Однажды в Коктебеле. сборник
– Не пускала бы Алю к Ленке. Набалует. С приветом же.
– Да ладно тебе, – отмахнется мать, – Ленка добрая. Мне спокойней, Алька такая шустрая. Да и какой привет? Подумашь, два класса всего осилила. Плохо без родителей. Болтаются по свету, а бабушка, что смогла… Замуж бы ей!
– Кто возьмет – то дурочку? – вздохнет подруга, – а ведь красавица.
Алька прибежит на ферму, где Лена помогает дояркам, возьмет в тоненькие пальчики ее большую руку и прошепчет:
– Не переживай, я стану учительницей и всему, всему тебя научу.
– Ладно, – рассмеется Лена, – расти быстрей.
Через год Лена выйдет замуж за веселого, кудрявого, хромого Колю. Алька сначала не огорчится. По – прежнему будет прибегать к знакомому дому с букетиком незабудок, горсточкой ягод. Только все изменится… Изменится! Каждый вечер она будет тихо сидеть за столом, сжав ладошки, и ждать, когда подойдет Лена и она уткнется носом в большой, теплый живот, а Коля уйдет, потому что она главнее. Это же ее Лена. Ее! Не уйдет Коля, а Лена не подойдет, как раньше.
– Сколько можно? – прикрикнет однажды Коля, – надоело.
Лена проводит Альку за калитку, погладит по плечику и скажет:
– Мы с тобой по грибы скоро пойдем. Потом за клюквой. Ты не плачь. Коля хороший. Если не веришь, спроси у бабушки.
Алька вырвется, побежит, не разбирая дороги. Заберется в кусты сирени и будет долго, без слез, тихонечко выть. И придумает месть дядьке, который украл у нее Лену. Камень ударит Колю в поясницу. Его надолго отправят в больницу. И никто не поймет, что это сделала Алька. Никто, кроме Лениной бабушки, которая придет к маме и будет долго с ней говорить. Алька подслушает и поймет страшное: Коля написал заявление в милицию, которая во всем разберется и ее, Альку, поставят на какой – то учет. Мама горестно вздохнет, закажет переговоры с сестрой и скоро увезет Альку в далекий южный город. Перед отъездом она прибежит к Лене, обнимет и задохнется от волнения.
– Живот – то еще больше стал, – похвалится Лена, – ребеночек растет. Если девочка будет, Алькой назову, а мальчика Аликом. Ты поезжай. Не бойся. В городе лучше. Встретимся еще.
Алька почему – то точно знает, не встретятся. Чудо украдено навсегда.
В лес, в лес! Еще дальше… Не выбежит из – за ельника рыжая Лена. Не вернется детство. Да и не надо. Маму жаль. Как она управлялась с такой оравой? Отец ведь ушел к другой. Алька об этом узнала не сразу. Мама была спокойной, ласковой, но ее не хватало. Как ее не хватало! Наверное, она была в миллионы раз лучше Лены, но разве разберешься в прошлом? Вот и она не разбирается, не судит. И не Алька она, а Алла. Так решит тетка. Не добрая и не злая. Чужая! До сих пор помнится этот холод… В жарком городе, у теплого моря. В городе без друзей, потому что тетка не позволит гулять со сверстниками, ходить с ними в кино, к морю. Только с ней. За руку! И про камень будет напоминать. Будет! И про какую – то дурную отцовскую наследственность. Но однажды Алька убежит к морю одна. И поймет, что это еще одно чудо. Счастье и чудо. Уплывет до буйков и подумает, что жизнь только тогда прекрасна, когда ничего не боишься и радуешься, радуешься! От тетки влетит, но это уже не будет иметь значения. После окончания школы уедет в северный снежный город. Поступит в институт, станет учительницей и приедет в эту деревню.
