На узкой грани

© Илья Евгеньевич Веригин, 2021

ISBN 978-5-0053-5443-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Ночь накрыла лес. Если днем он был просто мрачен, то в полной темноте казался зловещим. Вдобавок, кругом царила полная тишина, что поднимало в сознании, из самых потаенных уголков, первобытные страхи. Естественного освещения не было, луна скрыта за тучами. Фонарь или факел зажигать нельзя – это тут же демаскирует твое местоположение, при этом – если у возможных преследователей есть приборы ночного видения или ночные прицелы, то и в полной темноте шансов мало. Он брел вперед, не останавливаясь, раз за разом переставляя отяжелевшие и плохо гнущиеся от усталости ноги. Брел практически на ощупь, хватаясь за стволы деревьев и отодвигая ветки. Сил бежать как раньше, практически не было. Нещадно болела голова, а в ушах еще стояли отвратительные отголоски звона, наступившего после взрыва гранаты рядом. Разгрузочный жилет и автомат казались неподъемной ношей. На каждом шагу автомат оттягивал его вниз, но, раз за разом, парень прижимал его к себе, заставлял себя сделать еще шаг и еще, и еще. Очередной шаг – и он летит вниз по склону, не заметив впереди овраг. Ему казалось, весь лес и все, кто только мог быть вокруг, слышали грохот его падения. По счастью, шли минута за минутой – никто поблизости не появился. Парень попробовал подняться, оценивая свое состояние – вроде цел, ничего не поломано. Уже наплевав на осторожность, беглец достал из разгрузки полевой фонарь и включил его на малую мощность. Овраг был примерно два метра глубиной и тянулся в сторону, в самом низу распадка рос густой кустарник, а чуть дальше виднелось углубление с небольшим сводом, куда вполне можно втиснуться и даже сесть на землю. Это он и сделал. Погасив фонарь, опять прислушался. Насколько он мог слышать сквозь противный звон в ушах, вокруг было тихо, преследователи если и были, то след пока не взяли. Надо попробовать отдохнуть. Но, при малейшей попытке закрыть глаза, сознание упорно возвращалось к событиям последних суток.

Накануне они со своих позиций всю ночь видели и слышали, как из поселений и хуторов в долине доносились одиночные выстрелы, крики и шум, как будто что-то рушилось. Небо периодически озарялось заревом от пожаров. Младшие офицеры и рядовые раз за разом обращались к вышестоящим офицерам с запросом вмешаться, но, раз разом, получали команду не вмешиваться. Ровным счетом ничего, абсолютно ничего такого не происходит. С рассветом их глазам отрылась удручающая картина. Позиция миротворцев была на холме, поэтому обзор был хороший. Вся долина была в дыму, который поднимался от горевших хуторов и поселений. В приборы наблюдения солдаты увидели, что вооруженные люди гонят колонны безоружных гражданских в сторону своих позиций из поселков, причем попутно продолжая грабить еще уцелевшие дома. Тех, кто по их мнению, не торопился, подгоняли выстрелами под ноги.

– Хорваты? – спросил парень лейтенанта. – Что они там делают?

– Похоже они, шевроны HVO, – ответил лейтенант, продолжая смотреть в бинокль. – Хотя, скорее всего, просто наемники. Их там очень много. Мародеры чертовы!

– Что же они творят-то?!!! – раздалось сразу несколько голосов.

Совсем близко, метрах в двухстах, из распадка, откуда тоже поднимались клубы дыма, хорватские боевики начали выгонять на дорогу еще одну группу жителей. Среди них было много раненых, все волокли на себе же награбленный хорватами скарб. Заметив на холме миротворцев и то, что они не вмешиваются, боевики начали откровенно издеваться. Они хохотали, показывая в сторону миротворцев недвусмысленные жесты, стреляли поверх голов гражданских. Но и этого, видимо, им показалось мало. Поняв свою безнаказанность, боевики выдернули из колонны двух девушек, лет 17—18. Их повалили тут же на обочину дороги, вокруг собралась галдящая толпа мародеров, а через несколько секунд оттуда раздался короткий крик, полный боли. Грохнул хлесткий выстрел. Снайпер подразделения не выдержал, и один из насильников свалился в кювет, оставив за собой шлейф алой пыли. В сторону поста прогремела очередь. Со стороны миротворцев раздались одиночные выстрелы, достаточно метко поразившие некоторых бандитов.

