Белая Гора
Я без слов, без слёз, лишь дикий крик
Зверя с воспалёнными глазами.
Растерялись все на краткий миг…
И тогда они меня связали.
И святой обрызгали водой,
Ею же насильно напоили
И молитвы стали надо мной
Нараспев читать. Молитвы были
Эти мной любимы с детства. Стон
Из души – как падающий камень.
Перед тем, как погрузиться в сон:
«Мне бы к маме надо, надо к маме».
2
Какая лёгкость! Благодать!
Небес простор безбрежный!
Неужто вновь могу летать,
Как в детстве безмятежном?
Свободно, просто и легко
Парю под облаками,
Порою – выше облаков.
И вот, лечу я к маме!
Я знаю: ждёт меня она
Одна на горной круче.
Вершина вот уже видна
Яснее, резче, лучше.
Крутая белая гора
Густым покрыта лесом.
Как будто бы ещё вчера
По выступам отвесным
Я поднималась на неё
Через лесную чащу,
И был весь груз и весь объём
Грехов моих тягчайших
Мешком огромным на спине.
Так отчего же ныне
Так хорошо, так сладко мне:
Ни боли, ни унынья?
Гора зовёт, гора манит,
Я подлетаю ближе.
Магнит горы – души магнит
Притягивает: ниже!
Всё меньше, меньше высота
И скорости шальные…
Какие яркие цвета!
Как будто неземные!
Какая сочная трава!
Огромнейшие розы –
Все без колючек! И, едва
Я приземлилась – слёзы
Ручьями хлынули из глаз:
Средь роз я маму вижу.
Вот, наконец, свиданья час!
Мне подойти б поближе,
Но не пройду и двух шагов:
К ногам как будто гири
Подвешены по сто пудов.
В потустороннем мире
Закон иной. Кричу: «Прости!»
Она: «Давно простила.
Иди по Горнему пути!
Молитвенная сила
Беду поможет превозмочь.
С молитвы покаянной
Начни. Молись и день, и ночь.
С тобой здесь вновь увижусь, дочь
Моя! До встречи, Анна!»
3
Проснулась. Но не открываю
Глаза. И стараюсь продлить
Сна тонкую яркую нить:
Ведь мама – живая! Живая
В каких-то далёких мирах!
К молитве усердной готова,
Чтоб только с ней встретиться снова
В моих полупризрачных снах.
Так, может быть, Нину с Романом
Я тоже увижу во сне? –
Немедленно надобно мне
С молитвы начать покаянной!
Глаза приоткрыла. Гляжу:
На пышной подушке пушистой,
Набитой травою душистой
И белой простынке лежу
Свободно. Повязок не стало.
И шёпот: «…серьёзно больна,
Психически истощена
И пищи давно не вкушала». –
«Ей, видно, немало пришлось
В миру пережить, не иначе,
Недаром бедняжка так плачет…» –
«Пусть плачет, обилие слёз
Во благо страдающим душам.
Она же всю ночь до утра
Проплакала. Видишь: мокра
От слёз её долгих подушка».
Я чувствую: даже края
Рубашки слезами залиты…
Какую же силу молитвы
Смиренных монахинь таят!
4
Я не вставала три недели,
Ко мне не возвращались силы.
Всё это время у постели
Моей по очереди были
Все сёстры. Милые сестрицы!
Как вы, склоняясь к изголовью,
Со мной старались поделиться
Своей спасительной любовью,
Той, что народ зовёт святою!
А я в смятеньи и смущеньи:
«Не стою этого, не стою!
Мне нет прощенья, нет прощенья!»
Но возражала мать Надежда:
«Отнюдь. Предугадать не можем,
Кому, за что, когда и где ждать
Прощенье Божье, милость Божью.
Мы все в миру немало горя
Хлебнули и грешили много.
У каждой ведь из нас на Гору
Была особая дорога…»
5
РАССКАЗ МАТУШКИ НАДЕЖДЫ
«Вот я, к примеру, молодою
Безбожницей была когда-то.
Бригадой смелой, удалою
Мы храмы рушили. Расплата
Пришла позднее. Из бригады
Поумирали все мужчины
Внезапно. Мне же было надо
И мужа потерять, и сына.
Мой муж был нашим бригадиром.
Безумно я его любила.
И уцелел из всех один он.
