Это я – ваш Творец

– До тех пор, пока она не окажется в лодке? – слащаво усмехнулся Ганимед.

– Лодки не существует! Это заблуждение, приводящее к распаду семей. Брак – это эвтопия. Рыбалка происходит всегда.

– Пока ты не смотаешь от неё удочки?

– То есть если ты всё ещё хочешь удерживать её на крючке, ты должен как можно чаще менять наживку смысла вашего соприсутствия.

– Или находить всё новые совместные хобби, увлечения, – понял это по-своему Ганимед.

– Превращая каждую вашу встречу в маленькое приключение, – кивнул Ганеша. – Любое твоё взаимодействие с любым материальным телом есть процесс. А процесс есть явление динамическое. Который либо ускоряется вами, либо – деградирует. До распада на два независимых составляющих.

– Даже если вы уже живете вместе?

– Даже если это встреча на кухне! Ты должен полностью изменить её смысл, постоянно «одушевляя» выбранное тобой тело духом интриги. Чтобы её душа трепетала на кончиках твоих пальцев! А каждое прикосновение к её телу являлось бы прикосновением к её сердцу! Чтобы она не стала для тебя просто мясом.

– И не протухла в твоей душевной теплоте?

– Ведь в действительности нас объединяет не наше прошлое и настоящее, а только лишь – наше будущее.

– Заставляя нас действовать?

– Взаимо-действовать, а не просто быть рядом. Вот ты и должен постоянно заставлять её трепетать в своих объятиях в его предвкушении. И изливать на тебя энергию своей бесконечной преданности, своей любви. Мечтая слиться не столько с твоим телом, это так банально, сколько – с твоей душой. Бесконечно наслаждаясь нектаром твоей чистоты, твоей возвышенной утончённости.

– И – чем же?

– Всем сердцем, всем своим существом, рвущемся к тебе навстречу! Мечтая только лишь быть причастной твоей божественности, твоего духовно-душевного совершенства. Невыразимой красоты твоего внутреннего существа. Пытаясь ею точно так же стать. И вбирая (вдыхая) её стать. Твой (непонятно для неё самой почему) волнующий её аромат.

– Раскрывая себя ей навстречу всего, как цветок – пчеле? – усмехнулся Ганимед, убирая в штаны туалетные принадлежности.

– Прикосновение же к телу, лишённому энергии восхищения, вульгарно. Любовь возникает подобно молнии меж двух наэлектризованных взаимным восхищением тел! – признался Ганеша, застёгивая ширинку. – Иди и порази Креусу! В самое сердце!

И они вернулись к девушкам.

– «На лыжах в баню»! – объявил Ганимед, достал потрёпанную тетрадь и стал читать:

«Источником шума, смеха, веселья и слёзных воспоминаний является и будет являться очень короткое, но очень замыкание в чартах и глобусных картах Великой империи инков. Но солдаты знают толк в великих самоварках и саможарках! Да что нам полевая кухня? Все мы солдаты любви. А я и так целый (но раненный в голову) старший лейтенант. Я должен умереть за тебя, для тебя, во имя… – подмигнул он Креусе. – Дурак вы, товарищ старший лейтенант. Жить надо весело, с улыбкой на плечах! В общем, надо, братцы, жить припеваючи.

Сколько можно петь? Хватит, трубите отбойник. Всем спать! Я проверю. Только ноги помойте, уроды.

– Кто сегодня должен трубить отбойник молотком? – гавкнул я с надеждой на ответ.

– Ефрейтор Том Йорк! – отрапортовал невзрачный шизофреник.

– Похвально! Ну, так значит вы сегодня горнист, ефрейтор Йорк?

– Так точно! – глядя мутно в потолок, взвизгнул главный радист.

– Не перепевай меня на полу-слове, – прошипел я ему в ухо, – слушай меня. Перестань скулить эту узбекскую похоронную. Я вызвал тебя по важному, я бы сказал, интимному делу, – объявил я грустному горнисту, – сразу после отбоя – ко мне!