– Группа в машины, вперед туда, отобьем тех, кого сможем! – лейтенант на ходу отдавал приказы. – Ох и влетит нам за это! Вся группа, двенадцать человек, быстро погрузились в бронетранспортер LAV-25, а также легкий бронеавтомобиль, машины взревели и рванули в долину. По миротворцам уже стреляли. Оставшиеся на позиции миротворцы прикрыли ударную группу огнем. Боевики же сначала открыли огонь по гражданским людям, которые теперь стали заложниками, пытаясь таким образом отогнать наступавших миротворцев, но из орудия БТРа по ним открыли ответный огонь. Бронемашины в считанные минуты оказались возле колонны. Выскочивший десант буквально смел эту небольшую часть напавшей банды. Но и среди мирных жителей были огромные потери. Лейтенант сначала криком, потом жестами (никто практически не говорил по-английски) пытался показать перепуганным людям, куда надо бежать в безопасное место. Когда его поняли, те, кто смог, двинулись в сторону основных позиций канадских миротворцев. Парень тогда и увидел двух мертвых девушек на обочине. Спасти их так и не смогли. Но в тот момент об этом думать было некогда. В сторону ударного отряда канадцев выдвинулись несколько грузовиков с мародерами. Стрелок в БТРе развернул орудие и открыл по ним огонь. Завязалась перестрелка, нападавшие откатились, оставив погибших, высыпали из машин и заняли оборону.

– Не останавливаемся, вперед, вперед! Прорвем их линию, пока не закрепились!

– лейтенант командовал атаку, параллельно связываясь с основными силами. – Сейчас подойдут остальные, поддержат.

Они и прорвались, подожгли два грузовика, частично выбили, а частично уничтожили подошедших хорватских боевиков и наемников, а оставшихся обратили в бегство. Тут же их отряд бросился в погоню за ними. Преследуя боевиков, группа миротворцев сильно углубились в долину и проскочила еще две сожженные деревни. Повсюду лежали погибшие люди, дома были все разрушены, а на дороге приходилось периодически объезжать убитых коров. Громыхнул взрыв, и впереди идущая бронемашина загорелась. БТР съехал с дороги и ткнулся носом в кустарник. Стрелок БТРа успел заметить место пуска гранаты и выпустил туда длинную очередь из орудия. Повторного пуска не было, но с трех сторон по нему начали стрелять. Пули с противным визгом щелкали и плющились о броню, высекая искры.

– Леопард 1, Леопарду 9! Мы под ураганным вражеским, просим помощи! – лейтенант вызывал базовый лагерь. – Наши координаты – квадрат 306789 шестьсот метров от Папуча в сторону Кукльица, дорога! Нас зажали!

– Леопард 9, как вы там оказались? – раздался в динамике спокойный голос, – приказа выступать не было! Сколько Вас там?

– Осталось восемь! Помощь нужна срочно, повторяю – срочно, иначе нас поджарят! Противник совсем рядом!

– Ждите, запросим указаний! Ваше выдвижение было несогласовано.

И вот так четыре часа. Четыре часа они довольно успешно отбивали то вялые, то более агрессивные атаки хорватов и наемников, которые видимо, еще не решили, что делать с попавшим в ловушку отрядом миротворцев. Отступить им не дали, стоило попробовать развернуть БТР, по ним начали опять стрелять из гранатометов. На все взывания лейтенанта по рации, база или отвечала «ждать», или просто отмалчивалась. Стрельба со стороны противника стихла. За время затишья зажатые миротворцы смогли укрепить временные позиции и перевести дух. Из них двое были легко ранены. Позицию пока оборудовали возле БТРа. В полной тишине прошло примерно полчаса. Неожиданно на связь с лейтенантом вышла небольшая группа французских миротворцев, которые оказались в похожей ситуации всего в километре от них. Они тоже были прижаты огнем наемников, только их положение было хуже, весь транспорт был уничтожен. После коротких переговоров десяток оставшихся в живых французов решили подойти к их позициям. Через пять минут начался плотный автоматный обстрел, похоже, что боевики окончательно пристреляли их позиции. Ситуация осложнилась тем, что в БТРе закончился боекомплект. Когда боевики это поняли, они усилили натиск, явно собираясь захватить их позицию. Надежда затеплилась с подходом французов. Перестрелка началась в стороне, хорватам пришлось оттянуть на них силы. К этому моменту у канадцев в строю оставалось четверо. Погибло еще трое, и тяжело ранило лейтенанта, он без сознания лежал возле БТРа. Патроны начали заканчиваться. До канадцев дошло всего два француза. Оба еле стояли на ногах, оба были ранены. На удивление, хорваты перестали обстреливать позицию.

