Город горького шоколада
В США и Японии уровень медицинского облучения уже превышает природное облучение.
В Японии в 60-е годы ХХ века решили сделать поголовную флюорографию всем на тех, еще далеко не совершенных приборах. Они всю страну «просветили», всё население. Обнаружили 20 тысяч новых случаев рака на ранней стадии.
На этом фоне у тридцати человек эта процедура вызвала рак, которого у них до этого не было. Вероятность, конечно, мала. По сравнению с 20 тысячами тех, кому жизнь продлят. Но все же вопрос далеко не простой. Особенно для тех тридцати человек, которые пострадали в результате медицинского обследования. И сейчас почти такая же ситуация идет с компьютерной томографией. Ее начали применять с 1985 года. И первое большое исследование было в прошлом году опубликовано в серьезном научном журнале: что-то не всё так уж и хорошо. Особенно у тех людей, которым много делали исследований с использованием компьютерной томографии.
А когда только поставили это оборудование, так народ валом валил, по блату записывались. Даже без показаний. «На всякий случай». Сейчас вон в Ханты-Мансийске эти томографы чуть не «в каждой деревне». Это, конечно, хорошо, но если поставлен дорогущий прибор, он же не будет просто так стоять. Будут «загонять» людей. А чем это отзовется впоследствии? Не такая уж простая проблема.
– Там тоже используются какие-то радиоактивные элементы?
– Да. Так что есть такие особенности… Нам еще есть чем заняться. Без работы не останемся.
Есть проблемы, которые, казалось бы, не имеют вообще никакого отношения к нам, к радиационной безопасности.
– Например?
– Например, полет на Марс. Никакой проблемы (с точки зрения денег) для запуска корабля на Марс сегодня нет. Это вообще не деньги.
– А в чем проблема? Не долетит?
– Прекрасно долетит. Но каждый из экипажа получит около 1000 миллизиверт. Как получали наши первопроходцы. Это только из того, что сегодня известно нашей науке. А с чем космонавтам придется столкнуться в реальности, кто знает?
– Сергей Анатольевич, вы недавно принимали участие в работе Научного комитета ООН по действию атомной радиации. Но это не единственная организация за рубежом, к которой и вы, и ваш институт имеют отношение?
– Да. Кроме того, есть Международная комиссия по радиологической защите (МКРЗ). Там тоже четыре человека из России, трое – из Челябинской области.
– Чем вообще занимается эта комиссия?
– Она занимается одной очень простой вещью: разработкой стандартов облучения.
Если вы работали или работаете на нашем градообразующем предприятии, то, наверное, сталкивались с такими понятиями, как нормы радиационной безопасности (НРБ), а еще есть «Основные санитарные правила обеспечения радиационной безопасности (ОСПОРБ)».
Эти документы чаще всего созданы на основе документов, которые делает Международное агентство по атомной энергии (МАГАТЭ). А для своих документов МАГАТЭ берет те стандарты, те идеи, которые разработала МКРЗ. Это та самая, первая, инстанция, которая занимается стандартами радиационной безопасности.
– В том числе основываясь и на ваших данных?
– Да, в том числе. В МКРЗ существует пять комитетов.
В комитете по эффектам атомной радиации специалисты занимаются изучением последствий воздействия.
Вторая часть занимается дозиметрией, то есть стандартами – как измерять дозы и т. д.
В третьем комитете занимаются медицинским облучением (воздействие флюорографии, компьютерной томографии и т.д.).
Четвертая часть занимается окружающей средой.
Пятая – применением рекомендаций МКРЗ.
Все нормы радиационной безопасности во всех странах идут от этой комиссии. Комиссия разрабатывает все эти нормы, затем они утверждаются в МАГАТЭ, в научном комитете ООН по действию атомной радиации, а затем транслируются на следующие уровни.
Много очень интересных вопросов есть в этих стандартах.
– А что до них человеку, далекому от «Маяка»?