В лес, в лес! Вот и родник. Вода прозрачная, ледяная. Алла встает на колени, с наслаждением пьет, умывается. Озорно улыбнувшись, скидывает одежду, плещет воду на плечи, на грудь, на бедра. Громко вскрикивает. Кто тут услышит? Обсохнув, добирается до небольшой поляны. В этих местах земляничных мест много, но так далеко редко кто заходит. Земляника сочная, крупная. Много цветов. Тепло, душисто, легко. Хочется лечь на землю, распустить косу, раскинуть руки, закрыть глаза. Вдохнуть запахи травы, земляники… Блаженство и сон. Блаженство! Она не видит большой, темной тучи, не чувствует ветра. И вдруг гром и кто – то стоит рядом, смотрит. Рубашка в клеточку, корзинка, растрепанные светлые волосы, широкие скулы.
– Отвернись, – просит она, – что ты уставился? Я оденусь.
Дождь уже крупными каплями, с градом. Серые, глубокие глаза совсем рядом.
– Я тебя прикрою. Не бойся. Вместе не страшно.
Дождь хлещет. Алла лежит покорно. Не выбраться из под сильного тела, будь, что будет. Но что он такое с ней делает? Она сейчас закричит… И кричит! И теряет сознание. Когда приходит в себя, его рядом нет. Тело тихо, истомно вздрагивает – на мокрых цветах, на раздавленных ягодах земляники. На небе яркая радуга. Сон или явь? Корзинка чужая рядом. Значит явь…
Ладонь с сочными ягодами у самых ее губ: «Для тебя, богиня!» Она не смотрит в его глаза, резко отводит руку: «Пошел вон!» Голая идет в лес, одеться! Кто – то ахает в кустах. Какая разница, кто. В постель бы скорей, согреться и поплакать. Через месяц поймет, что беременна. Не будет сомневаться, рожать или нет. За тридцать уже, чего ждать? Не случился в жизни Принц на белом коне, да она и не мечтала. Не мечтала и все, а почему, кто его знает. Новый дом приберет, приготовит. С теплой нежностью, ожиданием. Черные глаза засияют.
– Настоящей красавицей стала, – скажут коллеги. После родов помогут, а как иначе? Родных ни разу не видели, может, и нет их. Сама ни к кому не ездит. Одной тяжело.
Мальчика назовет Ленечкой. И будет рада, что живот и грудь располнеют. Ленечка полюбит засыпать возле нее, как когда – то она возле рыжей и теплой Лены. Вспомнятся иногда мокрые примятые цветы, сильное тело мужчины. Вспомнятся и забудутся. У каждого своя судьба. Самое главное Ленечка, сын… Сыночек.
Незачем ей долго смотреться в зеркало. Для школы строгие темные костюмы, белые блузки. Для дома теплый махровый халат. Для огорода что – нибудь старенькое. Не для кого наряжаться. Ленечка приезжает редко: Москва, работа. На всем экономила, чтобы университет закончил. Какие зеркала, какие обновки? Зато есть чем гордиться. Все у нее в жизни нормально. В школе порядок. Строга, но справедлива. Все хорошо. Только лет пять назад тревожно забилось сердце. Узнала в той красавице с высветленной рваной челкой конопатую девчонку, с которой однажды купалась в пруду. Испугалась не того, что расскажет, а ненависти в глазах. Сколько лет прошло! Все забыть пора. Впрочем, она ведь тоже не забыла. Когда забеременела, на коленях просила Господа, чтобы простил ей тот грех, тот день. И безумный тот час. Как же тяжело вспоминать!
Вот она плавает в пруду, а рядом худенькая девочка. Руки их одновременно тянутся к кувшинкам. И вдруг перед глазами другой пруд, веселое лицо большой рыжей Лены. Она учит ее плавать. Алька молотит ногами по воде и все время боится, что Лена отпустит руки. Не отпустит! Отдерет пиявок. И они побегут пить чай из большого пузатого самовара, к Лене. Бабушка поставит на стол ежевичное варенье, нарежет большими ломтями хлеб, уйдет поливать огурцы. Лена смажет простоквашей Алькины плечи, а потом скинет одежду и Алька замрет от восторга. Золотое, пушистое, рыжее! Рыжее, золотое, розовое…
– Ты чего застыла? – удивится Лена, – мажь мою спину. Сгорела вся.
