Российский анархизм в XX веке

Отрыв Герцена от анархистской традиции связан и с его отказом от стратегии насильственной революции в пользу реформизма, произошедшим под влиянием поражения революций 1848–1849 гг. в Европе и начала либеральных реформ в России 1860-х гг. Даже конституционная монархия с земским собором во главе не отрицалась им, как тактический шаг на пути последовательной демократизации общества. Таким образом, «федеративное, антиавторитарное, реформистское и анархическое по своим стратегическим целям»98 учение Герцена достаточно далеко от анархизма с точки зрения подходов к практической реализации его принципов.

Элементы анархизма в мировоззрении М.В. Буташевича-Петрашевского и его единомышленников прослеживаются некоторыми авторами в связи с влиянием идей французского социалиста Ш. Фурье.99 В то же время один из бывших петрашевцев, Владимир Аристович Энгельсон, опираясь на социально-экономическую и политическую теорию П.-Ж. Прудона, развивал мысли о насильственных истоках происхождения государства и необходимости преодоления власти в обществе100.

В 1860-е гг. идеи П.-Ж. Прудона получили широкое распространение среди радикальной интеллигенции в России. Первыми представителями анархистской мысли нового поколения стали адепты прудонизма Л.И. Мечников, Н.Д. Ножин и Н.В. Соколов. Одной из наиболее интересных фигур, с точки зрения последующего влияния на международную научную и либертарную мысль, является Лев Ильич Мечников (1838–1888) – выдающийся публицист, социолог, географ, брат выдающегося физиолога И.И. Мечникова. В своих статьях 1860-х гг., опубликованных в «Колоколе», он пытался переосмыслить прудонистскую социально-экономическую доктрину с революционных позиций. В частности, Мечников подверг критике своего Прудона за противоречивую трактовку собственности, признаваемой как первоисточник социальной несправедливости, с одной стороны, и основу свободы человека – с другой. Основное внимание он акцентировал на взаимосвязи этатистских порядков и отношений частной собственности: «Никакая форма общественности, кроме государственности, при порядке собственности невозможна, потому что государство есть насильственное, катаклистическое, или политическое примирение экономически разрозненных собственнических интересов»101. В отличие от других прудонистов, предлагавших реформистский путь анархистских преобразований, Мечников считал невозможным для России преодолеть существующий строй без революции – «исторического катаклизма»102. Возможность анархической революции он выводил из анархических традиций в историческом опыте русского народа. В России, полагал Мечников, народ, привыкший рассматривать власть как авторитарное начало, подавлявшее все проявления свободной жизни, «никогда не просил у власти организации и стремился удовлетворить в другой области свою потребность в покое, порядке и равновесии, посредством внегосударственных учреждений»103. Будучи раздавлено в результате ига Золотой орды и политики князей и царей, в XVI–XVII вв. анархическое начало переместилось в казачьи «воинственные мужицкие республики», выразившие «истинно национальные русские тенденции» – автономию общин и регионов, равновесие коллективной солидарности и личной свободы в повседневной жизни, стремление к совместному владению природными богатствами и их справедливому распределению104.

В своих трудах 1870-х гг. Мечников подверг критике дарвинистские представления о законах вражды и конкуренции, как основном двигателе общественного прогресса, считая их применимыми лишь в отношении животного мира, представляющего «мир желудочных и половых интересов; мир растительных и животных индивидуальностей, состязающихся и изменяющихся в неустанной борьбе за существование»105. Мечников доказывал, что для людей, как существ, живущих в обществе, характерны в большей степени построенные на альтруизме отношения товарищества, взаимопомощи, – «мир кооперации, т. е. сочетания не противодействующих, а содействующих достижению одной общей цели, сил, представляемых отдельными биологическими особями, способными под влиянием желудочных и половых интересов вступать между собою в состязание или в открытую биологическую борьбу»106. Подобные отношения выражаются в способности создавать сообщества, союзы, содействующие достижению общей цели. Общечеловеческую солидарность Мечников считал основной силой прогресса, а возрастание ее степени – критерием прогрессивности тенденций общественного развития107.

