Детектив из Мойдодыра. Том 3

6

Жил да был на свете лысый человек. И пообещал он как-то на весь мир, письменно и устно, построить коммунизм в отдельно взятой стране. Другой лысый человек тоже пообещал и, отбивая ритм ботинком по трибуне, уточнил: коммунизм построят в восьмидесятых годах. И, наконец, третий лысый человек в обещанных восьмидесятых стал строить и перестраивать стремительными темпами. И хотя подавляющее волосатое большинство населения планеты мягко уговаривало лысых коммунизм не строить, они не послушались. Если обещали – коммунизм придет! И он, действительно, пришел. К концу века отдельно взятой стране пришел не просто коммунизм, а полный коммунизм. Лысые слов на ветер не бросают.

Вот такая мудрая евроазиатская притча. Мудрая – потому что я сам ее сегодня утром придумал. Мораль сей басни такова: не всегда нужно выполнять данные обещания. Тем более, обещания, данные в шутку. И уж тем более, обещания, данные собаке. Собаке по имени Джульетта, которая все утро лежит у ног и смотрит укоризненными человеческими глазами.

Правда, есть и другая современная притча, придуманная не мной. Пообещал один бизнесмен, а потом сказал, что нету. Так его через неделю в шести разных местах нашли. Мораль, как вы понимаете, прямо противоположная.

Я выбрал довольно простое решение, удовлетворяющее не только обе морали, но и некоторые статьи Уголовного Кодекса. Я отдам крестик Борису Борисовичу, а уж он пускай придумывает, на кого его надеть. Меня немного смущал тот факт, что отдать крестик бывшему напарнику могла сама Джульетта, так же, как вручила мне, но она этого не сделала. И вполне понятно – почему. Она не доверяет своей бывшей конторе.

Мои девчонки спали, звонить Борису Борисовичу было еще рано, и я сидел на кухне между телефонной трубкой и Джульеттой, стараясь не смотреть ей в глаза.

Весомый вклад в мои размышления внес ворвавшийся в квартиру Клин. Он проезжал мимо и надумал нас навестить.

Пока заспанная, завернувшаяся в халат Наташка подогревала ему кофе и готовила огромный бутерброд, Клин напористо разъяснял мне ситуацию с крестиком.

– Животное хотело показать, что оно доверилось тебе, а не какому-то там Борис Борисычу. Может быть, теперь оно, наконец, поймет, что ошиблось. Тебе же сказали, что крестик эксклюзивный. Сходи к хорошему ювелиру и узнай, чья работа. Так и выйдешь на владельца. Это же элементарно! Эх, ты, дефективный детектив!

– Папа, ну что ты говоришь! – возмутилась Наташка. – Из-за этого крестика уже двух человек убили! А он пойдет по ювелирам расспрашивать, да?

– Да я так, чисто теоретически, – стал оправдываться Клин. – А о чем с твоим мужем еще говорить? И потом, я имел в виду хорошего ювелира, а не какого попало.

– Папа!

Клин замолчал.

– Давайте поговорим о животных, – предложил я. – Вы, Василий Анатольевич, своего Абрека вязали?

К моему разочарованию Клин подтвердил репутацию собачьего знатока и не попался на удочку. Он сразу понял, о чем речь.

– Со всей округой, – недовольно пробурчал он. – У меня на даче скоро забор рухнет, столько он подкопов наделал. Азиат – что ты хочешь?

– Ну вот, наконец-то. Настоящий мужской разговор, – фыркнула Наташка и ушла умываться.

– Кстати, о животных. А у вас на примете нет хорошего ювелира, Василий Анатольевич? – шепотом спросил я.

– Так в том-то и дело! – зашептал в ответ Клин. – Конечно есть! И ювелир хороший, и мужик отличный, и трепаться не будет. – Он достал толстый бумажник, порылся в нем, протянул мне визитку и подмигнул. – Скажешь, что от меня.

Кажется, он всерьез решил от меня избавиться.

– Спасибо… папа. – Я оглянулся на Джульетту и помахал визиткой. – Собака, ты довольна?

Она кивнула.

С полминуты я усиленно размышлял над тем, что, вообще, происходит у меня в доме, потом обратился за помощью к Клину:

– Вы видели, Василий Анатольевич? Она согласна. Она кивнула.

– Конечно, согласна! – самодовольно заявил Клин. – Я же говорю, что животное гораздо умнее тебя.

