Одинокий мужчина с кошкой

Глава 9

…Прочитав табличку на двери, Ксения приободрилась: «мировой судья Аксиониди Георгий Аполлонович» не мог оказаться бездушным сухарем, равнодушным к судьбе несчастного Левки.

Судья оказался плешивым пухлым коротышкой, впрочем не лишенным мужского обаяния. Ксении он явно симпатизировал: бросив на нее один-единственный оценивающий взгляд, держал себя как старый добрый друг.

Выслушав суть претензии, Георгий Аполлонович направил Ксению к девочке-секретарю. Та зарегистрировала заявление и выписала повестку Холину. Повестку девочка вручила оторопевшей Ксении со словами:

– У нас курьер на больничном – ногу сломал. Вы же заинтересованная сторона?

Получив подтверждение, девочка довела до заинтересованной стороны следующую мысль:

– Вот поэтому вам лучше не ждать, а самим вручить ответчику повестку. Только под личную подпись.

Из присутственного места Ксения вышла в полной прострации.

Легче было представить, как она вручит повестку Тугарину-змею, чем Холину, особенно с учетом Крона.

Если бы она знала, где этот Холин работает, еще можно было бы попробовать поймать его на рабочем месте и всучить повестку при свидетелях.

Тут Ксения признала, что девочка-секретарь знает свое черное дело: заседание суда назначено через две недели, терять время на поиски места работы Холина смерти подобно: если он не явится в суд, решение примут без него.

Потом «заинтересованное лицо», то есть она, Ксения Баркова, будет точно так же, высунув язык, носиться за Холиным, чтобы вручить ему решение суда. А чтобы он исполнил это решение, потребуются месяцы, и все будет тянуться до морковкина заговенья.

Следовало уже вечером отправиться на улицу Космонавтов и каким-то образом вынудить Холина поставить подпись на корешке повестки. Желательно кровью, не без злорадства подумала Ксения.

И она сделала первое, что, по здравом помышлении, сделала бы на ее месте каждая – позвонила своему ненаглядному другу Никеше.

И выслушала отповедь, похожую на запись на автоответчике:

– Солнышко, я сегодня никак не могу. Сегодня же понедельник, сегодня у меня тренировка.

– А ты не можешь пропустить тренировку? – упавшим голосом спросила Ксения. – Или перенести ее на завтра.

– Солнышко, что ты прямо как чужая? Конечно, не могу. Завтра другая команда тренируется. И пропустить не могу – мышцы постоянно нужно держать в форме.

Аргументация была слабенькой. Никакого криминала в том, чтобы Никита пропустил тренировку, Ксения не видела и все списала на лень своего друга, эгоизм и ненависть к суете. По этой причине даже вид спорта Никита выбрал несуетливый.

Неожиданно для себя она сказала:

– Знаешь, Рассветов, это не я, это ты чужой.

– Солнышко, у тебя критические дни? – с обидой спросил инструктор.

Ксения так и видела, как Никеша наморщил свой идеальный нос.

– Извини за беспокойство. Прощай. – Прозвучало пафосно, но Ксении было плевать на слог. В этот момент она была уверена, что отношения с Никешей зашли в тупик и ликвидировали сами себя, как космическая станция, отработавшая срок.

Глава 10

…Прокатывая между ладоней остро оточенный карандаш, Гена честно пытался работать.

На данный момент работа состояла в том, чтобы вникнуть в замечания, высказанные производственниками, и составить рекламацию на оборудование, а самолюбие, черт бы его взял, требовало: обидься, Гена.

«Если хочешь доставить мне удовольствие, перестань подворовывать на фирме», – вот как она выразилась.

Ведь что, мерзавка, сотворила: разбила предложение на две части. Пока он, открыв рот, вслушивался в журчащие переливы ее голоса, она сказала гадость и сиганула из лифта, вильнув бедром. И, конечно, он ничего не успел ответить этой змее, этой ведьме, потому что пока он пялился на ее попку (тут Гена вздохнул и заерзал в кресле), лифт тронулся, а он так и не придумал, что ответить. Ну хотя бы: «Сама дура».

