Капканчики. Домыслы и враки вокруг приключений Бениовского
Сергей не в первый раз выступал на дворовом празднике и знал, что мелкие организаторы приспосабливают под гримёрки самые невзрачные места. Строительная бытовка – лучший вариант, а ещё бывало, когда его размещали в замшелых закутках под лестницей, в подсобке уборщицы, по соседству с консьержем, в служебном туалете, в тёмном пространстве у перекрытой двери запасного выхода… куда только ни впихнут артистов ответственные работники, то есть, чиновники нижнего звена, такие вот бабищи в стиле Аллы Пугачёвой.
Синевекая баба-начальник превзошла всех муниципальных организаторов Москвы и области. Повертев головой в разные стороны, словно и вправду подыскивая место для переодевания, она выдала ноу-хау: «Переодевайтесь тут, под навесиком, а мы уж постоим пару минут снаружи, под дождём». И так она жалостливо сказала это – «Под дождём» – так искренне получилось ей выразить чувство самоотверженного благородства, что Сергею и возразить стало нечем. «Извернусь как-нибудь» – сказал он с той же угрюмостью, как у водителя-электрика.
Пригнув голову, Сергей зашёл под откинутую вверх заднюю дверь иномарки, положил кофр на колонки с чемоданами и вжикнул молнией, соображая, как бы извернуться, чтобы запрыгнуть в клоунский комбинезон и притом не замарать штаны, или рукава об мокрую землю и грязный порог машины. В конце концов, где только ни приходилось ему, клоуну, переодеваться. Можно и так.
Минуты 3 ушло на филигранное облачение в комбез. Сергей умудрялся балансировать на одной ноге, вынимая другую из ботинка и запихивая её в штанину засученного в гармошку костюма. Целиком облачась, он застегнул молнию на спине и повесил на шею свисток. Своя куртка и рюкзачок переместились в костюмный кофр.
Не успел Сергей прицепить красный нос и надеть парик, как перед ним снова возникла синевекая баба и сказала с укоризной: «Давайте уже, начинайте. Сколько можно возиться?» «Так, ведь, через 10 минут начало» – Сергей недоверчиво глянул на часы. «Нет, начинайте сейчас, а то все разбегутся» – возразила начальница. Тут Сергей заметил людей, верней подростков пубертатного возраста, которые группами по 2—5 человек подгребали к детской площадке от ближайшей школы. Баба-начальник ткнула в школьников пальцем: «Вон, видите? От школы выделена программа зритель… тоже мне, нашли, кого пригнать! Эти бандиты только и думают, как бы свалить. Хоть бы классного руководителя прислали!»
Классный руководитель, судя по всему, нашёл возможность отмазаться от мероприятия, а вот ученикам не повезло. Дождь, хоть и перестал лить плотно, но продолжалось в атмосфере нечто вроде мороси. В силу занятости внутренними прибаутками и взаимными пиханиями, старшеклассники не успели среагировать на скверные метеоусловия, да так и допёрлись до указанной им точки сбора. Но уже тут, на мокрой детской площадке посреди пустого двора, они могли бы и сообразить, что побег с места предвыборного празднования никакими последствиями им не угрожает. Баба-начальник, судя по всему, смекнула про возможность такого направления детской сообразительности, вот и напряглась.
Сергей достал из кофра смотанный в бухту канатик, накинул его на плечо и пошёл в сторону грядущего торжества. Руки засунул в карманы по локоть, растопыривая широкие клоунские штаны и думая про себя: «Хорошие карманы. Можно в них чупа-чупсов насовать штук 20, или 40. Но чупа-чупсов не дали. Но они и не нужны. Не та ситуация, чтобы весело подпрыгивать и кричать: „Кому конфетку?“ С этими детьми надо делать чего-то другое, совсем другое… чего же с ними делать?..»