– Да вы что, не понимаете? – воскликнул я. – СОБАКА КИВНУЛА!

Он фыркнул.

– Безделье еще и не до такого доведет. Тебе скоро деревья языки показывать станут. Собаки не умеют кивать.

– Даже голая китайская собачка?

Клин тоже задумался, но секунд через десять решительно подтвердил:

– Даже голая китайская собачка.

– А моя умеет! – с вызовом бросил я.

Клин как-то странно посмотрел на меня, допил кофе, дожевал бутерброд и, в основном довольный нанесенным визитом, уехал. Я закрыл за ним входную дверь, открыл дверь в ванную и занялся обычным утренним делом: стал приставать к Наташке.

У нее, похоже, на это утро намечались другие мероприятия. Халат никак не хотел соскальзывать с плеч на пол, и Наташка очень тактично спросила:

– Ты когда на работу поедешь?

Но я все еще надеялся на совместное мероприятие, поэтому беззаботно заявил, что работа подождет часа два, а то и три.

– Вот и хорошо! – обрадовалась она. – Через полчаса «Сбербанк» откроется. Нам давно уже пора за квартиру платить.

Когда она упомянула про коммунальные платежи, я окончательно понял, что она вовсе не кокетничает, наоборот, напрочь отказывается выполнять супружеские обязанности. Ну, в смысле, не хочет сама идти в «Сбербанк».

– Да, действительно, – уныло согласился я, – такое замечательное событие, как открытие «Сбербанка» просто никак нельзя пропустить. Уже иду.

– Прямо сейчас?

– Конечно. Прямо сейчас.

Наташка удивленно посмотрела на меня через зеркало, и ее халат соскользнул с плеч на пол.

Я заслужил прощение, и наказание «Сбербанком» было отложено на послеобеденное время, а посещение «Мойдодыра» – еще дальше. Но «Сбербанк» после обеда так и не открылся. В пятнадцать минут третьего последние надежды нестройной очереди, распухающей у входной двери подобно капюшону рассерженной, но беззубой кобры, развеял солидный мужик в стандартной униформе и с таким же стандартным каменным лицом. Он повесил на дверь с внутренней стороны табличку «Технологический перерыв» и удалился, не объяснившись. Возможно, банк брали налетчики или налоговая инспекция, но умудренные пенсионеры, прижавшиеся к двери еще в самом начале обеденного перерыва, больше склонялись к банальным версиям путча или дефолта.

Какая-то женщина, живущая в соседнем доме, отлучилась на пять минут и, вернувшись, сообщила, что звонила в соседнее отделение, и у них деньги пока дают. Еще она позвонила прямо в Центробанк, и вот там ей сказали очень подозрительную фразу: «Для волнений нет никаких оснований».

В очереди запахло валидолом. Два подвыпивших старичка и три бодрые старушки, которых обычный валидол уже не брал, самоизбрались в комитет и огласили решение стоять до конца.

Я понял, что коммунальные платежи откладываются, как минимум, до завтра и решил воспользоваться неожиданно возникшей у банка революционной ситуацией, чтобы навестить некоего Лаврушина Петра Вениаминовича, на визитке которого строгими прямыми буквами было написано: «Золотых дел мастер».

***

Петр Вениаминович – крупный и представительный мужчина с пышной гривой седых волос и породистым лицом отгородился от вестибюля тусклым оргстеклом и, оправдывая надпись на визитке, действительно, мастерил что-то золотое. Он разогнулся, взглянул на меня огромным глазом сквозь окуляр и выключил газовую горелку.

– Вы ко мне?

– Если вы – Петр Вениаминович, то к вам. Я от Клинского.

– От Василия? Он звонил мне сегодня утром. Виктор, если не ошибаюсь?

– Да. Здравствуйте. Но вы сейчас заняты?

– А-а… Ремеслуха! – Золотых дел мастер небрежно махнул рукой и сдвинул окуляр на лоб. – Работы на полчаса. А больше нет никого. Видите – в мастерской пусто.

Кажется, в начале осени у него такие же проблемы с клиентами, как и у меня. Надо бы прислать к нему Андрюху Зотова.

– Проходите. Сюда, за стойку и вон в ту дверь. Василий сказал, что у вас есть что-то интересное.

– Кое-что есть.

Мы прошли коротким и узким коридорчиком, и хозяин распахнул еще одну дверь.

– Располагайтесь. Пивка холодного не желаете?

