Откровение

Женщина была достаточно ухоженной, но не стремящейся к красоте. Косметики на её лице, очевидно, не было достаточно давно. Одета она была скромно – черный сарафан, полностью покрывающий руки и длинная до пола юбка. Она беспокойно метала взглядом по всей комнате, но ни на кого из присутствующих не обращала внимания. И только лишь молитвы доносились из её уст.

– Верую в единого Бога, Отца, Вседержителя, Творца неба и земли, всего и видимого, и невидимого. И в единого господа Иисуса Христа, Сына Божия, Единородного, от отца рождённого прежде всех веков, Света от Света, Бога истинного от Бога истинного, рождённого, Несотворенного, единосущного Отцу, через Которого всё произошло…

– Мэм, с Вами всё в порядке? – задал вопрос Дилан, осторожно приближаясь к ней. Полицейские встали позади женщины, а двое санитаров приближались с обеих сторон.

Дилан также успел приметить, что гостиная была обвешана различной христианской атрибутикой, иконами и крестом с распятым Иисусом Христом.

– …Ради нас, людей, и нашего ради спасения, сошедшего с небес и воплотившегося от Духа Святого и Марии Девы, и вочеловечившегося. Распятого же за нас при Понтии Пилате, и страдавшего, и погребённого. И воскресшего в третий день, по Писаниям. И восшедшего на небеса, и сидящего справа от Отца. И снова грядущего со славою судить живых и мёртвых, и Царству Его не будет конца. И в Духа Святого, Господа, Животворящего, от Отца исходящего, с Отцом и Сыном равно поклоняемого и славимого, говорившего чрез пророков…

– Мэм, Вы слышите меня? – повторил Дилан и легонько схватил женщину за руку. Сейчас она была как динамит, а Дилан мог сыграть роль детонатора. В психиатрии никогда не знаешь, чего можно ожидать от пациента.

– …Во единую, святую, соборную и апостольскую Церковь. Признаю одно Крещение для прощения грехов. Ожидаю воскресения мёртвых и жизни будущего века. – Женщина перестала метаться безумным взглядом и посмотрела на Дилана. Она вырвала руку и отпрянула от него, но уперлась в полицейского.

Бомба сработала. Женщина попыталась оттолкнуться от полицейского, но тот крепко схватил её за руки. Двое санитаров тут же подбежали и не дали ей нанести кому-либо увечья, схватили за плечи и повели к машине. Женщина в свою очередь всячески сопротивлялась и пыталась упираться ногами, при этом громко и истерично крича на всех присутствующих.

– Дьявол, в неё вселился дьявол, он ведёт её прямиков в ад! Она должна искупить свои грехи! Грешница! Вы все грешники, наследники Сатаны, исчадие ада. Господь наш Всемогущий, благослови же и защити меня от этого дьявольского отродья. Благослови, ибо благословен будет тот, кто принимал уста твои. Вас всех настигнет кара. Отпустите же меня, – она попыталась исцарапать лицо санитара, но поскольку помимо косметики она не пользовалась педикюром и не выращивала ногти, её план провалился.

– Ну что же, – выдохнул Дилан, когда женщину затолкали в машину и её истерические крики поутихли. – Теперь я хотел бы поговорить с её дочерью.

Полицейские поняли с полуслова и быстро привели из комнаты девочку, на вид лет шестнадцати, милой наружности. Одета она также была скромно: серая кофта почти покрывала руки, но зоркий глаз Дилана сразу же заприметил несколько едва выступающих шрамов на сгибательной стороне предплечья левой руки. Стало очевидно, что она нанесла их сама себе лезвием, пытаясь таким способом покончить жизнь самоубийством. Похоже, что помимо матери придётся забрать и её ребёнка, которому предстоит долгий курс психотерапии. Один только чёрт знает, как эта верующая мать воспитывала своё чадо.

– Привет, меня зовут Дилан, я работаю врачом в психиатрической больнице. А тебя как зовут? – задал он вопрос, усаживаясь на диван напротив зашуганной девочки.

– Мелинда, – скромно проговорила девочка.

– Мелинда, очень приятно. Расскажи мне, что здесь произошло, до того, как приехала полиция? Расскажи мне всё подробно и в деталях.