По мере приближения он разглядывал потенциальную публику, выделяя наиболее ярких и активных. Публика не обращала на него внимания, поскольку наиболее интеллектуальные дети вели меж собой спор на животрепещущую тему: «Ты дурак. Нет, ты дурак» Менее активные дети наблюдали за дискуссией, а более активные – толкались и дёргали друг друга за рюкзаки.
Девки ростом ниже парней, некоторые с накрашенными волосами, другие коротко стрижены, в общем, дамская часть общества кардинально меняет внешность. Значит, это совсем старшеклассники. Парни в основном шумные, длинные, угловатые, хотя есть и пара тихих толстяков. Сергей выбрал самого здоровенного в компании и на последних трёх шагах пути окончательно сообразил, в какую сторону разворачивать диалог с залом. Он сделал серьёзное лицо и, не вынимая рук из карманов, отчётливо спросил: «Вы знаете, что сейчас будет?»
029
«Не делайте из меня клоуна!» – потребовал капитан Ларшер, на что Пуавр ожесточённо замахал в его сторону исписанными страницами: «Я и не думал никого из вас делать! С чего вы взяли?» Ларшер простонал, держась за голову: «Мне и без вашего сарказма плохо! У меня мигрень, а вы лезете с издевательствами». «Вовсе я не издеваюсь! Напротив, я потрясён вашими литературными изысканиями. Кто бы мог подумать, что под рыцарской бронёю, под мундиром отчаянного полководца – скрывается тонкий лирик? Вот я и говорю, что вы творческий человек»
«Ещё раз повторяю вам, Пуавр, прекратите издевательства. Я не клоун, не фигляр и не лирик. Более того, когда я слышу слова – творческий человек – то сразу понимаю под ними издёвку. Так называют нелепых, оторванных от реальной жизни людей, у которых в голове пунш вместо мозгов. На таких людей нельзя положиться. Они непригодны к воинской службе. Может быть, вы считаете меня непригодным? Тогда ловили бы сами вашего Бениовского. Но нет! Вы обращаетесь к военной силе, а когда работа сделана, устраиваете мне цирк»
«Ничуть не думал задеть вас, Ларшер – пожал плечами Пуавр – откуда я мог знать про столь сложные логические построения в вашей голове? У вас, ведь не написано на лбу, каким именно словом вас хвалить, а каким ругать. Мы здесь, в колониях, очень грубы и прямолинейны, говорим что видим, без иносказаний.
Я увидал исписанные вами листы, вспомнил, в каком тяжком состоянии пришлось вчера эвакуировать вас в спальню, прочёл, и удивился. Как это вам удалось такое написать? Какой слог! Какое натуральное видение мира! Словно не Бениовский, а вы сами когда-то бывали в Литве! А может, и вправду, бывали?»
«Не бывал я ни в какой Литве, губернатор! И про какие строки вы говорите? Я вчера составлял рапорт. Вы это имели в виду?» Пуавр огорчённо сморщился, ещё раз взглянул на страницы, а потом заявил: «Никакого рапорта я так и не увидал. Я и не ждал увидеть его, учитывая ваше вчерашнее состояние. Но я не ожидал увидать и этого. Скажите, Ларшер, это ваш почерк?» – тут Пуавр протянул капитану те самые листы, которыми потрясал.
Ларшер взял страницы, пробежался по тексту и поднял на Пуавра удивлённый взор: «Почерк похож на мой, но я не помню, чтобы писал это. Я пытался составить рапорт» «Такое случается – утешительные интонации прозвучали в словах губернатора – очень даже может быть с человеком, что он не помнит содеянного, а помнит немного другое. Вы как раз, упоминаете в этих строках о странных свойствах памяти» «Я?» – удивился Ларшер. «Да вы прочтите! Прочтите, коль скоро сами не помните, чего насочиняли»
Ларшер послушно нырнул в текст и к удивлению своему прочёл слова, коих не писал, хоть и были они вот, перед его глазами, написанные его же собственной рукой: «Бениовский скакал по самому верху правого берега. Слева от него земля уходила вниз и мягко выгибалась в большой, заливной луг, по которому синей лентой вился Неман. Горизонт с той стороны отступил далеко, и местность с плавными зелёными холмами лежала как на ладони. Справа же всё торчало и высилось, а поэтому тут никакого горизонта не было. Лес подступал вплотную к дороге, и никакой местности за ним не проглядывалось.