Алька боязливо протянет ладошку к крупному розовому соску.
– Не видела? – снова удивится Лена, – у мамки твоей такие же.
Алька замотает головой. У мамы грудь с синими жилками, а соски некрасивые, темные.
– Трогай, – великодушно разрешит Лена, – потом свои вырастут.
Алька таращит глаза.
– А молоко в них есть?
– Так попробуй, – смеется Лена, – я не знаю.
Алька прикасается губами к розовому чуду. Молока нет.
– Щекотно, отстань, – визжит Лена, одеваетсяи наливает в чашки чай.
– Почему, когда у мамы рождается ребенок, молоко течет струйками? – задумчиво спрашивает Алька. Лена пожимает плечами. А у кого тогда спросить?
Алька долго не может прийти в себя. Такое чудо будет у нее. Она никому не расскажет. Потом, когда станет, как Лена, его потрогает кто – нибудь…
К восемнадцати станет высокой, яркой, с маленькой грудью, коричневыми острыми сосками и с тревогой будет думать, а прикоснется ли кто – то к таким, восхитится ли? Не чудо, нет! Ни в кого не влюбляется. Ни с кем не целуется, а рыжая большая Лена все еще снится. И если мелькнет вдруг на улице ворох рыжих волос или покатые плечи, полные ноги, она бежит следом, чтобы выдохнуть счастливое: «Лена!» Не Лена…
Только Лена смогла бы примирить ее с тем, что не случилось чуда. Она бы прижалась к теплому животу и поплакала. Просто немного поплакала и успокоилась бы от волшебной ее руки. Позднее поймет, что Лена сказка. У кого – то Золушка, Снегурочка, Русалочка. У нее Лена. Без сказки в детстве скучно. Другой не было… Отвыкнет! У взрослых другие сказки и игры. Все реже будет всплывать в памяти рыжее, золотое, пушистое. И вдруг, как наваждение, пруд, худенькая школьница с веснушками, которая что – то шепчет кувшинкам, на воде едва держится. Нет дурных мыслей, нет. Просто хочется поучить плавать, чаем напоить. Повторить в причудливом отражении кусочек детства. Она всегда соблюдает с детьми дистанцию, но дрогнет что – то в душе, наполнится теплом и нежностью… Повторить!
Все получилось не так, не так. Девочка смутится, но в дом зайдет и чай выпьет, опустив светлые реснички. Учительница! Как она может отказаться? И вдруг навалится что – то темное, необъяснимое, непреодолимое. Губы задрожат и она попросит девочку поцеловать острый коричневый сосок. Школьница станет царапаться. Ее вырвет… Отражение опрокинется. Мелькнет перед глазами искаженное лицо рыжей Лены. Лавиной хлынет стыд. Что – то она будет кричать, а что и не вспомнит потом. Всю ночь просидит у лесного родника, кусая руки. Не думая ни о чем, чтобы не сойти с ума. Попросить прощения у девочки не решится. Какое прощение? Недостойна. Разве можно было повторить рыжую Лену, простодушную Лену с приветом?
– Это все из – за мальчишек, – подумает она с горечью, вспомнив то смутное, что мучило ее в детстве, когда ночью, украдкой, братья тискали ее и щипали. Смутное было запретным, приятным и стыдным. Взорвалось через столько лет, выползло, как страшный паук. Забыть, забыть… Ах, как не хватало мамы. Мамочки не хватало!
Потом окажется, что и со стыдом жить можно, если постоянно не копаться в причинах, если забыться в работе. Он будет уходить в прошлое – тик – так, тик – так… А когда появится Ленечка и струйками побежит молоко из располневшей груди, только это и будет иметь значение, только это. Правда, тогда, пять лет назад, она все – таки спросит у односельчан, зачем приезжала красивая женщина?
– Так и не поняли, – ответит кто – то, – не в себе была Оленька. Про зеркало старое спрашивала. Оно ведь из их дома. Сейчас мода на старину.
