Мастерская дьявола

ЮЖНОАФРИКАНСКИй ДНЕВНИК АЛИСИИ

Если вас интересует, возможно ли вести дневник, находясь в движущемся омнибусе, то мои кляксы станут наглядным ответом. В каком-нибудь Хайгейте по вымощенной брусчаткой дороге еще есть шанс изобразить даже некоторое подобие каллиграфии, здесь же, где дороги под стать местным обитателям – как приезжим, так и коренным, – в высшей степени разболтанные, потом, понадобилось бы прибегнуть к опытному криптографу. Едва узнаю свой почерк. Отложить это занятие никак не могу по одной очень простой причине.

Прощаясь, Гарри с супругой, люди сентиментальные, никак не хотели отпускать меня, утверждая, что Кимберли – следующий указанный в моем путеводителе пункт – слишком отвратительный город, чтобы туда спешить. С их слов, это город порока, где на одного добропорядочного приходится полдюжины подлецов, пустившихся во все тяжкие.

– Порядочной женщине, к тому же без компаньона, там не на что смотреть! – говорила миссис Вильон, помогая собирать чемодан.– Ума не приложу, чего вас туда тянет?

Ответила, что уж точно не достопримечательности, отметив, что, в противном случае, отправилась бы в Южную Европу – в Рим или Афины, в эти исторические Мекки, среди которых до сих пор витает дух преторианцев, а если прислушаться, можно услышать клич спартанцев или брошенное Цезарем: «Et tu, Brute?»

Нет, совсем не эта цель привела меня в самый отдаленный уголок цивилизации. Предметом моего интереса стал куда более дефицитный товар – правда.

Миссис Вильон качнула плечами и, усмехнувшись, отметила:

– Для этого вовсе не требовалось переплывать целый океан, а потом, в добавок, пересекать огромный пласт континента; хватило бы перебежать улицу, найти первый попавшийся киоск и купить газету поприличнее.

Простила ей почти детскую наивность. Рука отказывается написать о приютивших меня людях хоть что-нибудь дурное. Хорошие и по-настоящему теплые, они, тем не менее, подверглись тому же пороку, какой встречается здесь почти на каждом шагу, – невежеству. Поинтересовалась, давно ли ей доводилось держать в руках лондонские газеты (их периодически доставляют сюда с островов, чтобы держать в курсе о делах доминиона)?

Миссис Вильон честно призналась, что не припомнит наверно.

Сказала, что стоило бы интереса ради хоть изредка в них заглядывать: читая о том, с чем буры и другие африканеры сталкиваются каждый день, описанное глазами столичной прессы, она принуждена была бы перечитывать некоторые статьи дважды, задаваясь вопросом: «Точно ли речь идет об Африке? Или тут упомянута какая-то другая „Южноафриканская компания“?». Пресса – точно такой же отличный инструмент власти, как и всякий другой. Подобно тому, как миссионеры, обращая язычников в «истинную веру», лишь подготовляют из них исполнительные винтики для капиталистической машины, руками которой упрочит свое «величие», – точно так пресса, «освещая» события, формирует общественное мнение, прикрываясь вычурными эпитетами и сомнительными мотивами.

Миссис Вильямс призналась, что такие вещи слишком сложны для ее понимания.

Не успела я собраться, она снова побеспокоила меня, сообщив, что мистер Хайкс, близкий друг семьи, отправляется на почтовом омнибусе до самого Кимберли. И им доставило бы огромное удовольствие, если бы я согласилась принять приглашение мистера Хайкса ехать вместе с ним.

Рекомендация таких людей – уже более чем достаточный гарант, чтобы вверить себя обществу незнакомого человека, однако терпеть пустой треп мне вовсе не улыбалось. Заверили, он один из занимательнейших людей (это определение на деле всегда сложнее, чем кажется).

– И потом, – добавил Гарри, – Хайкс – ходячая энциклопедия войны с нтбелами. Учитывая, ваш интерес к африканским события, беседа с ним не может не доставить вам удовольствие.

Это последнее заявление решило дело.

И несколько часов спустя к усадьбе подкатил нагруженный коробками и почтой мой транспорт. Изнутри выглянуло приветливое лицо немолодого бравого вояки. Тот вылез и обходительно помог мне надежно приторочить чемодан к решетке на заднем крыле.

