Паршивый отряд

Пролог

Мшистый покров дремучего леса чавкал под ногами остатками недавнего дождя. Ветки цеплялись за изодранную одежду, разрывая её ещё сильнее. У человека от усталости заплетались ноги, и он сильно хромал, одну руку прижимая к груди. Кожаная шлемовидная шапка с двумя длинными ушами не могла полностью скрыть выбивающиеся из-под неё жёсткие чёрные кудри. Мокрые от дождя и пота, они прилипли ко лбу и постоянно мешались. Все попытки смахнуть их рукой оставались безрезультатными, волосы упрямо занимали прежнее положение. Шапка была одета неправильно. Просто нахлобучена сверху, но сил переодеть её не было, и человек упрямо продолжал поправлять волосы. Через пару десятков неуверенных шагов и несколько рядов колючего кустарника перед ним открылась поляна, посередине которой, белёсыми клубами дымилось сожжённое молнией дерево. Он подошёл поближе и постарался найти ещё достаточно горячие угли для того, чтобы раздуть пламя, но дерево было обильно пролито дождём и найти, хотя бы один мерцающий красной искрой уголёк, не получилось. Человек тяжело вздохнул сквозь пробиравший его озноб, представил горячий костёр и полный котелок кипящего чая. По спине пробежали мурашки, перешедшие в мелкие судороги конечностей, и он без сил опустился к корням дерева, облокотившись спиной на могучий пень, закрыл глаза, отдавшись во власть тоски и усталости.

Какое-то время его сознание, погруженное в темноту, не подавало никаких признаков жизни, но потом словно очнулось и наполнилось бесчисленным количеством ярких лихорадочных образов, вызванных событиями недавнего прошлого.

Чёрные фигуры преследователей, древних бездушных воинов, несущих за собой смерть и разрушение. Сколько лет они уже идут за ним?! И, неужели теперь удалось оторваться, неужели этот жуткий оживший лес остановил их и все те испытания, которые смог перенести он для этих страшных существ оказались не по силам. Одно зло сгинуло в пучине другого. Возможно ли, что он теперь свободен или это небольшая передышка перед новым сражением. Сколько уже прошло лет и неужели не будет конца проклятию… А главное город, красивый деревянный город на холме который ещё утром он увидел с макушки высокого дерева, мираж это, видение или ждущее впереди спасение посланное наконец ему создателем после стольких лет одиноких страшных скитаний. Но всё это позже, решение, выводы, новые цели, всё это позже, сил больше нет и надо отдохнуть. Липкие, злые образы вместе с каплями холодного пота катились по его голове и в ней.

Постепенно адреналин и страх, как набежавшая волна откатывались назад, уступая место глубокому чёрному сну, лишённому сновидений, помогающему восстановить силы и спасающему разум от безумия.

Кот

Кот проснулся в таверне, рожей на стойке. Бармен Всеволод молча налил ему крепкого чая. Было тихо, расходились последние посетители. Значит, ночь перешагнула в следующие сутки. Пока он пил чай, стены и потолок пытались обрести свои законные места в пространстве. Он медленно встал, расправляя непослушные конечности и шатаясь начал отыскивать дорогу к выходу. На пороге сквозь густой сумрак своего состояния,он услышал апатичный голос Всеволода:

– Ты ещё за прошлый раз задолжал.

Кот постарался подбодрить бармена показав ему поднятый в верх большой палец, но рука слушалась плохо и не поднялась на необходимый уровень, для того что бы этот жест выглядел, как должно, поэтому он прохрипел себе под нос:

– Я всё отдам.

И шагнул за порог, в тёплую, тёмную майскую ночь.

Если кто-то увидел Кота сегодня первый раз в жизни, то мог бы подумать, что он относится к отбросам общества. Таверна, из которой он вышел, была далеко не самая лучшая и выглядел он изрядно потрёпанным, но в этом случае, первое впечатление было обманчиво. Кот являлся вполне добропорядочным членом общества Новгорода. Он один из немногих хорошо овладел ремеслом и делал превосходные арбалеты и другие механизмы, способные поражать цель на расстояние. Конечно, механизмы его были далеки от совершенства, иногда клинили, иногда вылетали клёпки. Но никто лучше Кота в Новгороде, всё равно, не умел их делать. Его кормил ручной труд, и именно поэтому он был необходим городу, и всеми любим, несмотря на свою природную чудаковатость. Просто жизнь на этой неделе дала трещину и Кот второй день пил. Этот запой для него был первый. Случалось, он выпивал и раньше и два-три раза в год весьма крепко, но так чтобы два дня подряд без передыха – это в первый раз. Поэтому стыдиться было нечего учитывая, что причина имелась вполне веская.

