Мы еще полетаем

– Вера! Верка! Не дозовешься тебя никак! Куда подевалась опять? Когда нужна, нету, а когда б глаза тебя не видели, вьешь вокруг, как назойливая муха – не отгонишь, – громко кашляя, ворчал Семен Васильевич, тщетно пытаясь нащупать ногой тапку, назло ему заползшую под кровать. – Да чтоб вас всех тут раздуло! Чтоб вам пусто было! Враги! Кругом враги! Все смерти моей хотят! – закричал он, откашливаясь, еле дыша и жадно вдыхая воздух, схватился ладонью за вдруг защемившее сердце. Медленно сполз на пол, другой рукой из последних сил опираясь на край кровати, чтобы не упасть. Силы покидали его.

Семен Васильевич закрыл глаза и, продолжая кашлять, попытался хоть как-то развернуться к тумбочке, где стоял ингалятор. Болезнь душила и мучила его уже не один десяток лет. Проклятая бронхиальная астма, а к ней еще и стенокардия, и пережитые два инфаркта, и гипертония, а сейчас еще и аритмию какую-то нашли!

– Тьфу, тьфу, тьфу, – отплевывался он в голубую пеленку. Кое-как дотянулся до ингалятора и жадно вдохнул лекарство. Затем в кармане нащупал спасительный нитроглицерин, быстро засунул таблетку под язык и застыл, продолжая сидеть на полу, в ожидании чуда…

Через несколько минут чудо произошло: дышать стало легче, сердце отпустило. Семен Васильевич открыл глаза и остановил свой взгляд на стене со старой фотографией в деревянной рамке, с которой смотрел на него жизнерадостный бравый офицер со своей молодой красавицей женой Верой. Им тогда было-то всего ничего – почти по двадцать лет. 1961 год – Гагарин в космосе, освоение целины, огромные стройки, великая страна восстанавливалась после войны. А они, молодые строители коммунизма, встретились на одном из парадов и… сразу полюбили друг друга. Быстро почти друг за другом родились дети – два сына и дочка. И жизнь прожита не зря, вся в трудах и заботах, и вспомнить есть что, но какая-то боль постоянно продолжает щемить сердце. Нет, не та, от которой спасаешься таблеткой. А другая, засевшая где-то глубоко-глубоко внутри, которая не дает свободно жить, которая никогда не отпускает, не дает радоваться в полную силу, не оставляет ни на минуту. И что это за боль? Как будто недоделал что-то в жизни, как будто важное пропустил что ли, или как будто мог бы что-то исправить, но рукой махнул и задвинул в дальний ящик. А годы-то уже не те, чтобы что-то переделывать и исправлять в своей жизни. Через неделю юбилей – восемьдесят лет!

– Тьфу, – опять плюнул Семен Васильевич. – Что за радость – восемьдесят лет? Вот если бы сорок опять, когда он еще орлом был! А сейчас-то чего праздновать? А дети готовятся! Какой-то сюрприз, говорят, готовят! Чушь! – продолжал ворчать он. Сердце отпустило. Он постарался вдохнуть полной грудью побольше воздуха в легкие и наконец-то сделал маневр – поднялся с пола и медленно побрел на кухню.

– Вера, ты где? – хрипло позвал он. – Вы что, все сквозь землю провалились? Чаю нальет мне кто-нибудь?

Дом был большой, его гордость! Строили вместе с сыновьями. Все, как в давние времена. Как он хотел, чтобы вся семья жила в большом доме! Невесток сыновья выбрали тоже на радость: умелые, трудолюбивые. Старший сын с семьей живет за стеной, средний занял второй этаж. А дочка Иришка с мужем построились рядом. Зять тоже с руками мужик оказался. Всем миром и осилили. Старшие внуки и правнуки поразъехались по стране: кто работать, кто в университетах учиться, а младшенькая Любушка, Иришкина внучка, – радость и отрада для них всех. Всего пять годков, а умничка получилась не по годам. Называть Любой не хотели: старое имя, говорили, не модное, но дед настоял.