Заметила (не жалуясь), омнибус, мол, весьма разболтан.

– Как и дороги, – с задором ответил бывший солдат, – одно с другим приложится – не поедем, а поплывем, вот увидите.

Описывая состояние колес, пришлось бы поломать голову, да и тогда не придумали бы ничего лучше, как только написать «по крайней мере, не квадратные». Сообразуясь с этим, выразила опасение, как бы нам не попасть в штиль.

Хайкс добродушно рассмеялся, по достоинству оценив мою остроту.

Оглядываясь назад через окошко из едущего омнибуса, заметила, как Гарри успокаивал миссис Вильямс, вытирающую лицо платком. Думаю, в какой-то мере я напомнила ей дочь. Неприятно это становится причиною чьих-то слез.

Что ж, описание моего спутника, приведенное выше, оказалось близким к оригиналу. Из него волнами исходила энергия, из чего напрашивался самоочевидный вывод: в молодые годы он являл собой лучший образчик сорвиголовы. Часто лицо его озарялось располагающей улыбкой, а байки свои он подслащивал шутками (по большей части приличными – но тут я ни в чем его не могла обвинять). Еще занимаясь багажом, приметила, как он прихрамывал при каждом шаге, а уже в дороге, подскакивая на крутых кочках, хватался за бедро и кривил лицо от приступа неприятной боли.

– Три ранения – и все в одно место, – объяснял он.– В следующий раз, вставая под ружье, пойду в атаку с голым торсом, но основательно задрапировав проклятую ногу.

Уж не опустила ли его мать младенцем в источник дарующий бессмертия, случайно забыв омыть ногу, за которую держала?

Такое, к моему истому удивлению, имело место быть. Только в отличие от той, греческой Фетиды, его родительница собиралась утопить младенца, сочтя, что и без того семь уже имеющихся ртов – непосильная ноша. Малыш ни в какую не желал сдаваться, и суеверная женщина нашла в сем предзнаменование. Так и не поняла, была ли это шутка.

– Из всего нашего многочисленного клана, – подметил Хайкс, сидя прямо, как оловянный солдатик, – землю теперь топчут только трое, хотя, казалось бы, больше всех шансов на преждевременное отбытие у меня, двадцать с небольшим лет принимающего участие в разных заварушках. Имеется у меня кузен, пастор, у него миссия на Чаттемских островах. Пытается обратить тамошних аборигенов. Встретились тут с ним, а он все беспокоится, говорит, мол, веду беспутную жизнь и зазря рискую шкурой. Заметил ему: «Со своими аборигенами у тебя больше шансов первым встретиться с работодателем!» -«Ты слишком предубежден против них, – ответил мой слабоумный брат.– Видел бы, с какой любовью они смотрят на меня…» Перебил, заверив, что на зажаренного теленка и я гляжу не без удовольствия.

Тому подобные байки, явно приперченные измышлениями, но без сомнения остроумные, он мог рассказывать до самого Кимберли, против чего не имела ни единого возражения: ехать, а вернее, трястись предстояло 12 часов. Подобные беседы, надо заметить, не лишенные занимательности, – смягчающее средство, помогающее забыть все тяготы пути и скрасить скуку от долгого сидения на месте.

Однако постаралась перевести разговор в более прагматичное русло, невзначай упомянув о ндбелах. Он подхватил и развил тему, оставив на мою долю роль слушательницы. Севши поудобнее начала внимать, стараясь не упустить ни единого слова, записать все не получится, иначе дневник мой сильно прибавил бы в весе, однако я постараюсь запечатлеть самое существенное, минуя уже известные нам события.

– Солдаты и «пионеры» в фортах были приведены в боевую готовность, ожидая приказа, – почти с того места, на котором остановился Гарри, продолжал Хайкс.– Да, войну удалось отодвинули, но каждый новый день неотвратимо приближал ее наступление: слишком уж много хлопот причиняли эти дикари. Поводом для разжигания использовали конфликт между ндбелама и соседним племенем машонов, угнавшим скот Лобенгулы. Последний само собой выслал вдогонку ворам отряд, приказывая вернуть украденное. За похитителей заступились английские офицеры, обвинив ндбелов в провокационных действиях. Вернувшиеся войны рассказали обо всем вождю, и тот, дабы прояснить ситуацию, отрядил небольшую группу, повелев явиться в британский форт с предписанием объяснить, что с их стороны не совершено ничего предосудительного.