Но тут – война. А сыну было
Всего семнадцать, но прибавил
Себе годочек мой сыночек, –
С отцом пошёл на фронт. В Варшаве
Погибли оба. Вижу ночью:
Заходит мой сыночек Вася
И молвит нежно и негромко:
«Уж ты не плачь, не убивайся,
Когда получишь похоронку.
Мы живы. Жизнь моя вторая
Прекрасна, – говорил мой Вася, –
Я буду жить в пределах Рая,
А папа на Земле остался.
«Ты передай, – сказал он, – маме,
Чтоб за мою молилась душу:
Я должен находиться в храме,
Что нами был недоразрушен…»
Проснулась резко. Я вскочила,
Крича: «Не верю!» прочь с постели,
Но извещенье получила
Я ровно через две недели.
И дата гибели стояла,
Запомнила я это точно,
Она всецело совпадала
С моей невероятной ночью.
Так что же мне теперь, молиться?
Я ж – атеистка, коммунистка!
И вижу сон: печальны лица
Мужчин, склонённых низко-низко.
Да это ж наши все ребята
Той удалой бригады самой!
Все коммунисты. Мы когда-то
Совместно разрушали храмы.
И среди них я вижу: тоже
Стоит, прениже всех склонился,
Мой муж любимый, мой Серёжа!
К нему рванулась – отстранился,
С протестом выдвигая руку:
«Не подходи! Прими крещенье.
Мне облегчить ты сможешь муку,
Прося у Господа прощенья
За нас обоих…» Оглядела
Я всё вокруг. Так мы же в храме!
Вот здесь, у левого придела,
Стена, не тронутая нами.
Разбиты окна. Осквернённый
Алтарь, и сняты с петель двери…
Стоит, коленопреклонённый,
Мой муж, что никогда не верил
Ни в Ад, ни в Ангелов, ни в Бога,
В труде весёлый, смелый в битве,
Стоит в раскаяньи глубоком
В сосредоточенной молитве.
Тяжёлым было пробужденье,
Лежала, долго не вставая,
И на работе целый день я
Ходила, словно неживая.
Кому сказать, с кем поделиться?
И кто ж поймёт, да не осудит?
Как мне начать теперь молиться?
И что на это скажут люди?
И потекли в сомненьях снова
За днём денёк и каждый – горек.
Но в феврале, двадцать второго,
Мне снится грустный Вася: «Сорок
Нам дней сегодня. Мама, что же
Про нас с отцом совсем забыла:
Помина справить нам не можешь
И в храм ни разу не сходила?
Ещё война идёт, я знаю:
Вам тяжко и работы много.
В Победы День – Девятый Мая –
Ты утвердишься в вере в Бога!»
Всего рассказывать не буду,
Но только утром полетела
В ту церковь, что каким-то чудом
Одна в округе уцелела.
Всю простояла литургию,
Стыдливо прячась, – у колонны,
Смотря, как молятся другие,
И у икон кладут поклоны,
И ставят свечи восковые,
И батюшке целуют руку…
Увидев это всё впервые,
Подумала тогда: «Науку
Я эту одолеть не в силах:
Что толку лоб крестить в безверьи?
Но как же хор поёт красиво!
И легче на душе… Теперь я
Пойду, пожалуй. В воскресенье
Приду опять… Зачем, не знаю…»
И так недель, примерно, семь я
Ходила в церковь. Там одна я
Стояла всё на прежнем месте,
Как та колонна, недвижима
И холодна душой. Но крестик
И образочек Серафима
Саровского себе купила.
Полезла на чердак, достала,
Святой водою окропила
Иконы бабушки. Сначала
Их на комод. В передний угол
Потом повесила. Лампаду
Затеплила. Одна подруга
Зашла ко мне. Ей что-то надо
Отдать мне было. И, заметив
Прекрасно всё, тогда смолчала,
Но только про иконы эти
Всем вскорости известно стало.
Всегда в чести, всегда в почёте,
А тут – стыдили и корили
На партсобраньи на работе,
И в тот же вечер исключили
Из партии. Без сожаленья
Рассталась с красным партбилетом
И ощутила облегченье
Невероятное при этом,
Тогда ещё не понимая
Всей грандиозности событья.
Я помню день в начале мая.
С утра задумала помыть я
Окно на кухне. Встала рано.