И шепотом добавил:

– Постарайся прийти незаметно.

Опять звучит странная для этого мира песня: «Карма-полиция». Какое тщеславие у этого ефрейтора. Но он красив! Не то, что некоторые капралы. Это хорошо, что он глуповат и заторможен. Таким здесь и место.

– Кто там?!

Стук в телефонный аппарат раздолбил мои размышления.

– Капрал Симба по вашему приказанию въехал!

– Куда ты въехал?

Ничего не понимая, я встал с дивана.

– Войдите! – крикнул Симба и пнув дверь моих апартаментов, начал торжественно маршировать, гремя лыжами.

Он был словно замотан в большую белую простыню на босу ногу. Мгновение спустя я понял, это был зимний маскхалат. Как это понять? На улице Летов и все отдыхают на сопках.

– Немедленно прекратить!!! – заорал я с ужасом в руках. – Что это за недоразвитый маразм?!

Я с укором посмотрел в эту мумию. Он исчерпал запас слезоточивых фантазий.

– Я к вам по поводу помыться бы. Сильно чешется спина и, эт самое, – договорил он уже шёпотом, – у меня, наверное, блохи.

– Так. Значит так, на первый-второй рассчитайсь! Кру-у-гом раза два! А сейчас ты, идиот, отправишься, э, в баню. И не забудь снять амуницию, встав под душ. А по приходу, составишь рапорт по поводу этой клоунады. И ещё, описывая сухое и тёплое, осматривайся по сторонам, встряхивая подбадриванием.

Этот бестолковый капрал частенько забивался картами насмерть. Но всегда удава лось реанимировать понюшкой. Долго ли ты будешь упражнять наше терпение обострением озадаченности заточки, ах, Симба! Да не оскудеет рука берущего за жабры».

И лишь когда Ганеша устал уже слушать этот убойный бред, он усмехнулся:

– Снова слышу, местами, родную речь! Не верите? Попробуйте не воровать мои обороты речи, которые я, как обороты двигателя, всё повышаю и повышаю.

– Местами откровенно идя вразнос! – усмехнулась над ним Елена.

– Усмехаясь в пустоту. Голов любителей порыбачить в чужой воде, выудив из моих текстов пару трепещущих в руках, сверкающих чешуёй красивых фраз. Что так и бьются на бетонном пирсе любого монолитного рассказа.

– Пытаясь ударить в лицо скользким хвостом аффекта!

– Извернуться и снова упасть в океан забвения, спокойно отправившись на глубину интеллекта её создателя. К таким же, как и она сама, дочь старика Нептуна. Помнишь, Ганимед, как Дез выложил в интернет «Кассандру», и задорный скоморох тут же украл из неё одну из них, их сестру?

– Вечную подружку Смеха? «Я буду жить вечно!»

– Который с тех самых пор, как эта фраза Смеху с ним изменила, стал более задумчивым. Как и у любого чопорного интеллектуала.

– Смех, да и только!

– Желающий, как и любой Смех-сквозь-слёзы, хоть как-то отомстить ему за гибель своей невесты. За то, что задорный скоморох не просто похитил её по обычаю горцев, это Смех ещё мог бы хоть как-то понять и внутренне смириться, утробно усмехнувшись, понимая, что задорные вершины славы ему пока ещё недоступны, но и – публично изнасиловал!

– Нарушив все обычаи горцев!

– Ведь она звучала только в кельи текста, возносясь к своему создателю, но никак не на слуху у публики.

– Не желая участвовать в этой групповухо!

– Как и любая затворница от посторонних глаз в хиджаб контекстуальных связей со своей роднёй – предварявшими её приход в этот мир фразами. Дождавшись от публики лишь жидких, как детский стул, аплодисментов. Сколько бы тот её ни повторял. Задорно поворачивая с боку на бок её безжизненное уже тело.

– На глазах у всех!