– Спасибо, я за рулем, – ответил я, устраиваясь на диване. – Вот, полюбуйтесь.

Я достал из внутреннего кармана пластиковый конвертик и протянул ювелиру.

Крестик его поразил. Даже, можно сказать, сразил наповал. Он, действительно, любовался. Он перебирал цепочку в руках, наклонял голову то в одну, то в другую сторону, передвигал окуляр со лба на глаз и обратно и восхищенно шептал какие-то заклинания:

– Невероятно… Ай да Платоша!… Невероятно… Ай, молчун! Ай, хитрец!…

Минут через пять я деликатно кашлянул. Петр Вениаминович взглянул в мою сторону отсутствующими глазами и уверенно покачал головой:

– Нет, это не он! Только клеймо – его.

– Может быть, и не он, – согласился я. – А чье клеймо, вы говорите?

– Да вы сами взгляните! – В полной прострации Петр Вениаминович сорвал окуляр со лба и протянул мне.

Дома я уже пытался рассмотреть сквозь лупу выдавленный в золоте микроскопический овал, но так ничего в нем не увидел. Но, чтобы не отказывать мастеру, сделал вид, что ужасно польщен, и, не надевая ремешок на лоб, поднес окуляр к глазу и наклонился над крестиком. Овал увеличился почти до размеров спичечного коробка. Внутри него четко просматривались две буквы «П», развернутые на сто восемьдесят градусов и вставленные ножками одна в другую.

Я тоже не смог сдержать восхищения.

– Ну, ничего себе! С таким телескопом можно не только блоху – инфузорию «туфельку» подковать!

– Теперь видите?

– Теперь вижу, – подтвердил я. – «Пэ» – это, я так понимаю, Платоша? И фамилия на «Пэ»?

Но золотых дел мастер, оставшись без окуляра, успел вернуться в серую действительность. Его глаза приобрели осмысленное выражение, и он пропустил мой наводящий вопрос мимо не менее осмысленных ушей.

– Изумительная работа! Конечно, я возьму! Только сначала расскажите, как он к вам попал?

Я усмехнулся и покачал головой.

– Представляю, что вам про меня наговорил этот Василий… Крестик не мой, Петр Вениаминович, поэтому не продается. А попал он ко мне совершенно случайно. Вот я и пытаюсь выяснить его происхождение.

– «Этот Василий» сказал, что вы – его зять, и с вами можно обсуждать любые темы, – с сомнением проговорил ювелир. – Вообще-то, я думал, что речь пойдет о купле-продаже или заказе, который не облагается налоговым бременем. У меня, видите ли, основная работа – надомная. Здесь – так, ремесло. Тренировка для пальцев.

– Он имел в виду, что со мной можно говорить доверительно. Это, действительно, так. И я не буду скрытничать. На этой изящной цепочке с крестиком висит, как минимум, два убийства – вот почему я им заинтересовался. Мне показалось, что вы догадываетесь, кто сделал этот крестик… Нет, вы знаете наверняка. И, судя по вашему восхищению, это – единичный экземпляр. По меньшей мере, он не сошел с конвейера.

– Ну, допустим… допустим… – неуверенно пробормотал Петр Вениаминович, перебирая в пальцах цепочку, и вскинул глаза: – Вы не из милиции?

Я сказал, что нет, и он продолжил:

– Видите ли, Виктор… Я не знаю, кто изготовил этот крестик. Я знаю только мастерскую – я определил по клейму. Еще по рисунку – школа узнаваема. Но техника… Раньше там ничего подобного не делали. Вы когда-нибудь видели граненую золотую нить?

– Нет… Что-то не припомню. А вот граненый стакан точно где-то видел.

– Ха-ха… Забавно… Так вот, я видел граненую нить. В музее. Но это был всего лишь фрагмент, маленькая деталь… Мы здесь ближе к западноевропейскому стилю, мы, вообще, делаем иначе. Прямые линии, четкие углы, резкие грани. Ажурное плетение из золотой нити – это Сибирь, Азия. А этот крестик – вы видите? – ажур и граненая нить – это же попытка совместить несовместимое! И на редкость удачная попытка! Очень тонкая техника, но главное – идея! Нет, это не Платон. Это молодая голова додумалась… – Ювелир снова с трудом оторвал взгляд от крестика. – Вы поставили меня в крайне затруднительное положение, Виктор. Боюсь, что больше ничего не смогу вам сказать. Я не хочу потерять уважение уважаемого мной человека. То есть…

– Я все понял. Надеюсь, этот Платон достаточно уважаемый человек, чтобы не иметь отношение к двум убийствам?