Но не домашними делами
Все мысли заняты, а храмом:
Неделю не была я в храме.
Окно осталось не помыто,
И с видом дерзостно- весёлым
Впервые в храм пошла открыто,
Свободно через наш посёлок,
Похожий больше на деревню.
Весь из домишек деревянных.
Расцветшей веяло сиренью,
Цвели сады, цвели тюльпаны.
На ветках птицы щебетали,
Светило солнце на дорогу.
Любуясь небом и цветами,
Я начала молиться Богу.
И все цветы, деревья, травы,
Казалось, молятся со мною,
Когда по направленью к храму
Я шла с покрытой головою
И с сердцем – настежь, нараспашку,
Как алтаря святого двери,
Что раскрываются на Пасху:
«Я верю, Господи, я верю!
Все живы у Тебя, мы знаем,
И там, в Саду Твоём красивом,
Что мы зовём Господним Раем,
Живёт мой сын, солдат Василий.
Но за другого я солдата
Прошу: Ты помнить зла не можешь.
Он пред Тобою виноватый,
Солдат Сергей, мой муж Серёжа.
Но в сердце теплится надежда,
В Твоё к нам состраданье веря.
Какие ж были мы невежды!
Тебе за всех молюсь теперь я…»
Я шла и говорила с Богом,
Как с Другом старшим, не иначе,
Или Отцом, немного строгим,
Но добрым-добрым, тихо плача.
Я в храм вошла и поклонилась
Земным поклоном у Распятья
И, не стыдясь, перекрестилась.
Тут заключил меня в объятья
Наш батюшка. И прихожане
Меня с любовью окружили
И поздравляли, руку жали
И говорили: «Не чужие
Тебе мы все. Семьёю дружной
Мы здесь живём как сёстры, братья,
Поможем, если будет нужно…»
И вновь объятья и объятья.
То было за три дня до Пасхи,
До Дня Христова Воскресенья.
Ходила в церковь без опаски,
Без всяческого опасенья,
Что скажут люди. Пусть подружки
Меня обходят стороною,
Зато соседские старушки
Теперь приветливы со мною.
И, груз с души моей снимая,
Сказала тётушка Людмила:
«Тебя ведь бабка-то родная
Ещё младенцем окрестила».
На исповеди рассказала
Всю жизнь свою, о тяжких самых
Грехах, делах (хороших – мало,
Плохих – полным-полно), о храмах
Разрушенных, о сновиденьях
В моём великом страшном горе.
И отпустил без осужденья
Грехи мои отец Григорий.
И Воскресение Христово
Душой воскресшею встречала
И знала: жизни чистой, новой
Приходит светлое начало.
А на Святой седмице, в среду
(На сутки я узнала позже,
Что этот день стал Днём Победы)
Я ощутила милость Божью.
За утренней молитвой дома
Я, своего не видя тела,
Вдруг стала будто невесома,
Душою к Небесам взлетела.
За краткие мгновенья эти
Стремительнейшего полёта
Я оказалась на планете
Другой. И Неизвестный Кто-то
Меня там встретил как родную.
ОН был весь светлый, лучезарный
И мне дарил Любовь такую,
Что я молила со слезами
Там навсегда меня оставить.
Я, словно, оказалась дома:
Все эти дивные места ведь
До боли были мне знакомы:
И этот сад, и эта речка,
Храм с золотыми куполами…
«Как я хотела б жить здесь вечно!
Позвольте мне остаться с Вами!» –
«Тебе тут хорошо. Я рад. Но,
Дитя моё, ещё не время,
И ты должна лететь обратно
К Земле многострадальной, бренной.
В Раю живёт твой сын Василий.
Но ты же знаешь участь мужа.
Молитвой пламенной, всесильной
Ему помочь скорее нужно.
А кто помолится о прочих,
О тех, кто мучаются рядом?
Судьбой он с ними связан прочно.
О них молиться тоже надо.
Теперь представь: по всей России
При каждом разорённом храме
Стоят в смятеньи и бессильи
С опущенными головами
По сути добрые когда-то,
Но одураченные люди:
Крестьяне тёмные, солдаты.
И кто ж за них молиться будет?
А кто другим поможет грешным,
Свершившим мерзкие деянья
В затменьи разума поспешном,
Но возжелавшим покаянья?..»
Очнулась я. Горит лампада.
