Кедровое солнце
Сергей, заприметив, где кончается его тень, шагами измеряет ее, после чего заявляет:
– Только-только за двенадцать перевалило.
Они начинают спорить. Верный, вальяжно развалившись в тенечке под березой, с любопытством смотрит на них.
Дело в том, что к двум часам дня они должны подогнать стадо к Галкиной Яме. Туда из деревни придут женщины доить своих коров. А они в это время могут пообедать и отдохнуть.
Наконец, после долгих споров, Сережа с Васькой сходятся на том, что еще примерно час коров надо будет покрутить здесь, а потом уже гнать к Галкиной Яме. Порешив с этим делом, они вновь валятся на землю, вдыхая ее дурманящие запахи. Постепенно у них завязывается разговор о том, что их сейчас больше всего волнует.
– Слышь, Вась, а если в мореходку махнуть? – спрашивает Сережа, мысленно представляя себя в матроске и брюках-клеш.
– Не, – лениво щурится Васька, – далеко.
– Ну и что?
– Не хочу…
– А тогда куда?
– Я бы сразу на шофера пошел, – приподнимается на локтях Васька, – да там только с восемнадцати лет берут. Мне еще два года ждать.
– Вот если бы в летное училище, – Сережа поднимает голову, смотрит в пронзительно-голубое небо и грустно вздыхает.
– Мал еще, дорасти.
– А можно в горный техникум – на геолога, – оживляется Сергей. – Знаешь, как интересно!
– Че интересного? – покривился Васька. – Всю жизнь каменюки собирать. Да они мне и даром не нужны… Не-ет, – спустя минуту, говорит он. – А я бы пока на тракториста пошел. Три месяца и – готово… Матери можно помогать.
Васька садится на земле, достает мятую пачку «Севера» и долго выбирает себе папиросу. Немного подумав, он и Сергею протягивает пачку, но тот отрицательно качает головой.
– Неужели так и не будешь курить? —удивляется Васька.
– Нет.
– Совсем?
– Я пробовал – противно, – равнодушно говорит Сергей.
– Подожди, закуришь еще, – многозначительно обещает Васька, глубоко затягиваясь и кольцами выпуская дым. Одно из колец снесло на Верного, он чихнул, вопросительно уставился на ребят и почесал нос лапой.
– А я, наверное, в мореходку подамся, – Сергей потягивается и сладко зевает, – знаешь, какая у них форма!
– В мореходку – хорошо, – соглашается Васька. – А только кто твоим деду с бабой Марусей помогать будет? Мо-ре-ходка, – презрительно растягивает Васька. – В море можно и в армии попасть, а тебе специальность нужна, понятно? На всю жизнь.
Сергей понимает, что в чем-то его друг прав, но так не хочется расставаться с мечтой, которая не давала ему покоя: огромный, белый корабль, а на капитанском мостике он, Сергей Тухачев, в форменном мундире, с биноклем…
– Все равно, Васька, я в море хочу.
– Ладно,– отмахивается Васька, – надо еще экзамены сдать.
– Сдадим…
– Тебе легко говорить, а я на сочинении срежусь, – убежденно заявляет Васька.
– Учи.
– А я не учу, думаешь? Ночью разбуди и спроси – все правила расскажу, а ошибку все одно сделаю.
Солнце уже прямо у них над головами, и Васька вдруг спохватывается:
– Серега, коров гнать надо, а то нас бабы побьют.
– Погнали, – соглашается Сергей, поднимаясь с пряно пахнущей земли.
4
Пригнали они коров в самый раз, так что женщины, уже подошедшие на дойку, похвалили их:
– Вот это пастухи! А то вчера Вениковы два часа коров здесь продержали.
– Здесь-то способнее стадо держать – клевера не потравят.
– Ну да… Зато и молока я надоила с гулькин нос.
– Все одно – худо без пастуха.