– Нет, конечно нет! Он же художник, мастер с большой буквы! Но его клиенты…

– Да, понимаю. Еще более уважаемые люди.

Он кисло усмехнулся:

– Что-то вроде этого, – и твердо, без сомнений и терзаний проговорил: – Извините, Виктор. Ничем не могу вам помочь.

Классная сцена из классического фильма: «Вот что, ребята: пулемета я вам не дам!» Что там ответил товарищ Сухов?

– И на том спасибо. Граненая нить – это, конечно, здорово! А вы когда-нибудь слышали, чтобы овчарку звали Джульеттой?

– Не-е-т… – неуверенно протянул Петр Вениаминович.

– А я слышал. Тоже, кстати, попытка совместить несовместимое. Но больше я вам ничего не скажу. Не имею права, знаете ли.

– Ну вот, вы обиделись, – расстроился ювелир. – А знаете что? Оставьте мне свои координаты. Давайте, я прямо сейчас запишу. Может быть, я смогу что-нибудь выяснить. Не обещаю, конечно…

Я сказал. Он записал. На том и распрощались.

***

Я вернулся домой. Раздеваясь и разуваясь, я вполголоса доложил Джульетте о результатах визита.

Я посетовал на граничащую с порядочностью скрытность золотых дел мастера Лаврушина, которого мы когда-нибудь обязательно укусим, но не до крови, так как кое-что он мне все-таки рассказал. Крестик изготовили в мастерской некоего Платоши, молчуна и хитреца, а также человека пожилого, несомненно талантливого и известного в ювелирных кругах. Местонахождение мастерской тоже примерно известно: Сибирь. Огромная, таинственная и малонаселенная территория, на которой бесследно и загадочно исчезает все: груженые золотом поезда и вертолеты, экспедиции и инвестиции, медные провода с высоковольтных линий и просто любопытные люди.

Выводы из полученной информации напрашиваются сами собой. Крестик надо отдать Борису Борисовичу, но про Платошу ничего не говорить, чтобы не подставлять Петра Вениаминовича, иначе Клин меня потом живьем сожрет. Борис Борисович передаст крестик, куда следует, и… И получит благодарность от своего и криминального начальства.

В общем, я очень старался втолковать собаке, что славно поработал сегодня над ее заданием. И даже если на этом пришлось остановиться, виноват не я, а необъятные просторы и Клин.

Джульетта смотрела на меня внимательными глазами, ее уши стояли торчком, изредка разворачиваясь в сторону входной двери на звуки в подъезде. Когда я замолчал, она повернулась ко мне спиной, улеглась на пол и длинно вздохнула. Обиделась. Наверное, я все-таки что-то сделал не так.

– Витя, ты с кем разговариваешь? Ты не один? – спросила из комнаты Наташка.

– Папа длазнит собаку, – ответила из другой комнаты Иришка.

«Устами младенца глаголет истина», – виновато подумал я.

7

Ничего не могу сказать насчет деревьев, показывающих языки. О таком природном недоразумении мне не рассказывал даже самый непьющий (по его собственному утверждению) из моих несостоявшихся клиентов, которому периодически являлись маленькие и кругленькие, похожие на теннисные мячики черти с ярко-зелеными хвостами. Но безделье, в коем упрекнул меня Клин, действительно, расслабляет. Три дня прошло после того, как я привез Андрюху Зотова обратно в Петербург, а вставать и ехать на работу что-то до сих пор совсем не хотелось. Тем более, что у меня имелась серьезная и уважительная причина для очередного прогула – поход в Сбербанк. После обеда, конечно. А до обеда можно заняться обычным утренним делом. И завтра…

Телефонный звонок разметал мои долгосрочные планы. Я спрыгнул с кровати, чуть не наступив на лежавшую рядом собаку. Она увернулась, вскочила на ноги, и мы вместе побежали в прихожую. Можно подумать, что она ждала этого звонка.

– Виктор Эдуардович, – проскрипела в трубку Ленка. – Когда же вы приедете? Вас тут ждут.

– Ну вот, кажется, у нас появились клиенты, – сказал я Джульетте. – Это тоже бывает интересно.