И светит солнышко в окошко.
А я не рада! Я не рада!
Мне б там ещё побыть немножко!
В энергиях Любви и Света
Ещё, ещё купаться мне бы!
И долго в состояньи этом
Была, между Землёй и Небом.
Стал день святой – девятый мая
И личною моей победой:
Всё со смиреньем принимаю!
И выходом, а не побегом
От жизни прежней с болью острой,
Где лишь потери и утраты
Решенье было это: постриг
Приму! Погибшие солдаты!
Уж нет чужих! Мне все – родные,
Сложившие на поле битвы
Свои головушки! Отныне
За вас за всех – мои молитвы.
И вы, заблудшие, слепые,
Не знающие Бога души!
Лишь кажется, что вы – живые,
Способные поспать, покушать,
Растить детей, трудиться, злиться,
Вести пустые разговоры,
Я буду и за вас молиться
В моём монашеском затворе!
Однако в мантию не скоро
Меня постригли. Послушанья
Этап прошла. И рясофора
Была ступень, чтобы в призваньи
Я утвердилась. Только после
Того, как минул шестилетний
Срок испытанья, стал мне постриг
Возможен, как рубеж последний.
И нарекли меня Надеждой.
С тех пор другие именины
Я праздную…» – «А как же прежде
Вас называли?» – «Антониной!»
6
Всю ночь я, не смыкая глаз,
Лежала и молчала,
И этот матушкин рассказ
От самого начала
И до конца не раз, не два
В уме своём крутила,
Все фразы, все её слова.
Целительная сила,
Должно быть, заключалась в них:
Какой-то светлый лучик
Во тьме души моей возник.
С тех пор мне стало лучше.
Уж не кружилась голова,
Уже я лучше ела,
Уже я начала вставать,
Уже решенье зрело:
Как Матушка, я стать должна
Монахинею тоже,
И заслужу я, как она,
Прощенье, милость Божью.
Пусть келья, скромное жильё, –
Началом жизни новой!
А имя новое моё,
Оно давно готово.
Уже привыкла я к нему,
Мой старец, как ни странно,
Теперь понятно, почему
Меня всё время Анной
Ты называл, мне ж – невдомёк,
Так вот она, причина!
Какой полезнейший урок
Сейчас я получила!
И мамочка в том дивном сне
Далёком непрестанно
«Молись, молись», – твердила мне
И называла Анной.
Теперь уже могу уснуть
Я более спокойно:
Передо мною – новый путь.
Пройду его достойно!
7
Однако я была ещё слаба,
Ещё во власти своего недуга.
Мои нервозность, слёзы, худоба
Всех удручали. Я тогда подругу
Там обрела, хотя в монастыре
И не дают такого разрешенья:
В ущерб другим какой-нибудь сестре
Показывать своё расположенье.
Она была особенно добра.
Поила чудодейственным отваром
Из трав, что собрала сама. Сестра,
Монахиня по имени Варвара.
Всегда бодра, светла и весела,
Была ко мне чуть ласковее прочих:
«Взгляни, какой я камешек нашла!»
«Возьми, я принесла тебе цветочек!»
Она была особенно нежна,
Приветлива и ласкова со мною.
Дежуря как-то у меня, она
Бессонной ночью лунною одною
Историю про прежнее житьё
Своё в миру рассказывать мне стала.
И я тебе, дружочек мой, её
Перескажу от самого начала.
8
РАССКАЗ СЕСТРЫ ВАРВАРЫ
Я в дальнем маленьком селе жила,
Сто вёрст от нас до городской больницы,
Поэтому шли жители села
Все к бабушке моей родной лечиться.
Потомственной знахаркою она
Была у нас в роду. Она лечила
Молитвами и травами, – дана
Ей Господом была такая сила.
А денег за леченье не брала,
Хотя даров людских не отвергала,
Когда несли ей жители села
Кто пирожочек, кто кусочек сала,
Кто яблочек из сада, кто грибов,
Огурчиков, иль молодой картошки.
Так выражали ей свою любовь
И благодарность люди. Понемножку
Меня бабуля стала приучать
Ко сбору трав. Мне было интересно.
Я научилась травы отличать
Полезные от наших сорных, местных.
«Вот мята, вот шалфей, а вот чабрец,
Вот зверобой, он сто болезней лечит.