Гена сунул карандаш в органайзер, вместо него извлек ручку с черной пастой. Потянулся к принтеру, достал несколько листов бумаги и положил перед собой.

Чистый лист вызывал у Гены желание оставить на нем свою подпись.

Этим Гена и занялся. Подпись была командирская, с нажимом, сильная и энергичная. Вот только с подчеркиванием Гена никак не мог определиться: снизу ставить или сверху? Нужно было потренироваться.

Рука тренировалась, голова думала – о Барковой, конечно.

Умная бы давно допетрила, что его кто-то подставляет, сказал себе с горечью Гена и понял, что сказал что-то важное.

Обижаться было приятней, чем думать, но мысль внедрилась в череп и застряла там, вызвав маету и внутреннее беспокойство.

Так и не решив, где ставить это самое подчеркивание, Гена приподнялся, перегнулся через стол, отправил лист в пустую корзину, сел и вернулся к началу размышлений: «Кто-то подворовывает на фирме дядьки Саньки. Баркова почему-то уверена, что это дело рук Геннадия Явкина. Тимофеевича», – добавил про себя Гена и раздул щеки.

Так вот: второй зам Баркова уверена, что Гена Явкин…

Кресло под Геной скрипнуло.

За кого она его принимает, эта злыдня Баркова?

Все просто. Кому-то очень нужно, чтобы злыдня отравляла ему существование.

Кому? Враг окопался где-то поблизости и наблюдает за Геной Явкиным?

Похоже на бред сумасшедшего.

Неудобные мысли плодоносили, как сорняки. В попытке избавиться от них, Гена клацнул «мышкой».

Выйдя в интернет, прошелся взглядом по курсу евро, доллара, фунту-стерлингу и зачем-то гривны, посмотрел температуру воздуха в Мармарисе, в Абу-Даби и на Сардинии и уже нацелился на завлекательную брюнетку в бикини, под которой красовалась подпись «развлечения для мужчин», как в кабинет влетел чем-то сильно раздраженный главный инженер Ерохин.

– Сколько это может продолжаться? – с порога потребовал отчета он. – Ты хоть за что-то отвечаешь в отделе?

Гена покраснел и закрыл сразу все окна на мониторе. Покраснел не от глупого вопроса Ерохина, а от того, что чуть не попался на ребяческом интересе к «развлечениям».

Чтобы скрыть смущение, Гена сделал важное лицо и откинулся на спинку стула:

– А что такое? – Вот как мы умеем, означал этот вопрос и эта поза.

– Где штукатурная станция?

– Какая станция?

– В девятиэтажке на третьем участке с сегодняшнего дня по плану начинаются штукатурные работы. Так?

– Ну? – Гена дернул могучими плечами.

– Бригада штукатуров вышла на работу, а станции нет. Где станция, Гена? – сердечно спросил Ерохин. – Или, по-твоему, можно ведрами таскать раствор на девятый этаж?

– А что ты с больной головы на здоровую валишь? – удивился Гена. – Эта ваша станция. И ты за нее отвечаешь.

– Память у тебя, Гена, девичья. Я был на больничном, акт подписывал ты. Ты должен был отследить движение станции с участка на участок.

– Да неужели? – осклабился Гена. – Это не я, а ты должен был отследить. Ты производственник, не я. И больничный ты уже закрыл.

– Хорошо, – отступился Ерохин. – Дай мне чистый лист.

В глазах у Гены зажглось любопытство, он потянулся к принтеру и захватил несколько листов.

Ерохин устроил крокодиловую папку на краю стола, устроился сам, придвинул лист и что-то застрочил.

Через минуту он поставил под строчками закрученную подпись и протянул Гене:

– Читай.

Гена пробежал глазами – это была докладная. Очередная… Вот дерьмо. На щеках у Гены проступил нездоровый румянец. Румянец не укрылся от Ерохина.

– Прочитал?

– Ну?

– Это я довел до твоего сведения. Давай сюда. Встретимся у шефа.

Гена вернул докладную, Ерохин сгреб папку и вымелся.