– Известно. А что делать? Хорошо вот ребята добросовестные попались. Другие-то абы как, лишь бы очередь отдежурить…
Приятно ребятам слышать добрые слова, после них и усталость вроде бы отступила, и спать уже не так хочется.
– Пошли перекусим, – предлагает Васька, снимая с седла переметную сумку, – а то, знаешь, у меня кишка кишке лупит по башке…
Есть они садятся в тенек под раскидистой березой, под неотступным, внимательным взглядом Верного. Васька достает из сумки две темных бутылки с молоком, шесть вареных яиц, картошку в мундирах, головку лука, по кусочку окорока, по два соленых огурца и буханку хлеба.
– Куда столько?– удивляется Сергей.
– Ничего, до вечера подберем, – рассудительно отвечает Васька. – А не подберем – нахлебник поможет, – он кивает на Верного.
– Ребятки, а ребятки! – кричит еще издали растерянная тетка Груня. – Куда это вы мою Марту подевали?
– Марту? – в одни голос переспрашивают друзья, совсем было наладившиеся обедать, и разом вскакивают с земли.
– Ну да, Марту… Я уже в другой раз все стадо оббегала, а ее нет…
Ребята переглядываются, и Сережа вспоминает, как дедка еще с вечера говорил ему: «А то есть такие артистки, что зайдут в лес и лягут… В тенечке-то хорошо, чего не полежать? Потому, как мимо леса погоните стадо – в оба глаза смотрите, чтобы какая каналья у вас не отстала…»
Сергей бежит к Лельке, недовольно покосившейся на него, а Васька в это время подозрительно спрашивает:
– А вы хорошо посмотрели, тетя Груня?
– Глаза у меня еще не повылазили, чтобы свою корову не разглядеть, – сердится женщина, опуская на землю ведро и маленькую скамеечку.
– Ладно, сейчас найдем, – обещает Васька, провожая взглядом поскакавшего к лесу Сергея, – никуда не денется ваша Марта.
5
Обогнув клеверное поле, Сережа медленно возвращается назад. Он часто останавливает Лельку и до боли в ушах вслушивается в тишину леса, надеясь, что Марта выдаст себя неосторожным движением или шумно вздохнет. Но Марта словно сквозь землю провалилась. Сережа тянет повод и сворачивает с набитой коровами тропинки в небольшой лиственный лесок. Нежаркое майское солнце насквозь пронизывает кроны белоствольных берез, вечно беспокойные осины даже при полном безветрии мелко дрожат листвой, и мириадами драгоценных камней сверкают холодные росинки, не успевшие иссохнуть в сумраке леса. Даже Верный притих, как только въехали они в лес. А тут еще откуда-то с высоты послышалась многозвучная мелодия: переливчато-напевная, отдаленно смахивающая на звуки флейты, она разносится далеко окрест и резко обрывается. Сергей отчаянно крутит головой и внезапно замечает взблеснувший между кронами деревьев золотистый комочек, тут же пропавший с глаз. И только тут он догадывается, что это иволга, золотисто-желтая, с бархатисто-черной каймой на шее, темным оперением хвоста и крыльев, видимо вспугнутая им с гнезда.
– Верный! Ищи! – кричит Сергей. – Ищи, Верный!
И Верный, словно бы поняв его, кидается в самую гущу молодого подроста, попутно не забыв приподнять ногу над большой муравьиной кучей.
В самом центре леска Сережа обнаруживает огромный черемуховый куст, устало прогнувшийся от обилия крупных кистей белоснежных цветков. Терпкий аромат наносит на него, и Сережа не удерживается, чтобы не наломать большой букет душистой черемухи.
– Марта! Марта! Марта! – кричит он на весь лес, и эхо далеко разносит его тревожный голос. – Марта, чтоб тебе пусто было! – сердится Сергей, неожиданно для себя заговорив дедушкиными словами.