С момента начала погони и боя прошло девять часов. Помощи так и не было. В кратковременных перестрелках их осталось двое. Он и раненый лейтенант. Последний пришел в сознание, приказал ему собрать у погибших оставшиеся магазины, пока опять затишье. Парень это сделал.

– Часть бери себе, часть оставь мне. Сбрось голубую каску, в ней ты более заметен…. – лейтенант начал хрипеть, отдышавшись, продолжил, – уходи в лес. Пробирайся на базу.

– Но…. – парень нерешительно начал возражать.

– Это приказ. Уходи. Есть шанс. Прямо отсюда и в лес. Я их задержу сколько смогу, – лейтенант передернул затвор, с трудом перевернулся на живот и подполз к колесу БТРа, оставив за собой кровавый след. – Направление помнишь? Уходи! Сволочи, бросили… – лейтенант закашлялся, выплюнул кровавый сгусток, – бросили нас тут, чтобы мы молчали.

Он выпустил длинную очередь в сторону позиций боевиков, которые в этот момент уже подбирались к ним короткими перебежками. Этим лейтенант выгадал несколько ценных секунд для парня. Тот больше не раздумывал и бросился бежать к лесу. И было самое время, поскольку через эти пару секунд раздался взрыв, на том самом месте, где он только что находился. Волной его бросило вперед, он машинально ушел в кувырок, встал и продолжил бежать, хотя его шатало, а в ушах противно звенело. Но безумный страх заставлял его нестись вперед.

Тогда это и случилось. До сегодняшнего дня, за все четыре месяца пребывания здесь, фактически в районе боевых действий, он ни разу не стрелял. Даже когда они вели ожесточенный бой, будучи зажатыми, он вел огонь в ту же сторону, что и все бойцы. А тут… Возле самой спасительной кромки леса из кустарника выскочил боевик. Он что-то кричал, а затем вскинул автомат. Парень зашелся в крике и нажал на спуск. Автомат выплюнул смертоносный свинец, боевика отбросило назад, кровавым кубарем он улетел в кусты. Не останавливаясь, парень проскочил в кустарник и дальше в лес, отплевываясь на ходу от подступившей к горлу тошнотворной желчи. Он постарался отогнать от себя картину, как падает со вспоротой грудью тот боевик на опушке леса. Ему надо было срочно уходить.

Преследователи были где-то рядом, сами выстрелы он слышал плохо, но вот свист пуль вокруг был очень хорошо различим. А еще противное чавканье, с каким они врезались в стволы деревьев. Сама погоня вроде как и отстала, но до темноты он бежал, не останавливаясь. Так закончился для него первый серьезный бой.

*****

Будильник противно и пронзительно запищал. Я машинально хлопнул по нему рукой, при этом прекрасно зная, что он через пять минут опять начнет так же противно вопить, а его звук будет бить мне по нервам, как раскаленное лезвие. Его не выключить, пока не встанешь и не повернешь рычаг на обратной стороне. Боже, как же мне неохота вставать. Две минуты, две бесценных минуты я еще валяюсь в постели. Однако само осознание того, что будильник опять начнет свою песню, и мне надо будет преодолевать себя, выдираться из ласковых объятий постели, было смерти подобно. Уж лучше встать сейчас. С великим трудом разлепив веки, я поднялся. Начинался очередной день, интересно, что он мне готовит. «Что день грядущий мне готовит?», так, кажется, сказал классик русской литературы Пушкин. Я увлекаюсь мировой литературой, в отличие от многих моих сокурсников, которые кроме канадской и американской литературы, не читают ничего. Если вообще, что-то читают. Мне было непонятно, как с таким узким кругозором, они ухитрялись пройти отборочные тесты в университет. Хотя чему я удивляюсь, ведь образование и так платное. Так что если хочешь учиться – плати. Для тех, кто оплачивал свое образование, без банковского кредита, вступительные экзамены оказывались простой формальностью. Мне, одному из немногих счастливцев, удалось получить более-менее льготные условия поступления, образования и проживания, за которые борьба началась еще в Старшей школе.