– Виктор Эдуардович, приезжайте скорее. – Ленка глубоко и судорожно вздохнула. – Пожалуйста!

В трубке раздались частые гудки.

«Приезжайте скорее» – вполне достаточно, чтобы высказать уважение и заинтересованность сидящему напротив клиенту. А вот «приезжайте скорее» и «пожалуйста» – что-то новенькое. Можно подумать, «Мойдодыр» навестил сам Президент, чтобы пожать мне руку или бросить через бедро, что не менее почетно. И еще можно подумать: Ленка очень напугана, что с ней случается довольно редко. Судя по ее дрожащему голосу, Президент к нам пока не собирается, а в «Мойдодыре» сидит крайне неприятный Ленке посетитель. И, судя по ее вздохам, это – не Андрюха Зотов.

Собака кинулась в коридор собираться, и тут мне в голову пришла очередная мысль. А что, если убийцы майора Нестерова, которым позарез нужно найти золотой крестик, вычислили нас с Джульеттой через ту же милицию, например, и теперь пытаются отловить. Карабас-Барабас против Буратино с Мальвиной. В роли вечно хнычущего Пьеро – Ленка. Еще одна популярная итальянская история на русский манер. У нас тоже ужасно любят отнимать червонцы, но для этого далеко не всегда уводят куда-то на поле чудес. Гораздо чаще стреляют прямо на улице.

– Собака, ты остаешься, – принял я мгновенное решение. – Порознь враги нас не узнают.

Она с негодованием гавкнула.

– Витя, вы гулять? – спросила из детской комнаты Наташка.

– Нет, я на работу, – отозвался я, надевая на плечи лямки от кобуры.

– Так зачем тебе Джульетта? Оставь ее дома – мы потом с Иришей выгуляем.

Я посмотрел на Джульетту, развел руками и кивнул на приоткрытую в комнату дверь.

– Ми скузи, рагацца1. Видишь – я здесь ни при чем. Вот туда иди и гавкай – на обед останешься без пирожка. – Я напряг извилины, вспоминая знакомые итальянские слова, вспомнил и веско заключил: – Сальто мортале!

Собака тяжело вздохнула, но снова гавкнуть не решилась.

– Да что ты там все бормочешь? – снова раздался Наташкин голос.

– Пытаюсь дразнить собаку на ее родном языке.

Когда я вышел из подъезда и обернулся, Джульетта стояла передними лапами на кухонном подоконнике и укоризненно смотрела мне вслед.

***

Кажется, впервые за все время нашего весьма и весьма плодотворного для Ленки сотрудничества, она искренне обрадовалась моему появлению в «Мойдодыре». Она даже хотела вскочить из-за стола и броситься мне навстречу, но взглянула исподлобья на посетителя и передумала.

А посетитель сидел на стуле, закинув ноги в пыльных кроссовках прямо на Ленкин стол, и чувствовал себя прекрасно. Во всяком случае, гораздо лучше, чем выглядел. Бритый череп, туго обтянутый бледной, напрочь лишенной летнего загара кожей, выдающиеся острые скулы, глубоко запавшие глаза и жирно наколотые синие перстни на фалангах пальцев. Хотя сам он, наверное, полагал, что выглядит на все сто.

Справедливости ради надо заметить: кое-что мне в нем все же понравилось. Во-первых, он был без оружия, а во-вторых, находился в состоянии очень неустойчивого равновесия, удерживаемого лишь ножками стула.

– Ну, что, Стрелец, явился? – Он откинул голову и криво усмехнулся уголком рта. – Да не стой – упади куда-нибудь.

Я подошел к столу и повернулся к Ленке. Она вопросительно смотрела на меня снизу вверх испуганными глазенками.

– Это еще что за чучело? – спросил я.

Кроссовки на столе возмущенно задвигались, из Черепа наружу пополз грязный мат, но я не дал ему закончить замысловатую, но хорошо отрепетированную тираду. Развернулся на носке туфли и заехал ребром стопы под подбородок. Он почти вывалился из стула, но в последний момент зацепился ногами за сиденье и ударился об стену вместе со стулом. Стул развалился первым. Череп коротко всхрапнул и тоже развалился.

– Ленка, считай!

– До десяти? – ошарашено выдавила юная леди.

– Да хоть до ста. Считай, пока не придешь в себя и не перестанешь бояться этой унылой кучи дерьма.