– Покончив с собой, как только тот задорно попытался её продать на этом невольничьем рынке, как свою.

– Рабыню?

– Задорный скоморох и не ожидал от неё, что она окажется настолько верной своему настоящему господину. Которому пришлось из-за этого скомороха вырезать её из контекста, как аппендицит, и наложить на текст швы. Да и вообще поместить этого больного в самый конец палаты, опухший в ожидания дебюта!

Хотя, конечно же, Ганеша и сам кое-что у Ганимеда присвистнул, неспешно прогуливаясь по шумным летним бульварам его рассказов, беспечно засунув руки в карманы глубоких смыслов. Непринужденно посвистывая и черпая в свою речь его резкие, как забористая брага, терпкие образы. На то он и Ганимед – виночерпий Зевса!

– Так вы уже были на моём концерте? – пошёл в атаку Ганимед, разливая вино по кубкам.

– Уже сто раз! – усмехнулась Елена.

– Ну, а ты? – спросил он у Креусы и сделал музыку совсем тихо, чтобы та поняла, что он именно у неё это спрашивал.

– Пока ни разу.

– Сходи обязательно! – поддержала его атаку Елена, чтобы та отстала уже от Ганеши. – Кстати, когда у вас концерт?

– Так надо спросить об этом у нашего арт-директора, – усмехнулся Ганимед, включив песню «Комета» чуть громче. – Который наконец-то «придёт и скажет: «Слёзы оботри-и-и!»10 – подпел он сам себе.

– Чего ты сам не сходишь? – вздохнул Ганеша, сделав посвященную ему песню тише, которую Ганимед, «окольцованный горем, как суровый Сатурн», сотворил, пока «желтоглазое Солнце» бродил «в городе большом» Пусане.

– Так если я пойду к ним договариваться об этом сам, то они на меня посмотрят, как на нищеброда, который у них что-то вымогает. А вот если к ним заявится наш арт-директор, тем более – весь такой умный и деловитый, то у них сразу же появляется к нам совсем другое отношение. А соответственно и – оплата труда. Уже понимая, что и арт-директор тоже в доле. Компанэмэ?

– Да панэмэ, панэмэ, – усмехнулся Ганеша. – Куда деваться? От твоей компашки. Так куда и когда идти?

– Креуса, куда бы ты хотела пойти бесплатно на мой концерт?

– Пошли в «Метро»! – решила за неё Елена.

– Когда сходить?

– Это ты у девушек спроси. Когда ты хотела бы туда сходить?

– Как можно скорее!

– Только пусть музыканты добираются теперь сами, – сразу же предупредил он Ганимеда, – чтобы мне не пришлось снова за вас краснеть, если вы опять не сможете все собраться. Как в тот раз, когда мне пришлось краснеть перед арт-директором кафе «Забриски Пойнт» за то, что Ил не смог тогда подмениться на вахте, и выступление из-за него не состоялось. Так что мне стыдно было туда уже снова появляться. И меня из-за вас узнали там не с лучшей стороны. А там так потрясающе готовят! Помнишь, я хотел организовать там ваш концерт? И пошёл туда на свой день рождения – в разведку боем – со своей двоюродной сестрой Читой и её подружкой Нелли. Так Нелли, узнав о том, что я бросил есть мясо, специально заказала мне фаршированные баклажаны. И я даже не почувствовал в них вкус мяса! Представляете? А Нелли так смеялась над тем, что я этого даже не заметил! И только поэтому не стал заказывать ещё порцию, как уже хотел. Я сказал ей, что готов потратить там ровно сто долларов. И Нелли постоянно себя сдерживала. Я дал ей понять, что пока она не моя девушка, мой бюджет для неё будет жёстко ограничен.

– И что, это помогло? – усмехнулась Елена.

– Нет. Хотя я брал её и Марту даже в сауну. Но они только помылись, порезвились со мной в джакузи и покатались зачем-то по очереди на велотренажёре. И я решил больше никуда её не приглашать. По крайней мере – с Мартой. И позвал Нелли, когда та осталась у Марты ночевать, на следующий же день к Браткам на их день рождения. Где громадный Птолемей, ну, вы все его знаете, вокалист и гитарист из группы «Легион», в которой Полидевк играл тогда на гитаре, стал громогласно объяснять ей, что такие расфуфыренные особы из Трои, как она, конченные оторвы, которые только и бродят там по ночным клубам в качестве «ночных бабочек». «Почему ты меня от него не спас? – спросила меня Нелли, через полчаса вырвавшись из кухни. – Что, не мог позвать? Я же столько раз на тебя оглядывалась. Чего ты толкался в коридоре и хихикал?» «А почему я должен был тебя от него спасать? Ведь ты же не моя девушка». «Я думала, что ты мне друг!» – заявила она обиженно. «Я ни с кем не дружу, пойми. Ты ошиблась в выборе четвероногого друга, на котором собралась ездить. Когда я вижу красивую девушку, то ни о какой дружбе не может быть и речи! Поняла?» «Ну, это ты так думаешь, – ответила Нелли, – а я сразу же делю парней на тех, с кем сплю, и на тех, кто мне просто друг». «Хорошо, завтра же я отвезу тебя домой. И дружи там, с кем хочешь». Так она потом ещё долго сестре названивала: «Почему твой брат мне не звонит и никуда не приглашает?» Вызывая у Читы лишь дикий смех, когда она передавала мне её слова.

– Всё было так печально? – усмехнулась над ним Креуса.

– Пока я снова не встретил ту, о которой мечтал целую вечность! – заговорщицки подмигнул Ганеша Креусе, коснувшись её руки. И та его тут же поцеловала. Сама удивившись тому, что снова увидела в нём Творца. И потянулась к нему. Всем сердцем!

– Брэк! – скомандовал тот и усмехнулся. Охладив её пыл этим кодовым стоп-словом. – А когда я неделю назад позвонил тёте Ганге, то сестра рассказала мне, что Нелли тоже не теряла времени даром и заработала за полгода целых пять тысяч долларов во время работы в Корее в хостесе, по ночам подрабатывая в хостеле.

– Кем это? – заинтересовалась Елена.

– Прости…тут…– усмехнулся Ганеша, – я тебе об этом не скажу.

– Так и что ты ответил своей сестре? – усмехнулся Ганимед, сходу поняв о …кой он говорит.

– «Вот глупая!» «В смысле? – не поняла Чита. – Сейчас все так делают. Тем более что она такая смазливая». «Да сказала бы мне тогда сразу же, я бы ей даже денег тогда отвалил. А не отвалил от неё подальше. Так сильно она мне тогда понравилась!» «И сколько бы ты ей тогда дал?» «Да, пожалуй, долларов двести бы точно дал. А в сауне – так и все триста! Я бы её там и бесплатно развёл, если бы не убогая грузная Марта, которую она взяла с собой в качестве секьюрити».

– Марта тоже не пожелала подработать ни секс-юрити, ни сосу-рити? – усмехнулся Ганимед. Над Еленой.

– «Хорошо, я с ней поговорю», – улыбнулась Чита. «Нет-нет, не надо!» – остановил её я. «Не переживай, я начну с пятидесяти, а там, вполне вероятно, она и за сотню согласится. Думаю, что даже не на один час, а на целый вечер. По знакомству». «Дело не в этом. После того, как ты мне о ней всё это рассказала, я её уже и бесплатно не хочу». «А то, что она тут бесплатно до этого давала всем подряд, кроме тебя, было нормально? Я-то всё о ней знала». «Да она и сама мне о себе всё-всё тогда рассказывала, как другу. Меня это в ней тогда только возбуждало!» «Так послушаешь ещё и новые её рассказы про тысячу и одну ночь. Там у неё такое было…» «Да я ведь уже бывал в Корее и не раз говорил с такими фуриями, как она. «Так что я прекрасно понимаю и имею полное представление, о каком пионервожатом идёт речь!» – усмехнулся Ганеша строкой из рассказа «Смелый истопник» и выразительно посмотрел на Ганимеда, который, заслышав родную речь, тоже выразительно усмехнулся.

– О каком это пионервожатом ты говоришь? – обеспокоилась Елена, заметив, как они переглянулись: «Откуда они знают про Менелая?»

– Ганимед, о ком это ты писал? – спросил Ганеша, заметив это.

– Сам потом узнаешь, – многозначительно усмехнулся Ганимед. Над Еленой. И подмигнул ей, словно бы уже давно всё знает. Тоже заметив, что она от них что-то скрывает.

– Так что там, с Нелли? – переключила Елена его внимание.

– Да, пока ничего. Я всё думаю над тем, сколько ей заплатить. Как надумаю, обязательно вам это опишу! Во всех подробностях.

– И долго ты собрался над этим думать? – усмехнулся Ганимед.

– Так это будет зависеть уже не от меня, а от Елены. Ведь с честными девушками можно делать всё то же самое, но – по любви.

– То есть – бесплатно?! – оторопела Елена.

– Или сколько тебе за это заплатить? – заржал Ганимед.

И Ганеша, в шутку, снова потряс пачкой долларов. Её устои.

– Да у вас денег не хватит! – засмеялась Елена. Но эта мысль, сама по себе, жутко ей понравилась. Нет-нет, не о самих деньгах, разумеется, а узнать, насколько сильно Ганеша её ценит. Хотя она тут же отогнала и эту мысль, тут же осознав, что теперь и это может выражаться для них в деньгах – смазливой Нелли. Этой прости… господи. И, как и все честные девушки, скорчила обиженную мину.

На что Ганеша только и рассчитывал – задушить сопротивление Елены Неллоновой нитью повествования.

Вечером, когда он развёз Ганимеда, которого уже и без того развезло, и наконец-то пожелавшую стать чуть более развязной к нему Креусу, Ганеша остановил машину возле подъезда Елены и стал прощаться:

– Ну, спасибо за то, что мы приятно провели время.

– Нет-нет, это тебе спасибо. Ведь это ты его провёл, купив нам фрукты и вино. А мы просто были с тобой в доле, помогая тебе его провести.

– Вот и спасибо, что помогли провернуть эту аферу! – улыбнулся Ганеша. – Пока!

– А ты не хотел бы ко мне подняться?

– К тебе? – удивился он. – Ты хочешь, что бы я провёл время у тебя?

– На чашечку кофе.

– А твои родители не будут против этой сомнительной аферы? Ведь уже поздно.

– Мать сегодня на сутках на Хлебокомбинате, так что младшая сестрёнка у бабушки. Ведь они не знали, во сколько я вернусь. А отчим опять в морях. Тиндарей бегает на Японию матросом. Так что дома сегодня никого нет, можешь не опасаться. Что тебя за это женят! – засмеялась над ним Елена.

Что Ганеша расценил как приглашение на секс и тут же согласился.

Но когда они поднялись на второй этаж, Елена вместо этого позвала его на кухню и стала варить кофе.

– Есть хочешь? Разогреть?

– Нет, спасибо, я пока что не голоден.

– Ты уже перешел на питание кишечником или просто стесняешься?

– Пока не перешел, но могу уже есть только раз в сутки. А на даче мы сегодня уже ели.

– Откуда ты нахватался этих глупостей? – усмехнулась над ним Елена.

– Ты завидуешь, что моя талия тоньше твоей? – усмехнулся Ганеша, демонстративно сжав свою талию ладонями. – Иди сюда, я хочу проверить, у кого из нас талия тоньше, твоя или моя?

Елена подошла, и он обхватил её талию ладонями.

– Моя талия тоньше твоей! – усмехнулся он.

Елена не поверила и обхватила его талию ладонями. А затем – свою.

– Блин, как тебе это удаётся?

– Ты действительно интересуешься или хочешь отправиться в литературнэ? – улыбнулся он.

– Ну, давай, – согласилась Елена, наливая ему и себе кофе в фарфоровые кружки из японского кофейного сервиза матери. Уже успев заметить, что именно это его и заводит: любоваться собой, как Нарцисс, в лужицах своих рассказов. А не та, кому он их читает.

– А ты меня за это поцелуешь?

– Только если мне понравится то, что я от тебя услышу, – улыбнулась Елена. Видя, что он заглотил наживку. И теперь готов будет потратить на неё – после этого – всё до цента!

– Ты в этом всё ещё сомневаешься? – вздул он голубиный зоб самолюбия и достал тетрадь.

«Заставив Ганешу после диалогов с Джимом и Лайзой невольно вспомнить то, что и делало его «героизм» таким литературным. До мозга голубых костей. Ведь у Ганеши в молодости был свой учитель, обучивший его мало есть, а не только бедность. Воображения.

Работать учитель не любил (на то он и Учитель). Но ничем хроническим не болел. И к тому же у него была первая положительная (в карман) группа крови, которая подходила почти ко всем. Причем – без спросу. Нагло вливаясь в самый неожиданный для них момент. В реанимации.

Однажды Ликий, так звали будущего Учителя, тоже загремел в больницу. Не менее неожиданно, чем любой другой. Не желающий признавать, что ТЫ и вдруг чем-то заболел. Наивно думая, что можно есть и пить что попало, вести себя как самая разудалая свинья, повизгивая от восторга собой, не делая ни утренней гимнастики, ни ещё чего столь же вздорного и глупого, как правильное питание и распорядок дня, оставаясь при этом абсолютно здоровым! Последовательно создавая своим незатейливым образом жизни как раз обратное.

И от делавших ему переливание врачей Ликий с удивлением узнал о том, что его кровь – страшный дефицит. Можно сказать, драгоценность! Молча догадавшись о том, что им для него её откровенно жалко. Столь никчемно он тогда выглядел. В их глазах. Поэтому и промолчал. Да и сил возмущаться тогда, если честно, совсем не было.

И врачи настоятельно порекомендовали ему, втыкая капельницы, начать её сдавать.

– Обратно?

– На благо родины!

– Если я выживу?

– За деньги, разумеется! – подчеркнул главврач. Оживив его интерес. А через это – и его самого.

– Как только ты полностью выздоровеешь и окончательно окрепнешь, – улыбнулась медсестра, с усилием укладывая Ликия рукой обратно на подушку. – А для этого нужно накопить сил, соблюдая постельный режим.

Придав ему столь мощный стимул поскорее выздороветь и включится уже в эту несложную, но затейливую из-за накладывающихся на него ограничений игру по зарабатыванию денег, что он только и ждал, изнывая в постели, пока его окончательно выпишут. И выпнут из больницы.

Пусть и – небольших, но ему стало хватать на житьё-бытьё в своей скромно обставленной студии.

Ел Ликий и без того мало и скромно. Можно сказать, перебивался. От случая к случаю. Так и не решив ещё, задумчиво глядя вослед уходящим от него годам, чем в этой жизни ему предстоит заняться.

А начав сдавать кровь, стал стараться есть то, что советовали врачи. То есть – без излишеств. Копчёностей и прочих глупостей. И по распорядку дня. Чтобы кровь активно восстанавливалась. Если и употребляя иногда спиртное с друзьями и близкими приятелями, то лишь две-три стопки. Для очистки сосудов. Как и рекомендовали ему врачи. Да и то – за несколько дней до сдачи крови. Однажды уже забраковав его кровь из-за присутствия в ней спирта. И не дав ему ни гроша!

С тех самых пор ни в какую не желая пить, сколько бы приятели его ни уговаривали. Подняться на их волну! Общения. Закрутив и ударив головой о дно стакана.

Но Ликий лишь молча улыбался, уже пару раз найдя поутру своё сведённое судорогой раскаяния тело на финансовой отмели. Во время отлива разошедшихся по своим делам приятелей. Распухшее с похмелья и слегка посиневшее, как у любого утопленника, щетина которых, по инерции, некоторое время продолжает ещё расти. Не подозревая о том, что хозяин уже покинул данное (ему на время) тело. Из-за того, что внезапно закончился срок его аренды.

Хозяин которого теперь становился для своих приятелей тем самым джинном, что ни в какую не желал снова лезть в бутылку. Сокращая сроки аренды.

Одним из таких вот близких приятелей Ганеша для него и стал. После пары совместных кутежей, в один из которых Ликий наотрез отказался употреблять спиртное, сославшись на поджимавшие его к сдаче крови сроки. Но продолжая оставаться для ребят самым радушным хозяином, душой компании! И на все их уговоры лишь беспомощно разводил руки, словно бы это именно они и приперли его к этой самой стенке. А не какие-то высшие по отношению к нему силы, наказания которых он откровенно побаивался. Суеверно, словно слыша уже за спиной отдалённые раскаты грома. Гнева врачей. Заставляя ребят над этим-то и посмеиваться.

Случилось так, что они очень быстро нашли общий язык. Хотя, это было не мудрено, ведь он валялся невдалеке в углу – весь в пыли расхожей фразеологии и мусоре «общих мест». И молча ждал, слегка насупившись, пока его подберут и начнут использовать по назначению, превращая из «вещи в себе» в «вещь для других». Если удавалось блеснуть той или иной нестандартно звучавшей мыслью. Ведь все эти столь молодые ещё ребята учились тогда в академии этой жизни на «лекарей» и потому никогда не упускали случая попрактиковаться на том или ином, подвернувшимся под руку, пациенте. Даже таком взрослом, как Ликий.

И Пенфей, заметив это, тут же предупредил наивного Ганешу, что за Ликием тянется уже довольно-таки густой шлейф славы любителей мальчиков. Как и за любым Цезарем, развиваясь в общении, словно мантия, красная от предвкушения. Которых тот под тем или иным предлогом и междометием в разговоре хватал то за руки, то за ноги, объясняя суть вещей более наглядно.

Хотя Ликий и разуверял их, что всё это глупые слухи. И он равнодушен к особам женского пола из сугубо экономических соображений, ведь все они тут же начинают требовать той или иной компенсации своих услуг. И постоянно перед сексом соблазняют вас напиться. Так как пить в одиночестве им, якобы, не позволяет воспитание – братский коллективизм, сплотивший в едином порыве справедливости все народы! Ганеша всё одно был с тех пор настороже и не подпускал к себе руки Ликия и близко! Наслаждаясь исключительно общением. Издалека. Хотя сам ход мыслей Ликия его и забавлял. Сближаясь с ним исключительно интеллектуально. На всякий случай.

Ликию было уже за сорок, так что он объяснил своим более молодым приятелям:

– Тяга к женщинам в моём возрасте усиливается в основном у тех, кто вечером любит плотно поужинать.

– Ведь тестостерон вырабатывается у нас ночью, – согласился Ганеша.

– Ощущая утром охвативший тебя всего прилив бодрости, – подтвердил тот, – не зная, куда его девать. Подчас, заставляя рукоблудить, если нет рядом лежащей самки.

– Можно сказать, под рукой, – усмехнулся Пенфей.

– Обходясь женой, этим подручным средством. Для разгона дурных мыслей. Терзающих тебя, в случае её отсутствия, после «этого» весь день, мешая сосредоточится. А я легко ужинаю в шесть и в десять вечера уже ложусь спать! Если мне это удается, – улыбнулся Ликий, обводя взглядом зашедших к нему на огонёк юношей. – Именно поэтому суккубы и приходят ночью.