Кот, отуманенный хмельным зельем, кое-как добрался до бревна, лежащего на краю крутого склона, и уставился в тёмную даль, из которой на него смотрели огоньки маленьких звёзд. Мысли в голову лезли мрачные, всё о жене, об измене, и, подлом предательстве, которое ему пришлось пережить. Хотелось всё бросить, уйти, раствориться в густом сумраке. Но, ночь пугала. За пределами города поля, страшный живой лес, а потом неизвестность, выжженные земли, одни рассказы. Никуда не уйдёшь! В темноте на фоне светлой полоски у горизонта виднелись силуэты древних руин. Больше двухсот лет прошло как люди покинули старый город. Сейчас там опасно даже ходить. Здания рушатся сами собой, живут стаи диких собак, кошек и ещё не пойми какие кошмары обитают в заброшенных тоннелях под городом. Мысли Кота поплыли по руслу пьяных ведений. Руины навивали исторические образы, связанные с уничтоженной цивилизацией древних. Уносили его сознание в те времена, когда за людей все делали машины, управляемые через единую информационную сеть искусственным разумом. Потом всё рухнуло в один день. Машины встали, а люди не умели ничего делать руками, никто не мог починить остановившиеся механизмы. Электростанции отключились, остановилось даже производство пищи, люди ходили толпами по улицам, не понимая что им делать. Мир погрузился в хаос, перестал работать водопровод и канализация, не работали системы очистки сточных вод, пропала связь, встал транспорт. Правительство потеряло любую возможность управлять народом, стали образовываться банды, начались эпидемии. В результате всех катаклизмов мир погрузился в первобытное состояние.

Остатки города, на который он сейчас смотрел, когда-то были научным центром. В первые дни катастрофы группа учёных вышла из него и основала поселение, служащее ему теперь домом. Люди постепенно начали снова разводить животных, возделывать землю, возвращаться в естественную среду. Сознание Кота плыло дальше по реке воспоминаний, обрывочных рассказов, слышанных им о прошлой жизни, когда любому человеку надо было только представить что нужно делать, а машины создавали из фантазий предметы. Можно было общаться с любым человеком на любом расстоянии, перемещаться с огромной скоростью сквозь пространство и многие другие чудеса, о которых сейчас можно только мечтать, были реальностью. А теперь никто даже не знает есть ли ещё города, в которых живут люди, кроме Новгорода и хуторов в его окрестностях. Может только мудрый отшельник, живущий в лесу у реки, находящийся в постоянном контакте с духами и лечащий травами знает что-то такое, что никому не известно. Он очень стар, и никто не помнит времени, когда его не было. Горожане ходят к нему только в крайнем случае, он говорит очень мало и совсем ничего не рассказывает.

Новгород отделён от древних руин широкой и быстрой рекой переправиться через которую почти невозможно. Течение в ней до безумия стремительное, русло полно порогов и водопадов. Люди временами пропадают у её берегов, и кто живёт в её водах остаётся только догадываться. Когда-то давно, примерно в прошлом веке, через неё был перекинут понтонный мост, но теперь и речи не может быть, чтобы пытаться повторить подобное сооружение. Да и необходимости в нём нет. Руины внушают страх, а не интерес. Люди не случайно перестали ходить туда очень давно. Теперь останками древнего города только пугают детей. Река делает петлю в долине перед холмом на котором стоит Новгород и уходит в дремучий лес. Самые отважные пытались пройти сквозь него, и никто не возвращался. А на юго-западе поля, степь, за ней проклятая земля, сожжённая ужасной войной древности. Злые духи живут там, горожане называют те земли пустошью и не подходят к ней ближе чем на два километра. Похоже, злые духи живут везде. Они мучат Кота, отравляют мир вокруг него, ставший ему противным после ухода жены. Семейное счастье, оказавшееся лишь его иллюзией, лопнуло как мыльный пузырь и теперь от этого особенно больно. Быть обманутым, осознавать несовершенство своего восприятия, понимать, что жил воображением счастья, закрывал глаза на свидетельства приближающегося краха. Всё опостылело и дом, и потухший очаг. Единственный город, ставший чужим, словно мир в котором он жил исторг его из-под своего омофора, и некуда бежать, нельзя разделиться и покинуть отравленное изменой сознание. Нет места, в котором можно было бы спрятаться от себя. Нет рычага за который можно было бы потянуть и переиграть сложившуюся последовательность событий.