Именно с правой стороны должен был вот-вот открыться путь на Тракай. Казалось, природа задвинула зеленую заслонку и нарочно скрывала самую цель путешествия. Вот-вот заслонка отодвинется и за ней будет широкий проход в долину, по которой ползут медленные туманы, а над ними, словно над тучами, висит вдалеке прямоугольный красный куб с четырьмя шпилями. Тогда Мориц свернёт в долину, проскачет по большому тракту мимо аккуратных деревень, мимо развалин прежнего Тракая, мимо караимских деревянных домиков, зацокает подковами по брусчатке и выйдет к большому озеру, посреди которого, отражаясь в недвижной воде, стоит неприступный новый Тракай, за всю историю никогда не взятый никем.
Но заслонка всё не открывалась. Всё тянулся путь над лугами, и однообразно отражалось небо в бесконечно длинном Немане. Мориц подозревал, что каким-то фантастическим образом проскочил заветный поворот на большой тракт, сомневался и даже подумывал – не повернуть ли обратно?
Он сильно пообтрепался за дни, проведенные в пути, простыл, оголодал и едва сохранял остатки оптимизма. Дорога оказалась значительно трудней, чем была в детских воспоминаниях. Местность, хранимая в памяти, не совсем соответствовала реальной. Видимо, память имеет свойство искажать и приукрашивать мир. Чем больше проходит времени, тем сильней становятся искажения…»
Капитан оторвался от чтения и растерянно взглянул на губернатора острова Иль-де-Франс: «Я не помню, как написал это!» «Это и есть творчество, дорогой Ларшер – Пуавр похлопал его по плечу – когда на вас накатывает внезапное вдохновение, и вы перестаёте принадлежать себе. Кажется, будто не вы сочиняете нетленные строки, а некий демон водит вашей рукой. Что вы такое пишете? Зачем? Кому это надо? Всем нужен рапорт, простой рапорт о проделанной работе, а творчества никому не надо, кроме того самого коварного существа, во власть которого вы отданы в сей миг!..»
«Хватит!» – раздражённо выкрикнул капитан, и сам же напугался своей резкости. Вдруг, Пуавр обидится? Но тот не обиделся, а наоборот, хихикнул, обошёл стол с оставленными на нём книгами и взялся за собрание сочинений в кожаном переплёте: «Вы правы, капитан. Я переусердствовал немного насчёт вдохновения, но угадал насчёт демона. Я знаю, какой такой демон водил вашей вдохновенной рукой. Это Бениовский! Он не убит! Он продолжает строить козни против честных людей! Вот, посмотрите, я заглянул в его дневники и нашёл ту самую запись, под влиянием которой вы, скорей всего и написали свою галиматью. Будьте любезны взглянуть» – Пуавр повернул красный фолиант к Ларшеру, чтобы тот прочёл дневниковые записи Бениовского.
030
«К тому времени, как мне удалось добраться до Немана и двинуться вдоль него в сторону Тракая, все хвори мира набросились на меня, терзая нещадно. От мощного кашля я едва удерживался в седле. Сознание то и дело мутилось, и давно бы я ссыпался наземь, кабы не адская боль в раненой ноге. Тряска путешествия разбередила не успевшую зажить рану, и теперь она кровоточила, портила мой гусарский вид, и доставляла несказанные мучения. Я сознавал, что покинуть седло смогу лишь один раз. Вскарабкаться обратно проклятая нога не позволит. Жар поднялся такой, будто песок пересыпался во всех моих жилах. Хотелось пить, а дуновения лёгкого ветерка то и дело кидали меня в мерзкий озноб, разрешающийся ещё большим жаром.