– Не скажите. Вот, например, что касается города Озёрска: нет совершенно никаких стандартов, отражающих то, что мы живем в такой экологически непростой ситуации. С точки зрения радиации. И кто мы? Вроде бы не работники ПО «Маяк», не ликвидаторы, а по многим параметрам некоторые люди получают довольно значимые дозы…
– Например? Если не секрет…
– Не секрет – Новогорный. В Новогорном большие (по сравнению с Озёрском) дозы облучения. В первую очередь, от предприятия, которое находится прямо по ветру. В Татыше тоже есть некоторое превышение…
– Это аукаются результаты первых лет работы «Маяка»?
– Совершенно верно. Всё это, в основном, привнесено в первые годы. Мы, как простые жители Озёрска, не работающие на «Маяке», в год получаем 3—4 миллизиверта за счет природного облучения, 2—3 миллизиверта от медицинского облучения (они неконтролируемы, их никто не контролирует, на них нет никаких стандартов). И есть «ж-ж-ж-жуткая» цифра, получаемая персоналом ПО «Маяк»: 1 миллизиверт.
– То есть к вопросу о радиофобии: воздействие от «Маяка» значительно меньше, чем то, что получают люди от природы и медицины?
– Да.
– А что же Фукусима?
– А что Фукусима? Там ничего не произошло. С точки зрения урона людям. Ни-че-го. После цунами они уже знали, что будет взрыв. И просто эвакуировали людей. А все эти аварии (за 20—30 километров от эпицентра взрыва) угрозы уже не представляют. Даже такая большая. В воду много ушло. Ну и что? В океане разбавилась – и всё.
И хотя, казалось бы, Япония – передовая страна, а люди первые месяцы не проверялись на внутреннее содержание радионуклидов. Поэтому, например, по йоду сказать вообще ничего нельзя. Потому что йод распадается за 8 дней, да еще и выводится очень быстро.
– А урон организму радиоактивный йод наносит?
– Да. В основном – детям. Вот в Чернобыле основной доказанный урон – это дети, у которых зафиксирован рак щитовидной железы.
– Это еще и доказывать надо?
– Да. Очень тяжело доказывать, сравнивать и выяснять, за счет чего выросло число обнаружения данного заболевания. Был, например, до аварии в этом населенном пункте только фельдшер, а после аварии прилетели профессора. Фельдшер сидел, только молоточком бил по ногам, коленный рефлекс исследуя. А приехали профессора с качественной аппаратурой для УЗИ и прочих исследований, которых вообще не было. Наверное, они обнаружат больше заболеваний, чем обнаруживал раньше фельдшер. Только вот они обнаружены как результат аварии или как результат серьезного обследования? Вопрос.
Хочется отметить, что в Чернобыле, в отличие от Фукусимы, была полная открытость.
– К вам продолжают приходить молодые специалисты. Как вы оцениваете их уровень подготовки? Не ощущается ли некой профанации сегодняшнего высшего образования? Все эти системы ЕГЭ и т. д.
– Да дело не в системе ЕГЭ… Дело в том, что начиная с какого-то года ученые строго разделились на две части: на тех, кто учит, и на тех, кто что-то в науке делает. И они не пересекаются.
– То есть разделились на практическую науку и теоретическую?
– Да, и они не пересекаются. Меня поражает иногда, насколько студенты сегодня безразличны к учебе. Им ничего не надо… Платят свои деньги и не учатся. Зачем платят? Ну, получи свою «тройку» и иди, раз ты такой… Я понял, что таких учить бесполезно. И это массовое явление, к сожалению.
– А если попадется студент, который жаждет знаний?
– А это видно. Сразу.
– Так, может, вузы позакрывать лишние?
– А это сейчас уже началось, и я считаю, что правильно делает министерство образования. Понимаете, уже пять или шесть лет происходит ревизия отечественной науки. Ревизия. Можно сколько угодно спорить о критериях оценки, но это второй вопрос. Я не знаю ни одного хорошего вуза, который не был бы отражен в соответствующем рейтинге. В нашей области науки, например, никого не обидели. Могут быть какие-то нюансы, но я в своей области такого не знаю. В системе ФМБА 9 институтов-лидеров. Мы входим в это число. И все, кроме ЮУрИБФ, в городах-миллионниках.
