Вскормить Скрума

От подобной нелепости все внутри Кольки перевернулось, содрогнулось и вспучилось. Преисполненный негодования он резко дернулся, грохнулся башкой второй раз о переломанную стропилу, осел, ершисто выматерился и, раздирая на себе в клочья одежду об острые деревянные обломки и ржавые крючья гвоздей, ринулся из под завала в сияющую солнечную брешь перекошенного дверного проема.

Нестерпимо хотелось смыть с тела липкую пакость, охладиться от жуткого потрясения. Подбежал мужик к ближайшей поливочной бочке, скинул с себя остатки грязной одежды и с наслаждением окунулся головой вниз в теплую, прогретую солнцем воду.

Омылась зудящая кожа, слизнула с тела неприятную слизь, растворив ее без остатка, уняла тупую боль в тяжелой голове, привела в равновесие оглушенное стропилиной сознание. Неизмеримое блаженство вдруг снизошло на перепойную душу. Сел Колька возле бочки на землю, стряхнул с жидких волос остатки воды и вздохнул полной грудью напоенный травами солнечный воздух. Живем.

Природа встретила его крепким запахом свежескошенной травы и оглушительным жужжанием пчел. Треха даже не сразу понял что это. Не сумел как-то соотнести со своей привычной средой обитания, осознать источники столь сильных и приятных ощущений. Не привычными они оказалось, удивительными. Словно давно забытая картинка далекого детства неожиданно предстала перед глазами, такая неуместная, странная, красивая. И тот день, когда вместе с отцом посадил в огороде пихту. Никогда больше такого не случалось. Никогда больше с отцом ничего вместе не делали. Всего один раз. Оттого, верно, и запомнился. Большая вымахала пихта. Красивая, пушистая. Как раз бочка возле нее стояла. Приласкала Кольку своими мягкими ветками.

– Хорошо-то как, – блаженно промурлыкал он.

– Ты что, паразит, расселся! – завопила рядом грудастая баба, – Ты что заголился? Ты что натворил! Зачем, охламон, сарай обрушил? Совсем очумел спьяну? Чего сидишь! Чего глядишь? Ты гляди, что делается! Ай-ай-ай!

Это жена его вышла из дома, Клава.

– Да… ты-ы… я… – хотел пояснить Колька, взмахнув руками, мол только что оттуда едва живой выбрался, но законную половину такое объяснение не устроило. Ее уже понесло. Ущерб наносимый мужем небогатому домашнему хозяйству и более чем скромный изредка приносимый прибыток давно будоражили ее озабоченное сознание, являясь постоянным, неизбывным источником раздражения и злости. Только что сидел, гад, дома. И пяти минут не прошло как вышел, дурак, вон и вот на тебе! Как за столь короткое время сумел охламон обрушить старый? Добрый старый сарай, простоявший без малого полста лет!

– Паразит. Паразит, ты, паразит. Паразит паршивый! – всплеснула руками раздосадованная женщина, – Что же ты, паразит, делаешь?! Что же, ты, гад, творишь?! Кто же его теперь чинить будет?! Где же мы теперь дрова с ведрами хранить станем?!

Примерно так переносилась ее речь с просторечного на разговорный.

Треха захотел что-то возразить, но тут же получил звонкую оплеуху. Когда он в редкие периоды своего существования бывал трезв, то непременно ему доставалось от Клавы. Когда же приходил домой сильно пьян, но еще на своих ногах, то имел гораздо больше в себе уверенности и, случалось, поколачивал жену. Любил помахать мужичок кулачонками, поучить глупую бабу уму-разуму. Иначе, какой он мужик? Какой с него толк? Потому, верно, и Клава не скупилась на оплеухи. Выплескивала затаенную обиду. Радовали друг дружку вниманием, сбрасывали накопившуюся боль, не сдерживаясь. От того, видимо, до сих пор и терпели совместное житие. Получалось это у них как-то на равных. Главным образом, правда, досаду срывать за не сложившуюся счастливо судьбу. Но у кого она на деревне сложилась? Бывало, конечно, иной раз, под праздник, попадались светлые денечки. Но редко. Чем дальше, тем реже, но все же…

После таких несправедливых действий со стороны жены, никакого желания общаться с ней дальше у Кольки не оставалось. Тем более делиться нахлынувшим недоумением по поводу досадного происшествия. Он попытался встать, но решительная супруга не позволила мужу уйти от возмездия и пригвоздила его обратно к земле сильным толчком в грудь.