– Имя Любовь никогда не устареет, – постановил Семен Васильевич на семейном совете. – Будет Люба, и все тут! Народу в доме много. Есть и Вера, и Надюшка, внучка от старшего сына, а Любовью еще никого не назвали!

Так и оставили Любашкой. Побаивались деда, не хотели спорить, да и лишнего инфаркта никто не хотел. Пусть лучше Люба, чем гнев деда. И она как-то почувствовала его сразу. Когда еще грудничком не спала, плакала, несли к деду. Только на руки к нему попадала, сразу затихала. Вот и сплелись они с ней – не разлей вода. Нянек никаких не надо. Везде вместе. И в лес, и на речку, и учить на велосипеде кататься, и самое вкусненькое только для нее. Как будто жизнь обновилась у старика, и боль – та, которая глубоко-глубоко пряталась, как будто бы притупилась…

Вдруг входная дверь с шумом отворилась, и на пороге появилась пропащая жена с Любушкой.

– Где вас носит? – накинулся было дед. – Никого не дозваться….

Но Любаша с разбегу уткнулась ему в коленки:

– Дедуля, дедулечка, мой любименький, – залепетала она, протягивая ему букетик весенних цветов. – Мы с бабушкой в церковь ходили. Сегодня же воскресенье. Тебе отец Сергий поклон передавал. Говорит, что ждет тебя.

– Чего он меня ждет? Сказал же ему: неча мне там делать, – смягчая голос, прокряхтел старик, прижимая к себе свою Любоньку. – А вы, девки, как хотите, так и делайте. Меня слушать никто не хочет.

– То-то и не хочет, – отозвалась жена, – что доброе слушать надо, а не тебя. Сидишь, как леший в доме, только болезни свои считаешь. К Богу надо идти, а ты в аптеку норовишь за новым лекарством.

– Чего завелась-то при ребенке? Аль плохо помолилась? Как будто не из церкви явилась. Так и норовит уколоть, так и щиплет, как гусыня.

Гусыня не гусыня, а Вера хоть двумя годками младше мужа, но шустрая старушка оказалась. И дети на ней всю жизнь были, и дом весь, и хозяйство, и на работе в передовиках была. Как раньше бегала и везде успевала, так и бегает до сих пор. Сердце, конечно, прихватывает – не молодая, но только валидолом и корвалолом спасалась, не чета своему разумному муженьку.

– Тебе ж, старый, добра хотят все. Хоть бы покрестился сходил. Одной ногой уже не на земле, а все противишься.

– Неча мне креститься. Не верю я в ваши россказни. Партия учила нас другому. Мы ей присягали.

– Да где сейчас твоя партия? Все разрушила и сама сгинула. Вон хоть внучку свою послушай. Стоит клиросу подпевает, как ангелочек. Все молитовки наизусть знает.

– Дедушка, милый, не сердись на бабулю, – прижалась к нему внучка. – Боженька есть! Я же тебе рассказывала, как во сне с       Ангелами летала по небу. Они мне все показывали. Там красиво-о-о-о!!!! Светло! Все поют, даже просыпаться не хотелось, – погладила она его по щеке. – А ты все не веришь! Вот пошел бы к отцу Сергию, мы бы с тобой вместе летали. Я без тебя бы правда-правда не улетала. Обязательно взяла с собой!

– Радость ты моя ненаглядная! Цветочек мой! Все сказки деду рассказываешь! Ладно, ладно, авось сходим. Может, посмотрю, полюбуюсь, как ты подпеваешь там этому, как его, слово какое-то чудное. Ну, певчим их, – покашлял Семен Васильевич, гладя ладонью по русым кудряшкам свою любимицу. – Ты пойди чайник-то включи, а то от бабы Веры твоей, молитвенницы, не дождёшься.