Зеркало, зеркало! Так вот оно чье. Она не задумывалась. Подарили и подарили. Беленькая девчушка крутилась перед ним, артисткой, похоже, хотела стать. Крутилась, сияла улыбкой. Вот почему появляется веселый лучик. Впрочем, мистика. Стоит в сенях и стоит. Не мешает. Или может, отдать кому – нибудь?
Надо жить спокойно. Немолодая… Какие зеркала? Вдруг опять вспомнишь себя семилетней, влюбленной в большую рыжую Лену, и защемит сердце. Или молодой, мечтательной. Мечталось же о чем – то, кроме розового чуда. Принца в мечтах не было. Странно – то как. Что было? Грезы о тихом, солнечном доме на берегу прекрасного моря. О невиданных цветах вокруг дома. О большой рыжей собаке, о смешной черепахе, о полках с книгами, о путешествиях. А главное, о маме, которая ходила бы по дому в красивом платье, целовала бы ее утром и перед сном, пекла бы вкусное печенье и не рожала больше, не рожала. И лучше была у нее только она, Алька. Вот оно ее зазеркалье!
Однажды Леня спросит:
– Ма, почему мы не ездим к твоим братьям и сестрам? Такая большая родня. Это же здорово».
– Далеко, сын, – ответит она, а подумает с горечью: «Чужие. Чего к ним ехать?» Она и с мамой больше не виделась. Только письма, только открытки. Да и нет ее давно. Даже о похоронах не сообщили. На старой фотография маленькая женщина, очень похожая на Аллу в юности. В чем было мамино счастье? Не узнать. Теперь не узнать. И нет, наверное, рыжей Лены, согревающей ее возле большого, теплого живота.
Нет солнечного дома у моря. Но есть вот этот, в деревне, окруженной лесами. Цветов полно в палисаднике. И счастье – сын. Вот приедет, и она попросит… О чем же его попросить? Как мало желаний! Желаний мало.
Глава 4. Не жена. Не любовница
Владимир ждет Ольгу возле клиники. Ждет и боится, что опять выйдет заплаканная, растерянная. Сегодня третий сеанс у психотерапевта, которого посоветовал тот самый хороший психолог. Случай – то непростой. Ждет и пытается понять, а ему для чего это нужно? Не жена, не любовница. Ну, помог, увез ее из той деревни. Не в себе была. На грани была. И все, все! Еще – то что? Она ни о чем не просит, сам навязывается.
Ольга появится стремительно, вытирая глаза. Душу словно иголками прошьет. Жалость, нежность? Да кто его знает. Обнять, прижать к себе, убрать со лба дурацкую челку, обцеловать лицо, на котором слегка проступили веснушки. Рявкнуть на весь мир: «Моя!» И никому… Никому! И пошли к черту психотерапевты, детская ее травма. Он бы сумел, она бы с ним ничего не боялась. Но разве реально? Не пустит в свою жизнь. Да и не того ей сейчас.
– Как ты? – спросит он в машине и легонько погладит руку. И снова прошьет душу. Да что же такое – то?
– Не знаю пока, – ответит она, а руку уберет, – врач сказал, что все хорошо. Не будет больше желания отомстить и навязчивые роли уйдут совсем. Я ведь простила и у нее прощения просила. У учительницы!
– Как это? – не понимает он.
– Методика такая. Потом расскажу. Накорми меня сейчас. Только не в ресторане. Купи шоколад, пирожные, вино. Да, и вино красное. И за город. Отдышаться у реки.
Через час деловая встреча, но она же просит. Встречу можно отменить, перенести. Оленька, Оленька… Темная улица, крупные серьги кольцами, взгляд прямой и упрямый. Просьба неожиданная. Разве забудешь? Он ведь никогда крутым и смелым не был. Просто пахал, крутился, а она его выбрала и тем самым возвысила! Душу открыла. Семья у него, две дочки. Жена у него, но сердце вот так никогда не крутило. Оленька, Оленька, артистка конопатая…
– Я мигом, – говорит он, – мигом. Магазин рядом. Ты не плачь только…
Она засмеется:
– Нет больше слез, выплакала.