– Раз… два… три… – послушно сосчитала Ленка и радостно завопила: – Ну, вы даете, шеф! Прямо, как Чак Норрис! Вы его случайно не убили, шеф?

– Нет, только ранил и в плен взял. – Я нагнулся и пошарил у Черепа за поясом. – Надо же наверняка узнать, зачем человек приходил. Может, беда какая случилась, и ему от нас помощь нужна? Не говорил?

– Не-е-ет, – протянула Ленка, – не говорил. Только сказал, что ему вы нужны и поскорее. Я спросила: «Зачем?», как положено, а он через стол наклонился, близко-близко, и противный такой, и что-то сказал, но я не поняла. Что-то мерзкое такое… Ох… Я вам позвонила, а он вон туда сел, ноги на стол, и все про нас с вами расспрашивал. Да так отвратительно! Я вся тряслась, шеф! И сейчас трясусь. Другая бы давно прибавки к зарплате попросила. Или единовременное пособие.

– Это – всего лишь предположение, – отрезал я. – Ты мне факты давай. О чем расспрашивал? Собаку или золотой крестик упоминал?

– Да нет, шеф! Расспрашивал, как мы с вами… это… На столе или на диване? Ну, в общем, всякие гадости. И про это… про грудь мою говорил… И не только про грудь… Что-то отвратительное… Вроде бы и по-русски, но я почти ничего не понимала. Только очень боялась, что он ко мне полезет… Ой, шевелится! Я пока в кабинете посижу, ладно, шеф?

Я кивнул, и она выпорхнула из-за стола, брезгливо поморщившись, перешагнула через вытянутые на полу ноги и скрылась за дверью. Я с сочувствием посмотрел ей вслед. Ситуация у девчонки была, действительно, настолько отвратительная, что даже мимолетно намекнуть на общество имени Фундатоши показалось мне непростительным свинством. Тем более, что, если бы я исправно и вовремя ходил на работу, ей бы не пришлось полчаса трястись и выслушивать мерзости.

Никем не понятый клиент тем временем пришел в себя и пытался проглотить собственный кадык. Он судорожно напрягал лицо и морщился от усилий, но пока, вроде бы, не получалось. Кадык елозил вверх-вниз от подбородка к ключицам и обратно, а вот проваливаться в желудок никак не желал.

Я терпеливо ждал. Наконец, он смог шептать, хотя кадык ему по-прежнему очень мешал. Шептал он довольно громко и долго, со свистом и ненавистью, тускло и однообразно обрисовывал, что он сделает со мной и, особенно, с Ленкой. Я тоже не совсем понимал его тяжелый лагерный язык, но про Ленку суть уловил и очень расстроился. Когда Череп поджал под себя ноги и пополз вверх по стене, я шагнул вперед и нанес ему еще один, хорошо рассчитанный удар в челюсть. Он снова улегся на пол, а я сходил в кабинет, достал наручники из сейфа, сковал ему руки за спиной и на этот раз основательно проверил карманы. Справка об освобождении меня совсем не удивила, а вот отсутствие ключей от машины и мобильника прямо-таки разочаровало. Похоже, гражданин Солодков – не такая уж представительная персона, какой пытался казаться. Я потряс над столом дешевый черный бумажник, и из него вместе с небольшой кучкой сотенных купюр вывалился сложенный вдвое листок бумаги. Хорошей бумаги, с типографскими черными завитушками по нижнему срезу, на которой быстрым решительным почерком было написано: «Екатеринбург. Стойка 8. Алла Ивановна», и далее, через большой пробел: «Стрельцов Виктор Эдуардович» и мои домашний и «мойдодырский» адреса. Про Ленку не было сказано ни слова – непонятно, почему недавно освободившийся гражданин Солодков уделял ей такое повышенное внимание.

Я толкнул незваного гостя ногой в бок.

– Эй, вставай!

Он опять разразился теми же самыми угрозами, с той лишь разницей, что пять минут назад мне был просто конец, а теперь – конец неоспоримый и неотвратимый. Правда, хрипел он уже не так уверенно и про Ленку как будто забыл.

Я ухватил его за оттопыренное ухо и потянул вверх.

– Вставай, говорю! Хватит валяться – поехали!

Для пущей убедительности я показал ему ствол, и Череп окончательно понял, что его собственный сценарий провалился. Он сник и замолчал, и послушно дотопал до машины, и без возражений уселся на пол между сиденьями. Я устроился за рулем, включил стартер и выехал на Московский проспект.