Ерохин вымелся, но осадок на душе у Гены Явкина остался.

В полном расстройстве Гена вышел в коридор и столкнулся с худородным цыпленком – молоденькой сотрудницей.

– Здравствуйте! – с некоторой восторженностью пискнул цыпленок.

Кажется, это чудо в перьях работало у Барковой и звали чудо, кажется, Танечкой.

– Здравствуйте. – Гена исторг тягостный вздох.

Было в фирме только одно место, где он мог успокоиться, – столовая.

…За хороший аппетит Дуся выделяла Явкина из общей массы сотрудников.

– Что-то на вас лица нет, Геннадий Тимофеич, – встретила она Гену.

– Та-а, – Гена скривился. – Есть тут субъекты разные, умеют настроение портить.

– А вы покушайте, Геннадий Тимофеевич, и все наладится. А то на голодный желудок все драмой оборачивается.

– Как ты говоришь? – Гена озадаченно смотрел на кухарку.

– А посмотрите на этого нашего тощего Ерохина – все у него плохо. Почему?

– Почему? – послушно повторил Гена.

– Потому что язвенник. Или второй зам. – Дуся понизила голос. – Почему такая злющая? Да потому что все на диете сидит.

– Дуся! – Генино лицо расплылось в улыбке. – Ты не буфетчица, а чистое золото.

От Дусиных слов ли, от наваристого ли украинского борща настроение у Гены поднялось на такую высоту, что Ерохин с его эпистолой закатился в запасной карман памяти – был у Гены такой специальный карман для неприятностей. Нечто вроде закромов Родины. Неприятности в нем пропадали бесследно.

– Всем приятного аппетита, – раздался голос Барковой, и сердцебиение и пульс у Явкина участились.

Гена оглянулся через плечо: второй зам прошла к стойке. На шпильках, в узких брючках и приталенном пиджаке… Волевым усилием Гена оторвал глаза от тугих ягодиц, обтянутых тканью…

Баркова выбрала два салата, паровую котлету и сок и устроилась у окна в профиль к Гене.

За минуту до этого мечтающий о добавке Гена как-то враз потерял аппетит.

Язва и задавака Баркова бесила его хотя бы уже тем, что дядька Санька приводил Гене второго зама в пример. Баркова то, Баркова се…

И себя содержит в порядке, и отдел работает, как отлаженный механизм, и отчеты радуют искушенный дядькин глаз, а ответы на любой вопрос – слух.

Гена же был небрежен, толком не мог составить служебную записку. Вечно то излишне сократит, то излишне растянет содержание, то начало с заключительной частью увязать не может. И порядка у него в бумагах не наблюдается, все время что-то теряет…

Ну и черт с ним со всем. Не в работе счастье.

Гена доел, влил в себя сок, салфеткой промокнул рот, отнес грязную посуду на специальный столик, сказал Дусе «спасибо» и с видом оскорбленного достоинства покинул столовую.

Дуся проводила любимца сочувствующим взглядом.

Глава 11

… Судный день приближался, тянуть с повесткой больше было нельзя.

Нужно было ехать к Холину, а ехать было страшно и взять с собой – некого.

Гордость не позволяла Ксении звонить Рассветову, а он не беспокоил ее своими звонками, не осаждал и не преследовал, на что она в тайне надеялась.

И вместо того, чтобы субботу посвятить хозяйству и себе, Ксения приняла героическое решение прямо с утра отвезти Холину опостылевшую бумажонку и забыть о ней.

Постояла под душем, с удовольствием облачилась в джинсы и джемпер, обула мокасины, хотя в обуви без каблуков у нее развивались комплексы, она казалась себе полноватой и низкорослой.

После ночного дождя воздух был пропитан стылой моросью.

Открывая гараж, чертыхнулась и поклялась сегодня же купить газету «Из рук в руки» и найти объявление «Хозяин на час».

Ксения хмыкнула. Звучало многообещающе. Или это только плод ее воображения? Хозяин на час!