– Куда, паразит, вскочил? Я тебе вскочу. Говори, гад, что натворил? Говори, паразит, что сделал? Кто крышу чинить будет? – вопила она на весь двор.

Неведомо как долго продолжалась бы экзекуция, и сколько еще получил бы мужичок от бабы колотушек, если бы не подошел сосед Василий, косивший лужайку за забором и ставший свидетелем обрушения.

– Это… Вы это того… Как оно, это, все у вас а?.. Не очень? – красноречиво изъяснился он, указывая пальцем в сторону развалин, – Извини. Я того…

– Ты, погляди, погляди что, паразит, наделал, – обрушила на нового слушателя хозяйка свою досаду, – Вот чего он там делал? Чего туда сунулся? Какого черта ему дрова понадобились? Баню топить что ли, охламон, вздумал? Все, паразит, испортит.

– Банка с дерьмом рухнула, – потирая покрасневшее ухо, пояснил из-под бочки Треха.

– Да ну? – удивился сосед, – А я думал, того… этого…

– А фигли. Сам погляди, – кивнул пришибленный хозяин в сторону сарая, – Еле отмылся.

– Это которая? – явно заинтересовался косец, втыкая косу в землю.

– Синяя. Еще та… Когда привозили… Ну, эти… как их там… агрономы.

– Это когда ж?

– Да с тех пор… Забыл? Когда Витька, друган мой, политурой траванулся, – напомнил раздосадованный на такую забывчивость соседа мужичек.

– Это еще тогда? – присвистнул Василий, вспомнив дела давно минувших дней, – Которого схоронили, а он живой оказался.

– Ага. Тогда.

– Вот были дела. Вот мужику повезло. Повезло, так повезло. Это же надо, чтобы так повезло. Не каждому так повезет. Все думали, он того этого от простуды помер. В гроб положили. В землю закопали. Поминки справили. А его образок того этого в доме остался. Мать его того этого, как в воду глядела. Не хорошо, говорит, того этого образок оставлять, в гроб положить надо. Отройте. Пошли на второй день отрыли, а он там того этого живой лежит. В гробу. В могиле. Во пили так пили. Никогда так не пили. Сперва, на поминках, потом на воскресинках. Затем снова… – зачмокал губами Василий.

– Тогда вот он и траванулся. Политуры хватил, и все. Коньки в сторону. Окончательно, – уточнил Треха, – Если бы я его до того из болота не вынул, так он бы утоп. Представляешь? В болоте. Заживо. Сгинул. А так только простудился. И все.

– Верно, верно, – согласно закивал головой сосед.

– Сволочи. Помереть нормально не могут, – сплюнула огорченная женщина.

– С тех пор и висела, – напомнил Колька о главном.

– Кто?

– Дед Пихто! Банка висела, говорю, – указал из-под бочки хозяин в сторону сарая, – Висела, висела и на тебе, рухнула. Мне прямо по кумполу. Я в сарай захожу, а она, бац. Сука, весь сарай поломала,

– Какая еще банка? – недоуменно хлопнула глазами Клава.

– Мы с Витькой ее в сарай сунули. Она там, сука, и рухнула. Хороший был мужик Витька. Земля ему пухом. Всю крышу, гадина, развалила. Чуть в дерьме не утоп, – завопил Треха, словно опасаясь, что его и на этот раз правильно не поймут или не услышат.