– В какой-то момент чиновникам разрешили получать деньги за творческую деятельность, за занятия наукой и пр. Бизнесом заниматься они по закону не могут, а творчеством – пожалуйста. И наукой. Давать взятку в качестве гонорара стало проще. И появился спрос на ученые степени. Прогремел ряд скандалов. Я не чиновник, конечно, но от ученой степени не откажусь. Не продадите? Пусть не докторскую, хотя бы кандидатскую…
– А смысл? Есть сайт (www.elibrary.ru), на котором можно выяснить, сколько научных работ тот или иной автор опубликовал. И сразу всем всё станет понятно. Люди, которые покупают ученые степени, не осознают, что просто подставляются. А есть еще индекс цитирования российских ученых. Если тебя цитируют, значит, твои работы нужны.
– Сколько научных сотрудников сегодня в институте?
– Научных сотрудников – 60 человек. Много молодых. Среднего возраста мало.
– 90-е выбили?
– Как ни странно, 90-е годы нам сослужили очень хорошую службу.
– Каким же образом?
– Сейчас из «прописанных» озерчан в возрасте от 20 до 30 лет больше половины в городе не живут. Они зарегистрированы, но не проживают. Тысяч семь. Все на заработках… После получения образования в столичных вузах домой не возвращаются.
А в 90-е годы умные ребятишки не уехали, остались в городе. Не смогли уехать по финансовым причинам. Чего сейчас уже нет. И очень много у нас именно из них и начальников, и рядовых сотрудников…
– То есть они поступили в наш ОТИ МИФИ, а затем пришли к вам на работу?
– Да, в начале 90-х поступили. Очень хорошие ребята. Не растеряли желания учиться. В XXI веке это закончилось. Появились деньги, выпускники поехали в другие города. Дальше пошел следующий этап. Где-то с 2005 года пришли ребята из Кыштыма. Для них это карьера, для них это рост. Человек пять-шесть у нас работают.
– А каков, помимо научного, финансовый интерес?
– Средняя зарплата сотрудника – 28 тысяч. Из сотрудников нашего института в год в среднем защищаются два человека. Есть и зарубежные командировки, есть перспектива зарабатывать с помощью проектов. Они сами его готовят, обосновывают, выставляют на конкурс, выигрывают.
– То есть здесь уже проекты идут снизу вверх…
– Да. Есть проекты и с солидным финансовым обеспечением.
– Деньги и наука. Это две вещи несовместные?
– Казалось бы, на радиационной защите заработать невозможно. Но с экономической точки зрения если к ней подойти, в принципе, когда идет конкуренция с другими видами энергетики…
Взять, к примеру, стоимость киловатт-часа электроэнергии в атомной энергетике. На 90 процентов эта стоимость определяется стандартами радиационной безопасности. Где-то в 1990-е годы была большая эпопея. В начале 1990-х предел дозы для персонала был 50 миллизивертов, а стал – 20 миллизивертов. Миллиарды долларов потратил Росатом, чтобы соответствовать этому требованию. Понадобилось усилить безопасность, увеличить защиту и т. д. И как результат – подорожала электроэнергия, вырабатываемая АЭС, сравнявшись с другими способами «добычи» электричества.
– Вернемся к вопросу про деньги. Как зарабатывает ваш институт?
– Мы сами себя кормим. От государства мы не получаем ни копейки. Государство объявляет конкурс, мы этот конкурс выигрываем. И ни копейки без конкурсов.
У меня складывается такое впечатление, что если есть хорошая идея, то на нее деньги найти легко. Это не быстро. Есть ряд необходимых процедур, но всё решаемо. Деньги есть. И их больше, чем интересных предложений, на реализацию которых нужны эти деньги.
– Заказы на конкурсы кто формулирует?