Этот вывод стал одной из центральных идей наиболее известного труда Мечникова «Цивилизация и великие исторические реки», изданного после его смерти, в 1889 г. В этой работе он развил собственную теорию общественного прогресса. Развитие человеческой цивилизации, полагал Мечников, проходит параллельно и взаимозависимо с развитием окружающей среды: «История представляет собой социологическую эволюцию, подчиненную космическому влиянию среды»108. На роль системообразующего природно-географического фактора, «воспитывающего» население определенной территории, он выдвигал водные ресурсы. Прогресс человечества проходит, по Мечникову, несколько стадий. Форма политического и социально-экономического устройства каждой из них соответствует условиям окружающей среды, будучи связана с потребностями обустройства жизни и деятельности человека в существующем ландшафте. Ведущим критерием социально-экономического и политического прогресса для Мечникова является нарастание отношений свободы в рамках цивилизации, движение к свободному солидарному труду: «социальный прогресс находится в обратном отношении к степени принуждения, насилия или власти, проявляющихся в общественной жизни, и, наоборот, в прямом отношении к степени развития свободы и самосознания, или безвластия, анархии. […] Прогресс в общественной жизни идет от угнетения к анархии, от солидарности, приписываемой средой или внешней силой, к солидарности добровольной и сознательной»109. Таким образом, деспотические отношения он связывает с недостаточной степенью взаимопомощи и общественной самоорганизации, обеспечивающих эффективное переустройство среды обитания человека110.

Первая стадия истории человечества – «речные цивилизации», основанные на властных отношениях, связанных с принуждением. Существование в их рамках деспотической формы правления и рабовладения, по Мечникову, обусловлено необходимостью подчинения масс правителю в целях мобилизации для усмирения великих рек. В этот период произошел подъем Египта (на Ниле), Месопотамии (на Тигре и Евфрате), Индии (на Ганге и Инде), Китая (на Хуанхэ и Янцзы)111. Вторая стадия – «морские цивилизации», охватывающая средиземноморские страны в период от основания Карфагенского государства и до начала Нового времени. Эти цивилизации строятся на основе экономически выгодных отношений, что связано с развитием кораблестроения и торговли. В рамках этой стадии рабовладение сменяется феодальным строем, а затем капиталистическими отношениями. В политической сфере господствует олигархия112. И, наконец, третья цивилизация – «океаническая». Начало ее истории – открытие Америки Х. Колумбом. Мечников полагал, что в процессе формирования общечеловеческой цивилизации, связанной с распространением достижений европейской культуры во все регионы мира, произойдет становление анархистского и социалистического общества, основанных на свободном договоре индивидов, стремлении к солидарности и общности интересов113.

Идеи Мечникова оказали влияние на становление социально-политической концепции одного из наиболее известных теоретиков анархизма – Элизе Реклю, его представлений о роли географических факторов в движении общества к анархистскому идеалу. В теории о взаимопомощи как источнике прогрессивного развития человечества Мечников в некоторой степени предвосхитил концепцию «биосоциологического закона» П.А. Кропоткина.

Не менее интересным представляется теоретическое наследие ученого-биолога Николая Дмитриевича Ножина (1841–1866). Небезынтересно частичное совпадение его идей с теорией П.А. Кропоткина о внутривидовой «взаимопомощи» как ведущем факторе эволюции видов животного мира. Так, Ножин отвергал борьбу за существование как ведущую силу данного процесса. На его место выдвигались внутривидовые «взаимностные отношения», «сотрудничество» (эти термины были выведены из развития прудоновского термина «mutualite» – «взаимность»), которую осуществляют «вполне сходные друг с другом организмы» в своей борьбе с неблагоприятными условиями. Борьба является тормозом развития организмов и их размножения. В качестве первопричины ее зарождения в сообществах животных Ножин рассматривал нарушение целостности организмов, связанное с внешними неблагоприятными условиями. Для них, писал Н. Ножин, борьба естественна только «с окружающими их внешними условиями»114.