Выплакала. Врач не останавливал. И было все, как в кино. Два стула напротив друг друга. На одном она, «тринадцатилетняя» Оля. На втором воображаемая учительница, которую ей надо поприветствовать. Ужас какой! Но надо. Не может же она подвести Владимира, он договаривался. Робкое: «Здравствуйте!» Дальше еще хуже, она должна пересесть на стул учительницы, представить, что она не Оля, а та, бесстыжая. И тоже поприветствовать. Вместо «здравствуйте» вырывается неожиданное: «Что тебе нужно, девочка?» И снова Оля на своем стуле, ей надо ответить. Захлебываясь слезами, кричит, обвиняет, ненавидит… Тихий голос врача: «Пересядь на тот стул, сейчас ты она, попробуй ответить». Отвечать нечего. Нечего! Врач не настаивает, ждет. И снова неожиданное: «Я плохая, испортила тебе жизнь? Что же делать – то?» Что она, Ольга, такое несет? Не может учительница так говорить. Фантастика, сон, гипноз?
– Что хотите, то и делайте, никогда вас не прощу.
Слезы, слезы, слезы… Это был первый, короткий сеанс, а Ольге показался вечностью. Врач еще долго говорил с ней и даже напоил чаем. Поняла, надо простить, отпустить. Человек может совершить ошибку, подлость. Забыть нельзя, на то и память, простить можно. Как? И только на третьем сеансе, когда на стульях сидели взрослая Ольга и та постаревшая тетка, точнее, когда Ольга играла ее роль, диалог был легче, спокойней. И все – таки напряженный.
– Прости меня, – попросила тетка, – не ведала, что творила. У тебя все будет хорошо. Стану молиться за это. Прости!
Ольга в который раз заплакала и с трудом произнесла:
– И вы меня простите. За ненависть. Устала жить, ненавидя вас.
– Протяните ей руку, – сказал врач, – попрощайтесь.
Ольга коснулась воображаемой ладони. На секунду ей показалось, что ладонь дрожит. Она знает, что не будет копаться в психиатрической и психологической литературе, искать эту методику, анализировать, а во всем ли был прав доктор. Главное, чтобы прошлое отпустило, а он это обещал. Она привыкла верить. И Владимиру надо рассказать. Какой замечательный у нее появился друг! Без претензий на интим. Это редкость. Что он так долго в магазине? Очень хочется шоколада. Темного, горьковатого…
Пять лет прошло с того дня. И все эти годы она пишет сценарий. По строчке, по странице… Вот и сегодня пора бы спать, но еще чуть, чуть, еще попытка. Завтра будет некогда. Сценарий так и называется «У пруда». Владимир в деревне тогда посоветовал. Только сил на него не было, даже после сеансов с психотерапевтом. Когда доходила до агрессивного: «Пристрелить, пристрелить эту гадину!», пальцы не слушались, а без этого эпизода многое непонятно. И сейчас он не идет, сто раз переделывала. Муж с дочкой беспокоятся, похудела. Даже готовит муж. И не знает над чем она мучается. Работа и работа… Не рассказывала ему ни о поездке, ни о сеансах. Зачем родного человека напрягать? Он старается для них с дочкой. Устает на стройке, а колдует над ней так же волшебно, как тогда на берегу. И не предавала больше, а ведь чуть было… Тогда, после визита в клинику. Она очень хотела шоколада. Владимир и принес вкуснятины из ресторана. Какой магазин? Она ела из его рук, шутя. Конечно, шутя. Друзья же! Потом, как наваждение. Фейерверк ощущений, мурашки по всему телу. Не отпускать, почувствовать его… Он опомнился первым.
– Не надо, Оля. Потом жалеть будешь. Я не хочу тебя терять.
– Дурак, – прошептала она раздраженно, – женщине не отказывают.
– Иногда отказывают, – сказал он спокойно, – ешь шоколад.