– Вот как? – удивился сосед, – Я свою еще в тот год того этого по огороду рассыпал. Картоха уродилась во, – показал он здоровенный веснушчатый кулак, – Никогда больше такой не родилось. Чего мне не отдал? Я бы тебе за нее того этого картохи мешок отвалил бы. Чего хранил?

– Во дурак, во дурак, – запричитала жена, – От чего не отдал? От чего картохи не взял? От чего хранил? Дохоронился, хороняка паршивый. Ни картохи теперь, ни сарая!

– Черт его знает. Забыл, может. Чего я, я ничего. Висела себе и висела. Двадцать лет висела и ничего. Чего ей будет? – захлопал глазенками мужичек.

– Вот как! А то я и гляжу. Я только того этого…. А крыша прямо, хрясь, и того этого… – поддержал разговор Василий.

– Фигли она рухнула? Кто ее трогал? По репе как шандарахнет. Гляди, шишак какой. Видишь? Стопилиной, – Колька поднялся и сунул под нос собеседников свою растрепанную мокрую макушку.

– Ого, – оценил сосед бугор на затылке, – Ты это того этого извини, если чего… того этого… Я…

– Так, тебе, дураку, и надо, – зло заключила супруга, – Давно говорила: почини крышу, почини крышу. Три года твержу, паразиту, одно и то же. Во урод, во дождался. Говорила, течет. Как дождь, так дрова мокрые. А ты чего? Все потом, да потом. Вот тебе и потом. Дождался? Теперь новую ставить будешь. Говорила, дураку, говорила. Пьянь паршивая. Молотка в руки не взять. Времени у него нет. Гвоздя в руке удержать не может. Лестницу делать надо. Только бы пить, паразиту. Только бы пить. Допился? Дождались. И почто я только за тебя за муж, за урода, пошла? Почто молодость свою сгубила? Говорила мать, не ходи, говорила. Нет, выскочила. Получи. Ни сарая, ни дров, ни картохи. Ведра сунуть теперь некуда, – махнула рукой Клава и пошла к дому, причитая про себя и приговаривая, какая неблагодарная скотина досталась ей в мужья не в пример другим. У всех мужики, как мужики, а этот ни на что не годный, только пьет все и пьет, и ни ничего толком сделать не может, даже не пытается. А если и делает что, так только все портит, и никакая зараза его не берет.

Клавдия удалялась в сторону дома, клокотала вулканом и ругалась на чем свет стоит, а Колька глядел ей вслед и не мог понять, что это за темные тени вертятся вокруг ее пышной фигуры, словно голодные кошки. Он уже и не слушал сердитых слов, и ни не обращал никакого внимания на несправедливые громкие выпады, а только смотрел на эти странные, неизвестно откуда появившиеся тени и думал, мерещится ему это или на самом деле от нее дым темный валит. Настолько показалось ему явление необычными и интригующими, что он даже открыл рот и вперился недоуменно в дородную спину спутницы своей жизни.

– Да, сердитая у тебя баба, – вполголоса поделился сосед наблюдениями.

– Ага, – кивнул Треха, – Сейчас взорвется от напряжения.

– Как паровая машина, – хихикнул сосед.

– Точно. Уже дым валит, – указал хозяин на нее пальцем.

– Где?

– Вон с баков, а теперь – с заду.

– С заду у нее давно валит, – обнажил косец редкие зубы.

Колька перевел взгляд на Василия и поразился тому, как вокруг его головы завертелся похожий темный клубок.

– О, и из тебя, кажись, валит, – уставился, пораженный увиденным.

– Ага валит. Прямо из ушей, – поддержал шутку сосед.

– Не из ушей. Из хребтины. Чего это у тебя из хребтины? А теперь из пуза, – недоуменно хлопнул глазами Треха.

– Что валит? Откуда валит? От меня? Ты это того… не перегибай. Чертики уже мерещатся? Что таращишься? – недоуменно мотнул головой мужик и замер, не понимая отчего это сосед смотрит на него так, словно он это не он, а невесть диво какое с неба в огород свалившееся.