– Я отношусь к той категории людей, которые не считают, что в правительстве сидят дураки. Я считаю, что правительство как раз многое делает очень логично. В том числе и в данном вопросе. Существует программа по обеспечению радиационной безопасности в стране до 2025 года. Это двадцатистраничный документ, подписанный президентом. Где сказано, например, «обеспечить безопасность Теченского каскада водоемов» и т. д. Раньше администрация президента должна была все эти задачи распределить по соответствующим министерствам и ведомствам. Направляет, например, в Минздрав. Минздрав включает в перечень своих задач и запрашивает у заинтересованных организаций их коммерческие предложения: что вы можете сделать по данным задачам?
Мы отвечаем. Кто-то еще отвечает. В результате формируется список задач, который выставляется на конкурс.
Это было раньше.
А сейчас делается несколько иначе. И я считаю – лучше.
Большой блок задач из этой же программы президента входит, например, в федеральную целевую программу «Обеспечение ядерной и радиационной безопасности» (ФЦП ЯРБ). Цель этой программы одна – «прибрать за собой». В рамках этой программы на «Маяке», например, подразумевается засыпка озера Карачай. Это огромные деньги.
Попасть, ничего не делая, никуда нельзя. Ни в какую программу просто так тебя никто не включит. Это нужно лично обеспокоиться этим вопросом, нужно лично все оформить, в соответствии с требованиями, аккуратненько через все этапы пройти.
– И деньги будут найдены?
– Конечно.
– Помнится, были вопросы про могильник на территории ФИБа. Он уже ликвидирован?
– Да. Из средств ФЦП ЯРБ.
– Кстати, люди интересуются: а что это вы там, на территории ФИБа, за здание сносите?
– В этом здании были затравочные комплексы, где плутонием затравливали животных. Конечно, нельзя сравнивать с некоторыми зданиями «Маяка», но, тем не менее, для городской черты присутствие такого здания совершенно неприемлемо. К тому же в 1996 году эксперименты закончились, здание уже было брошено и не использовалось. Естественно, рано или поздно оно могло рухнуть. И в городе появилось бы еще одно «грязное» место.
– Почему? Откуда «на волю» вырвалась бы радиация? Где она находится в том здании?
– В штукатурке, в полах, в загрязненном оборудовании. И здесь сначала проходила бригада дозиметристов, затем всё зачищалось, складывалось определенным образом… Не так всё просто. Это «мероприятие» стоило 115 миллионов рублей. Также из средств ФЦП ЯРБ.
– Это на снос вот этой части здания?
– Да.
– И куда теперь всё это вывозить?
– А вот это интересный момент. Если образуются новые радиоактивные отходы, за них надо сразу платить страховку. Что же касается отходов «старых», еще совершенно непонятно. Ближайшая точка сбора – Новоуральск. Сейчас обсуждается вопрос о том, чтобы «Маяк» принял в этом участие.
– Как?
– Да в тот же Карачай сбросить. Перед засыпкой. Все же понимают, что в городе это терпеть нельзя, но что с этим делать – пока неясно. Но я думаю, всё будет решено.
Юбиляр ЮУрИБФ, развивающий много направлений в радиобиологии и радиационной медицине, сегодня занимает лидирующее положение в стране и в мире. И это не пустые слова. Ведь все, что касается изучения влияния облучения, – это сделано в ЮУрИБФ впервые: и в нашей стране в частности, и в мире в целом.
А уж перспектив у юбиляра – более чем предостаточно. Включая полет на Марс…
СУДЬБА ЧЕЛОВЕКА-2, ИЛИ «СОРОКОВСКАЯ» ФЕМИДА
Из телефонного разговора с адвокатом
Адвокат. А вы знаете, сколько времени уже прошло?
Корреспондент. Да, знаю.
Адвокат (после паузы). А вы знаете, какое у него заболевание?
Корреспондент. Да, знаю.
Адвокат (после паузы). Ладно, приходите.