В это время где-то впереди сердито взлаивает Верный, и Сергей, пришпоривая Лельку пятками, поспешно бросается в ту сторону. Ветви берез хлещут его по лицу, но он не обращает на них внимания и вскоре вылетает на узкий лесной прогал, за которым начинается старая вырубка. Марта, низко опустив рогатую голову, всхрапывает и медленно пятится от наседающего на нее Верного. А пес, словно бы понимая вину коровы, не давшей ему перекусить и заслуженно отдохнуть, с необыкновенной яростью подкатывается к ней то слева, то справа, норовя укусить за склоненную морду.
– Молодец, Верный! Молодец! – обрадованно хвалит Сергей и взмахивает кнутом.
Марта, увидев его на лошади, вскидывает голову, высоко поддает задом и бросается наутек, но теперь Сережа уже знает, что ему надо делать, и, в два счета нагнав Марту, теснит ее в сторону Галкиной Ямы. Впрочем, она и сама понимает, что дальше сопротивляться бесполезно, и охотно бежит к месту дойки…
– Как ты ее нашел? – спрашивает спрыгнувшего с коня Сергея радостный Васька и принимает у него повод, чтобы спутать и пустить попастись Лельку.
– Найдешь ее, – ворчит Сережа, – дожидайся… Если бы не Верный…
– И где она была?
– Возле старых вырубок.
– Вот дура, – удивляется Васька, отпуская спутанную Лельку, – чего она там потеряла?
– Спроси ее.
– Я вот ей после дойки кнута хорошего дам, – обещает Васька, – чтобы помнила.
И друзья вновь садятся под березу и наконец-то принимаются за обед.
Подоив Марту, к ним подходит тетка Груня и виноватым голосом спрашивает, не хотят ли они отведать парного молока. Ребята отказываются. Но тетка Груня так настойчиво упрашивает, а шапка пены в ведре так аппетитно напоминает вкус парного молока, что устоять ребята не могут…
6
Ближе к вечеру Сергей с Васькой начали потихоньку подворачивать коров в сторону дома. Вновь миновали колок и вышли на большой травянистый луг, граничащий с полем клеверов. Работы у них добавилось. Да и буренки, вспомнив про теплое домашнее пойло, ведут себя беспокойнее. А Ночка даже кинулась было на Лельку, но Васька не растерялся и вовремя огрел ее кнутом.
Просторно, ясно в поле и над ним. И захочешь, а не окинуть взглядом этот простор: неба и земли. Потонет в нем взгляд, заплутает и лишь в сердце отзовется каким-то неясным восторгом, особенно, если без начала и конца льется с лазурной вышины удивительная песня полевого жаворонка. Веселое, торопливое щебетанье переливается, как серебряный колокольчик, но мотива и не пытайся – не уловишь. Сережа задрал белокурую голову и увидел, как в прозрачной, нестерпимо блестящей голубизне висит, купается в благодатном воздухе едва различимый певец. Бесконечные, ни с чем не сравнимые трели, не стихая, тянутся так долго, что Сережа затаивает дыхание. Он оглядывается на Ваську и видит, что его друг сидит на Лельке с поднятой головой, тоже скрадывая восторженными глазами жаворонка в небе. И вдруг, внезапным аккордом оборвав трель, сложив крылья, жаворонок камнем падает вниз и ныряет в траву. И уже через мгновение Сергею кажется, что ничего не было, что крохотная птица лишь привиделась ему в синей глубине воздуха…
Дедушка рассказывал Сергею, что раньше появление жаворонков в их краях отмечалось скромным торжеством: комнаты украшали пучками вербы в серебристо-белых, атласных барашках, а в окнах выставляли вторые рамы. Если у кого-то содержались в неволе птицы – их отпускали. В каждой семье выпекали витые, напоминающие фигурки тюленей, булочки, и назывались они жаворонками. И дедушка говорил, что до сих пор помнит их вкус.