– О, возле плеча теперь село, – произнес Колька, указывая пальцем, – Не видишь, что ли? Повернись. Слева. Смахни.

Василий неопределенно пожал плечами, покрутил головой из стороны в сторону, но ничего такого не заметил, помахал рукой в воздухе, и постукал себя по лбу заскорузлым, натруженным пальцем, как бы намекая не то на шишку на голове собеседника, не то еще на что, предположительно проясняющее такое странное восприятие мира.

– Пойдем лучше, сарай посмотрим, – предложил он.

– Ага, – согласился Колька, – Вот только, что это такое вокруг тебя крутится. Никогда не крутилось, а тут вдруг крутиться. У нее крутиться. У тебя крутиться…

– Это у тебя крутиться, – зло отрезал сосед, – Воды выпить надо, чтобы не крутилось. Я тебе так, Треха, скажу. Пить надо меньше. Тогда и крутиться не будет.

– Точняк. Выпить надо, – оживился Колька, словно только и ждал этого предложения, – Видишь, как меня тряхануло. Как оно на меня рухнуло. Я, считай, в самой середке стоял. Под самой банкой. Я, считай, народился сегодня заново. Так оно мимо прошло. Смерти избежал. А она? Никакого понятия! Весь сарай дерьмом этим завален, а она орет. Я завалил его? Банка целая вывалилась. А она чего? Того?.. Гляди, шишак, какой на башке. Чуть не прибило. Чего орет? Не видит: и так битый. Весь в дерьме. А она? Тут после такого, такое станет. Ты прав, Васян, выпить надо. Это, Васян, не грех. Давай, Васян, по одной. В последний раз, как друга. Может мне теперь помирать завтра. Потому как я в полный рот нахлебался. Мне теперь через это конец выйдет. Меня же изнутри обезвредить надо. Я же зелени этой, Васян, нахлебался по самые уши. Это же вопрос здоровья. Самой жизни. Мне, может больше, и не придется уже с тобой. Может это в последний раз. Никогда уже больше не попрошу. Слышь, Вася? Гадом буду. У тебя есть что, покрепче?

– Искать надо… – глубокомысленно заключил сосед, терпеливо выслушав такую тираду.

– Так поищи…

– Можно…

Двинулись в сторону сарая. Заглянули через пролом внутрь. Покачали головами. Все дрова мокрые от зеленой слизи. Вонища поднялась, атомная. Тут не то чинить, всю территорию очищать надо. Дрянь, словом, и все тут. Без респиратора подходить страшно.

– И как это ты тут только выжил, – покачал головой Василий, – Экая вонища.

– Я же говорю, – воодушевился Треха, – Весь в дерьме по самые уши. Нахлебался. Еле отмыл. Дерьмо такое, глянь, чистая химия. Двадцать лет пролежала. Я, может, загнусь скоро. Во, как нахлебался. А она орет! Тут по-человечески понимать надо. По уму… Налетела, собака, сарай чини! Где тут чини. Тут одних бревен куба три!.. Думать тут надо. После такого… Мне может быть пенсия полагается. Я может быть теперь инвалидность через это дело приму. Разве бабе понять?

– Да, – протянул сосед, критически осматривая слом на стропиле, – Прогнила. От сырости, верно. Понятное дело. Крыша она у тебя того, худая была. Такое бывает. У меня тоже вот так однажды крыша прохудилась. Так я ее того этого рубероидом застелил, чтобы не текло. А то бы тоже вот так же того… Да еще бочка… Теперь тут ремонту… да… И дрова все испорчены… Как это все того этого выгребать? И куда? Ко мне-то того этого не поползет? Может запалить тут это все на месте, чтобы сразу того этого, а?..

– Ты чо? А дом? Тут полыхнет, ахнешь. До неба! Химия, понимать надо, взорвется. Вонища то какая. Чуешь? Думать надо. Как его того запалить?.. Проблема. Где бабе понять? Тут же головой думать надо. Тут одному без этого дела разве поймешь, – возразил Колька, – Работы одной сколько. Одному-то никак. Бригадира просить надо.