Под гнётом таких мыслей, через некоторое время, Кот забылся тяжёлым, хмельным сном, трепавшим его до утра, по весям вязких сновидений. Оставивших в памяти только липкий отпечаток грязи.

Проснулся Кот под открытым небом и только потому что яркое солнце светило ему прямо в лицо. Сильно помятый и с травинками в волосах он сел, сердито щурясь уставился в том же направление куда смотрел ночью на чернеющие вдалеке силуэты руин, которые, как гнилые зубы возвышались из цветущих весенней травой полей. Голова гудела, как вечевой колокол и Кот точно знал – сегодня он пить не будет. Не стоит оно этого, головной болью сердечную не перебьёшь. Посидев ещё с полчаса глядя на живописные просторы, он медленно побрёл к своему давнему другу Сильвестру по прозвищу Канат. Кличка эта прилипла к его товарищу ещё в детстве, когда он возвышался над своими сверстниками приблизительно на полголовы и потрясал всеобщее воображение гибкостью узловатых конечностей. Повзрослев, он также оставался необычайно худым и высоким, поэтому кличка была актуальной по сей день и так укоренилась среди народа, что по имени его называли редко.

Кот дружил с Севой ещё со школы, и они, можно сказать, были закадычными друзьями, а это значит, что перед Канатом не стыдно предстать в любом состоянии.

Улыбка расплывалась на лице Сильвестра всё шире и шире при виде Кота.

– Ну ты страшён братец мой! – Канат похлопал его по плечу, а потом тем же движением начал отряхивать. – Ох, если Дуняша тебя увидит конец нашей дружбе.

Он покачал головой и рассмеялся.

– Чайку нальёшь? – Прохрипел Кот морщась оттого, что мир вокруг него начало закручивать по спирали к центру.

– Судя по твоему виду тебя рассолом надо неделю отпаивать… чайку…хе, – и Канат опять рассмеялся.

Дуняша, увидев Кота только фыркнула и сделала движение глазами, которое он не мог бы повторить, но оно явно означало что-то типа: «чего от вас ещё ожидать» или «а могло бы быть иначе?». Будь Кот чуть в лучшей физической форме, он мог бы и обидится, так как сам себя пьяницей или хотя бы выпивохой не считал и никак не мог предположить, что производит такое впечатление на других людей. Своё состояние он оценивал, скорее, как несчастный случай. Но сейчас он был не способен к полноценной рефлексии, поэтому только беспомощно улыбнулся в ответ на её реакцию.

Дуняша в противовес своему мужу имела весьма представительный вид и противоречить ей было очень непросто. Канат, по крайней мере, не пробовал. Будучи среднего роста и в хорошем смысле дородна, она относилась к тому редкому типу женщин, в лёгкой полноте которых, только и раскрывается присущая им красота. Её тёмно-каштановые волосы, как правило, убирались в тугую косу толщиной в руку. Карие глаза смотрели из-под густых ресниц окаймлённых крутыми дугами бровей, а пышный бюст начинал ходить вверх и вниз, когда состояние её душевного равновесия нарушалось и одно это являлось для Каната достаточным основанием, чтобы все его аргументы рассыпались в прах во время их споров.