Одна из главных тем публицистики Ножина, направившая его к анархистским выводам, – проблема разделения труда, положенная в основу его теории «целостной личности», сформировавшейся под влиянием сформулированного Р. Вирховым биологического закона о разделении труда между частями организма. Под «целостной личностью» Ножин понимал биологический организм, в котором получили развитие «все стороны жизни данного индивида». В разделении труда, понимаемом как отделение умственного труда от физического, Ножин видел основу социальных антагонизмов115. Наиболее негативный результат развития процессов разделения труда он видел в кастовой, сословной, а в итоге – и в классовой дифференциации общества. Идеал общественного устройства, путь разрешения социальных противоречий Ножин представлял в возвращении к изначально биологически присущей индивидууму целостности путем преодоления общественных условий, вызывающих борьбу между индивидами. Путь к этому он видел в установлении социалистического строя, в основе которого лежит солидарность между индивидами, предполагающая ликвидацию частной собственности и исчезновение эксплуатации труда капиталом116. Ножин предполагал и ликвидацию власти человека над человеком, провозглашая анархию основным условием восстановления целостной личности, а также основой для заложенной в природе естественной кооперации организмов117.

Наиболее радикальным из последователей Прудона среди первых русских анархистов был Николай Васильевич Соколов (1835–1889). С начала 1860-х гг. Соколов проповедовал в своих работах программу социальных реформ, выдвигавшуюся ранее Прудоном. Так, он призывал ликвидировать в России денежное обращение, заменив его системой прямого продуктообмена между производителями с помощью накладных и общественных векселей. В основу справедливого обмена Соколов предлагал положить принцип стоимости товара, равной тому, «во что обходится его производство». Система кредитных и обменных операций должна была находиться в руках центрального «народного банка», управляемого администрацией «выборных людей» от работников производства и торговли. Его операции должны были осуществляться гласно, под общественным контролем118. Соколов выступал за организацию производства на принципах признания права работника на полный продукт его труда, обеспечиваемый установлением заработной платы, равной по стоимости произведенной продукции: «Наука доказывает, что труд оплачивается не деньгами и не произвольной платой, а ценой его произведений. Вот почему, в общем итоге, рабочая плата должна равняться издержкам производства, то есть валовому расходу на действительную работу. […] Общий расход на плату рабочим и валовой приход общества должны взаимно уравниваться»119. Вместе с тем Соколов отвергал реформизм Прудона и толковал его идеи в революционном духе. Эта точка зрения получила выражение в его книге «Социальная революция».

Для Соколова было характерно последовательное проведение в жизнь принципов анархизма. Государство определялось им как «заговор большинства против меньшинства», являющееся «самым лютым врагом революционного отщепенства». «Принцип государственной власти, – утверждал Соколов, – может принимать все всевозможные формы, он может явиться в виде королевской власти, власти дворянства, господства буржуазии, господства четвертого сословия, но все эти формы должны быть одинаково отвергнуты, ибо их принципом является насилие и господство. […] И сейчас общество всюду находится в состоянии открытого заговора против государства, против самой государственной идеи»120. Как и другие анархисты, он отрицал пользу политического переворота и демократизацию политического строя в целях проведения социалистических преобразований: «Общественные формы, выработанные вековой практикой насилия и лихоимства, каковы все политические учреждения, несовместимы с началами свободы и равенства. […] Политические перевороты […] никуда не годны как средство к перевороту социальному, то есть к утверждению равенства наряду со свободой»121.