– Слыхал? – восторженно кричит Васька, показывая в небо кнутовищем.
– Слыхал.
– Во дает! Чисто репей: вцепился в небо и висит себе там.
Ваську и здесь больше всего интересовала механика полета, а не пенье жаворонка.
– Видал, как он крыльями-то? Вертолет! – восхищается Васька. – На одном месте…
Уже виднеются вдалеке крыши домов, над которыми струятся легкие дымки. День, в общем-то, прожит, очередь пасти коров – отдежурена. Осталось только прогнать стадо по селу и – домой. И уже сейчас Сергея переполняет гордое чувство хорошо сделанного дела, легко осиленной работы, которую сегодня доверили ему.
– К-куда, стой! – кричит Васька и гонит Лельку подворачивать коров.
А из леса, с полей и лугов все наносит колдовским, медвяным запахом, легко кружащим голову, от чего тревожное предчувствие медленно обволакивает сердце, обещая что-то тайное и сладкое впереди.
Пора сенокосная
1
Сквозь сон Сережа слышит чей-то голос, силится уйти от него и не может. Как сквозь вату доносятся слова бабы Маруси. И вдруг он узнает – Мефодий Иванович, отец Настьки Лукиной. Сразу же сна как ни бывало, но он продолжает лежать, притворяясь спящим.
– Нынче и дружок его, Васька Хрущев, собрался, – говорит колхозный бригадир.
– Он на год нашего старше, – отвечает баба Маруся.
– А моя Настька третий день уже при волокуше.
– У Насти отец-мать есть, а наш-то…
– Ну-ну, тетка Мария, – прокуренным голосом выдыхает Мефодий Иванович, – чего уж там – жизнь… Разве мы знаем, что с нами завтра будет? Не знаем, – он помедлил и со вздохом закончил: – И слава богу, что не знаем.
– Так-то оно так, – неуверенно говорит бабушка, – да…
– Что?
– Как что, Мефодий Иванович, – горько выдыхает баба Маруся. – Бычка в зиму оставили, Сережа его к сбруе приспособил, а теперь отдай за бесценок. А овцы! Это где же я теперь шерсти на всех наберусь? Покупать надо, а где у меня деньги? Ты много ли на трудодень даешь?
– Ну, тетка Мария, не в ногу ты со временем шагаешь, – усмехается Мефодий Иванович, – отстаешь от времени-то. Зачем тебе горб ломать, корову с бычком, овечек, да прочую скотину обихаживать? Им и сено давай, и убери за ними, и прививки разные поставь… Морока, одним словом. А теперь-то как будет: приходи на ферму, выписывай и бери сколько хочешь молока. Мясо тебе на складе выдадут – чего еще? Скажу откровенно, дело мы великое затеяли, да только помощь нам в этом деле от каждого человека нужна, помощь и понимание.
– Ох, сладко ты поешь, Мефодий Иванович, – сердится баба Маруся. – А огород зачем обрезали? Стоит теперь пустая полоска, травой зарастает – кому она мешала?
– И опять же это для твоей пользы, тетка Мария, чтобы ты после птичника на огороде без роздыха не горбатилась. – Мефодий Иванович хмурится и хлопает фуражкой-восьмиклинкой о колено. – Дело-то к поголовной культурности идет, потому как наше поколение в коммунизм заглядывает…
– Подь ты, – ругается баба Маруся, но бригадир, согнав усмешку, строго перебивает ее:
– Ну так как, тетка Мария, даешь нам внука-то? Мне хоть помирай – человек на тракторные грабли нужен.
– Даже и не знаю…
Но Сережа уже понял все, вскочил с постели и, подбежав к горничной двери, крикнул на кухню:
– Я мигом, Мефодий Иванович! Только оденусь…
– А обед как же? – привычно строжится голосом бабушка.
– У вас никак и куры перевелись? – успокоенным голосом спрашивает Мефодий Иванович. – Или хлебы не выпечены? Так я своего ему дам.