Ольга била его по щекам. Не отворачивался. Сел в машину и уехал, а она добиралась на частнике. Через неделю встретил с розами. Хотела рассердиться, пройти мимо, но услышала веселое «артистка конопатая» и рассмеялась. Да, пять лет назад это было. Иногда обедают вместе. Иногда просто едут за город и молчат. Иногда он приходит на спектакли молодежной студии, для которой она написала несколько удачных композиций. Сценарий не получается, а композиции легко. Коллеги удивляются, с чего бы вдруг?
– Кто он? – спросит однажды муж, – любовник? Но так нельзя. Не думаешь о том, что мне больно, что разрушится семья. Ответь честно. Я не заслужил вранья.
– Успокойся, – ответит она, – любовь это у нас с тобой, а он друг. Бывают такие отношения у мужчины и женщины. Редко, но бывают.
Вот и со сценарием ей без Владимира не обойтись. Посоветовал, пусть помогает. Еще страницу, еще ломтик шоколада и спать, спать. Муж погладит по спине, она расслабится. И забудет обо всем на свете. Но пока не легла в постель, надо позвонить Владимиру, на минуточку. Завтра надо обязательно посоветоваться. Завтра…
– Может, ну его этот сценарий, – разозлится Владимир, – дергаешься, осунулась. Ты повторяешь то, что уже отпустила давно. Посоветовал я, но ситуация была экстремальная. Отпустила, слышишь, Оля!
– Значит, что – то осталось и это меня беспокоит. Почитай текст. До «застрелить» все экспрессивно, логично, а дальше не могу написать ни строчки, понимаешь?
Она говорит, объясняет, волнуется, а Владимир смотрит с нежностью и думает, что изменилась Оленька. Исчезла рваная челка, светлые волосы вольно легли на плечи. На лице забавная россыпь веснушек, не борется больше с ними. Роли не придумывает. Юрист успешный. Смеяться любит. А вот на сценарии зациклилась. Так бы и сказал: «Хорошая моя, скажи, как тогда, что хочешь меня». Не скажет больше. Надо принимать то, что есть. И помогать.
Ольга заноет по – детски:
– Шоколада хочу. Все время хочу. Ты захватил?
Разве он мог забыть? Всегда с собой возит.
– Ешь, сценаристка! Я вот подумал, может, тебе придумать судьбу этой учительницы? А то ведь только пруд, твои роли, желание мести и мужчина, к которому ты обратилась за деньгами. Однобоко. Судьбы этой тетки не хватает. Вдруг тогда все было случайностью, наваждением. Лукавый попутал. Бывает.
Ольга посмотрит на него изумленно:
– Ты прав. Надо судьбу. Эпизод с пистолетом, агрессией оставлю на потом. Какую мы ей придумаем судьбу, а?
Он осторожно коснется светлых прядей.
– Это ты сама реши. Потом расскажешь.
Прошьет иголками, опять прошьет. Не видеться с ней, что ли? Но тянет, как в омут. Тянет! И выхода нет. Но если еще раз, хоть намеком, захочет его почувствовать, он взорвет свою сдержанность. И пусть будет, что будет. В плен взяла артистка конопатая. Захватчица! Мужа любит. Он его видел, простой мужик, до сих пор на велосипеде ездит. Не красавец. Обычный мастер на стройке, зарплата копеечная. Разве поймешь женщин? Пусть пишет свой сценарий. Он порадуется, если получится.
Ольга расстроится. Не у кого больше спросить.
Разве что у дочки.
– Лара, я хочу написать историю про девушку, которая совершила злой поступок, обидела девочку. Интересно, что у нее было за детство? Вот думаю, представляю. И ты подумай, ладно?
Тринадцатилетняя дочка крутится перед зеркалом, рисует Ольгиной помадой губы, кому – то невидимому улыбается. Вопросу не удивляется. Мама ведь всегда была выдумщицей. Что ей ответить? Может, про сказки вспомнить?
– Мамочка, в детстве ее заколдовали и она выросла плохой, злой, всем пакостила, потом пришел прекрасный принц, поцеловал ее и все изменилось, как в сказке, да? Ты хочешь сделать ее хорошей?