– Бригадира да… – почесал небритую щеку Василий, – Одних бревен куб надо, а то и два… И дрова… Эти-то того этого, куда ими топить… Еще потравитесь… Он тебе выпишет, да… жди…

– Где материал брать? Без бревен как? Старое, сам знаешь, – с видом знатока поддержал Колька, – Опять рухнуть же может. Старое гниль. Новые надо. Денег, сам знаешь. Опять же рубить. Трактор нужен. Тут без бригадира, – покачал удрученно головой, – Кто трактор даст?

– Дела… Он тебя еще за прошлое того этого, а тут эко… – Василию даже жаль стало соседа. Такое горе на того свалилось. Мало чуть бревном не зашибло, химией не отравило, так еще и к бригадиру на поклон идти. Это при всех его пришлых заслугах перед начальством. Кто не помнит, как Треха спалил скирду сена? Кто забыл, как он опрокинул в канаву трактор с прицепом? Кто простил, как он стадо коров в болото загнал? Лучшая телушка ногу сломала. И все по пьяни, все по дури. Ничего поручить нельзя. Ничего толком не сделает, все испортит. А теперь трактор ему дай, материал новый, работников. Где там. Сожрет его бригадир с потрохами. Хорошо, если отругает только, а то и поколотить может.

Боялись в деревне бригадира. Уважали. Нахрапистый мужик, резкий. С крутым норовом и большим гонором. Работу требовал и ругался крепко. Иной раз, поколотить мог, если оболтус какой под горячую руку подвернется. Ничего не боялся. Здоровый, мордатый, под два метра ростом. Не всякий с ним один на один совладать мог. Да и мало кто пытался. Водку пил редко, хозяйство вел жестко. Знал, что ему от жизни нужно. Хватал свое, не упускал, держал в руках цепко.

Переглянулись мужики, вздохнули тяжело и поняли, что на остаток дня занятие у них определилось само собой. Тут не до косьбы. Тут дело серьезное. Обмозговать надо и, можно сказать, отметить: с одной стороны счастливое спасение человека, с другой стороны, кто его знает…

– Есть у меня заначка, – глубоко вздохнул сосед, словно оторвал от себя последнее.

Хороший он мужик. Понимающий. Душевный.

Заглянул Треха домой, накинул на себя, что под руку подвернулось из того, что всегда в сенях кучей брошено за ненадобностью, но еще собаке не отдано, и двинули к Василию.

* * *

Пришли к дому соседа. Светлана, жена Василия, сразу поинтересовалась из кухни, чего, мол, так рано? По женской своей глупости она недолюбливала мужских дневных перекуров. Но мужик нашелся, как ответить. Молвил, водички попить заскочил на минутку, упарился. Она и успокоилась, продолжила свое бабское занятие. Тем временем Василий прошмыгнул в комнату, откопал со дна платяного шкафа бутылочку беленького и тихонько прокрался обратно на крылечко, где в нетерпении ожидал Колька. Присели на ступеньку, откупорили винтовую пробочку, налили в граненый стакашек. Решили по быстренькому управиться. Дабы не травмировать зря хозяйку.

Первому естественно принимать гостью. Он как-никак заново рожденный, счастливо избежавший ужасной участи. Святое дело такое отметить. Не каждый день тебе на бошку бревно сваливается. Треха, как подобает в таких знаменательных случаях, степенно угощение принял, неспешно втянул продукт в рот и обмер. На языке вместо водки оказалась вода. Колька брезгливо выплюнул ее на землю, поднес к носу горлышко бутылки, втянул в себя воздух и снова удивился: отчетливо пахло водкой. Снова приложился к стакану, и снова выплюнул – вода! Понюхал – водка. Попробовал – вода. На глазах изумленного хозяина все содержимое стакана на землю выкинул, налил добавки – понюхал – водка, глотнул – тьфу! Вода! Выплюнул. Хотел глотнуть прямо из горлышка, но хозяин не дал. Это уже слишком. Три раза чистый фабричный продукт на грязное крыльцо выплескивать, это, простите, не хорошо. Прямо скажем – нахально. Просто не уважительно. За это можно и в морду получить. Если бы не такое событие, так бы оно и вышло. Но сосед человеком оказался понимающим. Принял во внимание травмированность головы гостя. Просто бутылку забрал и стакан следом, чтобы тот больше не баловался.

