Российский анархизм в XX веке

Кропоткин поставил под сомнение преобладавшую в экономической науке точку зрения о том, что создание крупной промышленности является непременным условием социального прогресса. Крупному предприятию он противопоставлял малые формы производства, способствующие развитию у работника интеллектуальных способностей, «изобретательности», художественного вкуса, а в итоге предполагавшие сочетание ремесленного понимания целостности производственного процесса с использованием современных технологий. Анализируя данные о развитии промышленности в Англии, Франции, Германии и России, Кропоткин доказывал, что мелкотоварное производство не отмирало, напротив, в конце XIX – начале XX вв. оно переживало подъем, связанный с внедрением новейших технологий: «Мелкая промышленность одарена необыкновенной живучестью. Она подвергается всевозможным изменениям, приспосабливаясь к новым условиям […] Возникает в последнее время множество маленьких мастерских с новейшими газовыми и электрическими двигателями, которые изыскивают для себя новые специальности»217. Условия развития малых форм производства заключались в интеграции труда (промышленного и сельскохозяйственного, физического и интеллектуального, творческого и производительного, исполнительского и управленческого), самоуправлении и самоорганизации производственных единиц, внедрении новейших изобретений. Симпатизируя идеям У. Морриса и Д. Рескина, он поддерживал идею о внедрении в производство техники средневекового ремесленного мастерства, интеграции искусства в производственный процесс и быт трудящихся: «Для развития искусства нужно, чтобы оно было связано с промышленностью тысячами промежуточных ступеней, которые сливали бы их в одно целое, как справедливо говорили Рескин и великий социалистический поэт Моррис. Все, что окружает человека, – дома и их внутренняя обстановка, улица, общественное здание […] – все должно обладать прекрасной художественной формой»218.

Вопрос о реорганизации крупного производства, тем не менее, не решался в полном объеме. Сведение его к небольшим предприятиям Кропоткин признавал необходимым лишь в отношении легкой промышленности и других отраслей, ориентированных на непосредственного потребителя. В тяжелой промышленности и машиностроении и даже в текстильном производстве он допускал развитие крупных форм предприятия219. Но в этих отраслях Кропоткин предлагал сохранить секторы ручной работы для малых форм производства (например, по художественной выделке тканей)220.

Специализацию производства по регионам он предлагал преодолеть в результате диверсификации хозяйства, ориентированного на самообеспечение коммун на основе интеграции промышленного и сельскохозяйственного труда, развития наибольшего количества отраслей в каждой из них: «чтобы каждая страна, каждая географическая область могла […] производить сама большую часть предметов, которые она потребляет. Это разнообразие – лучший залог развития промышленности посредством взаимодействия различных ее отраслей, залог развития и распространения технических знаний и вообще движения вперед»221.

Говоря об организациях, осуществляющих функции регулирования социально-экономических отношений в будущем обществе, Кропоткин не выступал за жесткую однородную схему. Эту задачу в предложенной им модели должны были выполнять городские и сельские территориальные союзы граждан – коммуны, а также многочисленные отраслевые объединения (от экономических до культурных и досуговых), имеющие возможность объединяться в отдельные федерации. Общество в этой ситуации фактически приняло бы форму организации, получившую в наше время наименование сети: «Это общество будет состоять из множества союзов, объединенных между собой для всех целей, требующих объединения, – из промышленных федераций для всякого рода производства: земледельческого, промышленного, умственного, художественного; и из потребительских общин, которые займутся всем касающимся, с одной стороны, устройства жилищ и санитарных улучшений, а с другой – снабжением продуктами питания, одеждой и т. п. Возникнут также федерации общин между собой и потребительских общин с производительными союзами. И наконец, возникнут еще более широкие союзы, покрывающие всю страну или несколько стран. Все эти союзы и общины будут соединяться по свободному соглашению между собой […] Развитию новых форм производства и всевозможных организаций будет предоставлена полная свобода; личный почин будет поощряться, а стремление к однородности и централизации будет задерживаться. Кроме того, это общество отнюдь не будет закристаллизовано в какую-нибудь неподвижную форму; оно будет, напротив, беспрерывно изменять свой вид, потому что оно будет живой, развивающийся организм»222.