– Спасибо, как-нибудь обойдемся, – ворчит баба Маруся, – а вот года через два-три, когда вы всю скотину со двора сведете, тогда не знаю… Тогда, может быть, и приду к тебе.
– Придешь, придешь, – добродушно усмехается Мефодий Иванович и кричит в горницу Сереже: – Я тебя к Ваньке Козлову на грабли поставлю.
– А Васька у кого? – спрашивает Сергей.
– Васька-то? – Мефодий Иванович закуривает, выпуская из широких ноздрей слегка вздернутого крупного носа густые струи дыма. – Васька у Петьки Золотых… Да его самого хоть сейчас на трактор ставь – поедет. Востер, варнак, в технике, ничего не скажешь.
Сергею немного обидно, что Ваську уже «хоть сейчас на трактор ставь», но он понимает, что слова бригадира справедливы, и потому обида тут же проходит.
– Ты-то что надумал? – спрашивает его Мефодий Иванович. – Десятилетку будешь заканчивать или куда пойдешь?
– Я? – от неожиданности вопроса Сергей теряется. – Я еще не решил…
– А в интернат на тракториста не хочешь? Вместе с Васькой и поехали бы… Мы вам и направление от колхоза дадим. Сейчас ведь техника к нам попрет знаешь какая! А на нее грамотные люди нужны…
– Еще чего? – вмешивается баба Маруся. – Пусть дальше учится.
– Может и так, – неожиданно соглашается Мефодий Иванович. – Моя вон в медучилище собралась. Не хочет вместе с матерью коров за цицки тягать.
Сережа замер возле умывальника, но Мефодий Иванович заговорил о другом.
«А молчит, никому не рассказывает, – думает Сергей. – Ишь какая…»
Но какая она, Настька, он так и не успевает решить, потому что возле их дома останавливается «Беларусь» с тракторной тележкой, набитой народом, собравшимся на сенокос.
2
А уже минули первые июньские дни, с бездонно ясным небом и легким ветерком, насквозь пропахшим ароматом цветущих яблонь, ландышей и вошедших в силу трав. На смену яблоням и кленам в лесу расцвели жасмины, шиповник и бархат. Исходит ароматом актинидия, цветочными кистями распушились лозы дикого винограда. По лугам золотыми всплесками зацвел лилейник, нежно белеют василистник и волжанка. По сырым же местам голубыми всполохами озарился ирис, оранжевым половодьем разлились цветущие заросли купальницы… Ближе к середине июня отшумели плотные, короткие дожди, после которых хлеба пошли в рост – наступила пора сенокосная.
Ванька Козлов, которого, как и младшего брата Гришку, за глаза все зовут Козлом, сразу же вручил Сергею перепачканный мазутом шприц с солидолом и наказал смазать втулки грабель. Ванька был человек малоразговорчивый, нелюдимый, и Сережа невольно пожалел о том, что не попал в прицепщики к Петьке Золотых. К тому же Петька работал на маленьком и вертком тракторе с резиновыми колесами, недавно поступившем в колхоз, а Ванька Козлов крутил металлическую баранку единственного уцелевшего в колхозе колесного «Универсала». Да и грабли, если разобраться, у Ваньки допотопные: железная сидушка торчит колом, приваренная насмерть к станине, дергать надо ручку, а не так, как у Петьки – нажал ногой педаль и звенья зубьев за спиной тут же взлетели.
Взялся Сережа шприцевать свой агрегат, а к тавотницам – не подлезешь. Измучился, пока набил во втулки солидол. Ванька в это время копался в моторе. Что-то у него там случилось, и трактор не хотел заводиться. Сергей подошел, может, помочь надо, но Ванька и бровью в его сторону не повел. Ковыряет отверткой в карбюраторе, а потом давай заводную рукоятку крутить. А ручку у «Универсала» крутить – надо силу иметь. Да еще какую!