Учусь я в Университете Макгилла в Монреале, на фармацевтическом факультете. По окончании Старшей школы, у меня стоял выбор – филологический факультет, медицина или армия. Армию я оставил на самый пиковый случай, если мне совсем никуда не удастся устроиться. Медицинский факультет – очень высокая стоимость обучения, потом очень долго отдавать кредит, льготных условий там не было, даже для таких абитуриентов как я. Свой выбор я остановил на фармацевтике. Это почти медицина, после окончания достаточно много перспектив, ну а если не совсем повезет, то можно и просто в аптеку устроиться. Но основная немаловажная причина – там были льготные места. А мне после приюта обязательно надо было поступить в университет, чтобы не оказаться на улице.

Приют. Я – сирота, и своих родителей не знаю. Когда я задал свой первый вопрос про моих родителей, воспитатель мне рассказала, что моя мать умерла при родах, а отец, спустя всего два года погиб на стройке, где работал. Большего я о них не знал. Других родственников у меня не было.

Поэтому ни на чью помощь мне рассчитывать не приходилось. До своего совершеннолетия я был под государственной опекой. Я был обут, одет и накормлен. Приют нас вывозил летом на природу или на море. Зимой на Рождество у нас всегда были подарки и от попечителей, и от государства. И воспитательницу мы все называли «мамой», поскольку она искренне нас любила и всех баловала, несмотря даже на то, что мы иногда вели себя из рук вон плохо. Но даже тогда она могла нас успокоить и привести в чувство. Счастлив был я? Быть может. Какой-никакой мы были семьей. Ссорились, мирились, дрались иногда… Но, в основном, вместе переживали каждый день. Для нас грустно было расставание с этой семьей, а, рано или поздно, оно было неизбежно. Некоторые оставили нас по завершении Средней школы. Учились они не очень хорошо, но по техническим и прикладным дисциплинам они получили достаточно хорошие отметки, чтобы их взяли младшими учениками на промышленные предприятия. Я старался всеми силами попасть в Старшую школу, а затем в Университет, для того, чтобы получить хорошую работу и выйти в люди, а не провести жизнь на улице.

Большую часть времени я проводил в библиотеке, а не в играх с остальными детьми или позже – на свиданиях. Я готовил уроки, потом читал. Чтение стало моей страстью. Я читал запоем, до головных болей и песка в глазах. Меня выгоняла библиотекарь уже перед закрытием, говоря, что я порчу свое зрение и здоровье. Ребята меня даже прозвали «крысой библиотечной», но мне на это было просто начхать. Когда я уже вплотную подошел к выбору профессии, то остановился на фармацевтике. Итоговые тесты в школе были пройдены, набран достаточный балл для поступления. Сданы дополнительные тесты в университет Макгилла, и я уже получил положительный ответ. Директор приюта пожал мне руку и сказал на прощание: «Удачи в жизни, Морѝс Арман Роше».

А передо мной встал следующий вопрос – как и на что мне жить следующие шесть лет. Государственный банк, по запросу приюта, обеспечил мне кредит на образование и стипендию, причем возвращать мне придется только ту часть, которая идет непосредственно на обучение. Стипендия и проживание в эту часть не входят. Но стипендия не очень велика, и львиная доля расходов из нее – учебники и учебные материалы. На первое время мне выделили некоторую сумму «подъемных», на них я смог оплатить первые учебные пособия. А еще же надо что-то есть и как-то одеваться. Срочно мне надо искать работу.

С устройством на работу мне тоже повезло. Я воспользовался опытом многих студентов и пошел работать в один из ближайших «McDonalds» на территории кампуса. Поскольку иных источников дохода у меня не было, кроме стипендии, мне пошли навстречу и оформили мне разрешение работать сверх обычной нормы рабочих часов, чпо сравнению с остальными студентами. График был гибкий и удобный к совмещению работы и учебы.

Везение во всем не может длиться вечно. И это я понял на первой же лекции в университете. Я до начала учебы пробовал что-то штудировать, чтобы не совсем «нулевым» подойти к началу занятий. Но все это было впустую. То, что это не школа, стало понятно с первой же минуты. На лекциях и занятиях на нас выливали тонны материала и информации. Объемы работ, которые надо было выполнять, были колоссальные. За первые два часа первого курса на одной только неорганической химии нам дали такой поток материала, какого мы не проходили в школе за месяц. И это было только начало.

Дополнительно я записался на курс по Программе управления собственными расходами, чтобы сразу научиться правильно вести свое хозяйство и бюджет и самому не сесть в долговую яму. Я понимал, что толком в приюте нас к самостоятельной жизни не готовили. А соблазнов вокруг было великое множество.