В книгах «Речи бунтовщика» и «Хлеб и Воля» Кропоткин представляет систему самоуправления и координации хозяйственных отношений, при которой решения принимаются внизу, в общинах, и на основе инструкций избирателей согласовываются представителями на конференциях. Деловая направленность мероприятия, привязанная к конкретным проблемам производства и потребления, полагал он, обеспечит быстрое принятие и согласование интересов223. Такая форма координации экономики должна была приблизить управление к потребностям регионов, к непосредственным запросам населения, учесть природные и социальные условия. Согласовательный характер совещательных структур, в отличие от директивно-управленческого, должен был способствовать сглаживанию противоречий, переносу инициативы и ответственности за решения непосредственно к коллективам производителей и потребителей224.

Теоретики анархического коммунизма рассматривали общественное развитие как единый процесс, сочетающий медленный поступательный прогресс (эволюцию) с резкими скачками (революции), вызванными необходимостью ликвидировать социальные институты, препятствующие переменам. «Таким образом, можно сказать, что эволюция и революция – являются сменяющими друг друга актами одного и того же явления: эволюция предшествует революции, которая в свою очередь эволюционирует до новой революции и т. д. […] То и другое различаются только по времени их появления»225, – писал Э. Реклю. Таким образом, революция не противоположность, а составная часть процесса общественной эволюции, а революционеры – это «активные эволюционисты»226. Общественная эволюция, выражавшаяся в поэтапных преобразованиях, реформах, воспринималась анархистами-коммунистами как отражение результатов народного творчества и классовой борьбы.

Основным фактором прогрессивного развития общества считалось распространение среди широких слоев населения (в том числе – у части выходцев из правящего класса, осознавших несправедливость существующих общественных отношений) анархо-коммунистических идей-сил, этических ценностей взаимопомощи. «Необходимо, чтобы те новые идеи, которые отметят новое начало в истории цивилизации, были бы намечены до революции; чтобы они были усиленно распространены в массах […] Нужно, чтобы мысли, которые зародились до революции, были бы в достаточной мере распространены, для того, чтобы известное количество умов успело к ним привыкнуть»227, – отмечал Кропоткин. Фактически речь шла об установлении культурной гегемонии анархизма в общественном сознании, прежде всего в среде рабочего класса и крестьянства.

Не менее важное значение для успеха преобразований имело развитие самоорганизации во всех сферах жизни общества, в результате которого добровольные объединения людей начинают вытеснять государство, ослабляя его значение228. Анархическое общество, таким образом, «должно быть создано творческим умом самого народа», «народным почином»229. Весьма характерно с этой точки зрения разъяснение анархо-коммунистической стратегии социальных преобразований, данное П.А. Кропоткиным: «Социал-демократы хотят завоевания власти и рассчитывают на парламент; мы хотим захвата средств производства и наличного богатства капиталистического общества, и рассчитываем […] на самих рабочих. В социал-демократической схеме организацией производства „на другой день после революции“ занимается государство, а у нас – кто? Группы рабочих […] занятых в одном производстве […] профессиональные союзы»230.

Точкой отсчета для преобразований, на взгляд П.А. Кропоткина и его последователей, являлась всеобщая стачка, перерастающая в вооруженное восстание, а затем в социальную революцию231. Анархистам предстояла долгая и целенаправленная пропагандистская и культурно-просветительская работа по ее подготовке. Одним из ее направлений являлась «пропаганда действием», которую различные деятели движения понимали по-разному – от актов индивидуального террора, забастовок, восстаний до создания рабочих союзов и кооперативов. Воспитательную роль должна была сыграть анархистская организация, исключавшая «всякий централизаторский элемент»232, воплощающая в себе идеалы будущего общества – солидарность, федерализм, безвластие, самоуправление, равенство прав всех людей, автономию меньшинства. Эти принципы предлагали внедрять в массовых рабочих и крестьянских организациях, где действовали анархисты. Важным фактором приближения революции для последователей Кропоткина оставалось развитие классовой борьбы, в рамках которой реализуется революционный потенциал рабочего класса и крестьянства233.