Запомнила? Ты просто молодец!
Ну, помогай взвалить мешок на плечи…»
Отвары и настойки делать я
Училась с исключительным стараньем:
Одни – лишь внутрь, их только для питья,
Другие – только лишь для натиранья.
Я все молитвы знала наизусть,
Что бабушка читала при леченьи,
Хоть до конца не понимала суть
И смысл всех слов, их цель и назначенье.
Я бабушку просила: «Научи
Меня твоей целительской науке.
Мне кажется порой: идут лучи
Из рук твоих, когда к больному руки
Протянешь. Но какая и когда
Нужна молитва, я ещё не знаю».
Она в ответ: «Ты слишком молода.
Немного повзрослей, моя родная!»
Её роднее не было и нет,
Ведь круглою росла я сиротою.
Лишь только появилась я на свет, –
Погибла мама, а отец с другою
Давно в каком-то дальнем жил краю,
Совсем я ничего о нём не знала,
И потому я бабушку свою,
Любя безмерно, мамой называла.
Она была ещё не так стара,
Ещё бодра, её Варварой звали,
Щедра, и милосердна, и мудра;
Меня же – Валентиной или Валей.
Ох, как же я была глупа тогда!
Нетерпелива, ветрена, тщеславна,
Себялюбива, вспыльчива, горда,
Ума – на грош, смиренья – и подавно!
Я, несмотря на всю свою любовь,
Частенько маму Варю обижала.
Она же не сердилась, вновь и вновь
Всё неразумной дочери прощала.
Хотелось ей покоя, тишины
И для молитвы, и для размышлений,
Мне ж были песни громкие нужны,
Подружки, игры, шутки, развлеченья.
Теперь я вспоминаю со стыдом,
Как мама Варя, бедная, страдала,
Когда «на всю катушку», на весь дом
Я радио вечернее включала.
А бабушка, порой, из рук иглу
Не выпускала ноченькой бессонной,
Чтобы могла пойти на танцы в клуб
Я в платье новомодного фасона.
Работала, не покладая рук,
В колхозном поле и в посёлках где-то,
Чтоб я не хуже всех своих подруг
Была всегда обута и одета.
Я думала, что будет так всегда,
Что бабушка моя со мной навечно.
Но вот внезапно в дом пришла беда.
Случился ночью приступ с ней сердечный.
Она же накануне-то всю ночь
Мне платье шила к выпускному балу.
Я не смогла ей вовремя помочь:
Я на балу с друзьями танцевала.
А утром в дом вхожу – лежит она
В поту холодном, учащённо дышит,
Глаза закрыты, мертвенно бледна.
Трясу, кричу, зову, – она не слышит.
Но лишь на краткий миг очнулась вдруг –
Какая-то в ней пробудилась сила,
Она, моих не выпуская рук,
В ладонь мне что-то левую вложила.
Глаза закрыла вновь. И даже двух
Минуток не прошло, – она зевнула
Подряд три раза, испустивши дух,
А я подумала: она уснула.
Я не успела ей сказать: «Прости!»
Сказать: «Люблю!» я тоже не успела.
Я левой не могла разжать горсти
И рядом всё сидела и сидела.
Когда ж раскрыла, наконец, ладонь,
Там – ничего, она совсем пустая.
На миг в ней вспыхнул будто бы огонь,
Да и погас, руки не обжигая.
Оторопев, на бабушку гляжу –
Всё так же неподвижна мама Варя.
И тут взяла меня такая жуть,
Я поняла: она же неживая!
Тогда я, под собой не чуя ног,
Бегу к соседке, тётушке Наталье,
Крича на всё село… Все, кто чем мог,
Сельчане помогли. Земле предали,
Похоронили, хоть и скромно пусть,
Но сделали так, как она просила:
Отпели в церкви, чтоб сорокоуст,
Крест – деревянный чтобы! – на могилу.
И поминали, дружно, всем селом,
Слов много добрых, тёплых говорили.
А разошлись – и опустел наш дом,
И холодно в нём стало, как в могиле.
О переезде в город не могла
Я и подумать: мне мешало что-то.
И вот в Продмаге на краю села
Устроилась на лёгкую работу.
Конечно, я не скрою, лучше мне б
Поехать в город продолжать учиться,
Но чтобы зарабатывать на хлеб,
Его я продавала. Продавщица!