Кот обычно посмеивался над товарищем называя его подкаблучником, но в глубине души осознавал, что и сам не смог бы устоять перед такой женщиной, и не мог бы ей противоречить, окажись на месте друга. Поэтому они притихли на кухне, аккуратно позвякивая ложечками, размешивая сахар в чашках. Разговор не клеился. Дуняша, по-своему, хорошо относилась к Коту, считая его самым приличным другом своего мужа, но благодаря своим природным качествам она всех мужчин воспринимала с недоверием и подозрением, а сейчас Кот внушал и то и другое. Поэтому она находилась в напряжении, передающемся окружающим, и молча стряпала у плиты. Потому что никогда не высказала бы вслух своих подозрений или не выразила бы своё неудовольствие поведением другого человека в словах, считая такое проявление чувств ниже своего достоинства, но само её отношение, несомненно, ощущалось присутствующими, и Кот начал раскаиваться, что побеспокоил друга в таком состоянии, но тот предложил:

– А пойдём в баню, тебе точно не повредит!

Кот с удовольствием согласился, и они потихонечку, чтобы не накалять тяжёлую атмосферу отправились в сторону городских бань.

Улица, по которой они шли, состояла из неровной мостовой, вымощенной закопанными в землю пеньками и домов: построенных из обработанных на скорую руку брёвен, и плохо обожжённого кирпича. Большинство из них имели два-три этажа и устремлялись в небо кривоватыми, крытыми щепой крышами, отчего напоминали полянки грибов. Но, несмотря на, свою некоторую неказистость Новгород был богато украшен. Даже на самых бедных домах были цветные наличники. Часто на балконах и окнах стояли цветы, особо богато украшали конёк крыши, там восседали разного рода петухи, кони и другие диковинные животные. Многие дома имели флюгер, а самые богатые выделялись резными воротами. Улицы города расходились лучами из центра, где стояло здание городского совета. Всего лучевых улиц было восемь. Западная, северная и восточная заканчивались воротами, ориентированными по сторонам света. С южной стороны – ворот не было. Город там упирался в высокий овраг, а улица в площадь с вечевым колоколом, на которой проводились собрания жителей. Вместо стены вдоль оврага возвышался земляной вал, подпирая его, ютилась таверна, в которой проводил прошлый вечер Кот. Ещё четыре промежуточные лучевые улицы заканчивались т-образным перекрёстком у городской стены, вдоль которой шёл широкий проспект вокруг города. Между лучевыми улицами город делился на кварталы, носящие названия по роду занятий, которыми их жители зарабатывали себе на хлеб. Дом Кота находился в ремесленном квартале, а Каната в аптекарском. Баня, в которую они шли, располагалась как раз в конце улицы, пролегающей между этими двумя кварталами.

На одном из перекрёстков дорогу друзьям перебежала истошно кричащая курица, у неё тоже были свои дела. Кот, то и дело, спотыкался о неровно торчащие пеньки, а Канат пытался его поддерживать своими длинными руками. Так, они они потихонечку приближались к бревенчатому зданию бани, из-за ворот которой раздавался плеск воды и оханье распаренных мужиков, ныряющих в открытый уличный бассейн. Женская баня была неподалёку и с её стороны доносились соответствующие звуки. Солнце светило ярко, стоял прекрасный, тихий день. На пороге бани сидел, съёжившись под просторным дорожным плащом, незнакомый странник. Лицо его скрывал большой капюшон, из-под которого выбивалось несколько чёрных засаленных кудрей. Ни Кот, ни Канат никогда его не видели раньше, что само по себе, неизбежно, привлекло бы их внимание, находись они в состояние более адекватном. Но сейчас он для них был просто человеком без характеристик. Странник вежливо обратился к ним с просьбой провести его вовнутрь. Канат подхватил  незнакомца свободной рукой, и они вместе вошли в баню.

Деревенское вече

Фрол сидел на собрание городского совета, медленно выковыривая сложенным листком бумаги грязь из-под ногтей. Речь всё утро шла о перераспределение обязательств между гильдиями. И о пахотных землях для новообразованных семей. Спор стоял жаркий, но это была только разминка перед основным столкновением. Предстояло опять решить проблему нехватки железа и других металлов которых в городе был сильный дефицит. В прошлый раз, когда эта проблема была решена, более-менее кардинально – разобрали понтонный мост, по которому когда-то первые поселенцы перешли из древнего мегаполиса к месту основания Новгорода. Но после этого прошло уже примерно лет сто и теперь город жил, перерабатывая испорченные изделия, экономя каждый гвоздь.