В организациях, ориентированных на классовую борьбу, Кропоткин также находил элементы солидарной взаимопомощи. Наряду с кооперацией и сельскими общинами он включил в число практик взаимопомощи профсоюзы и спонтанное взаимодействие рабочих во время забастовок234. Неоднократно в своих работах он обращался к проблемам борьбы «рабочих классов» за свои социально-экономические интересы, видя в ней шаг на пути преодоления этатистских и капиталистических порядков. На рабочих и крестьянство он возлагал надежды, как на ведущие силы анархической социальной революции235. Но анархо-коммунистический идеал общественного устройства, по Кропоткину, имеет общечеловеческое значение, в отличие от конкретных экономических требований. Ведь анархическая социальная революция освобождает от ига капитала и государства всех людей, независимо от их социального положения. Как основные средства борьбы за новый общественный строй Кропоткин рассматривал восстания, местные и всеобщую стачки, захват средств производства рабочими и крестьянами. Участие в парламентской деятельности Кропоткин отрицал, как и Бакунин.

В России в 1890-е – 1900-е гг. сильное влияние анархистских идей прослеживается среди последователей Яна-Вацлава Махайского (1866–1926). Уроженец посада Буск Келецкой губ., он происходил из семьи мелкого чиновника, бывшего городского головы. В 1886 г. Махайский окончил Келецкую гимназию, поступив на медицинский факультет Варшавского университета. В 1891 г., симпатизирующий движению за национальную независимость Польши, он добровольно ушел с последнего курса и вступил в молодежную организацию националистической «Лиги польской». Разочаровавшись в национализме, вскоре Ян-Вацлав стал марксистом, убежденным интернационалистом и космополитом, неоднократно клеймившим «национальный социализм». «Всегда и всюду, долой родину!» – таков был один из его любимых лозунгов236.

3 ноября 1893 г., после неоднократных арестов за революционную деятельность, Махайский был приговорен к двум годам тюремного заключения с последующей пятилетней ссылкой. Он отбывал ее в 1895–1900 гг. в Вилюйске Якутской обл. Здесь в 1898–1900 гг. Махайский написал сделавший его знаменитым памфлет «Умственный рабочий», гектографированные экземпляры которого распространялись среди политических ссыльных в Сибири, революционеров в Европейской России и эмигрантов. В 1900–1902 гг. он организовал кружок своих сторонников среди рабочих в Иркутске. За попытку провести забастовку в одной из типографий в апреле 1902 г. Махайский был вновь арестован, но уже в 1903 г. бежал из Александровской пересыльной тюрьмы и выехал в Женеву237.