Она говорила много. Всё описывала весьма подробно, как и просил Дилан. На удивление Дилана, Мелинда хоть и производила впечатление зажатого ребёнка, прекрасно себя чувствовала при разговоре с психиатром. Пока она оживлённо рассказывала о начале конфликта с матерью, Дилан делал пометки в листе сбора анамнеза. «Правильно ориентирована в месте, времени и собственной личности. Внешне опрятна. Эмоциональные реакции синтонные, адекватные. На вопросы отвечает по существу. Настроение снижено», – черканул Дилан в разделе «Психический статус» и продолжил слушать Мелинду, не забывая записывать важные моменты.

Из рассказа Мелинды стало ясно, что всё это началось около месяца назад. Юная красавица хотела только одного – любить и быть любимой. Против природы не пойдёшь, разумеется она привлекала внимание многих парней, но был среди них всех один особенный. Из хорошей образованной семьи, красавец, каких мало. Имел множество наград в старшей школе, да и просто парень с хорошей репутацией, который пригласил юную Мелинду на школьный бал. Она не смогла отказать, все девочки мечтают танцевать на школьном балу.

Он был с ней добр и обходителен, хорошо воспитан, всегда проявлял знаки внимания. Не позволял каких-либо дурных намёков. И ей с ним было хорошо. Они веселились, она хохотала над его шутками, он парень юморной, веселил от души. На дворе было темно, слегка прохладно. Он отдал ей свою куртку, они шли, держась за руки, по пустынной улице, обсуждая не слишком-то важные темы.

Вот они и достигли её дома. Она вернула ему его куртку, он улыбнулся, нежно обнял её и, как истинный джентльмен, проводив девушку до дома, помахав ручкой, направился к себе домой. Она ещё какое-то время постояла возле двери, провожая его взглядом и, когда уже силуэт его скрылся за горизонтом, вошла в дом.

Атмосфера в доме царила другая. Мелинде не очень хотелось возвращаться домой, она решила быстро поужинать, поскорее сделать домашнее задание и лечь спать, чтобы как можно скорее встретиться в школе со своим предметом воздыхания. Она направилась на кухню, в надежде, что мать моется в душе или занята своими вечерними молитвами. Но её надежды не оправдались.

– Ты видела который час? – строго спросила мать, моя посуду.

– Всего-то восемь часов мама, ещё не так поздно, – начала оправдываться Мелинда.

Мелинда всегда была домашней девочкой, она редко выбиралась за пределы своей зоны комфорта, у неё было не так много подруг, именно поэтому она никак не могла понять, почему мама не может порадоваться за неё, что она выбралась из дома, чтобы пообщаться со сверстниками.

– Ты уже должна была в это время быть дома, занятия в школе давно закончились. Тебе не стоило больше нигде задерживаться. Ты должна только и посещать школу и дом, школу и дом. И не забывать молиться. Я не слышала, чтобы ты вчера молилась перед сном.

– Мама, я должна тебе кое-что сказать, – перебила её Мелинда. Помявшись, она всё же озвучила, что хотела. – Меня пригласили на школьный бал. Представляешь, я пойду на школьный бал, – радостно воскликнула Меринда, но её мать явно была не в восторге.

– Вот оно что. Вот оно что, – дважды повторила мать и обессиленно плюхнулась прямо на кухонный стул. – Этого я и боялась, что этот день когда-нибудь наступит.

– Мама, о чём ты говоришь? Это ведь прекрасно. Я буду танцевать на школьном балу с самым красивым парнем. Да все мне только позавидуют. Разве ты в юности не танцевала на балу?

– Боже, какой ужас, – мрачно промолвила мать, обхватив голову руками. – Ты дотрагивалась до мальчика, ты шла рядом с ним. Тебе не стоило этого делать. Они все одинаковые. Он только и сделает, что воспользуется тобой где-нибудь в старом, пропахшем дешёвым пивом и сигаретами автомобиле, и бросит тебя одну посреди тёмного леса. О да, я знаю его мысли, они все мыслят одинаково. Им всем от нас, женщин, нужно только одно. Чтобы их ублажали. А они и пальцем не пошевелят, чтобы сделать для нас что-нибудь приятное.

– Нет, мама, он очень хороший, он не такой, как ты говоришь. Он очень приятный и воспитанный, он никогда не причинит мне зла.

– Всё, хватит! – перебила мать, хлопнув рукой по столу. – Наивное дитя, ты не знаешь с чем связываешься. Но ничего, я помогу тебе обрести ясность ума. Ты не пойдёшь на бал, ты останешься здесь и будешь делать то, что должна делать каждая уважающая себя девушка.