Центральной фигурой в истории российского анархизма во II воловине XIX в. становится М.А. Бакунин (1814–1876) – мыслитель, в своих трудах второй половины 1860-х – 1870-х гг. заложивший основы философии революционного течения в анархизме, ставшего противовесом реформистскому прудонизму. Творчески переосмыслив идеи Прудона, Бакунин инициировал появление международного анархистского движения, сформировавшегося в рамках Первого Интернационала. «В своей личности М.А. Бакунин, как никто до и после него, сумел выразить основной мотив анархизма – пафос бунта, святой и бескомпромиссной борьбы за освобождение личности и общества»122, – пишет исследователь анархистской мысли П.В. Рябов.

Исходя из философских доктрин рационализма и антропологического материализма Л. Фейербаха, Бакунин пытался вывести анархическую общественную модель из отношений природы, ее «естественных законов». Так, он указывает на отсутствие какой-либо власти в природе помимо необходимости подчинения ее «естественным законам»123: «Свобода человека состоит единственно в том, что он повинуется естественным законам, потому что он сам признает их таковыми, а не потому, что они были ему внешне навязаны какой-либо посторонней волей – божественной или человеческой, коллективной или индивидуальной»124. Это определение, пожалуй, наиболее точно выражает анархистское понимание свободы личности, рассматриваемой как основа анархистского строя.

История человечества рассматривалась Бакуниным как преодоление человеком «животности» (несвободы) и постепенное достижение «человечности» (свободы). При этом свобода трактовалась им не только как цель, но и как средство общественного прогресса. С этой точки зрения она не могла быть ограничена в рамках воспитывающей диктатуры в якобинском или марксистском понимании. Бакунин выводил три основных фактора прогрессивного исторического развития: человеческая животность (экономические условия), мысль (наука) и бунт (инстинктивное стремление человека к самоосвобождению, спонтанность). При этом он исходил из постепенного умаления экономического детерминизма в обществе, когда на первый план в общественных переменах выходят сознание и воля людей, находящие выражение в социально-политических идеях125.

На пути к освобождению личности, по Бакунину, трудящимся предстояло преодолеть религиозное миропонимание, как обосновывающее зависимость человека от власти сверхъестественных сил и правящих классов. «Существование Бога обязательно предполагает отречение от человеческого разума и человеческой справедливости; оно является отрицанием человеческой свободы и неизбежно приводит не только к теоретическому, но и практическому рабству»126, – писал Михаил Александрович. Как столь же неприемлемое для свободного человека проявление «животности» Бакунин рассматривает и патриотическую идеологию: «Настоящий патриотизм, чувство, разумеется, весьма почтенное, но вместе с тем узкое, исключительное, противучеловеческое, нередко просто зверское. Последовательный патриот только тот, кто, любя страстно свое отечество и все свое, также страстно ненавидит все иностранное, ни дать ни взять как наши славянофилы»127. И далее: «Это вопиющее отрицание человечности, составляющее сущность Государства, является, с точки зрения Государства, высшим долгом и самой большой добродетелью: оно называется патриотизмом и составляет всю трансцендентную мораль Государства»128. Основным фактором успеха революции, по Бакунину, является наличие у народа идеала справедливого общества, который вырабатывается на основе многовекового исторического опыта, а также повседневной борьбы. «Такой идеал выдвигается из самой глубины народной жизни, есть непременным образом результат народных исторических испытаний, его стремлений, страданий, протестов, борьбы и вместе с тем есть как бы образное и общепонятное, всегда простое, выражение его настоящих требований и надежд»129, – писал Бакунин.

Процесс движения от «животности» и «человечности», по Бакунину, подразумевает ситуацию, при которой «сознание становится мощным фактором бытия»130. С этой точки зрения, как указывает Рябов, закономерно отнести Бакунина к числу наиболее видных представителей «философии жизни», исходя из его веры в волю и спонтанность в историческом процессе: «Предвосхищая идеи Бергсона и Ницше, Бакунин, подобно романтикам – Шеллингу, Шопенгауэру и Штирнеру, выдвинул свой оригинальный вариант философии жизни, жизни как великой творческой стихии, не поддающейся рационализации»131.