Стремясь очистить современную марксистскую теорию от реформистских идей Э. Бернштейна, Я.-В. Махайский постепенно пришел к выводу, что бернштейнианство логически вытекает из учения Маркса. Бернштейн лишь более откровенно сформулировал идею отказа от революционного пути преобразования общественных отношений. Махайский полагал, что социал-демократия в своей политической деятельности давно отказалась от посягательств на принцип частной собственности, от борьбы за социальное равенство. Целями политики социал-демократов являются прогрессивное развитие национальных государств, завоевание власти мирным, парламентским путем и проведение умеренных социальных реформ. Объектом критики Махайского стала прогрессистская направленность марксистского учения. Он полагал, что марксисты, признавая, с точки зрения развития производительных сил, прогрессивный характер капиталистического строя для развивающихся стран, оправдывают эксплуатацию и социальное неравенство, в частности – процессы разорения крестьянства и ремесленников. Русский марксизм, по мнению Махайского, был левой версией либерального западничества, «официальным передовым течением русской буржуазной публицистики, радикальным выражением стремления образованного общества к „европеизации России“ и развитию в ней всеспасительного капитализма»238. Исходя из потребностей капиталистического строя, марксисты, неонародники и даже часть анархистов ведут борьбу за конституционный строй, призванный обеспечить путь к власти интеллигентам и либеральной буржуазии. Исходя из классовых интересов интеллигенции, эсеры и социал-демократы стремятся направить рабочий класс на путь борьбы за свержение самодержавия и установление в России «господства образованной буржуазии» в форме демократической республики или конституционной монархии. С этой целью руководство социалистических партий стремится свести к минимуму борьбу рабочих за экономические интересы или перевести их в русло политических требований, препятствуя экспроприации имущества буржуазии239. Идейную эволюцию социал-демократии Махайский объяснял ее связью с социально-экономическими интересами интеллигенции.

По его мнению, «растущая армия умственных рабочих, интеллигенция» представляет собой класс «мелких капиталистических собственников». Обозначая этот феномен терминами «умственные рабочие» и «новое среднее сословие», Махайский использовал также категорию «буржуазное общество», в которое включал представителей интеллигенции и буржуазии. Определенное единство целей этих классов он видел в заинтересованности в сохранении принципа частной собственности и капиталистической эксплуатации рабочих. При этом Махайский признавал, что интеллигенты находятся в антагонизме с государством и буржуазией, поскольку вынуждены продавать свою рабочую силу240. Получаемое интеллигентом высшее образование он воспринимал как особый вид капитала, созданный косвенным участием в эксплуатации рабочих «физического труда» через присвоение части прибавочной стоимости. Этот «капитал» в форме высокой квалификации, дающей возможность осуществлять управленческие функции и использовать себе на благо наследие человеческой культуры, обеспечивает своему владельцу дивиденды в виде высокого заработка. Этот статус передается детям интеллигентов в форме недоступного рабочим высшего, элитарного образования. Таким образом, говоря об «имуществе ученого мира», Махайский имел в виду систему высшего образования, а также ту часть наследия человеческой культуры, которая передает «необходимые для функции управления (в широком смысле слова) знания», дает возможность понимания производственных процессов, управления ими и руководства непосредственными производителями. Отсюда Махайский выводил антагонизм в отношениях между рабочими и интеллигенцией241.

Участие работников интеллектуального труда в эксплуатации рабочих «физического труда», полагал Я.-В. Махайский, замалчивалось как Марксом и Энгельсом, так и их последователями. Марксистское учение о «научном социализме» он определял как «новую религию» – идеологию, созданную для манипулирования рабочими. С ее помощью социал-демократия стремится «приобрести доверие масс и создать в них непоколебимую веру, что именно социализм есть путь к низвержению строя грабежа. […] Внушить уверенность в наступлении социалистического рая, „независимо от воли людей“, предопределенное историческим ходом»242.

Махайский отмечал, что потребности крупного капитала, связанные с необходимостью расширения производства, создают условия для развития образования, науки, журналистики, публичной политики и др. сфер общественной деятельности, обеспечивающих рабочие места представителям интеллигентных профессий. В результате, к «ученым помощникам» капиталистов постепенно переходят функции управления как экономическими процессами, так и «жизнью нации» в целом243. Интересы «умственных рабочих», утверждал он, наиболее последовательно выражают социал-демократы, предполагающие уничтожить «частное владение материальными средствами производства – землей и фабриками». Ставя целью своей борьбы переход средств производства в руки «демократического государства», социалисты стремятся к сохранению социального неравенства, ведь вне их критики остается «семейная собственность» (право наследования личного имущества) и привилегированная по сравнению с рабочими «физического труда» заработная плата для представителей интеллигентных профессий244.