– Нет, мама, я пойду на бал, ты не посмеешь, – пустилась в слёзы Мелинда.

– Прекрати! Я не потерплю неуважения ко мне в моём доме. Ты должна осознать свою вину и просить прощения. Марш к себе в комнату, и проси прощения вначале у Господа нашего.

– Нет, мама, нет. Я не буду этого делать.

Мать не стала церемониться с ней. Она подошла к своей дочери и силой, схватив за руки и волосы, потащила её в комнату.

– Греховное дитя, как ты только посмела упрямствовать мне и Богу нашему? Сейчас же я тебя образумлю. Господи, наставь эту девочку и вразуми её, чтоб была она безгрешна.

– Мама, отпусти, мне же больно, – взвыла Мелинда, вцепившись в руку своей матери.

Она затолкала свою дочь в комнату и закрыла дверь на замок. У Мелинды на глазах выступили слёзы. Ещё никогда ей не было так тошно и противно находиться в собственном доме. И даже самый родной и единственный в этом доме человек обратился с ней, как с животным. Мелинда всегда была верующим человеком, но ни на столько, чтобы её вера доходила до абсурда. Её мать сама установила правила, которыми её дочь должна была руководствоваться на протяжении всей жизни, аргументируя это цитатами, которых даже в Библии нет. Мелинда знала это, потому что провела много времени, изучая священное Писание от корки до корки.

– Царь Небесный, Утешитель, Дух истины, – начала молиться мать, не отходя от двери, – везде пребывающий и всё наполняющий, Источник благ и Податель жизни, приди и вселись в нас и очисти нас от всякого греха и спаси, Благой, души наши.

Мелинда не стала даже слушать свою мать в этот вечер. Она кинулась на кровать, отвернулась к стенке и в слезах, посапывая уснула так и не поужинав. На следующий день она попыталась покончить с собой, перерезав вены в ванной, но не смогла довести свой план до конца. Весь вечер она только и думала, как бы скорее выбраться из этого дома.

Через три недели, когда бал уже был на носу, Мелинда вдруг осознала, что у неё нет подходящего платья, на котором было бы не стыдно показаться перед сверстниками в школе. В гардеробе у неё были одни только блузки, да монашеские юбки размером до пола. Даже туфель на каблуке у неё не оказалось. К счастью, у Мелинды была подруга, которая с радостью поделилась одним из своих элегантных и роскошных платьев, которое отлично подходило Мелинде по размеру. Счастью не было предела, пока мать Мелинды не увидела свою дочь, примерявшую платье у зеркала.

– Боже милостивый, избави нас от Лукавого, – не выдержала она.

– Мама, ну прекрати. Хватит уже, я всё равно пойду на бал. – Мелинда настойчиво отстаивала своё желание пойти на вечеринку, к которой большинство девушек готовятся за несколько месяцев.

– Посмотри же ты на себя, в кого ты превратилась. В развратницу: открыты руки, открыты ноги, ещё и эти каблуки. Ты не должна никому показывать своё тело.

– Мама, это же платье, мне что же в монашеской рясе идти на бал? Там ведь все будут красивые.

– Я так и думала, жизнь ничему тебя не учит, глупое дитя. Недостаточно было услышано моих молитв. Отче наш, сущий на небесах! Да святится имя твоё; да приидёт Царствие Твоё; да будет воля Твоя и на земле, как на небе; хлеб наш насущный дай нам на сей день; и прости нам долги наши, как и мы прощаем должникам нашим; и не введи нас в искушение, но избавь нас от лукавого.

– Мама, прекрати. Ну почему ты не можешь хоть раз за меня порадоваться? Неужели тебе всё равно? Ты вообще не замечаешь, что происходит вокруг тебя. С тех пор, как умер папа, ты только и делаешь, что молишься и молишься, и не замечаешь, как проходит жизнь мимо тебя. Я уже давно не маленькая наивная девочка, я тоже хочу быть счастливой. Я не хочу всю жизнь проходить в монашеском одеянии и спать с Библией в руках, я хочу, как и все девочки, гулять с парнями, проводить время с подругами, веселиться, как все нормальные школьницы. Почему ты не позволяешь мне этого, почему ты не радуешься вместе со мной, что я иду на бал, почему ты меня так сильно ненавидишь?