– Может, чего помочь? – спрашивает Сергей.
Ванька внимательно смотрит на него маленькими глазками цвета старой замазки, часто помигивая белесыми ресничками, и вновь крутит ручку, или, как еще ее насмешливо зовут шофера – «кривой стартер».
Наконец, над выхлопной трубой взвиваются жирные, черные кольца, по которым становится ясно, что Ванька безнадежно пересосал карбюратор. Постепенно кольца белеют, трактор вздрагивает, несколько минут его беспощадно колотит, словно в сильном ознобе, и вот двигатель заработал. Ванька дергает ручку газа, трактор набирает обороты и рычит на весь полевой стан. Потный Ванька, задрав голову, смотрит на вылетающие кольца отработанных газов, и когда они исчезают совсем, слившись с голубым воздухом, убирает обороты.
– Ты верхонки не взял? – хмуро спрашивает он.
– Нет…
– К вечеру мозоли набьешь… Ручка тугая, надо бы тяги ослабить, да…
Ванька не договаривает и безнадежно машет. А Сергею и подавно не до тяг, ему бы поскорее в поле, Ваську повидать.
3
И потянулся бесконечно долгий июньский день, когда солнце как взойдет в зенит, так и торчит там бог знает сколько. Ни деревья, ни копны сена не отбрасывают в это время тень и негде укрыться от палящих лучей, разве что забраться под копну, но и там колко и душно. Ко всему этому пить хочется – спасу нет, а деда Никифора, развозившего на Стрелке воду, словно корова языком слизала. Но и это еще не все: от перегретого двигателя «Универсала» на Сережу несет жаром, он задыхается от угарных газов, а нескончаемые валки сена, словно волны на озере, накатывают и накатывают на грабли, и надо не зевать, вовремя дергать ручку, иначе валок завиляет по всему полю, и тогда держись – засмеют на полевом стане…
Вдруг трактор грозно взрычал на самых высоких оборотах, Сережа оглянулся и увидел, как Ванька грозит ему кулаком, показывая на валки. Сергей глянул и обомлел: один валок пропущен, а под кривыми зубьями граблей тяжело, с натугой, проворачивался огромный ком сена, до следующего же валка еще метров пять. Едва дотянули до него, да и то скошенная трава начала просеиваться между зубьями.
Ванька что-то кричит, но Сережа, вновь оглянувшись на него, видит только его ослепительно белеющие на чумазом лице зубы.
«Вот бы сам попробовал дергать эту ручку, – неожиданно сердится он, – а то хорошо сидеть на тракторе и кричать на других…»
От этой проклятой ручки, которую надо было вначале со всей силой тянуть на себя, а потом, когда кулачки зацеплялись втулкой, вовремя отпустить (иначе она могла и руку выдернуть), уже к обеду на правой ладони во всю ее ширину натянулась багровая полоса. Сергей знал, что к вечеру на этом месте вздуется белый пузырь и тогда даже сжать руку в кулак он не сможет. Но думать об этом сейчас не хотелось, хотелось пить. Он все чаще представлял широкую водную гладь Амура, спокойно взблескивающую под солнцем, и искренне недоумевал – как он мог каждый час и каждую минуту не пить эту дармовую воду? Теперь он удивлялся тому, каким глупым, оказывается, был, когда часами беспечно купался в реке вместо того, чтобы склониться над нею и без перерыва пить, пить…
И все-таки он проглядел появление деда Никифора на повозке с деревянной бочкой, в которой жила, плескалась, облизывала скользкие бока студеная колодезная вода. Вначале он удивился тому, что трактор остановился и валки перестали рябить перед глазами, а когда оглянулся, выпрямляясь усталой спиной, Ванька уже припал к огромному ковшу с длинной деревянной ручкой, а по подбородку у него лилась тоненькая, светлая струйка. Сереже чуть ли не до слез жалко стало эту убегающую в землю воду, и шевельнулось мгновенное чувство неприязни к Ванькиному подбородку. Но уже в следующую минуту он забыл обо всем на свете, потому что сам припал к леденящему зубы ковшу. Он пил и пил, удивленно скашивая серые глаза на деда Никифора, который равнодушно сидел возле этакой прорвы воды. Потом ковшиком вновь завладел Ванька, а Сережа переводил дыхание и мутными глазами смотрел вокруг себя.