Жизнь наша, состоящая из мелких радостей и крупных неприятностей, очень часто поворачивается «к лесу передом, к людям…» остальными, не слишком симпатичными формами.
И при этом умудряется быть зафиксирована документально. В трудовой книжке, например. Казалось бы, что интересного могут рассказать скупые строки «принят на работу» и «уволен в связи» о жизни человеческой? А ведь могут. И порой рассказ этот напоминает такую детективную историю, что и Агате Кристи с Жоржем Сименоном не снилось… Заглянем?
Немного биографии
1957 г. Родился в городе Озёрске.
1974 г. Окончил среднюю школу №30, принят на производственное объединение «Маяк» учеником слесаря механосборочных работ.
1975 г. Переведен слесарем механосборочных работ третьего разряда.
(Летом поступил в Московский физико-технический институт.
Перевелся в Московский инженерно-физический институт на факультет теоретической физики. Поняв, что снова ошибся в выборе, ушел. Учиться «ради корочек» не захотел.)
1976 г. Вернулся на производственное объединение Маяк». Принят слесарем по ремонту автомобилей третьего разряда.
(Через два месяца призван в ряды Советской Армии. Служил в военно-космических войсках. Отслужив положенные два года, уволился в запас, успев стать старшим оператором командного пункта, специалистом первого класса.)
1978 г. Снова производственное объединение «Маяк», слесарь по ремонту автомобилей третьего разряда.
1979 г. Получил четвертый разряд.
1980 г. Переведен в отдел главного механика во ВНИПИЭТ на должность наладчика электрокопировального оборудования. Разряд третий.
1981 г. Переведен наладчиком полиграфического оборудования. Разряд четвертый.
1983 г. Принят лаборантом-радиофизиком третьего разряда на опытную станцию ПО «Маяк» (ОНИС). (Меньше чем через два месяца разряд повышен до четвертого.)
1984 г. Возвращается на ПО «Маяк» слесарем механосборочных работ третьего разряда. Через месяц становится слесарем КИПиА.
1985 г. Через пять месяцев получает пятый разряд.
1986 г. Еще через восемь месяцев – шестой разряд.
Прервемся на мгновение. Я знаю, что у читателей (особенно старшего поколения) к людям, часто меняющим рабочие места, отношение не слишком теплое. Возможно, это и справедливо, только не на этот раз. Отвлечемся и полистаем некоторые характеристики того человека, чью трудовую книжку мы только что отложили.
Из характеристики, выданной в автохозяйстве ПО «Маяк»:
«…К работе относился старательно, добросовестно. <…> За время работы в автохозяйстве пользовался авторитетом. В обращении вежлив и скромен. По работе имел ряд поощрений. В быту и обществе вел себя хорошо».
Из характеристики, выданной во ВНИПИЭТе:
«…За время работы показал себя аккуратным специалистом, активным рационализатором. Принимал участие в художественной самодеятельности, изготавливал, ремонтировал и настраивал электронную аппаратуру. Взысканий за указанный период не имел».
Из характеристики, выданной в ОНИСе:
«…Имел хорошие знания в области экспериментальной физики и ядерной физической аппаратуры. Это позволило ему в кратчайшие сроки освоить монтаж и настройку сложных электронных схем. С большим умением при настройке использовал новейшую измерительную технику и со знанием дела проводил расчёты электрических цепей для высокочастотных радиометров. Участвовал в рационализаторской работе, в общественной жизни коллектива лаборатории. По своему характеру был несколько замкнут, но в отношении к товарищам по работе – доброжелателен».
Кстати, работая в ОНИСе, он принимал далеко не последнее участие в разработке новой электронной техники, в том числе – в модернизации высокочувствительной дозиметрической установки, которая не только заменила вышедшую из строя чрезвычайно дорогостоящую американскую установку «Марк» в г. Снежинске, но и на порядок побила мировой рекорд в данной области, который долгое время держали японцы…
«За заслуги перед Отечеством»
Впрочем есть категория людей, которая и к характеристикам относится скептически, дескать, знаем мы, как эти характеристики пишутся. Что ж, вернемся к трудовой книжке. Она хороша тем, что в ней есть раздел «Сведения о поощрениях и награждениях», который беспристрастно фиксирует и поощрения, и повод к ним.