Конечно, мама права, и мужик в доме нужен. Но пока ее вполне устроит рукастый «хозяин на час», лишь бы он умел смазывать и менять замки.

Вот выпихнуть бы маму замуж…

Под эти наивные мечты Ксения незаметно доехала до улицы Космонавтов и пристроила «Ауди» возле приснопамятного металлического гаража.

И снова сердце сжалось от дурного предчувствия.

С Тугариным-змеем она еще справится, а вот с ротвейлером… Лишь бы собака была в наморднике, лишь бы не выскочила неожиданно… А то есть все шансы продолжить список жертв.

Ладно тебе, пристыдила себя Ксения, не нагоняй страху. Что тебе Тугарин-змей сделает? Не спустит же Крона, на самом деле. Это уже будет не «жестокое обращение с животными», это уже нечто другое. Это уже покушение на убийство – ротвейлеру не составит труда добраться до сонной артерии или яремной вены…

При мысли о своей горячо любимой сонной артерии Ксения почувствовала слабость и категорическое нежелание покидать «Ауди», но вспомнила, какое нынче число, сколько дней осталось до заседания суда, и выгнала себя из машины.

…Дверь, обитая вагонкой, оказалась распахнутой, и она увидела Крона – пес сидел на коврике в прихожей и ждал хозяина. Очевидно было, что они собрались гулять, но перед самым выходом что-то Холина отвлекло и задержало.

Намордника на собаке не было, а поводок был небрежно накинут на ручку английского замка.

Все эти детали Ксения успела вобрать взглядом и проанализировать, пятясь назад, в лифт. Лопатки уткнулись в стену – она даже не услышала, как лифт закрылся. На подсознательном уровне Ксения поняла, что с ней случится, и даже увидела внутренним зрением вплоть до мельчайших подробностей.

Без единого звука Крон сделал стойку.

Не отпуская взглядом желтые глаза, Ксения шарила левой рукой по стене – пальцы скользили по гладкой поверхности. В ней еще жива была надежда, что поводок удержится на ручке, что собаку окликнут, или кто-нибудь появится на площадке… хотя бы ящероподобный…

Сделав над собой усилие, Ксения оторвала глаза от ротвейлера, скосилась на стену и ударила раскрытой ладонью по кнопке вызова лифта.

Все произошло одновременно: Крон с места вошел в прыжок, а двери лифта поползли в стороны. Ксения обернулась к открытой квартире в это самое мгновение…

Как в кадре с замедленной съемкой, брезентовый поводок на долю секунды натянулся и плавно соскользнул с позолоченной ручки.

Доли секунды Ксении хватило, чтобы выставить перед собой съехавшую с плеча сумку, с визгом отступить в кабину и в панике свободной рукой дотянуться до кнопок.

Сумка мешала Крону, пес рвал кожаный ремешок, секунды уносились в астрал, но ничего не происходило – лифт стоял.

В тот короткий миг, когда Ксения осознала трагическую ошибку, – она нажала кнопку аварийного открывания дверей – раздалась спасительная команда:

– Крон, фу!

Боль Ксения почувствовала, только когда увидела вмятину на большом пальце. Белые края рваной раны на глазах наполнились кровью.

– Твою дивизию! – раздалось у лифта. – Какого черта? – Пожилой мужчина держал Крона за ошейник и мрачным взглядом исподлобья рассматривал жавшуюся к пластиковой панели зеленую от страха и боли Ксению.

Лицо мужчины и свирепая морда пса странно размножились, и Ксения, успев удивиться, по весь рост растянулась на полу.

Глава 12

…От резкого запаха нашатыря Ксения задохнулась, поморщилась, завертела головой – затылок упирался во что-то твердое – и услышала мужской голос:

– Очухалась? – голос звучал издалека, будто его принесло ветром, тогда как лицо в складках морщин висело прямо над Ксенией.

Ксения обвела глазами скамейку, на которой лежала, сделала попытку подняться, неосторожно задела палец и застонала.

Боль вернула Ксении память, она вспомнила Крона и субъекта из подъезда…

– А вы кто? – с трудом ворочая сухим языком, спросила она.