И как это произошло? Когда? Да-а-а, в те годы разрухи и хаоса кого куда развернуло. Страна развалилась. Люди не знали, как жить. В то время как раз у сыновей бизнес-то бандиты и отобрали, а Вера за несколько месяцев поседела, боялась за них, плакала. Ведь угрожали еще, приезжали не раз. Хоть и бравый был дед Семен, и сильный, но защитить семью не смог. С инфарктами в больнице провалялся. А они, инфаркты, как назло, один не успел зажить, а через полгода уже второй настиг. Ослабел сразу. Вот их семья в девяностые годы к Богу и пришла. Сама Вера всех детей и внуков призвала, убедила креститься и ввела молитвенные правила в дом, вопреки протестам мужа. Уговаривали его, уговаривали, а он, как осёл, уперся – и все: «Не хочу ерундой заниматься! Молитесь, коль желание есть, а меня неча туда тащить! Я старый коммунист! Я хоть и больной, но ещё в строю! А страна восстановится! Не может быть, чтоб такая Партия развалилась. Она ещё себя покажет! А весь ваш капитализм и новая Россия долго не протянут. Вот увидите!» Так на него рукой и махнули. Только в их молитвах утром и вечером он слышит свое имя. Молятся за него, чего-то просят у своего Бога для него. Наверное, здоровья. Ну, и пусть просят! Только вот что-то здоровья не прибавляется, лишь новые болячки пристают. Так где ж их Бог?

– Дедушка, я тебе чаю налила, – донеслось из кухни. – Бабушка тебе еще пирог с капустой положила. Будешь?

– А сама-то куда наша бабуся утрезвонилась? – Семен Васильевич зашаркал к кухне, кутаясь в войлочный жилет.

– Бабушка пошла на улицу по телефону разговаривать, – доставая из шкафа чайные ложечки, звонко вещала внучка.

– А здесь ей чё, места не хватает? Что-то часто она последнее время по своему телефону трынькает. Совсем разболталась.

– Так мы тебе сюрприз готовим. Скоро у тебя юбилей!

– Ох, не люблю я этих сюрпризов, Любонька! Что опять задумали? Только расстройство одно выйдет! – присаживаясь к столу, прокряхтел дед.

– Да какое расстройство, дедуля! Ты же так обрадуешься! Вся семья собирается к твоему дню рождения. Даже дядя Артем с тетей Надей с Камчатки прилетают! Ой….

Девочка закрыла ладошками рот, повернулась к дедушке и испуганными глазами посмотрела на него. Реснички ее задрожали, и на глаза мгновенно навернулись слезы.

– Я не хотела, дедуля, – всхлипнула она, – я не хотела тайну раскрывать. Что теперь будет? Я же обещала тебе не говорить, – по лицу ее ручьями полились слезы. – Я предательница, дедушка. Прости меня!

– Ты что? Ты что? – смутился Семен Васильевич. – Ты что, милая моя, заплакала-то? Я и не слышал ничего. Чего говорила-то? Почему предательница? Зачем ты так? Напридумываете, девки, себе невесть что, а потом рыдаете! Чего озеро-то развела? А ну-ка, где моя чашка?

– Дедуль, ты правда ничего не слышал? – вытирая слезы, недоверчиво спросила внучка.

– Так как слышать-то? Слуха-то уже нет. Старый я! Ты мне, если что хочешь сказать, погромче говори.

Девочка подошла к деду, обняла его за шею и прижалась к нему, шепча на ухо:

– Ты правда ничего не слышал?

– Правда, правда, – целуя ее в обе щеки, улыбнулся он. – Давай отпробуем бабушкиного пирога, а то стынет уже.

Семен Васильевич запивал чаем знатный Верин пирог, а в голове крутились одна за другой мысли, строго выстраиваясь в стройный ряд: «Значит, сбор будет по полной программе. Все, что ли, приедут? Даже не верится! Неужели наконец-то вся семья вместе соберется! Вот ведь сюрприз, так сюрприз… Спасибо, Вера! Знаю, ты затейница, лебедь моя белая…» На глаза навернулись слезы. Дед шмыгнул носом, смахивая непрошеную водицу.