Итогом социал-демократических преобразований станет строй «государственного социализма», при котором собственником средств производства является государство, а роль его организатора берут на себя «умственные рабочие», управляющие от имени рабочего класса. Различие в уровне образования в сочетании с жестким разделением труда в условиях индустриального производства предопределяет неспособность рабочих понимать экономические процессы даже в масштабах отдельного предприятия: «С развитием крупного капиталистического производства, для рабочего, сводимого им к роли придатка к машине, само производство, построенное теперь на научной технике, становится такой же тайною, какой всегда были для него абстрактные философские науки и все мистерии политики и управления. Эта тайна доступна лишь образованному меньшинству и его потомству»245. В силу этого обстоятельства воплощение в жизнь не только социал-демократических, но и анархо-коммунистических идей, приведет к восстановлению привилегированного положения интеллигенции. Вот как Махайский характеризовал данный строй: «Переход средств производства в руки общества, без нарушения всех остальных священных прав собственности, есть социалистический идеал „умственных рабочих“, образованного общества. К этому-то идеалу соц[иал]-дем[ократ]ия в своем развитии сводит цель пролетарской борьбы, превращая этим свой социализм в государственный социализм. […] Этот идеал проявляется все более как „социалистическое“ распределение национальной прибыли между всем образованным обществом, армией умственных рабочих»246. Итогом прихода к власти социал-демократов станет некоторое смягчение эксплуатации. При этом государство проведет перераспределение «национального дохода» в интересах представителей интеллектуального труда, вознаграждая их «за особые таланты и способности» «гонорарами», привилегированными по сравнению с заработной платой рабочих.

Считая низкий уровень образования основной предпосылкой установления «государственного социализма», Махайский полагал, что введение всеобщего бесплатного среднего образования не решит проблему. В этом случае рабочие «будут обладать лишь образованием рабов, будут культурны лишь постольку, поскольку выгоднее грабителям иметь более умных, более прибыльных рабов»247. Цель борьбы рабочих «физического труда» – повышение заработной платы до такого уровня, который обеспечил бы им качество жизни состоятельных интеллигентов и предоставил бы возможность обеспечить своим детям уровень образования, доступный буржуазии и интеллигенции248.

Ведущую роль в борьбе за достижение равной оплаты труда Махайский отводил массовым экономическим стачкам «исключительно за экономические требования», касающиеся «настоящих денег, самых грубых материальных благ», «условий наемного ручного труда». В качестве союзников рабочих «физического труда» он рассматривал сельскохозяйственных рабочих, бедную часть крестьянства и безработных. Бунты городской и деревенской бедноты, разгром органов власти, организованные экспроприации имущества буржуазии, помещиков и интеллигенции Махайский также признавал частью классовой борьбы. Ее итогом должна была стать «рабочая революция» в форме всеобщей экономической стачки, оказывающая влияние на политику правительства249. Именно этот процесс он имел в виду, когда говорил о «господстве над властью» со стороны рабочих. Всеобщая стачка должна перерасти, через бунты и экспроприации, в вооруженное восстание: «Единственный прямой путь к низвержению существующего строя неволи […] – подпольный заговор для превращения вспыхивающих столь часто и столь бурно рабочих стачек в восстание, во всемирную рабочую революцию»250.