В качестве альтернативы государству Бакунин предлагал анархическую безвластную модель общества: «анархии, т. е. самостоятельной свободной организации всех единиц или частей, составляющих общины, и их вольной федерации между собою, снизу вверх не по приказанию какого бы то ни было начальства, даже избранного, и не по указанию какой-либо ученой теории, а вследствие совсем естественного развития всякого рода потребностей, проявляемых самою жизнью»132. Новая политическая система должна была строиться на основе федерализма, самоуправления, свободного договора: «Вся политическая и экономическая организация в целом не должна, как в наши дни, исходить сверху вниз, от центра к периферии, по принципу единства, а снизу вверх, от периферии к центру, по принципу свободного объединения и федерации»133. И далее: «Организация общества путем вольной федерации снизу вверх рабочих ассоциаций, как промышленных, так и земледельческих, как научных, так и художественных или литературных, сначала в коммуне, федераций коммун – в области, областей – в нации, а наций – в братский интернационал»134.

Государству и централизации Бакунин противопоставляет негосударственное самоуправление и федерализм, капиталистической и феодальной эксплуатации трудящихся – социализм и общественную собственность на средства производства (при переходе управления предприятиями к трудовым коллективам), религии – антитеологизм135. Таким образом, он предлагал сочетание социалистических общественных отношений с анархической системой общественного самоуправления. Одно из высказываний Бакунина, ставшее крылатым выражением, характеризует его взгляд на социализм: «Свобода без социализма есть привилегия и несправедливость. Социализм без свободы есть рабство и животное состояние»136. Предполагались обобществление средств производства, передача предприятий в управление рабочим ассоциациям, а земли – крестьянским общинам, отмена права наследования, введение интегрального образования (сочетание общего образования с профессиональным), уравнивание в правах женщины и мужчины, упразднение института семьи и общественное воспитание детей. Распределение общественных благ должно было производиться по принципу от каждого по способностям, каждому – по труду137.

В качестве ведущей революционной силы в западноевропейских странах Бакунин рассматривал рабочий класс, в России – крестьянство138. Анархический и социалистический идеалы общественного устройства он находил «в самом народе»139, обращаясь к общинному укладу и, в частности, к представлению крестьян о том, что земля является общественным достоянием140.

В России революционная организация анархистов должна была вести пропагандистскую и просветительскую работу среди крестьянства, объединив общины между собой, установив связь между рабочим классом и крестьянами и координируя их действия во время массового восстания трудящихся, перерастающего в анархическую социальную революцию141. Что касается европейских стран, Бакунин возлагал надежды на рабочие союзы, предполагая их объединение в рамках Международного товарищества рабочих. В то же время относительно России и Европы он выступал сторонником создания тайной революционной организации, которая, действуя в рамках рабочего движения и крестьянских общин, корректировала бы стратегию их борьбы142.