– Дедуль, ты чего? – заглянула в лицо Любаша. – Чай горячий? Может, разбавить?

– Горячий, детка, обжегся малость. Но вкусный зато! Ты у меня настоящая хозяюшка, – он достал из кармана платок и громко высморкался. – Так, ты говоришь, отец Сергий ждет меня?

– Ждет, ждет. Так и сказал нам на прощанье, – болтая под столом ногами, уплетая за обе щеки пирог, кивала Люба.

– Ну так, может, ща и пойдем к нему? Ты как? А потом на качели сразу. Хочешь?

Внучка, перестав жевать, внимательно посмотрела на дедушку. Потом улыбнулась и кивнула головой так, что русые кудряшки закрыли все лицо.

– Конечно, пойдем! Я с тобой!

– Только бабушке не скажем, что в церковь идем. Потом скажем! Пусть для нее это будет сюрприз. Ты же умеешь хранить тайны?

Любаша смущенно улыбнулась и нахмурила бровки.

– Я не выдам тайну, дедуля. Я буду очень стараться, – опустила она голову.

– Ну, так поели? Давай собираться, – Семен Васильевич встал из-за стола. Краем глаза заметил, как Любаня тоже встала и перекрестилась, что-то шепча себе под нос.

Проходя к себе в спаленку, старик остановился около икон в гостиной и, прищурив глаза, внимательно всмотрелся в лик Спасителя:

– Не знаю, как это… Но сердцем уже давно почувствовал, что надо идти к Тебе сдаваться. Так как понял, что идти, кроме Тебя, больше не к кому. Не прогони меня, старого дурака. Хочу быть своим в своей семье и не быть козлом отпущения, – неумело перекрестившись, он отошел от иконы.

– Куда это вы опять с дедом намылились? – взъерошилась Вера, вернувшись с улицы.

– Мы, бабуль, на качели, – деловито ответила Любаша, заговорщически глядя на деда.

– Ну-ну! Не укачайся там только, дедуля! Что стар, что мал – вот уж правду говорят! – засмеялась Вера.

– А ты что, с нами что ль хочешь? – улыбнулся Семен Васильевич.

– Нет уж! У меня здесь свои качели на кухне. Буду обед вам готовить.

– Тогда пока, – поцеловал он жену в щеку по привычке.

– Пока, бабуленька! – расцеловала ее внучка.

****

В храме было пусто. Народ весь разошелся. Отец Сергий после трапезы уже прощался с прихожанами.

– Здравствуйте, батюшка, – первая подбежала Любаша. – Благословите!

– Так виделись сегодня. Здравствуйте, – заметил он подходящего Семена Васильевича.

– Вот пришел к вам сегодня. Как вас правильно величать? Отец Сергий? – смутился старик.

– Да. Так и величать! Все правильно. Рад вас видеть! Поговорить хотели? – перекрестив его голову, улыбнулся священник.

– Ты, Любонька, иди картинки полистай. Я быстро, – обратился дед к внучке. – А я вас долго не задержу. Мне только спросить.

– Конечно, спрашивайте. Пойдемте присядем на скамейку, – глядя вслед девчушке, пригласил священник.

– Я это… Ну, как его… – начал Семен Васильевич. – Креститься надумал…

Он замолчал и посмотрел в глаза отцу Сергию. Священник с улыбкой посмотрел на него.

– Ну так вот… – не находя слов, старик развел руками. – Как бы мне это?

– Сами решили? По собственной воле? Хорошо подумали?

– Выходит, сам… По своей воле. А то как-то нехорошо получается. Вся семья с Богом, а я как бы в стороне от них от всех. А хотелось бы вместе…

– Здесь надо готовиться. Просто так не получится. Надо почитать молитвы, вспомнить все свои грехи, исповедоваться, выучить наизусть Символ Веры – отдельная молитва такая есть.