Мать на какое-то время встала в ступор. Но ненадолго, вскоре она ответила своей дочери:

– Я не ненавижу тебя, я хочу уберечь тебя. Твой отец оставил меня одну в этом грешном мире, и я не знала, как мне справиться со всем этим. Но мне помог Бог, он указал мне на путь, он помог мне обрести свет в темноте незнания истины Божьей.

– Ну вот снова ты за своё. Мне не нужна защита, по крайней мере не такая.

– В тебя вселился бес, это он говорит твоими устами.

– Мама, прекрати, я устала слушать всё это. Ты никак не уймёшься. Нет никакого беса или лукавого. Хватит находить оправдания своим эгоистичным поступкам.

Мелинда надела браслет на то место левой руки, где красовался шрам от пореза лезвием, чтобы его было не так заметно.

– Нет, моя родная дочь никогда бы такое не сказала. Ты должна покаяться в своих грехах. Выброси это платье, и мы вместе будем молить Бога о прощении. Позвони этому парню, скажи, что не сможешь прийти, скажи, что заболела.

– Нет, мама, завтра самый важный день в моей жизни, и ты не посмеешь испортить мне его. Я пойду в этом платье на бал и стану самой счастливой. А ты порадуешься за меня, мама. Ты будешь гордиться, что у тебя выросла такая прекрасная дочь.

– Этот твой бал один сплошной разврат, порождение дьявола. Ты не пойдешь туда, я не позволю тебе оступиться своей веры.

– Да что ты такое говоришь, разве в Библии написано, что нельзя ходить на школьный бал? Мама, ты совсем уже не знаешь о чём говоришь. Прошу тебя, замолчи, я не хочу больше тебя слушать.

Этого было достаточно, чтобы разгорелся новый конфликт. На этот раз мать не стала церемониться с дочерью и силой заставила сесть в гостиной на колени и раскрыть Библию, внимательно читать молитвы об искуплении. Мелинда долго терпела унижения от матери, всю злобу она выплеснула, когда разорвала священную книгу прямо у матери на глазах. Такого мать точно потерпеть не могла. Весь дом был наполнен криками, звоном бьющейся посуды. Еще никогда её мать не опускалась до рукоприкладства, чтобы избивать свою дочь, ей пришлось переступить через себя. Платье было разорвано в ходе потасовки, на коже у Мелинды ещё долго будут сходить синяки. К счастью, бдительные соседи услышали крики, доносящиеся из дома и вызвали полицию.

– Судя по рассказу, мать все время твердила, что не по-христиански встречаться с мальчиками, оголять участки тела, забывать читать молитвы. Но, очевидно, по-христиански избивать свою родную дочь за непослушание и не подчинение своим же надуманным правилам. – Джеймс покончил с историей болезни и вернул папку Дилану.

– Девочка сейчас проходит курс психотерапии, а её мать находится в палате под воздействием галоперидола. Очевидно, у неё будет время пересмотреть свои взгляды касательно религиозных убеждений, – резюмировал Дилан. – Ребхорн взялся её курировать.

– А ему то какое до неё дело? – поинтересовался Джеймс.

– Без понятия, тебе лучше самому его об этом спросить. – Дилан вышел из кабинета, оставив Джеймса одного в размышлениях.

Гидеон Ребхорн был отличным первоклассным специалистом в психиатрическом центре. Он был старше Джеймса на восемь лет, и первым метил на должность заведующего психиатрическим стационаром. Но его практически принадлежавшее по праву место занял молодой и с большими перспективами Джеймс, тем самым подогрев небольшую вражду. Сам же Джеймс никогда не вступал в прямые конфронтации, но всячески улавливал негативные действия и попытки очернить имидж со стороны своего неприятеля. Однако Джеймс давно уже перестал обращать на то внимание, должность заведующего отделением требовала неимоверной отлаженной работы, и времени уделять внимание таким мелочам у Джеймса не было.

Вечером того же дня Джеймс, Ханна, Дилан и Камилла посетили один из ресторанов Берлингтона, где решили обсудить нынешнее положение в политике, рассказать забавные истории о работе, да и просто расслабиться под классическую музыку, испив несколько бокалов недорогого шампанского. Им нравилось по выходным выбираться в различные заведения или на природу. Джеймс всегда считал, что лучший отдых – это активный отдых, именно поэтому в последнее время всегда был инициатором различных мероприятий.

Обстановка в ресторане была весьма уютной и предрасполагающей к активной беседе в кругу друзей. Также одним из плюсов можно было выделить соотношение цены и качества поставляемых блюд, что несомненно, не могло не радовать.