Посланцев встретили холодно, и Джемсон (он руководил всей операцией) в ультимативной форме потребовал от них немедленно убраться за «пограничную линию». Что это еще за линия дикари само собой плохо представляли. Выждав полтора часа, Джемсон отправил за ними 38 всадников во главе капитана Ленди. Отвратительный, жестокий человек без какого-либо чувства морали – такие индивиды пользуются спросом, когда возникает потребность в сомнительных кампаниях.

Нагнав аборигенов, капитан первым открыл огонь. Большинство ндбелов бросились бежать, но офицеры, исполняя приказ Ленди, стали стрелять им в спины. В конечном итоге было перебито порядка 50 человек. В отправленной же верховному комиссару телеграмме сообщалось, будто первыми напали аборигены.

Воскликнула, помянув имя Господа.

– О, Бог, поверьте, тут тоже сыграл немалую роль. Во всяком случае, южноафриканские миссионеры – Его рекламные агенты – не скупились называть ндебелов жестокими варварами и обвиняли их в каннибализме.

Очень уж эти события напоминают захват Мексики Кортесом: тогда конкистадоры нашли тот же самый предлог с тем отличием, что ацтеки и правда приносили кровавые человеческие жертвы своему богу. Чего, впрочем, еще не является основательным поводом чинить геноцид.

– Какой смысл менять систему, если она безупречно отлажена? – риторически спросил Хайкс.– Дальше события завертелись с устрашающей скоростью. Но позвольте прежде спросить: известно ли вам имя Хайрема Максима.

Отрицательно качнула головой.

– Это американский инженер, который еще в 1883 изобрел пулемет, коему присвоили имя создателя.

Почему же о нем никто не слышал, спросила.

– Просто до этого не происходило никаких больших войн, где бы новое оружие прошло боевую проверку, если не брать в расчет мелкие столкновения в Уганде 91-ого года. Не то чтобы эта война являлась таким уж крупным событием, совсем нет, но наблюдали за ней во всем мире, ведь Африка стала зоной колониального интереса после обнаружения богатых залежей золота и алмазов.

24 октября состоялось первое крупное столкновение, в котором участвовало, по английским оценкам, около пяти тысяч ндебелов. И тут произошло самое забавное. Пока аборигены, грохоча в тамтамы, выплясывали вокруг костров, призывая богов даровать им победу, британские солдаты затащили на пригорок повыше 8 пулеметов. И вот: разгоряченные дикари, похватав копья и луки в одних набедренных повязках – а порой и в отсутствии таковых! – бросились на врага. Здесь-то и затрещали пулеметные очереди, прореживающие аборигенов, как сорную траву. Дикари даже ничего не успели понять и только могли бессильно наблюдать, как вокруг них рядами начали падать их товарищи.

Исход предугадать несложно. Племя матабетов потеряло свыше пяти сотен человек, со стороны англичан убитыми оказалось лишь несколько человек – видимо, свои ми же, чего неудивительно, учитывая, что большинство из так называемых пионеров научить стрелять в одну сторону – почти невыполнимая задача.

Вспомнила о приговоренном к расстрелу британском офицере, помня о «блестящей» способности его соратников попадать по цели, он взмолился о милосердии, прося прибегнуть к старой доброй виселице или, на худой конец, притащить топор. Закон остался непреклонен, тогда он понизил требования, предлагая скинуть его в море с привязанным к ногам ядром, затоптать слонами, четвертовать, даже распять, – все, что угодно, лишь бы не становиться мишенью британского пехотинца.