Тропа полого взобралась на крутой правый берег, и открывшийся пейзаж врезался в моё неверное сознание вопиющим диссонансом с теми мучениями, кои доставлял мне больной организм.
Дожди давно прекратились, унеслась беспросветная серая хмарь, стало солнечно. Берег, вдоль которого шёл мой путь, изгибался впереди невероятно чёткой травянистой стеной, словно искусный закройщик по идеальным лекалам вырезал его из толстого зелёного фетра. Левый берег лежал внизу, за узкой полосой отражённого в Немане неба, и тоже был безупречно зелен. Казалось, гигантский ковёр из мохнатого изумруда уложен за рекою, а деревья столпились за ним, и не решаются ступить на его ровное пространство.
Никакой пожухлости не наблюдалось в сочной зелени трав. Лишь только дубы, росшие по правую руку моей дороги, начали сбрасывать редкие листы, кои плыли вниз в безмолвии, нарушаемом только моим вулканическим кашлем.
Моя лошадь умаялась не менее моего и шла медленным шагом. Кругом был солнечный рай, но при этом холодный и даже враждебный по отношению к тому человеку, который давеча покинул слякотный ад войны, прихватив за собой болести, мучения и кашель.
Порой мне начинало казаться, будто сам я не человек, а облако, оторванное от бесконечных грозовых туч войны. Меня вынесло сюда, но я продолжаю кашлять, потеть и сотрясаться от озноба, который прежде, где-то там, на полях сражений не замечался мной, а был составной частью всего мира. Фантасмагоричность происходящему движению придавал факт полного безлюдья.
Время приостановило неугомонный бег, и я не могу сказать, сколь его прошло, пока мне встретился ещё один конный путник. Им оказался местный караим вида столь свирепого и воинственного по сравнению с моим, что я невольно задумался об удивительном парадоксе.
Защитники Австрийской империи на полях реальных сражений имеют вид жалкий и непрезентабельный. Измождённые пехотинцы уныло месят грязь ногами и едва перестраиваются из колонны в каре. Мокрая от дождей конница смердит и засыпает на ходу. Артиллеристы и вовсе потеряли человеческий облик, сделавшись похожими на земноводных существ – не то от грязи, не то от копоти. Все эти люди голодны, грязны, простужены, и напрягают последние силы, чтобы умирая, утащить за собой хоть одного прусака. Здесь же, под мирным небом Литвы, обычный житель по сравнению со мной – выглядит бодрым и даже бравым как штабной офицер. Он пышет боевой энергией, которой нет и в помине у тех, кто составляет из себя колонны истинной войны.
Нет её и у меня. Пятно крови на левой штанине моих панталон – не добавляет мужественности. Артиллерия моего кашля не способна испугать даже блох. Я скорей сам помру, чем доберусь до смертного одра любезного моего дядюшки Гвидона.
Встреченный мною караим говорил чаще всего на неизвестном наречии, но, как вскоре выяснилось, он вполне мог понимать и даже изъясняться на польском. Так я узнал, что оба мы едем в Тракай, и более того – он знает, как доехать до имения моего дяди. Собрав остатки мужества, я ускорил движение, чтобы не отставать. Ещё и разговор пытался поддерживать, хотя выходило туго.
Через несколько мучительных часов я въехал в ворота усадьбы Виевис. Выбежали навстречу неизвестные мне подростки, какая-то женщина вышла на парадную лестницу. И тут окружающий мир потерял цвет, а затем и вовсе угас…»
«Понятно» – произнёс Ларшер. «Ага! Значит, вам стало ясно, откуда на вас напало вдохновение?» – уточнил Пуавр. «Нет никакого вдохновения – поправил его Ларшер – я сказал не про себя» «Про что же вы сказали?» «Да вот, про этого самого Бениовского. Он пишет, что мир потерял цвет, а потом угас. Говорят, именно так и приходит смерть» «И что же?» – губернатор выразил непонимание. «Значит, здесь он умер» – констатировал капитан.