Наконец, напившись и набрав по бутылке воды про запас, они успокоились. Дед Никифор утопил ковш в бочке, накидал в ее вырез зеленых лопухов, чтобы вода не плескалась, и поехал дальше, лениво понукая Стрелку.
– Покурим? – обронил Ванька, усаживаясь на землю.
Он закурил, а Сергей блаженно растянулся на мягкой стерне, оставшейся после молодой, июньской травы. Ни о чем не хотелось думать, но он все-таки думал о том, что где-то здесь и Настька. Наверное, ходит за волокушей, вилами сбрасывает на нее сено или идет вдоль валка и граблями оставляет за собой маленькие копешки.
И вдруг Сережа вспомнил, что Настька собирается учиться в медучилище. А значит – уедет из Озерных Ключей. А значит…
– Докончим эту полоску, – говорит Ванька, – поедем к Царским Воротам. Там будем вместе с Петькой Золотых грести.
Сергея словно пружиной подбросило.
– Точно?
– Так Мефодий Иванович велел, – пожимает сильными, покатыми плечами Ванька. Потом неохотно спрашивает: – Ну что, поехали?
– Поехали, – отвечает Сергей, с досадой оглядывая все еще большой клин поля, на котором надо сгрести сено.
4
До Царских Ворот они добрались ближе к вечеру, когда длинные тени начали остужать распаренную землю. Васька, заметив их «Универсал», сорвал с головы фуражку и приветственно замахал ею в воздухе, а Петька Золотых тут же переключил передачу и понесся к ним поперек валков. Трактор их был до зависти чистенький, верткий, с непривычно расположенным сзади мотором.
Петька подъехал, заглушил двигатель и веселый, с пышным чубом черных волос, золотой коронкой на переднем зубе, ловко спрыгнул на землю.
– Привет, Ваня! – подал он руку. – Как твой самовар, кипит?
– Привет, – хмуро ответил Ванька и тяжело свалился с трактора.
– Вы давно обедали? – спросил Петька.
– Давненько.
– Давай, перекусим? А потом рванем вон до той березки, – Петька отрезал рукой половину огромного луга. – Нам как раз до ужина хватит.
– Идет, – Ванька пошел к своему трактору за узелком с продуктами.
Есть особенно не хотелось. Но Сергей был рад возможности поговорить с Васькой и отдохнуть.
Мимо них зигзагами порхали бабочки, стремительно проносились сверкающие в солнечных лучах стрекозы, надоедливо жужжали мухи.
– Ты чего руку-то прячешь? – неожиданно спросил Васька, который всегда и все замечал.
– Я не прячу.
– Ври! А ну, покажь…
– Да ну.
– Покажь, говорю! – Васька взглянул на Сережину руку и тут же позвал: – Петь, а Петь, посмотри, как Серега руку уделал…
Петька повернулся и посмотрел – улыбку с его лица как ветром сдуло.
– Ты это что, – уставился он на Ваньку, – не видел, что ли?
– Я ему говорил – тяги надо ослабить, – неприязненно сощурился Ванька.
– Ну ты даешь! Да он откуда знает про тяги? – вскинулся Петька, зло посверкивая фиксой, от которой у первой деревенской красавицы Тоньки голова кругом шла. – Он же первый день на работу вышел… Как он будет у тебя дальше работать? Дать бы тебе, да связываться неохота, но в другой раз, смотри, Козел…