– Один слащавый репортер, из тех, что не перестают гоняться за сенсациями, – на это заметил Хайкс, – решил взять у меня интервью, предметом его интереса как раз были британские части Черного континента. «Каким словом, по-вашему, лучше всего описывается их подготовка?» – задал он вопрос, занося карандаш над блокнотом, готовясь записывать хвалебный панегирик. Ответил: «Поразительная, чудесная, – отметил я, не разочаровав ожиданий репортера, но добавил:– Какими еще словами можно описать способность стрелка, стреляющего вперед, каким-то невообразимым образом подстреливающего товарища позади? Что это, если не чудо!» Репортер не счел нужным это записывать, почему-то обиделся и отошел.

Кажется, ответ имелся у меня. В газетах тех лет – отчетливо это помню, поскольку в Лондоне стоял ажиотаж вокруг внезапно разгоревшегося пламени войны – битву, выигранную пулеметным огнем (и эту, и следующие), журналисты называли великой победой, а негодяя Джемсона приписали к полководцам. Родс же, по окончании войны, блеснул памятной речью на одном из банкетов в своей резиденции в Кейптауне: «История не знает войны, проведенной со сталь малыми затратами денег и человеческих жизней, и в то же время столь гуманно».

(Дальше следовала вложенная на отдельном листе приписка, сделанная несколькими годами позже, насколько позволяла судить отчетливость чернил у этого вставочного пассажа.)

Пятью годами позднее американский президент Мак-Кинли, принимая решение о захвати Филиппин, признавался, цитирую: «Я каждый вечер, до самой полуночи, расхаживаю по Белому дому и не стыжусь признаться вам, джентльмены, что я не раз опускался на колени и молил всемогущего бога о просветлении и руководстве. В одну ночь мне пришла в голову мысль – я сам не знаю как: …для нас не остается ничего другого, как взять Филиппинские острова, воспитать, поднять и цивилизовать филиппинцев, привив им христианские идеалы, ибо они наши собратья по человечеству, за которых также умер Христос.»

Потрясающе! История знает сотни примеров, когда религиозный протекторат о некой божьей миссии становился исчерпывающим оправданием свершаемых преступлений. И чем большая кровь проливалась, тем величественнее объявляли миссию Господню. Очевидно, отращивание пивного пуза – также неотъемлемая часть некоего святого причастия.

С матабетами окончательно покончили за считанные месяцы. Лобенгула во главе небольшого отряда бежал, но вскоре умер от одной из тех болезней, которым так легко поддаются черные расы, стоит к ним приблизиться белым людям.

Усомнилась в официальной версии смерти вождя.

– Во время войны естественная смерть – большая редкость, – патетически заметил Хайкс, не отвечая положительно, но и не отрицая высказанное мнение.

Потом разговор перетек к более тривиальным предметам, обличенные в искрометный юмор моего попутчика, они приобрели ту живость и легкость, которые превращает общение в сплошное удовольствие, незаметно растворяя час за часом. Наконец попутчик мой окончательно утомился, решив оставшиеся два часа вздремнуть.

Поскольку сон никак не шел, достала дневник, желая законспектировать изустную повесть колониальных амбиций в Южной Африке британской короны.

Снаружи раздался голос грума, оповещающего о прибытии в Кимберли. Выглянула через окошко. Не скрою, ожидания застать небольшое поселение с видимыми от края до края границами не оправдались: перед нами предстал современный, быстро расцветающий город.

Нужно будить Хайкса.

ВЫБОРЫ ШЕРИФА

Было ли ошибочным первое впечатление? Нисколько. Больше того, казалось бы, много ли шансов здесь, на задворках цивилизации, за каких-то два с половиной десятилетия образоваться городу с современной инфраструктурой и разветвленной торговой сетью. Не говоря уж об электричестве. Лондон – и тот освещен преимущественно в центре, тогда как большинство районов продолжают жить по укладу начала века, используя масляные фонари; здесь же проложена обширная сеть проводов, и каждая улица оснащена электрическими светильниками.

Впрочем, удивляться нечему. Кимберли имеет самые крупные из всех разведанных месторождений залежи алмазов в мире, что позволило получить городу звание столицы этих драгоценных камней. Невероятно, однако всего в трехстах милях западнее раскинулся мировой центр золотодобычи – Йоханнесбург. В деньгах и притоке рабочих рук, ясное дело, проблем здесь никогда не наблюдалось. Это последнее обстоятельство привело к нескольким необычным казусам.