На выразительном лице губернатора стремительно заёрзали морщины, но смысла их перемещений Ларшер не улавливал. Наконец, губернатор спросил: «Почему вы так решили?» «Ничего я не решал. Тут так написано» – Ларшер ткнул пальцем в страницу.
Рот губернатора издал нечто похожее на короткий свист, или даже нечто неприличное, но Пуавр приложил руку к губам, а потом сказал скороговоркой: «Мне нужно удалиться в кабинет» – и стремительно покинул веранду.
За дверью, во глубинах дома он крикнул: «Идиот!» «Наверное, ругает кого-то из туземной прислуги. Не мудрено, ведь они все остаются безмозглыми, сколь их ни наряжай в ливреи» – подумал вслух Ларшер, и перевернув страницу, продолжил чтение про то, чего можно увидать, оказавшись на том свете.
031
На зелёном фоне крутого берега – вились, прорастали один из другого упругие стебли. Тут же на них появлялись цветы, ароматы которых состязались густотой терпкости со скоростью произрастания. Количество их стремительно росло, и вот уж всё растительное буйство помчалось на меня, бросилось в лицо, проникло в ноздри и влилось в глотку волной крепкого алкоголя.
Я поперхнулся, закашлялся, и выпал из того молниеносного наваждения про травы и цветы. Едва придя в сознание, увидал я здоровенный нос дядюшки Гвидона. Потом и вся его щекастая и носастая физиомия открылась моему взору. Дядюшка лучился бодрым здоровьем, вопреки содержанию того самого письма, из-за которого пустился я в путь. Финал поездки тоже был свеж в моей голове. Прикинув одно обстоятельство к другому, я признался: «Немного жаль, дядюшка, что встретиться нам пришлось уже тут» «Жаль? И чем тебе тут не нравится?» – удивился дядя. «Ещё не знаю – честно признался я – может, в райских кущах и есть нечто занимательное, но я торопился в Тракай для того, чтобы застать вас в мире ещё живых людей»
Маленькие глазки дядюшки Гвидона метнулись вбок, словно затем, чтобы зацепить там некую мысль, а затем вновь устремились на меня с выражением радостного любопытства: «Ах, да! Как я мог упустить это из виду! – воскликнул он, после чего сменил тон голоса на вкрадчивый – Знаешь ли, Маурисий, на мне лежит важная миссия. Все наши предки очень интересуются тобой. Сейчас они начнут являться, а ты уж постарайся не ударить в грязь лицом. Не забывай о своём графском статусе. Хоть твоя несчастная мать и была до замужества всего лишь баронессой, но зато по линии Бенёвых – почти все сплошняком графы…»
«Мы с вами живы?» – обнаружил я закравшиеся сомнения. «Что ты? – всплеснул руками дядя – Мы, как раз, находимся в преддверии рая, и сам Пётр выпустил меня за калитку для торжественной встречи. Пойду, распоряжусь, чтобы начинали райское пение» – тут он поднялся, и направился прочь.
В правой руке дядюшки я заметил глиняную бутыль, а в левой – чашку. Эти предметы могли бы объяснить привкус алкоголя, который всё ещё ощущался во рту, но я, видимо, был слаб для критических оценок и не особо отличал реальность от грёз, в которые погрузился, едва дядя покинул поле моего зрения.