Махайский отрицал объединение в профсоюзы, полагая, что они раскалывают рабочий класс по профессиональному признаку. К тому же легальные организации обречены на умеренность и ограниченность своих требований и действий, а в перспективе – на интеграцию в капиталистическое общество. Исходя из этого, Махайский отвергал борьбу за введение политических свобод (в том числе – свободы союзов и мирных стачек) как явление, ведущее к ослаблению выступлений рабочего класса. В качестве единственной формы организации, пригодной для борьбы за экономические требования и подготовки к революционному ниспровержению власти буржуазии и интеллигенции, он рассматривал «рабочий заговор» – «подпольные рабочие союзы»251. Они должны были подготовить всероссийскую экономическую стачку, сопровождавшуюся восстанием безработных, «голодающих масс российских городов и деревень». Требованиями всеобщих забастовок, по Махайскому, должны были стать «обеспечение безработных путем повсеместного учреждения общественных работ» и равная оплата труда для всех категорий наемных тружеников. В результате рабочие «подымут свою заработную плату до такой высоты, что упразднят все грабительские доходы, низвергнут всякое жалованье до того уровня, какого достигнет их собственная заработная плата». Таким образом, у всех людей будут одинаковые средства для «проведения детства и юности, для получения знаний». Тогда возникнут условия для преодоления социального неравенства и государства: будут созданы общие для всех учебные заведения, будет осуществлено фактическое «обобществление знаний» и «все люди станут интеллигентными работниками»252.

На связь махаевизма с анархистскими идеями указывает высказывание Махайского, утверждающее необходимость упразднения государства, как одно из главных условий уничтожения эксплуатации: «грабеж, служащий исходным пунктом и основой цивилизованного общества, вручая грабителям владение материальными богатствами и культурой, дает им тем же самым власть над ограбленными, власть, организующую государство. Уничтожение государства есть уничтожение векового грабежа»253.

Первый кружок махаевцев появился в 1899 г. в Иркутске среди ссыльных интеллигентов. Они издали гектографированную брошюру «Умственный рабочий» и листовку, обращенную к местным рабочим. 4–7 апреля 1901 г. этот кружок организовал 3-дневную стачку среди работников типографии с требованием сократить рабочий день. Весной 1902 г. махаевцы вели пропаганду среди рабочих промышленных предприятий и сумели создать кружок булочников, предприняв затем неудачную попытку организовать забастовку в пекарнях. Вскоре вышло знаменитое воззвание махаевцев «Первомайская стачка», предостерегавшее от доверия к политическим партиям, призывавшее рабочий класс изживать антисемитские настроения и бороться за свои социально-экономические интересы. Весной 1902 г. учащиеся училища «Труд» в Одессе, вдохновляясь махаевскими идеями, попытались организовать «Партию террористов», немедленно ликвидированную полицией. В 1903 г. организации махаевцев «Непримиримые» и «Рабочий заговор» появились в Белостоке, Бердичеве, Варшаве, Одессе и Остроге Волынской губ. В конце июня 1904 г. екатеринославские махаевцы основали «Партию борьбы с мелкой собственностью и всякой властью». Они пропагандировали среди рабочих радикальные методы борьбы за свои социально-экономические интересы. В том числе – саботаж и террор254.

Отдельные случаи распространения анархистской литературы на территории России относятся уже к концу 1880-х – началу 1890-х гг. В то же время полиция фиксирует деятельность отдельных сторонников анархизма. Факты, свидетельствующие об этом, приводит историк В.П. Сапон. Так, в 1888 г. в Петербурге распространялась брошюра неизвестного автора «Обзор теоретических оснований анархизма». Здесь же, в феврале 1891 г., у купеческого сына Д.К. Глазунова была изъята при обыске рукопись «Что такое анархия». В 1892 г. у ветеринарного врача В. Склярова, проживавшего в Санкт-Петербурге, полиция обнаружила брошюру М.А. Бакунина «Государственность и анархия». Весной того же года в Ковно при обыске у учительницы женской гимназии была отобрана изданная на польском языке брошюра П.А. Кропоткина «К молодежи». Летом 1892 г. в Радзивилове был задержан крестьянин П.М. Ананьев, поддерживавший контакты с известными анархистами В.Н. Черкезовым и З.К. Ралли. При обыске у него отобрали рукописную копию книги Д. Гильома «Анархия по Прудону». В 1893 г. при обыске у членов революционного кружка в Твери были обнаружены труды П.А. Кропоткина255.