– К воскресенью управимся? У меня как раз юбилей. Будь оно неладно – восемьдесят годков.

– Ну зачем так говорить? Конечно, успеем, – прикинул отец Сергий. – На важное дело решились! Надо осуществить. А Господь все управит как надо! Сейчас дам вам молитвослов. Выделю карандашом, что читать. Все дела отложите. Будем готовиться основательно! Завтра ко мне еще подойдите, так как появятся вопросы. Надо будет разобрать вместе. Впереди для вас самая значимая неделя в вашей жизни будет! К Христу идете! А это значит, новая жизнь начнется. И ангел-хранитель теперь будет помогать вам!

– Вот и спасибо на добром слове, мил человек, – заулыбался старик. – Они мне сюрприз к дню рождения делают, а я им!

– Ваш будет лучше, – улыбнулся в ответ священник. – Жду завтра после обеда.

– Посмотрим, – махнул рукой Семен Васильевич и поклонился святому отцу. – Стрекоза моя, ты где? – позвал он внучку. – Всё, уходим!

****

Неделька выдалась жаркая для Семена Васильевича. Нет, не по погоде! По подготовке к таинству святого крещения. Всю неделю прятался от Веры с молитвословом, молитвы давались с трудом. После разговора с отцом Сергием вроде бы как-то и понятно все было, но только оставался один – и чехарда начиналась снова. И грехи все переписал, и бумажку спрятал, чтобы жена не нашла, и Символ Веры, спотыкаясь об каждое слово, доучивал, но наваливалась какая-то жуткая усталость, что глаза ни на что не глядели. А та боль, которая внутри всегда пряталась, как будто все тело обручем сковала и стягивала так, что дышать было невозможно. Уже второй ингалятор распечатал. И отказаться от мясного и молочного с трудом получилось! Слава Богу, Вера хоть поверила, что с желудком у него что-то не так, поддержала кашами на воде. А сны снились злые да черные, как будто тащат его куда-то в ржавую трубу, а он упирается, кричит, просыпается весь в поту. Ну просто напасть и все тут! Уже отец Сергий и святой воды дал окропить спаленку, и ладан подарил. Так Вера учуяла запах, да стала всем детям по телефону рассказывать про чудо в их доме – как везде ладаном вдруг неизвестно от чего запахло, так, видимо, дом их всех ждет, и Господь благоволит их приезду!

Одна Любашка, хранительница его тайны, оберегала и от любопытной дочки, и от жены. Пряталась вместе с ним, помогала учить молитвы. Ложилась к нему под бочок, сворачивалась, как котенок, в клубочек и сладким-сладким голоском мечтала, что вот сегодня ночью прилетят за ней белоснежные ангелы-птицы, а она дедушку обнимет крепко-крепко, и их вдвоем унесут на крыльях. Ведь там, наверху, все очень легко и воздушно. И тяжести нет никакой! Летай в свое удовольствие…

Внуки и правнуки стали съезжаться с субботы. Радости-то! Радости! Охи! Ахи! Сыновья здоровые и крепкие мужики вышли! Дочка умница-красавица. Зять что надо! А внуки им всем под стать! А внучки-то королевишны какие выросли, все образованные! Всех выучили. Да! Богатые они с Верой на внуков – одиннадцать их получилось, и пока только пять правнуков! То ли еще будет! Дети – это ж всегда радость!

****

Рано утром воскресного дня Семен Васильевич, прихватив приготовленный по научению отца Сергия пакет со всем необходимым для крещения, тихо, на цыпочках, пробирался к выходу. Вчера просидели за столом допоздна. Еще все спали. Из комнаты жены доносилась тихая молитва.

«Уже встала, неугомонная моя, – старик дернулся было к ее дверям, но как будто кто-то остановил. – Сюрприз не получится». Он перекрестил ее дверь: «До встречи, моя хорошая! – какая-то теплота разлилась внутри. – Вот уж кто порадуется, так это она! Как там надо теперь говорить, вспомнились слова отца Сергия: Слава Богу за все!»