– Я хозяин собаки, которая на тебя напала. Сейчас в больничку тебя доставлю. Ну-ка, держись.

Без лишних слов Ксения обняла безымянного спасителя за шею.

Все запуталось еще больше.

Как ни крути, хозяин собаки даже отдаленно не напоминал имбецила, который выгуливал Крона в то злополучное утро.

Приговаривая что-то утешительное, субъект транспортировал Ксению к авто – в ее спутанном сознании запечатлелся благородный абрис «Мерседеса».

– Осторожненько. – Горе-собачник пригнулся и усадил Ксению бочком на сиденье, так что ноги ее свесились из машины.

Неожиданно в голове у Ксении прояснилось.

– Вы Холин, – совершив сложную аналитическую работу, констатировала она.

– Не угадала. Я – Бакшатов.

– А как зовут вашу собаку?

– Это кобель. Кроном зовут.

Значит, она все-таки не ошиблась с ротвейлером.

Стараясь не замечать кровавое пятно, проступившее сквозь платок, Ксения устроила на груди руку.

– Ты не беспокойся, факт нападения я не отрицаю, – заверил радетель, оправляя на себе джинсовую куртку. – Все оплачу, все расходы на лечение.

Задвинув ноги Ксении в салон, он захлопнул дверцу.

Палец пульсировал, Ксению мутило, она откинулась в кресле и закрыла глаза.

Сиденье под водителем вздохнуло, завелся двигатель, машина стронулась с места.

Ксения заставила себя разомкнуть веки, повертела истерзанный ремешок, раздвинула молнию и сидела так довольно долго. Потом что-то подсказало ей: документы и ключи от машины. Все оказалось на месте – в маленьком отделении, вместе с телефоном.

До травмпункта они с водителем не обменялись ни словом.

В продолжение следующего часа перед Ксенией мелькали белые халаты, чьи-то руки совали в нос ватку с нашатырем – она все норовила потерять сознание, как только уяснила, что белые нитки, торчащие из фаланги, это порванные сухожилия.

– Я теперь инвалидом останусь? – вяло поинтересовалась Ксения, когда хирург, худой мужчина в хрупких очках, сшил сухожилие и уже накладывал наружные швы.

– Глупости! – удивился очкарик. – С какой такой радости? Посидите на больничном – это обязательно. Потом купите кистевой эспандер и будете разрабатывать палец. Все как на собаке заживет. Простите. Не хотел, – извинился он, спохватившись. – Про собаку – это фигура речи.

– Я поняла, – прошелестела Ксения.

Кабинет хирурга Ксения покинула под конвоем медсестры, дебелой девицы. Девица довела пострадавшую по коридору к выходу, и Ксения увидела Бакшатова – он ждал ее в холле, сидя на подоконнике.

Голова у Ксении немного кружилась, и она повисла на крепких руках.

По навесу барабанил дождь, и Ксения вспомнила о зонтике и сразу же – об «Ауди».

Держа подопечную за талию, Бакшатов доставил ее к «Мерседесу», и только оказавшись в салоне, Ксения поняла: в таком виде сразу домой нельзя. Никак нельзя.

У нее просто не хватит фантазии соврать что-то близкое к правде и сил объясняться с мамой тоже не хватит. Нужно морально подготовиться к встрече. Сейчас она, как и собиралась, поедет в офис. По субботам в офисе стоит музейная тишина, а тишина – это именно то, что придаст ей сил. Может быть, удастся поработать.

– Вам куда? Адрес говорите? – словно подслушав ее мысли, спросил Бакшатов.

Ксения встретила взгляд, отраженный в зеркале над лобовым стеклом.

Взгляд был строгим, но спокойным. Глаза карие.

– Мы должны поговорить, – вспомнила Ксения.

В это мгновение она впервые заметила виновника происшествия. То есть видеть она его видела, но не замечала.

Сделав подобное открытие, Ксения принялась незаметно разглядывать Бакшатова.