Работы по добыче алмазов еще не начались, а сюда уже нахлынул поток разномастных персонажей со всех уголков империи, да и не только. В короткое время населяемый знойными ветрами пустырь был осажден тысячами палаток и хижин из жести, грубых досок – всего, что попадало под руку: разбирались повозки, ящики… В этих неприветливых широтах жизненно необходимо иметь укрытие, чтобы днем прятаться от раскаленного солнца, а ночью от докучливых орд насекомых. переносящих разные болезни. Теплое одеяло или мягкая подушка тут были достаточным основанием, чтобы не выпускать из рук револьвера.

Один хитрец, то есть, надо полагать, он себя таким возомнил, отлично зная царившие в Кимберли законы, надумал провести судьбу злодейку. И хотя он приехал без всего, оставив на себе только какие-то лохмотья и голый торс, не имея жилища или даже подобие оного, избавившись от коня и запродав даже никому ненужную дорожную сумку. Словом, он мало стал отличаться от тех, кого принято называть анахоретами. Проделав каждый из этих шагов, он смело расхаживал по городу, часто проходя там, где не отваживались гулять даже самые отчаянные представители здешнего сообщества. Однако совсем скоро на него напал не какой-нибудь один отчаянный искатель удачи, потерпевший крах надежд в этой пустыни соблазна, но целая свора головорезов. Налетев одновременно, они все, тем не менее, не состояли в общем сговоре. Не намереваясь уступать намеченную жертву, они подняли беспорядочную пальбу, очевидцы утверждают, что пули летали с такой периодичностью и плотностью, что казалось, они присутствовали на Битве при Ватерлоо. Само собой меня жутко донимала причина «баталии». Оказалась битва не на жизнь, а на смерть велась за единственный стоящий хоть чего-нибудь предмет – за широкополую шляпу, от которой наш хитрец единственно и отказался избавиться. В сражении, какого еще не видел остальной подлунный мир, погибло больше двух десятков человек.

Гротеск. Маловероятно, неубедительно и вообще эта история похожа на довольно грубо сочиненный анекдот. Однако прибытие мое в город совпало с избранием шерифа и штата его помощников.

Нынче поселением это никак не можно назвать, центр изобилует деловыми конторами, в сопредельных зданиях разместились торговые лавки, кузни, портные, бакалеи; куда ни глянь, всюду попадаются вывески, одна краше другой. Примечательно то, что большинство из них имеют имена основателей, вроде «Джордж и Кир» или «Фрэнк, Сэм и ко», при этом одно из имен перечеркнуто или поверхностно закрашено. Поинтересовалась у одного местного мальчишки, отчего так происходит.

Последний окинул меня внимательным взглядом, не переставая жевать соломинку.

– Вы здесь давно, мэм, – без подобострастности спросил мальчик, такой же одичалый, как и все вокруг.

Сообщила, мол, прибыла с давешним вечерним омнибусом.

Он выразительно присвистнул:

– Поразительное же вас представленьеце ожидает.– Не поняла, тогда он разъяснил:– Тут каждый день кого-нибудь упаковывают. Жил себе такой раз такой Смит, веселился, пирушки закатывал, а сегодня глядишь, свернул не на том углу и получил пулю в лоб.

Неужели положение настолько безнадежно?

– Теперь стало совсем мирно, не то, что раньше. Нынче упаковывают не больше десятка за день.

Это его выражение, как поняла, означает «хоронят».

В правой ладони он зажал пригоршню гвоздей. На что они ему?

– Еще не поняли? – недоуменно поглядел мой любопытный собеседник на меня.– Гражданина закроют крышкой, а чем-то же ведь надобно закрепить, а то не дело это закапывать, предварительно не закупорив. – Он слегка наклонился вперед и зашептал, не переставая озираться по сторонам одними глазами:– Я так думаю: зачем жмуриков закрывают хорошенечко – бояться кабы они не повыползали ночью. Мне-то оно, разумеется, все равно: батька мой говорил – в этом мире стоит бояться только двух существ: женщин и священников. И та, и другой болтают без роздыху, а что щебечут – черта с два поймешь, будь ты хоть баклажаном… то есть бакалавром, разумеется.– Он вытер сопливый нос с грацией настоящего графа и продолжил:– А чайничек-то у меня варит, кипит, булькает там что-то. Вот мне и пришла идейка продавать гвозди, я покупаю их у нескольких кузнецов, а потом, когда упаковку закрывают, оказываюсь тут как тут.