В ходе непринуждённой беседы друзья обсудили начальника Камиллы, который только и умеет, что просиживать вмятину на кресле, да липкими от жира руками пачкать клавиатуру, не забывая при том закусывать куриными ребрышками, смоченными в сливочном соусе и запивать всё это колой. Девушки обсудили новый ассортимент товаров в местном торговом центре, парни же обсуждали работу и уникальные клинические случаи, которые происходят почти каждый день. Дилан с энтузиазмом вспоминал время учёбы и студенческую жизнь, Джеймс кивал в ответ, ведь для него настоящая жизнь началась после медицинской школы. И, конечно же, дело не обошлось без обсуждения политики, пожалуй, самая актуальная тема, которая звучала из каждых уст. Президента Хинтона не обсуждал только ленивый, а Джеймса нельзя было назвать ленивым.

– Я считаю, что на Нормана Хинтона возлагают слишком большие надежды, кои он не оправдает, народ слепо верит человеку, о котором еще три года назад никто и знать не знал, – высказался Дилан, и опробовал свежую рыбу из тофу.

– Вот тут ты ошибаешься, – подметил Джеймс, поправил багровый галстук, испил из бокала шампанское и продолжил. – Очередная ошибка не только тебя, но и многих: вы смотрите на него, как на политика. Как на президента, теперь уже можно и так сказать. Я же смотрю на него, прежде всего, как на человека. Обычного простого человека, которого вы можете встретить на улице или в очереди в продуктовом отделе местного супермаркета. Да, он не является владельцем миллиарда долларов, у него нет шикарного трёхэтажного особняка, у него нет красавицы жены модели с обложки глянцевых журналов. Он обычный простой бизнесмен, который сам научился добиваться в жизни высот, который сам выдвинул свою кандидатуру и, не без помощи отличной предвыборной компании, как я считаю, был избран народом. Это и отличает его от других кандидатов, он, в отличие от остальных, знает, чего хочет получить от этой должности. – Джеймс чуть было не поперхнулся, но успел шампанским промочить горло.

– И чего же он хочет? – с ухмылкой спросила Камилла, и уставилась на Джеймса. Ханну также это заинтриговало, она с нетерпением стала ждать, когда Джеймс прожуёт кусок телятины по-милански, и сможет продолжит разговор.

– В корне изменить этот мир, – ответил Джеймс и, заметив удивлённый взгляд на лице своих друзей, тут же поспешил пояснить, – всё это время мы жили по определённым законам, возведённые в рамки общих понятий. И это правильно, человек на то и придумал законы, ведь по ним гораздо проще становится жить. Нарушил закон – будь добр, ответь за это. Не нарушал – молодец, получишь вознаграждение. Всё это время человек был вынужден сосуществовать по определённым правилам и стандартам, если хотел нормально жить в этом мире и взаимодействовать с социумом. Нет, можно конечно было стать отшельником, пуститься куда-нибудь в Мексику, в глубину джунглей и жить так, как тебе хочется. Но разве это можно было назвать цивилизованной жизнью?

– Разве отшельничество имеет какое-то отношение к Норману Хинтону? – тут же перебила его Камилла, на что Джеймс, слегка обескураженный, что его сбили с мысли, тут же нашёл, что ответить.

– Нет же, фишка не в том, что ты отшельник или изгой. Я имел в виду, что законы – это самое важное, что мог придумать человек, и предельно важно, что он им следовал. Но так повелось, что законы постоянно меняются. Сегодня, к примеру, официально запрещено продавать марихуану в штате Вермонт. Но вот придёт новый сенатор, и легализует лёгкие наркотики. Или проституция, например. Во многих странах сейчас практикуется легализация этого вида деятельности. – Музыка в ресторане сменилась с классической на современную летнюю поп-музыку. Джеймс оглянулся по сторонам в поисках виновника таких изменений, но не нашёл его и не стал прерывать свой разговор. – И законы эти, я считаю, вправе устанавливать только государство. Только государство может решать, как нам жить, как нам работать, как нам защищать свою страну, как нам сделать так, чтобы наша экономика не рухнула в одночасье. Ведь только специально обученные этому ремеслу политики, экономисты, военные генералы и прочие должны решать такие важные вопросы государственного масштаба. И мы не смеем им перечить, у нас ведь нет повода им не доверять.