Лет пятьдесят с хвостиком, крепкий еще мужчина. Лето только началось, а он уже загорел. Вернулся с каких-нибудь островов или много часов находится на свежем воздухе? Может, коллега, строитель? Или садовник? В затуманенном мозгу Ксении вдруг возникла безумная идея сосватать маму за этого субъекта. Если он садовник, у них будут неоскудеваемые темы для разговоров.

– Поговорим, куда мы денемся, – согласился объект ее наблюдений.

– А где ваша собака?

– Дома, где ей еще быть? – Зеркало отразило карие глаза, полные непонимания.

– А вы где живете?

– Это допрос? – В глазах Бакшатова появились озорные искорки.

– Нет. Просто хочу познакомиться с вами поближе.

– Да ради бога. – Он потянулся к бардачку, в руке оказался паспорт.

– Нет, зачем? – запротестовала Ксения. – Я поверю вам на слово. Просто все очень странно. Очень.

Не вникая в бормотание Ксении, Бакшатов перебросил паспорт ей на колени:

– Мне скрывать нечего. Смотри сама. – Он сидел вполоборота и ждал.

Под его упорным взглядом Ксения решилась.

Пролистав первые страницы, столкнулась с тем же упорным взглядом на фото, прочитала: «Бакшатов Владимир Григорьевич».

– Ничего не понимаю. – Ксения подняла расстроенное лицо. – Иван Игоревич – он кто вам?

– Брат мой. Младшенький. – Лицо Владимира Григорьевича перекосило от недоброй усмешки.

Именно потому, что она была недоброй, усмешка эта легла на душу Ксении. Она вдруг увидела в Бакшатове если не союзника и единоверца, то сочувствующего.

– Брат?

– У нас мать одна, а отцы разные.

У Ксении отлегло от сердца: Аллилуйя!

Все, наконец, разъяснилось, она не спятила. Хозяина два, ротвейлер – один.

– Может, вы знаете, где он?

– Знаю, как не знать? Он в отпуске.

– В отпуске? А кем он работает?

– Он таксист.

В понимании Ксении к ее противнику были неприменимы такие мирные слова, как «отпуск» и «такси».

– А когда он вернется?

– На днях должен. А ты что? Влюбилась, что ли?

– Угу. – Ксения вернула паспорт владельцу и посмотрела в окно. Они все еще стояли на больничной парковке.

– Чей это ротвейлер – ваш или Ивана?

– Ивана, конечно. Пока он в отпуске, я переехал к нему и присматриваю за Кроном. Считай, я не справился с управлением, – добавил он, понурясь.

– Это я уже поняла. – Внутри у Ксении раскачивались качели, дурнота то подступала, то отступала. – Отвезите меня на Космонавтов. Там моя машина осталась.

– Какая машина? С ума сойти с этими бабами! – Добрый самаритянин скосился на нее. – Без пальца чуть не осталась, и о машине беспокоится. Ты за руль еще месяц не сядешь – в лучшем случае.

– Да бросьте вы, – устало отмахнулась Ксения. – Я взрослая девочка, сама за себя отвечаю.

– А как же рука?

– Справлюсь. Спасибо, хоть собака привита.

– Еще бы! – Бакшатов завел машину, еще раз посмотрел на пассажирку в зеркало и отчалил от парковки. – Ванька всю зарплату в Крона всаживает.

Во дворе злополучного дома Ксении пришлось выдержать баталию, чтобы отвязаться от Бакшатова.

Когда она, наконец, пересела из «Мерседеса» в «Ауди» и осталась одна, почувствовала себя абсолютным хламом.

Глядя на лобовое стекло, на которое сыпался мелкий и частый июньский дождь, передернула плечами – в машине было сыро и холодно.

Жалеть себя Ксения не умела, но сейчас остро захотела на диван, под плед, чтобы мама спрашивала, что она будет ужинать, не хочет ли доесть оставшийся вафельный торт или, может, зефир в шоколаде…

Горло перехватило, и это никуда не годилось. Ксения заставила себя представить, как мама совмещает заботу с воспитанием: что с пальцем? Где была? Зачем тебя туда понесло, кто виноват и что делать…