движением сунула его в карман куртки. Арсений лежал на полу, широко раскрыв глаза.
– Что, снеговик, оттаял? – бросая в него вещи, спросила Катя.
Арсений молчал и недоуменно смотрел на девушку.
– Чего лежишь, садись, одеваться будем! Видок у тебя не для слабонервных, – скомандовала Катя и помогла юноше сесть.
Арсений с трудом сел и подвинулся к теплой печке, натянул на себя свитер, затем теплые носки и принялся надевать штаны. Катерина вышла в холл, сняла куртку и ботинки.
– Арсений, у вас в доме спиртное есть? – крикнула она юноше.
– Зачем тебе? – чуть слышно спросил он.
– Тебя будем лечить, – читая на листе написанное размашистым почерком, сказала она.
– Не знаю, – пробурчал юноша.
– Ничего, я найду, у меня на это нюх, – шаря по буфету, ответила Катя.
Кухонный шкаф был пуст, девушка прошла в комнату Иваныча, но вскоре вернулась ни с чем, потом осмотревшись, быстро поднялась по лестнице, и через минуту спустилась с бутылкой коньяка. Налила в бокал, который ранее вытащила из буфета, темно-янтарную жидкость, отхлебнула несколько глотков и молча подала юноше.
– Я не буду, – тихо прошептал он.
– Еще как будешь, пей, я сказала, – тоном, не терпящим возражений, произнесла девушка и подтолкнула руку юноши ко рту.
Арсений послушно глотнул из стакана, девушка наклоняла стакан с коньяком, помогая ему допить все до дна, напиток лился через край, капая на пол.
– Я сказала – до дна, – приказала Катя, чеканя каждое слово.
Юноша допил коньяк и отвалился к теплой печке, он почти не ел несколько дней, и от выпитого крепкого алкоголя по телу разлилось тепло, расслабляющее, проникающее в каждую клеточку.