Семен Васильевич вышел из дома, подмигнул любопытной синице, обосновавшейся на ветке березы, и «бравым шагом» восьмидесятилетнего старика направился навстречу новой жизни.

После литургии, во время небольшого перерыва и подготовки к таинству крещения, Семен Васильевич отошел в сторону и набрал номер телефона жены. Но не успел сказать ни одного слова, как тут же услышал:

– Ты куда делся? Мы тут уже извелись все! Ну надо ж так утекнуть в самый неподходящий момент, – запричитала она в трубку. – Дед ваш сумасшедший звонит. Нашелся!– крикнула она детям. – С днем рождения тебя!

– Верунечка моя, не злись. Я скоро. Уже немного осталось, – горячо зашептал он в трубку, чтобы не привлекать к себе внимания в храме. – Я вам тоже сюрприз приготовил. Спасибо тебе, моя радость, за твой сюрприз мне! Но я ж не могу в долгу остаться! Хочу, чтобы и тебе сегодня подарок был от меня! Голубушка моя, какую же мы с тобой жизнь интересную прожили! А самый большой подарок нам в этой жизни – наши дети и внуки! Спасибо тебе!

– Что-то я давно от тебя таких ласковых речей не слышала. Ты там с Макарычем, что ль, решил начать с утра сюрприз мне делать? У тебя сердце больное! Помни об этом!

– Помню, помню, моя золотая! Скоро буду. Накрывайте на стол. Все. Больше не могу говорить. Зовут.

– Куда там тебя зовут? – удивилась Вера, но услышала лишь короткие гудки в трубке.

Крестившихся было всего семь человек. Шестеро младенцев и Семен Васильевич. Отец Сергий четко и слаженно, со знанием дела проводил таинство. Окунул в купель проснувшихся от неожиданности детей и облил святой водой с головы до ног самого дедушку. Всем после этого стало весело и легко! Младенцы еще продолжали криком выражать свою «радость», а все остальные воодушевленным хором читали и пели молитвы и благодарили Бога! Почувствовав крестик на своей груди, Семен Васильевич вдруг ощутил необыкновенную легкость во всем теле, как будто какая-то неведомая сила освободила его и от тяжести в груди, и от той боли, которая тянула и напоминала о себе всю жизнь. «Так вот оно, что это за боль! – проскользнула мысль. – Так, видимо, болела моя душа! Да-да, душа! Теперь-то я точно знаю об этом!» – радовался он, прислонившись лбом к иконе Спасителя.

После причастия и вручения свидетельства о крещении он с благодарностью подошел к отцу Сергию:

– Благословите, батюшка! Я правильно говорю? – он наклонил голову.

– Поздравляю вас! И очень рад за вас и вашу семью! С днем рождения вас! С днем второго рождения! – перекрестив крестным знамением, проговорил священник.

– Заходите сегодня к нам, отец Сергий. Все мои дети приехали. Мы будем очень рады, – поклонился старик.

– Спасибо! Может, зайду. До свидания! Всех вам благ!

Семен Васильевич еще раз поклонился Богу и, крепко сжимая в руке свидетельство о совершённом таинстве крещения, быстрым шагом направился к тяжёлым дверям храма.

Уже подойдя к дверям и еще раз развернувшись для поклона Спасителю, он вдруг почувствовал, как на него неожиданно кто-то будто накинул большой черный полотняный мешок. В глазах сразу стало темно, ничего не видно. Он взмахнул руками, чтобы освободиться от него, но руки оказались почему-то очень легкими и никак не могли справиться с этим мешком, который, как он чувствовал, стал заматывать его, сжимая со всех сторон, и сам завязываться в узел. Где-то издалека он вдруг услышал крик женщины:

– Там мужчина упал у дверей! По-моему, без сознания. Вызовите скорую срочно!