Треха в сердцах стукнул кулаком по стене дома. Так что окно кухонное зазвенело.

– Кто там? – высунулась из него хозяйка. Увидала, чем мужики занимаются, всплеснула руками, мигом на крыльцо выскочила.

– Чего это вы, лешие? Чего это тут делаете? – возопила она, но Василий ее слегка осадил.

– Ты, Светка, того этого не гомони, – серьезно завил он, – Тут дело серьезное. Тут понять нужно. Тут с человеком беда.

– Я вижу, что у вас за беда. Эта беда уже тридцать лет тянется и никак скончаться не может, – решительно воткнула она руки в боки, – А ну, дай бутылку сюда, – выхватила из рук мужа вожделенное зелье, – Тоже надумал! День на дворе. Они уже водку жрать, шалопаи, уселись. Марш в поле!

– Дай сюда, – проявил независимость сосед, выхватывая бутылку обратно, – Тут, Светка, того этого дело такое. Тут его вот чуть не пришибло. Считай на моих глазах. Сарай хрясь, прямо на голову. Бревном тресь. Чуть на смерть не придавило. Его, можно сказать, того этого заново родило сегодня. С того свету человек того этого вернулся. Стресс у него. Лечить надо. Он смерть, как тебя того этого видел. Самолично. Скажи, видел?

– Видел, – мотнул головой Треха, – К самому носу подошла. В морду дохнула. Страшная… Зеленая… Липкая… По бабашке бревном – шандарах. Во, гляди, шишак на башке.

– Вот как, – поддержал собутыльник, – Слыхала. Еще чуть-чуть и того этого. Кранты. Не стало бы человека. А сарай! А дров сколько? Теперь к бригадиру того этого идти. Это ему то! Соображай.

– Чей сарай то? – деловито уточнила супруга.

– Его. Чей же, – пояснил Василий.

– Ну, тогда ничего, – облегченно вздохнула женщина, – Тогда выживет. Я думала, бригадира сарай порушил.

– Так все равно. Чинить надо. Материал, того этого трактор, дрова… – попытался уточнить глубокую мысль мужик.

– Бригадир ему дров даст. Догонит и еще даст. И трактор, и материал. Только подставляй карман шире. Отвесит большой ложкой, поспевай грузить, – улыбнулась Светлана в предвкушении нового события скучной деревенской жизни.

– Так я того этого говорю. В этом-то и дело, – обрадовался супруг и ткнул в голову притихшего Трехи пальцем, – Погляди, шишак у него какой. Стропилой звездануло. Едва выжил.

– Нашли чему радоваться, – Светлана снова выхватила бутылку из рук мужа, – Понимаю, пришибло. Не велика потеря. Нечего мне тут его шишкой тыкать. Эка невидаль. Нечего на крыльце сидеть. Чего расселись! Нашли повод бездельничать. Ступай косить. И этого забери. Привадится, не отвадишь. Нечего штаны просиживать. Нашел повод. Совсем ум потерял?

Сосед понял, что отметить событие по-человечески не получится. Не поняла баба. Свое гнет, упрямо.

– Не стыдно тебе, Светка. Как ты вот так того этого можешь? Это же сосед наш, – попытался вразумить он ее.

– Зараза! – остервенело лупанул кулаком по стене Треха.

– Ты это чего это разлупился! Это у тебя кто тут зараза! Себе по башке лупи. Иди и лупи по своему дому. Нечего тут лупить. Я тебе покажу заразу, – снова взвилась хозяйка, хватаясь за веник, – У меня стены не для того ставлены, чтобы по ним лупили!