Любопытный оригинал, этот за словом за пазуху не лезет. Из его рассказа вынесла: компаньоны-де, недолго остаются соучредителями разных лавок, поскольку в самый короткий срок отбывают на встречу с тем, о ком неумолчно рассказывают попугаи с церковного амвона. Вот имена почивших и перечеркиваются, стираются или еще каким-то образом удаляются.

Кажется, мальчишка смекнул, что может недурно подзаработать, вызвавшись побыть гидом.

– Только я за так не горбачусь, – предупредил юный проводник, – у меня от разных альтруизмов сразу сыпь на коже проступает…

Пообещала купить ему ящик гвоздей.

Он, не раздумывая ни минуты, плюнул себе на ладонь и протянул руку для рукопожатия. Огляделась и, убедившись, что никто не смотрит, уступила местному обычаю и последовала поданному малоприятному примеру. Этот сорванец – точная копия Блэра, моего любимого и непутевого братца.

Следующий час он водил меня по местным «достопримечательностям». Клянусь всеми святыми, лучшего гида нельзя сыскать на всем белом свете. Так называемые квалифицированные представители упомянутой профессии, получившие образование и запасшиеся основательным багажом самых разных знаний, деталей и событий связанных с историческими местами, водя вас от одной развалины к другой, с важным видом выкладывают все это нагромождение непонятной информации с нарочито важным видом, но так чопорно, до того сухо и уныло, что, право, скоро начинаешь раскаиваться, что нанял этого человека, уволить же не можешь, не желая проявить неуважение; и с тревогой осознаешь, что то – лишь начало мучений, впереди еще пару дней, в течение которых он вконец испортит ваш отдых, истерзает душу и поселит в душе отвращение к некогда великой истории.

– Еще бы, – проговорил мальчишка, стоило поделиться своим мнением, – водить тут люд – это вам не хухры-мухры: тут надобно знать, где пригнуться, где переждать, а где, напротив, бежать. И потом, – не без гордости заявил он, – я вхож в здешние круги, а с черенками (взрослыми?) накоротке.

Так и протекали наши диалоги, пока Кимберли жил своей жизнью. Местная знать передвигалась преимущественно в каретах, эскортируемых одним или парой всадников при оружии. Безоружного здесь вообще нельзя было найти, даже пастор таскал при себе такой громадный револьвер, что одно это благотворно сказывалось на увеличении числа внезапно уверовавших в святое писание неофитов. Местный базар (как называют рынки на Востоке) кипел жизнью, а тамошние торговцы, даже если у вас не имелось ни единого желания покупать ту или иную безделушку, прибегая к тому же приему, какого не чурается местная церковь, умели убеждать в обратном.

Личный мой хоббит отдавал предпочтение не музеям и выставкам, как ни странно, такие имели место быть, хотя и не представляли вящего интереса. Нет, он, будучи мало сведущим в истории, одновременно прекрасно разбирался в настоящем. Так, например, он знал о намеченном на сегодня «зрелище», которое ни в какую не желал упускать; и до того оно будоражило его незрелый но живой ум, что он готов был бросить меня, рискуя остаться без обещанного вознаграждения. Решила, ему оно виднее, и полностью доверилась юному проводнику.

Прежде, однако, случилось следующее.

Из-за угла одной подворотни за складским амбаром вывернул второй юнец, покрупнее и плотнее бывшего при мне, но с глуповатым выражением лица и беспокойно бегающими глазами. Едва заприметив нас, он дал стрекача.

Мой спутник угрожающе помахал бегущему вослед, крича:

– И не думай, будто не знаю, что ты пристрастился промышлять гвоздями? Только попадись мне, я на тебе живого местечка не оставлю.

Поинтересовалась, кто это такой.

– Конкурент, – не оборачиваясь ко мне, ответил мальчик, – задумал вытурить меня с рынка.