ПО «Маяк».
1978 г. Две благодарности в октябре. («За высокие показатели в работе». )
ВНИПИЭТ
1981 г. «За успешное выполнение производственного плана, в ознаменование праздника 1 Мая премирован 10 рублями».
1982 г. «Премирован 15 руб. как победитель смотра профессионального обучения рабочих на производстве» (8 апреля).
«За успешное выполнение производственного плана, в ознаменование праздника 1 Мая объявлена благодарность» (29 апреля).
«За активное участие в подготовке и проведении мероприятий, посвященных образованию Уральского отд-я ВНИПИЭТ, – благодарность».
ПО «Маяк».
1984 г. «За первое место в конкурсном соревновании – Почетная грамота и 20 руб.»
1986 г. «Вознаграждение за рацпредложение – 4 руб. 75 коп.»
А еще есть такая форма выражения благодарности Отечества своим гражданам, как различные грамоты и звания. Героя моего повествования грамотами не обделяли.
Грамота «За отличные успехи в боевой и политической подготовке, примерную дисциплину и безупречную службу в рядах Вооруженных Сил Союза ССР».
Почетная грамота «За активное участие в жизни комсомольской организации автохозяйства и в честь 61-й годовщины Ленинского комсомола» (23.10.79.).
Почетная грамота «В честь 110-й годовщины со дня рождения В. И. Ленина» (24.04.80.).
Почетная грамота «За 1-е место в конкурсе молодых рабочих за звание „Лучший слесарь КИПиА“ в 1984 г.».
Диплом «Мастер – золотые руки» (20.12.84.).
Инициатива наказуема?
Возможно, кто-то из читателей уже подумал, что перед ним отрывок из предвыборной листовки будущего кандидата в депутаты. И ошибся. Наш герой уже был депутатом горсовета с 1980 года по 1982 год. И не исключено, что если бы не… Но история не терпит сослагательного наклонения, потому не имеет смысла фантазировать, что было бы, если бы…
Вернемся к фактам. В 1988 году, в разгар кооператорского движения, у Константина ТЮШИНА (пора представить вам нашего героя) появляется идея создания так называемого Центра молодежной инициативы (ЦМИ).
Центр замышлялся как некий своеобразный концерн, объединяющий различные предприятия: медиатеку, видеосалон, студию аудиозаписи и прочее и прочее, вплоть до зверофермы. Подготовив технико-экономическое обоснование о прибыльности предприятия, Константин «отправился по инстанциям».
Идею одобрили на всех уровнях городского руководства, был дан «зеленый свет», и вскоре появился в городе ЦМИ «Лазер». И тут судьба состроила первую гримасу: из-за отсутствия высшего образования Константин не мог стать директором фактически своего детища.
Однако его это не слишком огорчало – впереди была интересная работа. В декабре 1988 года Константин был принят в «Лазер» на должность техника по ремонту радиоэлектронной аппаратуры, и дело закипело.
Работать приходилось порой по 12 часов: желающих заказать качественную запись любимой музыки оказалось немало. Тем более что за девяностоминутную кассету здесь брали шесть рублей, а не девять, как во всем остальном Советском тогда Союзе. Помните знаменитую фразу из всенародно любимого фильма: «Хороший дом, красивая жена… Что еще нужно человеку, чтобы встретить старость?» Другими словами: «Интересная работа, неплохая зарплата… Что еще нужно че…» Стоп. А «красивая жена»?
Познакомился он с женщиной (обозначим ее буквой С.) в июне 1989 года на своей работе. Где же еще? Времени бывать на молодежных «тусовках» не было (да и 30 лет уже не совсем тот возраст, когда хочется бегать на дискотеки), развеселые компашки не посещал, потому как алкоголь не переносил на дух, а о чем может говорить трезвый с пьяными?