Воин Годфри предлагал углубиться в Пустошь, и через это расширить количество пахотной земли, а самое главное там почти наверняка были залежи так необходимого железа. Большая часть членов совета опасалась принять предложение Годфри из-за страхов перед страшными духами и смертельным ветром непрерывно дующим в тех местах. Потом в лесу была плодородная почва отлично подходящая для земледелия, а выжженную огнём древней войны и солнцем землю пустоши надо было ещё долгие годы удобрять. Годфри был воином, поэтому духи его не пугали, любой воин находился с ними почти в непрерывном общении, а личный суровый образ жизни позволял с высока смотреть на предполагаемые трудности.

Флор знал об этом не хуже других и учитывая своё отношение к Годфри не спешил голосовать за идею расширения в сторону Пустоши. Для него любое столкновение с духами было связано с кошмаром и одна мысль о потустороннем внушала ужас. Но необходимость в металле и внутренняя жадность заставляла глаза Флора светится алчным блеском каждый раз, когда Годфри описывал реальную возможность найти в Пустоши всё так необходимое городу. Только поэтому флор ещё колебался не заявляя громогласно свой протест. Опытный политик Флор выжидал удачный для себя момент и в глубине души надеялся получить выгоду с любого варианта развитя событий.

Годфри, прямой и чистосердечный, ему были чужды всякие недомолвки и уловки, он знал, на что способен и не сомневался в своей правоте. Был уверен, что духов Пустоши боятся не стоит, они прикованы к месту своего обитания и по этой причине вполне уязвимы. Он соглашался с тем, что Пустошь представляет опасность, но также имел чёткий план, как этой опасности избежать. Потом, в его понимании, лес символизировал жизнь, а Пустошь – смерть. Уничтожать живое из-за страха смерти противоречило его принципам. Флор, на все аргументы Годфри, только качал недоверчиво головой и продолжал чистить ногти, показывая всем своим видом, что всё, о чём говорит воин – это полный бред.

Зал то и дело наполнялся шумом. Уважаемые граждане с пеной у рта доказывали свою правоту, некоторые особо отважные предлагали немного расшириться в сторону пустоши и выпилить лес зимой. Страсти накалялись и, казалось, спорам и доводам не будет конца. Городской совет состоял из пятидесяти членов, но ещё не высказалась даже половина. Выступление каждого прерывалось контраргументами оппонентов и затягивалось на часы. Корыстные мотивы натыкались на искренние переживания и мешались со страхами и безрассудством. Уже становилось ясно, что сегодня ни к какому решению прейти не удастся и Дора, дочь Годфри, молодая непоседливая девушка, скучающая в углу, начала понимать, что из этого собрания надо поскорей выбираться. Отец, стараясь привлечь дочь к реалиям общественной жизни, настоял на её присутствии в собрании. Но сейчас был настолько увлечён дебатами, что не заметил бы исчезновения крыши и стен, не то что отсутствия дочери. Дора, пользуясь моментом, на цыпочках выскользнула из бревенчатого зала, аккуратно прикрыв за собой массивную дверь.

Солнце было высоко, в голове роились мысли, в глазах рябило после тёмного помещения, никаких духов она никогда в жизни не видела и очень смутно представляла, что происходит за пределами пригородов Новгорода. Больше всего, впрочем, как и большинство молодых людей одного с ней возраста, её интересовала она сама. А весеннее настроение требовало любви и приключений.

Доротея была хороша собой: темноволосая, стройная и гибкая с большими глазами и очаровательной улыбкой. Она жила под пристальным взглядом своего отца, и в свои двадцать лет оставалась сущим ребёнком. Матери у неё не было, пропала однажды в лесу. Поэтому, с одной стороны, она была крайне избалована и совершенно не приучена ни к какому ручному труду, с другой, жила в условиях постоянного контроля. Отец хотел, чтобы Дора заняла видное место в обществе, поэтому настаивал на её присутствие в собраниях городского совета, но, учитывая специфику существования Доры, идеальной перспективой для неё мог быть только удачный брак. Свой досуг Дора проводила: рисуя и музицируя на старинном пианино, которое Годфри привёз для неё неизвестно откуда. Возможно, оно появилось в Новгороде в те времена, когда, люди почти ничего не умели делать сами, а только занимались собирательством среди руин. Ещё она регулярно посещала городскую библиотеку и увлекалась чтением древних книг, вывезенных первыми поселенцами из хранилища или музея прежней цивилизации.