Бакунин пришел к разработке идей русского общинного социализма, как и Герцен, в 1840-е гг., в 1860-е гг. осуществив их синтез с анархическим учением. Но говоря о традиционных общинных структурах русской деревни, Бакунин подчеркивал, что сами по себе они не являются готовой ячейкой безгосударственно-социалистического общества. Весьма показателен с этой точки зрения предпринятый им анализ общинных традиций. Бакунин выделял в общине авторитарные начала («патриархальность» и «поглощение лица миром», «безобразное принижение женщины, абсолютное отрицание и непонимание женского права и женской чести»)143. Кроме того, он подвергал критике и власть «авторитета» – господство коллектива и негласно принятых традиционалистских общественных норм над личностью, что было свойственно общинной среде: «Добрый русский семьянин, если он человек действительно добрый, но бесхарактерный, значит, просто добродушная свинья, невинная и безответная, существо, ничего ясно не сознающее, ничего определенно не хотящее и делающее безразлично и тем будто бы ненарочно, почти в одно и то же время, добро и зло. […] Если же он человек с норовом и с огнем, он будет в одно и то же время и рабом и деспотом; деспотом, самодурствующим над всяким, кто будет стоять ниже его и будет зависеть от его произвола. […] Если он сам глава семьи, он будет деспотом безграничным у себя дома, но слугою мира и рабом царя. Община – его мир. Она – не что иное, как естественное расширение его семьи, его рода. Поэтому в ней преобладает то же патриархальное начало, тот же гнусный деспотизм и то же подлое послушание, а потому и та же коренная несправедливость и то же радикальное отрицание всякого личного права, как и в самой семье. Решения мира, каковы бы они ни были, закон. „Кто смеет идти против мира!“ – восклицает с удивлением русский мужик»144. Бакунин подчеркивал, что революция означает ликвидацию не только государства, но и любых общественных отношений, построенных на принципе власти, «авторитета»: «Средство и условие, если не главная цель революции, это – отрицание принципа авторитета во всевозможных его проявлениях»145.

Среди наиболее актуальных для XX в. теоретических разработок Бакунина можно признать концепцию «науко-политического сословия» – правящего класса нового, государственно-социалистического общества, основные контуры которого разворачивали в своих трудах Ф. Лассаль, К. Маркс и Ф. Энгельс. К мысли о новом правящем классе М.А. Бакунин пришел постепенно, разрабатывая в своих трудах проблемы классового разделения общества. В качестве одной из основных причин формирования классов Бакунин рассматривал разделение «между умственным и физическим трудом, постепенно развившимся и продолжающим существовать и поныне»146. Под «умственной» подразумевалась «работа воображения, памяти и мысли»147, «разумная часть работы – приложение к труду научных завоеваний, комбинирование и управление производительными силами»148. Этот вид труда, по Бакунину, имел привилегированный характер, включая «искусства, мышление, концепцию, изображение, исчисление, управление и общее, а также частное руководство трудом»149. «Физический» труд, напротив, характеризуется «механической деятельностью без мысли и идеи»150. Он лишен интеллектуально-творческого содержания. Нарастающее разделение труда на крупных предприятиях, его машинизация, полагал Бакунин, лишь усугубляют эту ситуацию: «одна лишь мускульная, неразумная, механическая часть работы, ставшая с введением машин еще более отупляющей благодаря разделению труда»151.

Сложившаяся во второй половине XIX в. система образования, полагал Михаил Александрович, также обеспечивала воспроизведение социального неравенства. С одной стороны, он говорит о «буржуазном» образовании, имея в виду учреждения высшего образования и средние учебные заведения, подготавливавшие к поступлению в университеты. Учеба в них, полагал Бакунин, ставит человека в ряды «политических классов», обеспечивая «получившему его громадную привилегию в вознаграждении за труд»152. Элитарным учебным заведениям противопоставлены «народные школы», бесплатные государственные средние общеобразовательные заведения, открытые для низших слоев населения, но не обеспечивающие своим выпускникам достаточного уровня знаний для освоения интеллектуальных профессий153.

К основным факторам классового разделения общества Бакунин относил и социально-экономическое неравенство, результатом которого является «наследственное неравенство в развитии и культуре умов»154. Он утверждал, что представители «умственного труда» занимают свое место в обществе, как правило, исключительно по случаю рождения в «привилегированном классе»155. Дети же из «рабочих классов» вынуждены зарабатывать на жизнь своей семье, а потому не могут посвящать достаточно времени учебе156. Таким образом, представители интеллигенции (в числе других работников «умственного» труда) однозначно отнесены Бакуниным к высшему, правящему классу общества. Система парламентаризма, представительной демократии, утверждал он, также соответствует интересам «интеллектуального меньшинства», позволяя ему легитимно управлять работниками «физического труда»157.