– Ты это того этого, Треха, правда, не стучи шибко, – посоветовал Василий.

– Водка, водка в горло не лезет! – в сердцах воскликнул Колька.

– Как это? Как это тебе водка в горло не лезет. Сдурел, что ли? – изумилась женщина, опуская орудие праведного возмездия, – Тебе и не лезет! С чего это?

– Вода, – ткнул в бутылку пальцем Треха, – Вода тут. Лью – водка. Выпью – вода! Охренеть можно!

– Быть не может! – удивился сосед, – В фактории покупал. В нашей. С получки. Недели не прошло. Обманули что ли? Не может быть, чтобы того этого воду вместо водки подсунули! Дай сюда, – выхватил из рук жены драгоценный продукт, – Быть не может. Ну, если обманула… Ну, я ей того этого задам… Я думаю, чего это он того этого плюется, – нюхнул горлышко, уловил знакомый запах, обрадовался, – Не-е, водка, кажись, – глотнул, отлегло от сердца, – Не, водка. Слава Богу. Показалось тебе, Треха, – под шумок, пока суть да дело, глотнул больше, но в этот момент жена сориентировалась и вырвала бутылку обратно.

– С какой это такой получки ты покупал эту заразу? – поинтересовалась она подозрительно сощурив правый глаз и снова приподнимая веник, – С прошлой что ли? Сказал – недоплатили? Так тебе не доплатили? Так? Так! – лупанула мужа по широкой спине гибкими веточками.

– Ну, что ты, это того этого, что так разоралась. Подумаешь водки мужик купил, – смутился Василий, уворачиваясь от ударов, – Мали ли в доме случиться чего может. А водки нет. Что тогда делать? Вот видишь, она пригодилась. А не купи, чтобы мы того этого делали?

– Сено бы косили! – взревела Светлана, отбрасывая в сторону активное воспитание непутевого мужа, как явно бесполезное занятие, – Сено! В поле! Вот что бы вы делали! Пошли вон от сюда, христопродавцы!

Мужиков как ветром с крыльца сдуло. Только распахнутая калитка жалобно заплакала несмазанными петлями раскачиваясь из стороны в сторону.

* * *

Направились опечаленные мужики вдоль по улице. Злые собаки из-за заборов их облаивают. Бабы со дворов недобрым глазом провожают. Редкие прохожие в след оборачиваются, не решаются заговорить. Только издалека здороваются. Видят, не все у мужиков на душе ладно. Да и что толку с Трехой беседовать, только время терять зря. Каждому понятно, чего ему надо. Только вот куда это Василий вместе с ним направляется? Мужик то еще не совсем пропащий.

– Фиг знает что такое. Вижу – водка, хлебну – вода, – сокрушенно бубнил по дороге Треха, – Ни фига не понимаю.

– Должно быть, у тебя того этого вкус к жизни отшибло? – предполагал спутник.

– Дурак я, по-твоему? Воду от водки отличить не могу? – возмущенно возражал мужичек.

– Кто его теперь знает… – уклончиво отвечал сосед, – На вот, – протянул ему корочку хлебца, завалявшуюся в кармане, – Заешь.

Взял Колька утешительное угощенье, понюхал: хорошо хлебом пахло, можно сказать, божественно. Сунул в рот – наслаждение. Нет, не отбило вкуса. Тут что-то другое…

– Хороший хлеб, свежий, – произнес он.

– Ну, даешь, свежий. Недели три в кармане того этого болтается, – усмехнулся сосед, – Однако, значит вкус есть, – заключил он.

– Ага. А водка? – напомнил мужичек.

– Да… – глубокомысленно признал Василий, – Тут надо бы того этого провериться. Может, к фельдшеру завернем?

Мысль Трехе понравилась. Он согласно кивнул головой, благо до того недалеко топать. Второй дом от угла в конце улицы сразу за поворотом слева от колодца.

Пришли. Постучали. Филипыч оказался на месте. Посетителей принял сразу в предбаннике, где между делом чистил грибы.