Последние вылазки поселенцев в руины были примерно, когда Годфри исполнилось девять лет и он имел о них смутные воспоминания. Но в те времена на подобное дело уже отваживались только самые лучшие ходоки, переправляющиеся через реку на паре связанных брёвен, удерживаясь за толстую перетяжку. В брошенный город они не углублялись, а только шарили по окраинам и возвращались далеко не все. Поэтому последние лет сорок – сорок пять туда никто не ходил. Горожане научились делать всё необходимое, а в чём-то научились обходиться без привычного комфорта. Но не Дора. Для неё все условия жизни были созданы наилучшим образом. Вещи появлялись и пропадали, впрочем, как и люди, которые делали то что должны и растворялись в небытие за дверью, возвращались опять, выполняли свои обязанности и снова отходили на второй план до востребования. На вопрос: избалована ли она? Дора сама отвечала себе – да и весьма. Честность была её сильной стороной. Дора редко обманывала особенно саму себя. Но, как человек, действительно избалованный жизнью, Дора не просто была о себе высокого мнения, но и не могла никогда найти себе занятие достойное своих способностей. Поэтому часто скучала, не находя себе места.

Маленький город, все закоулки которого давно изучены, дали до горизонта, открывающиеся с городского вала, привычные, не вызывали уже никакой рефлексии. Однообразие проходящих дней. Одно и то же солнце поднималось на востоке и садилось на западе. Отец приходил и уходил, дом в котором она жила был большой скрипучий и грустный. В часы таких мыслей ей овладевала меланхолия и она могла долго смотреть на то, как плывут по небу облака, мечтая о чём-то далёком, несбыточном и совершенно абстрактном. Но, грусть навеянная однообразием жизни не вызывала в ней ненависти, она любила Новгород, возможно, потому что считала его своим. Любила его историю и историю своей семьи, тесно связанную с городом. Больше всего она мечтала о деле, великом, которое оставит след в памяти людей и навсегда запечатлеет её имя в анналах времён.

Дора была поздним и единственным ребёнком, поэтому Годфри, несмотря на внутреннюю суровость всегда чрезмерно баловал сою дочь. Особенно после того, как потерял её мать, свою жену. Он больше никогда не женился и не полюбил ни одной женщины. Всё его внимание доставалось исключительно Доре. В городе Годфри пользовался уважением и имел большое влияние, свою школу и был обеспечен во всех смыслах. Но вёл очень аскетичный образ жизни, поэтому всеми достигнутыми им благами в полноте пользовалась Дора, что определяло её быт, характер и поведение.

Выбравшись из здания городского совета, Доротея была переполнена счастьем вызванным ощущением ежеминутной свободы и не строя планов относительно своего дальнейшего времяпрепровождения весёлой походкой, немного пританцовывая, пробиралась вверх по улице, переступая с пенька на пенёк, которыми была вымощена мостовая, и представляла, что в промежутках между ними находится нечто опасное для её здоровья. Вдруг с громким кудахтаньем мимо неё пронеслась курица. Вероятно, очень спешащая по своим куриным делам. Её (птицу) совершенно не интересовали проблемы людей, великих и малых, знатных и бедных, воинов и ремесленников. Также её не интересовала Доротея. Но Дору заинтересовала она: заставила поднять голову и оторвать взгляд от мощёной пеньками мостовой, на которых было сосредоточенно её внимание. Подняв голову, Дора увидела Кота и Каната медленно идущих в сторону бани. Кота она знала, отец периодически заходил к нему, чтобы сделать заказ или купить болтов для арбалета. Но Дора никогда не видела его в таком плачевном состоянии. Курица заставила Кота отпрянуть и отступить на шаг назад, он посмотрел на Дору и, явно не узнавая её, проковылял со своим странным другом дальше. Доротея хмыкнула и хотела вернуться к своей незатейливой игре, но настроение уже испортилось, она остановилась в раздумье соображая, что делать дальше.