Когда запах спирта и трав снова дошёл до моего обоняния, я уже не блуждал в растительных образах, а попросту открыл глаза. Увидал ту самую чашку, с которой дядюшка покинул меня давеча. Это он поднёс её вплотную к моему лицу, приговаривая: «Хлебни-ка теперь осмысленно. Да-да, племянник, это и есть та самая амброзия, которой питаются праведники в раю»
Приглушённо слышалось пение нескольких женских голосов. Я хлебнул амброзии, от чего дух мой перехватило. «Спиритус! – воскликнул дядя на латыни – Святой дух вина, прополис и весенние травы благословенной земли. Пей, Мориц, с удовольствием» Я закрутил головой, чтобы понять, откуда исходит пение, но мощная дядина фигура загораживала обзор. Дядюшка заметил: «Ага! Хочешь, как я вижу, сориентироваться в пределах того света? Ангелов, поди, выглядываешь? Не выглядывай. Ангелы только голосами проявляют себя, а зримых фигур стараются не показывать. Но посмотри на другое, Маурисий! Вот и приближаются встречать тебя твои благородные предки!»
Во глубине комнаты (а находился я всё-таки, в комнате с горящими в канделябре свечками) стали появляться фигуры. Головы их – укутаны в матерчатые хламиды. Разобрать, что за люди – возможности не представлялось, и кабы не шаркали они по полу, вполне бы сошли за абстрактных предков, или призраков. Однако, ногами они шаркали, пока не останавливались по очереди вдоль дальней стены.
«Хоть я слышу ангельское пение, и вижу закутанных в тряпицы людей, а сдаётся мне, дядюшка Гвидон, что водите вы меня за нос» – сообщил я, на что дядюшка отреагировал с такой укоризненной радостью, словно это он уличил меня в мошенничестве, а не я его: «Ах ты, плут! Я-то уж замыслил целый театр, чтобы ты почувствовал себя на небесах. Вот бы потеха вышла! – тут он обернулся к фальшивым пращурам – Ладно уж, кончайте маскарад. Мориц вас раскусил»
Женские голоса, исполнявшие пение ангелов, смолкли. Лжепращуры пошли на выход, скидывая на ходу балахоны, и обнаруживая самые затрапезные внешности дворовых людей. Дядюшка Гвидон провожал их критическими поучениями: «Петь надо чисто, а не так фальшиво. Сколь вас учить? Неужто, сами не отличаете, где ангельские алилуи, а где поросячий визг? А вас хоть в парчу наряжай, а всё едино, не графы. Даже на баронов не тянете! Где вы слыхали, чтоб загробные тени так шаркали по полу? Ещё бы кто носом шмыгнул для полного фиаско! Чего ссутулился? Неужто, мой племянник не отличит осанку благородного? У него, как-никак, мать была урождённой баронессой Ревай, царство ей небесное. Вы слыхали какая осанка у баронов и баронесс? Чего же изогнулись крючьями? Ни на баронов не похожи, ни на покойников. Не пойми чего…»
Домочадцы уже покинули залу, а дядюшка всё продолжал высказывать претензии: «И зачем я вас держу? Курицу обмануть не сможете, не то что раненного молодого гусара…» «Дядюшка Гвидон – прервал я поток его укоризн – не объясните ли вы, для чего было нужно сие лицедейство?»
032
Первостепенная задача любого лицедейства заключается в том, чтобы заморочить человеку голову, выбить у него почву из под ног, перенести его в иную систему координат, а там уже делай с ним чего хочешь, а точней, чего требует насущный момент и заказчик. Насущный момент требовал, чтобы группа старшеклассников присутствовала на открытии детской площадки тем самым кандидатом, толстую рожу которого Сергей созерцал на плакате в автобусе.
Если бы Сергей повёл себя как заурядный уличный клоун, то скорей всего, потерял бы аудиторию. Пубертатные зрители в два раза быстрей сообразили бы слинять. Им-то зачем мокнуть под стабильной моросью, на нелепой этой площадке? Скорей всего, школьная администрация даже не объяснила им толком – для чего погнали класс на мероприятие.