А плотная ткань черного мешка продолжала стягивать его в узел, скручивая до боли, заматывая все сильнее и сильнее, превращая его тело в маленький комочек. И опять истошный голос издалека, откуда-то снизу:

– Он умер! Да как же это! Кто-нибудь умеет делать массаж сердца? Отец Сергий, расстегните ему сначала рубашку…

Семен Васильевич не чувствовал силы ни в руках, ни в ногах. Черная тугая тряпка сжимала его со всех сторон, поднимая над землей. Сквозь ткань он видел суетившихся около дверей храма людей вместе с отцом Сергием и почему-то лежащую на полу свою руку с зажатым в кулаке свидетельством о крещении. Страх и ужас объял его. Он снова попытался вырваться из мешка, но куда там! Руки и ноги были скручены настолько крепко, что не было никакой возможности пошевелиться. Мешок вместе с ним вылетел через стену и со скоростью ветра стал подниматься в небо. Замирая от страха, Семен Васильевич с мольбой и слезами стал звать на помощь Того, к Кому пришел сегодня, Кого никогда ни о чем не просил, в Которого никогда не верил и бежал от Него, Того, Кто Единственный сейчас только и мог спасти его, Того… Да, да, он теперь точно знал, он теперь был точно уверен, что только Он, его Господь, может помочь освободиться ему из этого черного плена!

Тут вдруг старик заметил быстро приближающуюся большую белую птицу с огромными крыльями, которая летела прямо к нему. Эта птица схватила его и просто вырвала из мешка, разрывая черную ткань на куски и разбрасывая клочья в разные стороны. Сразу стало легче дышать. Но что это? Куски мешковины вдруг мгновенно превратились в черных огромных псов, которые с визгом и рычанием бросились на него со всех сторон, пытаясь опять схватить его. Белая птица взмахами крыльев сметала их, и они, скуля, отлетали, но, тут же превращаясь в огромных воронов с налитыми кровью глазами, возвращались снова и снова. Смертельный ужас объял старика. Он видел, как белая птица-Ангел борется за него, а он ничем не может помочь ей. Всё, что Семен Васильевич смог сделать в этой борьбе, – это плотнее прижаться к груди своей белой птицы-Ангела и еще сильнее с громкими рыданиями плакать и умолять Бога спасти его от рычащих черных псов и воронов со злыми красными глазами.

Вдруг он увидел еще двух подлетающих белых огромных птиц, которые без труда разметали черных псов-воронов. Он слышал их ужасный вой, рычание и хрип и наконец-то увидел, как они стали исчезать, разлетаясь в разные стороны и растворяясь в небе.

А Семен Васильевич вдруг почувствовал себя легким комочком, который почему-то теперь сам мог лететь рядом со своими спасительными птицами.

С дрожью и замиранием он вспомнил рассказы своей Любаши о том, как она летала во сне с белоснежными Ангелами-птицами. Он что, спит? Но Любаня говорила, что это лучший ее сон. А такого страха и боли он еще не испытывал никогда в своей жизни. Даже его инфаркты и все остальные болячки не приносили таких страданий, которые он испытал сегодня в свой день рождения.

«А куда мы летим? – вдруг очнулся он от мыслей. – Пора бы и домой возвращаться. Меня там уже заждались». Он посмотрел вниз и увидел свой дом и рядом играющих во дворе правнуков. А около песочницы – присевшую на корточки свою Любашку, деловито расставляющую формочки для песка.

– Любаня, Любушка! – закричал ей старик.

Девочка встала, прислушалась и оглянулась вокруг.

– Любонька! Детонька моя! Это я! Твой дедушка, – снова закричал Семен Васильевич.

Внучка вдруг подняла голову вверх, глаза ее расширились, и она удивленно прошептала:

– Дедушка…? Ты куда?

– Любаша, вот и я летаю с большими птицами-Ангелами, как ты мне рассказывала, – радостно засмеялся старик.

– Дедушка! – вдруг громко закричала Любаня. – Дедушка, ты куда?

Дети перестали играть и гурьбой подбежали к ней: