Книга Взывая из бездны. De profundis clamat - читать онлайн бесплатно, автор Михаил Л. Полищук. Cтраница 3
bannerbanner
Вы не авторизовались
Войти
Зарегистрироваться
Взывая из бездны. De profundis clamat
Взывая из бездны. De profundis clamat
Добавить В библиотекуАвторизуйтесь, чтобы добавить
Оценить:

Рейтинг: 0

Добавить отзывДобавить цитату

Взывая из бездны. De profundis clamat

По долгу «службы»

Размышляя о былом и настоящем, в какой-то момент ощущаю, как с возрастом рушится успокоительное благодушие – и пред мысленным взором, подобно кошмарному наваждению, всплывают непостижимые в своей жестокости и абсурдности картины нравственной катастрофы цивилизации в XX веке, последствия которой все еще далеки от осмысления.

Останавливаюсь на одном из показаний на судебном процессе по нацистскому концлагерю Собибор, проходившему в германском городе Хагене с сентября 1965 по декабрь 1966 года:

Отправляя по долгу службы (есть такая служба, в том числе и в обществе, относящему себя к цивилизованному, «убивать») очередную партии жертв в газовую камеру, унтершарфюрер Франц Вольф демонстрирует странное «чадолюбие»: каждого из детишек, преступающего порог смерти, одаривает конфеткой.

Каким побуждением руководствовался странный джентльмен, подслащая смерть детишек, – представить весьма сложно. Возможно, мы имеем дело с особой разновидностью педофилии.

У порога красной черты

И увидел Господь, что велико развращение человеков на земле… И раскаялся Господь, что создал человека на земле… И сказал Господь: истреблю с лица земли человеков, которых Я сотворил…

Бытие. 6:5–7

Я предвижу время, когда человечество больше не будет радовать Бога, и Он будет вынужден вновь все разрушить для обновления творения.

Гёте

Насколько пророческим оказалось поэтическое чутье автора «Фауста» – является ли Освенцим-Аушвиц той красной чертой, преступив которую, человечество перестало «радовать Бога», после чего Всевышнему следует задуматься о более успешном проекте творения – судить не берусь. Тем не менее энтузиазм, с которым под заманчивыми лозунгами, зовущими в призрачное светлое далеко, переведенными на язык классовых, расовых и религиозных противоборств – на язык войн, революций, джихада и прочих потрясений, – человечество оказалось на пути всепобеждающего зла, не может не вызывать озабоченности.

На этой гибельной стезе мучительно вынашиваемые веками идеалы высшей справедливости, когда «волк будет жить вместе с ягненком, и барс будет лежать вместе с козленком; и теленок, и молодой лев, и вол будут вместе, и малое дитя будет водить их» (Исайя 11:6), зависают в недоступных эмпиреях либо оказываются достоянием фанатиков, питая хамство торжествующей толпы.

Не лучшая судьба постигла идеалы справедливости, облеченные в формулу торжества всепобеждающего Разума – «Свобода, Равенство и Братство!». Выхваченные из контекста великих прозрений, они зачастую облекаются в ничего не значащие знаки – слова и пафосные лозунги, которые, овладевая одураченными толпами, превращаются в оружие массового уничтожения.

Потерпев чувствительное поражение в борьбе за непреходящую ценность отстаиваемых ею воззрений, философия пытается вступить в непростой диалог с ускользающей из-под ее влияния действительностью.

Предъявляя претензии к философии в связи со скандальным разводом, оборвавшим ее генетическую связь со своим давним партнером – действительностью, следует, тем не менее, уяснить:

В силу каких причин современное общество, кичащееся величайшими прорывами в сфере научных познаний, технологий и прочими достижениями, утратило интерес к высокой мудрости, брачный контракт с которой был некогда заключен представителями Агоры под удивительным небосводом древней Эллады?

Кровавое озарение

Кровавые знаки оставляли они на пути, которым проходили, и их безумие поучало, что истина доказывается кровью.

Но кровь – наихудшее свидетельство истины; ибо отравляет она самое чистое учение, превращая его в заблуждение и ненависть сердца.

Фридрих Ницше Из воспоминаний Шпеера. Ночь 24 августа, год 1939.

«Этой ночью стояли мы с Гитлером на террасе Бергхофа и восхищались удивительным явлением природы. Необыкновенно яркое полярное сияние надолго озарило противоположную вершину красным цветом, а небо над ней играло всеми красками радуги. Заключительный акт "Сумерек богов" Вагнера не мог бы быть более удачно инсценирован. Наши лица и руки казались выкрашенными в красный цвет. Это явление вызывает у нас необыкновенно приподнятое настроение. Гитлер обращается к одному из своих адъютантов со следующими словами: "Это напоминает обилие крови. В этот раз не обойдется без насилия"».

В восприятии палитры цветов полярного сияния посланника ночи доминирует красный цвет – цвет крови, отблеск которого ложится на лица и руки высокопоставленных нацистских чиновников на террасе Бергхофа. Последняя точка, определяющая готовность разыграть вселенскую драму «Гибели богов», призванную оживить погружающуюся во мглу серости картину мира цветом крови, поставлена.

P. S. За два дня до впечатлившего фюрера кровавого заката, 22 августа Гитлер обещает руководству вермахта найти причины для начала войны с Польшей:

«Я собрал вас, чтобы разъяснить сложившуюся политическую ситуацию, чтобы вам стало предельно ясно, на чем строится мое окончательное решение – действовать незамедлительно… Никому неизвестно, сколько мне осталось жить. Поэтому – столкновение именно сейчас… Запереть сердца против жалости и сострадания! Жесточайший образ действий! Восемьдесят миллионов человек должны, наконец, обрести свои права!.. Так или иначе войны не миновать… Я предоставлю пропагандистский предлог для начала войны. Насколько правдоподобным он будет, никакого значения не имеет. Победителя никто не спросит, правду он говорил или нет. При развязывании и ведении войны играют роль не вопросы права, а победа» («История», IV, 14; пер. Г. С. Кнаббе).

Первого сентября 1939 года мир погружается в кровавую пучину Второй мировой бойни.

Глава V

Кадиш

(Поминальная молитва в иудаизме)

Да будет воля твоя, не слышащий голос палача, сделай для нас хоть это – сложи слезы наши в кожаный мех твой – сохрани эти страницы слез в бурдюке бытия, пусть они попадут в правильные руки и совершат свое исправление.

Текст молитвы узника концлагеря Аврама Левита, вознесенной к Всевышнему 3 января 1945 г.

И видел я и Рим, и Париж, и Берлин, и Вену, и прочие знаковые в европейской культуре города и веси… И посетил я и Лувр, и Сикстинскую капеллу, и Цвингер и прочие подобные места… И восхищался я шедеврами и Уффици, и Эрмитажа, и других известных, мало известных и не очень известных хранилищ прекрасного…

И спустился я в ад Освенцима – Аушвица, ныне именуемый музеем, бесстрастно запечатлевшим чудовищные артефакты – свидетельства непостижимости гуманитарной катастрофы, сотворенной руками горделивого в своих достижениях и постижениях европейца…

И душу мою охватил ужас и томление духа… И голос библейского мудреца через века мне нашептывает неизреченное:

Время жить и время убивать; Время любить и время ненавидеть; Время верить – и время предавать; Время исповедовать ложь во спасение и время взглянуть в глаза устрашающей правде; Время кем-то казаться и время быть собой.

P. S. «Где я? Что значит сказать «мир»? Каково значение этого слова? Кто заманил меня сюда и покинул здесь? Кто «я»? Как я оказался в этом мире? Почему меня не спросили, почему не познакомили с его правилами, а просто всунули в него, как будто я был куплен у продавца душ? Как я оказался вовлеченным в это громадное предприятие, называемое действительностью? Разве это не дело выбора? Кому я могу пожаловаться?» (С. Кьеркегор. Философские крохи, или Крупицы мудрости).

Мир «не забыл» (!)

Есть только одна вещь на сеете, которая может быть хуже Освенцима – то, что мир забудет, что было такое место.

Генрих Аппель. Узник Освенцима

Учительница математики средней школы Caravillani (Рим) делает замечание одной из своих учениц: «Если бы вы были в Освенциме, вы бы вели себя лучше». В ответ на критику на неподобающий характер замечания учительница возражает: «Я лишь напомнила о тех местах, где царит порядок».

В годовщину семидесятилетия восстания в Варшавском гетто проведенный в школах Варшавы опрос показал – каждый четвертый из опрашиваемых подростков либо молодых людей назвал концлагерь «успешным проектом» Гитлера.

Из интервью с немецкими школьниками: «Я слышала про какие-то места… я забыла, как они называются… Я думаю, что евреев заставляли работать или что-то типа этого. А когда они не могли работать, их сажали в концлагерь» – пожимает плечами юная немка.

Милые и наивные сестры Ксения и Евгения Каратыгины на вопрос о том, что такое «Холокост» в ток-шоу на российском канале МузТВ ответили: «Клей для обоев»…

PS. «К концу войны в Европе недоверчивый мир с чувством отвращения отвернулся от этого преступления, которое он оказался не в состоянии осмыслить и объяснить и которое, по сути, осталось не отмщенным» (Arthur Dodd. Spectator in Hell. Артур Додд, британский военнопленный, узник Аушвица).

«Поиграем» в еврея…

По сообщению итальянской газеты «La Repubblica» от 19 июня 2016 года:

Новая аппликация, предлагаемая программой Google Play, приглашает пользователей сыграть в игру «Освенцим». Разработчики программы утверждают, что эта игра, доступная на платформе Android, «доставит удовольствие» играющим. На онлайн-ревью игра получила 3,1 звездочек из пяти возможных. Игра предлагает пользователю «пожить жизнью реального еврея» в концлагере смерти.

P. S. «…Я теперь задаюсь вопросом, имеющим для меня жизненно важное значение: был ли Освенцим каким-то исключением в мировой истории?..» (Джордж Снайдер. Узник Освенцима).

Известно…

– Известно, что ни один солдат гитлеровской армии не был казнен по причине отказа участвовать в массовом уничтожении людей (отказавшиеся были); – известно, что Гиммлер приказал не допускать садистов к службе в лагерях – на вакантную должность убийцы могли претендовать лишь те, кто отличается здравым смыслом и отдает себе отчет, что, истребляя женщин, стариков и детей, он выполняет важную работу на благо рейха;

– известно, что нацистам принадлежит гуманистическая по своему духу инициатива создания природных заповедников и идея охраны животных;

– известно, что некий Мартин Клеттнер в 1950 году пытался получить патент на печь, которую он среди прочих разрабатывал для концлагеря Освенцим-Аушвиц. Заявка простодушного инженера подвигла английского писателя Уима ван Леера (Wim van Leere) на написание пьесы «Заявленный патент», постановка которой была осуществлена в Лондоне в 1965 году.

Безумие госпожи Шехтер

Поезд остановился. Сквозь зарешеченную прорезь окна вагона кто-то читает название – «Аушвиц». Двоим узникам удается спуститься за водой. По возвращении они делятся с собратьями по несчастью «информацией», раздобытой от местного стража порядка в обмен на золотые часы:

Нам сообщили, что мы прибыли в расположение трудового лагеря с вполне подходящими условиями для жизни. Здесь никого не разлучат с семьями. Молодые получат работу на фабриках. Старики и немощные будут заниматься посильным трудом на полевых работах.

Измученные изнурительной дорогой узники воспринимают сообщение почти как весть о прибытии в «Землю обетованную». Градус смятения перед неизвестным снижается. Можно немного расслабиться.

Воцарившееся благодушие взрывает крик лишившейся рассудка госпожи Шехтер: «Огонь! Пожар! Посмотрите туда!». Подобно вещей Кассандре безумная женщина, прижимая к груди ошалевшего ребенка, прозревает невидимую для простого глаза надвигающуюся беду, непрерывно бормоча – «Огонь! Пожар! Пожар!..».

Поверив возгласу отчаяния, кто-то бросается к решетке окна и пристально вглядывается в черноту безысходной ночи. Вокруг – непроглядная тьма. Обманутые и раздраженные узники с кулаками набрасываются на несчастную женщину, посмевшую прервать их мучительную попытку забыться в дреме.

Через какое-то время заскрипели тормоза – поезд медленно, нехотя, словно в глубоком раздумьи, вползает в глубину разверзнутой пасти всепоглощающей черноты.

Вдали замелькали блики огня… Чей-то голос – на сей раз отнюдь не безумной госпожи Шехтер – истошно орет:

«Евреи, смотрите! Смотрите, огонь! Смотрите, пламя!».

В разорванные клочья зловеще подсвеченного неба устремляются багровые языки пламени. Через какое-то время сполохи огня обретают причудливые человеческие контуры. Воздух наполняется тошнотворным запахом горящей плоти.

«Да возвеличится и святится имя Его…»

(Иврит – «Йитгаддал вейиткаддаш шмей рабба…»)

«На вопрос "Какой я веры?" я папе римскому сказал (он тогда был еще кардиналом в Германии, и я встречался с ним): "Мои родители с обеих сторон православные, а я ярый безбожник"».

Он спросил: Почему?

Я ему ответил: Я лично выносил грудных детей, которые еще не умерли, из газовой камеры. Их брали за ножки, об землю и в ту же самую кучу. Еде же был Бог, когда убивали этих ангелят? Они еще никто, они никакой веры, никакой нации – это маленький, только родившийся человечек(!) Где же был Бог?»

Игорь Малицкий. Бывший узник Освенцима.

Тормоза прекращают издавать скребущий душу скрип. Остановка. Наконец прибыли… Двери распахиваются. Странные напогляд люди в полосатых куртках и в лихо надетых набекрень черных шапках врываются в вагон. У каждого в руке фонарь и дубинка, удары которой раздаются направо и налево. Вся эта процедура сопровождается непрерывной командой: «Всем выходить! Вещи оставить в вагоне! Живо!..».

К растерянной толпе в полосатой робе подходит узник-старожил – и с нарочито зловещей усмешкой шепчет:

– Довольны?

– Да, – ответил ему кто-то.

– Несчастные, вы же идете в крематорий.

Казалось, он говорил правду. Недалеко от нас из какого-то рва поднималось пламя, гигантские языки пламени. Там что-то жгли. К яме подъехал грузовик и вывалил в нее свой груз – это были маленькие дети. Младенцы! Да, я это видел, собственными глазами… Детей, объятых пламенем…

– Папа, – сказал я, – если это так, я не хочу больше ждать. Я брошусь на колючую проволоку под током. Это лучше, чем медленная смерть в огне.

Папа не ответил. Он плакал. Его тело сотрясала дрожь. Плакали все вокруг. Кто-то начал читать Кадиш – молитву по умершим. Я не знаю, случалось ли прежде в истории еврейского народа, чтобы живые читали заупокойные молитвы по самим себе.

– Йитгаддал вейиткаддаш шмей рабба… – Да возвеличится и святится Его Имя… – шептал отец.

Впервые я почувствовал, что во мне закипает протест. Почему я должен освящать и возвеличивать Его Имя? Вечный, Царь Вселенной, Всемогущий и Страшный молчит, за что же мне Его благодарить?»

Свидетельство бывшего узника Освенцима: Эли Визе ль. Ночь.

P. S. «Кульминация современной трагедии знаменуется обыденностью злодейства… В древние времена кровавое убийство вызывало, по меньшей мере, священный ужас, освящавший таким образом цену жизни…» (А. Камю).


До сентября 1944 года в Освенциме не было детей – сразу по прибытию их отправляли в газ и сжигали. Всего в концлагере Освенцим было замучено и сожжено более трехсот тысяч детей.

Обвинитель:

«Подсудимый Гесс, правда ли, что эсэсовские палачи бросали живых детей в пылающие печи крематориев?»

Гесс:

«Дети раннего возраста непременно уничтожались, так как слабость, присущая детскому возрасту, не позволяла им работать… Очень часто женщины прятали детей под свою одежду, но, конечно, когда мы их находили, то отбирали детей и истребляли»

Из материалов Нюрнбергского процесса.

Расчувствовавшийся Гесс признается на суде, что, отправляя детей в газовые камеры, он вначале нервничал. Однако Эйхман, один из наиболее высокопоставленных чиновников, отвечавших за логистику, т. е. обеспечивавших бесперебойную поставку евреев для поголовного истребления, успокоил его следующими «здравыми» доводами:

«Где же логика – умерщвлять взрослых и оставлять в живых детей, будущих мстителей, тех, кто сможет возродить расу?»

Фани и Клара

В лагере систематически уничтожаются не только вновь поступающие дети, но и малютки «местного производства», которых угораздило – неизвестно за что и для чего – появится именно в эти минуты роковые в этом далеко не лучшем из миров.

До мая 1943 года все появившиеся на свет в концлагере Освенцим младенцы немедленно умерщвляются – их, в частности, топят в специальных бочонках («баррелях»). Этим занимается медперсонал – «акушерки» Клара и Фани – немки, отбывающие наказание в лагере за уголовные преступления.

Фани – акушерка по профессии. Оказалась в лагере за детоубийство. Клара переквалифицировалась в медработника из уличной девки, попросту – проститутки.

После каждых родов до слуха роженицы, вместо будоражащего крика пробудившегося к жизни младенца, доносится громкое бульканье утапливаемого не успевшего сделать первый глоток воздуха ангелочка. Затем следует всплеск выливаемой из бочонка воды. Бездыханное тело младенца выбрасывается на растерзание крысам.

Бывали и исключения – когда крысам не удавалось полакомиться очередной порцией свежей человечинки.

«В нашем бараке, прямо на земляном полу, родила женщина, к ней подошла немка, подцепила ребенка лопатой и живьем кинула в печку-буржуйку» – вспоминает бывшая узница Освенцима Лариса Симонова.

В мае 1943 года отношение к некоторым новорожденным меняется. Голубоглазых и светловолосых отбирают у матерей и отправляют в Германию для пополнения численности «арийской популяции». «Адаптация» младенцев арийскими усыновителями именуется «денационализацией».

На счету лагерных «акушерок» Фани и Клары свыше полутора тысяч утопленных новорожденных.

Известно, по крайней мере, об одном случае, когда мать предпочла ритуалу «крещения» новорожденного в бочонке с водой, процедуру «приобщения к богу» в газовой камере.

Свидетельствует польская акушерка, узница Освенцима Станислава Лещинская:

Заключенная беременная женщина доставлена в лагерь из Вильно. Только что завершились роды – в мир явился еще один малыш, возвестивший своим первым криком – «Вот и я!». После чего кто-то из охраны выкрикивает номер роженицы.

«Я поняла, что ее «приглашают» в крематорий. В ответ на мои увещевания – оставить ребенка, которого, возможно, удастся каким-то образом спасти, она завернула его в грязную бумагу и прижала к груди… Ее губы беззвучно шевелились – видимо, она пыталась спеть малышу песенку… Но у этой женщины не было сил… Она не могла издать ни звука. Только большие слезы текли из-под ее век, стекали по необыкновенно бледным щекам, падая на головку маленького приговоренного…»

Мадонна с тесно прижатым к груди младенцем в колонне с другими жертвами под ударами плетей и угрожающие визги конвоиров отправляется в «гости» туда, где не бывает опозданий.

P. S. «Точно так же, как существует иерархия святости, в которой подвижник не равен мученику, мученик не равен святому, а святой не равен апостолу – точно так же существует иерархия зла. Данте написал поэму именно про то, что градация зла имеется – и по сложности она равна иерархии добра. Когда Данте с Вергилием спускаются по кругам Ада вниз, к ледяному болоту Коцита, они последовательно проходят ступени падения нравственности: есть очень много уровней зла. Убийца хуже, чем вор, но убийца детей хуже, чем просто убийца, а тот, кто убил много детей хуже, чем тот, кто убил одного ребенка» (Максим Кантор).

«Рожать детей – нелепо…»

Обожженный ужасами гитлеровских концлагерей лауреат Нобелевской премии по литературе Имре Кертес вопрошает:

Как можно жить после всего пережитого и смотреть людям в глаза, зная, на какую дьявольскую мерзость они способны? Как им верить? Как можно продолжать любить после этого ада, после дыма печей, после этого безумного торжества смерти?

Безответное вопрошание прорывается отчаянием и достигает кульминации в монологе – молитве о нерожденном ребенке, который автор вкладывает в уста героя своей повести «Кадиш».

Утративший веру в людей и в Бога, в смысл бытия – в ответ на желание супруги, поддавшейся таинственному необоримому зову природы – стать матерью, он отвечает категорическим «Нет!».

Это самое страшное «Нет!», которое может сорваться с уст мужчины в ответ на просьбу любимой женщины. Ведь если человек отказывается от одного из основных предназначений – продолжения рода, это означает, что впереди – катастрофический обвал, крушение цивилизации, охваченной языками, вырвавшимися из преисподней пламени всепожирающего огня.

Глава VI

Человек ли это (?!)

Я не имел права на какие-либо чувства… Я был обязан быть еще более суровым, бесчувственным и беспощадным к судьбе узников. Я видел все очень ясно, иногда даже слишком реально, но мне нельзя было поддаваться этому. И перед конечной целью – необходимостью выиграть войну – все, что умирало по пути, не должно было меня удерживать от деятельности и не могло иметь никакого значения.

Рудольф Франц Гесс

В предисловию к «Выбору Софи» – одного из наиболее известных романов Уильяма Стайрона, описывающего трагическую историю женщины, сумевшей выжить в концентрационном лагере Освенцим, американский автор рекомендует к обязательному прочтению автобиографию коменданта этой зловещей фабрики смерти Рудольфа Гесса:

«Ее, бесспорно, должны прочесть во всем мире преподаватели философии, священнослужители, несущие слово Господне, раввины, шаманы, все историки, политические деятели и дипломаты, активисты освободительных движений, независимо от пола и убеждений, юристы, судьи, актеры, кинорежиссеры, журналисты – короче, все, кто хотя бы отдаленно влияет на сознание своих сограждан… Дело в том, что, читая Гесса, мы обнаруживаем, что в действительности мы не имеем понятия о подлинном зле: зло, выведенное в большинстве романов, пьес и кинофильмов, примитивно, если вообще не фальшиво, этакая низкопробная смесь жестокости, выдумки, невропатических ужасов и мелодрамы».

«Директор» Программы уничтожения

На вопрос американского психиатра Леона Голденсона, переживал ли комендант Освенцима, убивая детей того же возраста, что и его собственные дети, которые вместе с их матерью жили на территории лагеря рядом с отцом, Гесс категорическим тоном ответил:

«Я лично никого не убивал. Я просто был директором Программы уничтожения».

К реализации Программы уничтожения герр комендант приступает во всесилии своего организаторского таланта.

«С самого начала мне стало ясно, что из Освенцима что-то полезное может получиться лишь благодаря неустанной упорной работе всех – от коменданта до последнего заключенного. Но для того, чтобы иметь возможность впрячь в работу всех, мне пришлось покончить с устоявшимися традициями концлагерей. Требуя от подчиненных высшего напряжения, я должен был показывать в этом пример.

Когда будили рядового эсэсовца, я вставал тоже. Прежде чем начиналась его служба, я проходил рядом, а уходил позже. Редкая ночь в Освенциме обходилась без того, чтобы мне не позвонили с сообщением о чрезвычайном происшествии» (Рудольф Гесс. Автобиографические заметки).

На вопрос: Каким образом стали возможны ужасы концентрационных лагерей? – следует раздраженный ответ:

«Я уже достаточно сообщил раньше, а также в описаниях отдельных персон. Лично я их никогда не одобрял. Никогда я не обращался жестоко ни с одним заключенным, тем более ни одного из них не убил. Я также никогда не терпел жестокого обращения с ними со стороны своих подчиненных. Меня мороз по коже продирает, когда сейчас, в ходе следствия, я слышу о чудовищных истязаниях в Освенциме и в других лагерях».

«Так точно! Да!»

«Обвинитель:

– Вы с 1940 по 1943 год были комендантом лагеря Освенцим?

Гесс:

– Так точно.

Обвинитель:

– За это время сотни тысяч людей были там уничтожены. Это правда?

Гесс:

– Так точно…

Обвинитель:

– Правильно ли, что Эйхман заявил вам, что, в общем, в Освенциме уничтожено более двух миллионов евреев?

Гесс:

– Так точно.

Обвинитель:

– Через какие промежутки времени прибывали железнодорожные эшелоны и сколько примерно людей находилось каждый раз в эшелоне?

Гесс:

– До 1944 года соответствующие кампании проводились в разных странах… В течение примерно четырех-шести недель ежедневно прибывало два-три эшелона с примерно двумя тысячами человек каждый.