С первых лет обучения в школе – старшеклассники перевидали толпу таких вот клоунов, загнанных рутиной ремесла, повторяющих друг друга не только формой костюмов и красными носами, но и стандартными программами игр с вечным танцем утят, макареной и прочими хороводами. Клоуны одинаково визжат, заигрывают с детишками и навязчивым своим весельем вызывают неизбежную оскомину.
И вот, оказался среди школьников клоун. Заурядный клоун с красным носом и канатиком для перетягивания. Чего ждать от клоуна? Все знают – чего. Но клоун не пищит, не улюлюкает, а на полном серьёзе спрашивает: «Вы знаете, что сейчас будет?»
Школьники прервали выяснения насущных вопросов и вперились в серьёзного клоуна, испытывая лёгкий диссонанс меж ожидаемым и действительным. Клоун не торопил детей с ответом, стоял со спокойным и даже суровым выражением на морде и засунутыми в карманы руками. Словно зашёл он сюда не по работе, а наоборот, временно оторвавшись от неё. Нетипичный клоун.
Одна из школьниц, деваха резкая, одетая вызывающе ярко и с выкрашенными в синий цвет волосами на голове, ответила за всех: «Откуда нам знать?» «Как? Вы не знаете? – тут же взвинтился клоун и стал тыкать рукой в разных направлениях одновременно – Посмотрите сюда! Вы видите, что здесь?» «А чего? Нету здесь ничего. Не видим» – последовали ответы.
Клоун укоризненно покачал головой: «Эх, вы! Да здесь же детская площадка! Вон горка, вон качели, а вон там лесенки. И сейчас… – клоун замер на мгновение, воздев указательный палец кверху, а потом провозгласил – Внимание! Самое большое начальство появится здесь через десять минут!»
«Путин?» – предположил один из школьников. Сергей кивнул ему: «Почти! Вот такое начальство будет» – выпятив живот вперёд и согнув колени, клоун Сергей прошёлся вдоль детской площадки туда-сюда, чем вызвал взрыв детского смеха. Сурово зыркнув на смеющихся, он спросил: «А вы готовы встречать высокое начальство?» «Нет! Не готовы!» – отвечали дети смеясь, и поглядывали недоверчиво. Кто знает, чего ждать от нетипичного клоуна? Шутит он, или всерьёз? А может, он бешеный? А вдруг, укусит?
«Надо приготовиться – сообщил Сергей, как об очевидном факте – времени у нас в обрез. Давайте, отрепетируем. Кто у нас будет самым большим начальником? – не дав школьникам задуматься, Сергей ткнул пальцем в здоровенного, прыщавого юнца, который всё это время смотрел на него, криво усмехаясь – Вот ты будешь главным начальником. Как тебя зовут?» «Колян» – лениво обронил старшеклассник, и по всему его виду было ясно, что не царское дело начальников изображать. «Будешь Владимиром Владимировичем» – постановил клоун, от чего некоторые одноклассники обрадовались, стали хлопать верзилу по плечам и подбадривать: «Давай, Колян! Будешь бугром!» Сергей подхватил слово: «Бугор выбирает двух заместителей, и оставляет их стоять здесь, около себя. Все остальные идут за мной!»
Основная масса участников «программы зритель» устремилась за клоуном, а тот подбежал к железной горке, ткнул пальцем в её жёлтый жестяной борт. Хоть и были на горке капельки дождя, а краска всё равно не высохла. Не успела.
Испачканный палец Сергей разглядывать не стал, а сообщил: «Не дай бог, бугор вздумает прокатиться с этой горки. Весь перепачкается в масляной краске. Не отмоешь! Нам это надо?» «Не надо!» – почти дружно ответила «программа зритель». Сергей указал на крашеную в синий цвет деваху: «Ты будешь ответственным работником за горку. Набирай себе помощников» Деваха моментально собрала вокруг себя нескольких подружек, чуть менее ярких, но столь же независимых, как сама.