– Не знаю пока, но эта сказка мне точно не подойдет. Надо что – то ближе к реальности. Поразмышляй. У тебя это хорошо получается.
– Мама, да чего думать? Пусть это будет девочка из детского дома.
– Может быть, дочка, может быть. В этом что – то есть.
Ольга лепит судьбу учительницы вдохновенно. Над замкнутой, похожей на цыганку, девочкой смеялись, отбирали еду. Она убегала в лес, ее искали. Ее наказывали. Не было ни одного человека, который бы приласкал, успокоил, рассказал добрую сказку. Только юная воспитательница украдкой давала иногда конфету. Но этого было мало, мало! Хотелось прижаться к теплой, уютной маме. Она дала себе клятву, что когда вырастет, маму найдет… Найдет! И нашла, но мама оказалась алкоголичкой и дочь не признала. Потом голодное студенчество, влечение к женщинам, деревня, ненавистные ученики. Попытка соблазнить школьницу. И одиночество, одиночество, которое рано превратило ее в старуху.
Запал кончится неожиданно. К финалу нужно было что – то особенное. Ну и пусть эта «судьба» отлежится, решит Ольга. Пусть посмотрит Владимир. Владимир обязательно! А новые идеи придут. Кстати, судьбу можно в начало. Эпизод с соблазнением повторить. Работы еще много.
Владимир удивится:
– Разве это судьба той тетки? Написано хорошо, но что – то не совпадает. И банально. Уж прости.
– Я тебя сейчас побью, побью, – не выдержит Ольга, – я старалась, искала ей оправдание, а ты все испортил. Тоже мне специалист.
– Побей, – согласится он и подойдет ближе, – только она не детдомовская. Почему – то мне это понятно. Интуиция подсказывает.
Ольга попытается стукнуть кулачком по его плечу, но он перехватит руку. Прикоснется к губам, нежным, без косметики.
– Нет, – скажет она жестко, – нет! Никаких наваждений. Лучше помоги мне.
– Снова деньги на машину нужны? – съязвит он и пожалеет, потому что она уходит, уходит… Стремительно!
– Лелечка, – услышит она взволнованное, – я знаю, к ней надо съездить.
– Лелечка? – изумится она про себя, – не артистка конопатая. Может, влюбился? Надо обернуться.
Он стоит растерянный, вытирая лицо ладонью, беззащитно, как ребенок.
– Поедем, – скажет она тихо, – спасибо тебе за все.
В ночь перед отъездом приснится тусклое старинное зеркало в красивой резной раме, а в нем лицо учительницы, еще молодое, яркое, и ее, Ольгино.
– Мы здесь почти сверстницы, – скажет учительница, – но ты меня никогда не поймешь, а объяснять долго. Есть картина неизвестного художника, называется «Бабочки». Наши судьбы, как танец этих бабочек. Переплелись в отражениях. Ты найди. И в зеркало это загляни.
На секунду мелькает веселый лучик, а лица исчезнут.
Глава 5. Ленечка
Ленечка выйдет из машины. С улыбкой посмотрит на окна родного дома. Полдень. Мать, конечно еще на работе. Звонить ей не будет, сделает сюрприз. Достанет подарки. Разложит по пустым полкам холодильника продукты, которые привез. Экономит мамочка, хотя он уже на своих ногах. Сварит борщ из тушенки, достанет веселую скатерть, простенький сервиз с голубыми ободочками. Нарвет в палисаднике цветов. В доме сразу станет уютно, запахнет теплом. Он скучает по этому теплу в суетливой Москве. Как он скучает! Но разве расскажешь матери. Спать не будет.
Встречать пойдет по тропинке, которую она любит. Тропинка бежит среди сосен. Здесь тихо, немного сумрачно, чуть, чуть волшебно. С девушкой бы сюда на свидание. Ленечка улыбнется невольной мысли. И увидит, что мать стоит возле старой высокой сосны, поглаживая шершавую кору.