– Вообще-то есть, – снова вмешалась Камилла, переходя с горячего блюда на десерт. Джеймс уставился на бисквитное пирожное и пожалел, что сам его не заказал. В этом ресторане делают отличное бисквитное пирожное. – Не всегда страной управляют знающие люди. Ты может быть забыл о таком деянии, как коррупция. Никуда не делись гангстеры, история помнит множество моментов, когда государство было вынуждено подчиняться законам преступных группировок.

– Ты чертовски права, Камилла. Всё, что ты сейчас перечислила – это важнейший проблемы человечества, которые мы пытаемся решить. Но есть ещё одна не менее важная проблема, которая, к сожалению, несмотря на то, что мир всё больше развивается в сторону научного прогресса, не даёт нам переступить через порог на новую ветвь эволюции.

Вот тут Дилан, Камилла и Ханна, наконец, поняли, к чему всё время клонил Джеймс. Самая волнующая тема не только всех присутствующих за столом, но и всех американцев. Всего мира.

– Ты видно хочешь сказать о предвзятом отношении Нормана Хинтона к религиозным организациям? – довёл Дилан мысль Джеймса до конца после небольшой паузы. – Тем самым наплевав на давние традиции.

– Да кому нужны эти традиции? – недоумённо обратился Джеймс к своим друзьям. – Традиции – это пережитки прошлого. Мы ведь не хотим жить прошлым, мы хотим двигаться в будущее. В конце концов, можно создать новые традиции. Я считаю, что пора снять оковы и не бояться идти вперёд. Именно таким я вижу Хинтона, человека, готового разорвать эту цепь вопреки всем негодующим.

Джеймс стал улавливать, что стучит правой ногой в такт музыки. Видимо, смена композиции пришлась весьма кстати. Официант стоял в стороне, ожидая, что со столика потребуют счёт или закажут что-нибудь ещё. Но поскольку столик был забронирован ещё как минимум на пол часа, Джеймс и его компания не собирались никуда спешить.

– Не вижу ничего плохого в том, чтобы прошлое всегда оставалось с нами, как напоминание о совершённых ошибках, – сказала Камилла. Джеймс усмехнулся. Дилан это заметил.

– Не думал, что услышу от тебя такие слова, – Джеймс стал нащупывать во внутреннем кармане пачку сигарет. После вкусной еды и несколько бокалов шампанского безумно хотелось курить. – Вспомни себя четыре года назад, когда тебя бросил человек, которого ты любила.

– Джеймс, может не надо? – вступила в разговор Ханна.

– Нет, ничего, всё нормально, – заверила Камилла. – Я хочу послушать. Продолжай.

– Так вот, вспомни, в каком ты была состоянии. Вспомни, как тебе было одиноко и грустно, как ты неделями не выходила из квартиры, как плакала, отвернувшись в стенку. А всё потому, что ты жила в тот момент приятными воспоминаниями из прошлого, которые уже не могла вернуть. Прошлое тяготило тебя, тянуло вниз в бездну. Оно как впадина, затягивало тебя, и чем глубже ты погружалась в неё, тем тяжелее тебе было вырваться наружу, в наш мир, в настоящее. Ханна говорила, как ей было тяжело смотреть на тебя такую, сломленную. Но как здорово, что ты познакомилась с Диланом, с этим прекрасным молодым человеком, – Дилан улыбнулся, а Джеймс незаметно для остальных подмигнул ему. – И весь твой внутренний и внешний мир тут же изменился. И всё, что с тобой так или иначе происходило, было из-за тягостного груза в виде прошлого, но стоило тебе только отпустить его… – Джеймс, наконец, нащупал пачку сигарет в кармане брюк. – И сейчас ты живёшь прекрасно и счастливо, и вряд ли у тебя появляются мысли или желания вернуться назад в прошлое, которое тебе причинило столько боли.

Камилла ничего не возразила. Слова были лишними, ведь каждое сказанное Джеймсом слово было правдой. Она действительно стала другим человеком, как только выбралась из тюремной камеры своего прошлого печального опыта.

Джеймс подозвал официанта и заказал для себя десерт из бисквита, который забыл заказать первоначально. Официант записал заказ и удалился. Затем Джеймс и Дилан извинились перед дамами и отлучились на улицу, чтобы покурить. Глубоко дважды затянувшись, Джеймс облокотился на перила и продолжил свой незаконченный разговор уже наедине с другом.