Куратор нашего курса обозначила, что помимо шести обязательных дисциплин, которые входят в минимальный пакет, нам надо выбрать еще четыре любые, обязательные к изучению. А первый триместровый экзамен по пяти из десяти предметам уже через три месяца. А за это время, за эти три месяца, надо сдать десять текущих зачетов. Иначе не будет допуска до экзаменов в принципе. С первого же дня нам дали понять, что игры и детство кончились. Университету без разницы, посещаешь ты практику и лекции или нет. Это полностью твое личное дело, и нужно это не преподавателю и куратору курса, а только тебе. Преподавателю – что, чем меньше народу, тем ему проще. А как ты наверстаешь упущенное – только тебе решать. Тем более, что в учебниках и методических пособиях есть далеко не все, что потом спросят на экзамене. А многие преподаватели спрашивают на экзамене именно по своим лекциям. Учебники их особо не интересуют. На лекциях из огромного объема информации было сложно выдернуть ключевые моменты, за лектором приходилось конспектировать сплошным потоком, а потом уже разбирать во время самоподготовки. Очень много прикладных вещей и ситуационных задач разбиралось на практических занятиях. На лабораторных занятиях если ты, что-то делал неверно, то к следующему разу ты должен был предоставить подробную методику того или иного опыта, с указанием места, где ты ошибся и вариантом исправления ошибки. Очень много было работы в группе, над тем или иным проектом. Причем по результатам этой работы каждый участник группы оценивал работу всех. Из этой оценки, как и из многих других факторов, складывался твой индивидуальный рейтинг на курсе. По итогам этого рейтинга тебе проще или сложнее устроиться на работу.

Я только за голову хватался, как мне все совмещать – работу и учебу. Практические занятия пропускать нельзя ни в коем случае. Лекции тоже лучше не пропускать, упущенный материал потом найти очень сложно. А переписать конспект – это еще надо постараться, чтоб тебе его кто-нибудь дал. А даже если и дадут, у каждого свое видение важности материала. Пока у меня был сосед по комнате в общежитии кампуса, мне было проще, тем более, что он был из моей учебной группы. Но в середине второго триместра первого курса, он решил перебраться жить к своей подружке на квартиру. Нового соседа у меня не появилось, поскольку он место держал за собой. Но конспекты у него стало брать тяжелее.

Кое-как, со скрипом и скрежетом, я перевалил оба триместра. Каникулы, пару месяцев выдохнуть и дальше за учебу. На каникулах я взял себе за правило ходить в спортзал университета, благо это нам бесплатно. Занимался я в тренажерном зале и в секции рукопашного боя. Быть полным хлюпиком мне совсем не хотелось. И, конечно же, свободную минуту, на каникулах я проводил в библиотеке. Читал я по-прежнему много, и англоязычную, и франкоязычную литературу, переводные вещи из мировой литературы. На втором курсе закрыли тот «McDonalds», где я работал. Мне повезло больше других, поскольку как только начались разговоры о предстоящем закрытии, я сразу бросился искать новое место. Посчастливилось устроиться на автомойку, где хозяином был пожилой мужчина. Он с пониманием отнесся ко мне, тем более узнав, что я живу один, и обещал посодействовать при формировании графика. Я понимал, что ущерб учебе все же будет, сильно злоупотреблять добротой я не собирался. Минусов в этом месте было несколько. Мойка от кампуса была гораздо дальше. Контингент работников был оч-чень разный. Много ребят было с улицы. Студентом был только я, поэтому меня сразу же прозвали школяром. По опыту приюта, на прозвище внимания не обращал, но и на шею себе садиться не давал. В целом и в общем – сработался с ними.

Третий и четвертый курсы ознаменовались тем, что нам стало учиться чуть полегче, чем прежде. Информация также шла плотным потоком, но немного изменилось к нам отношение со стороны преподавателей. Если раньше экзаменатор придирался к малейшим недочетам в ответе, то теперь некоторые из них могли выйти кофейку попить, пока мы готовились к ответу. Естественно, что мы пользовались моментом, и искали необходимую информацию. И пропуски лекций или практических занятий, особенно если причиной была рабочая смена, не был «тяжким грехом». Проще было договориться с преподавателем о дате и времени отработочного занятия. Это было своего рода глотком воздуха перед пятым и шестым курсами, поскольку там мы окончательно выбирали свою специализацию, а оба они и пятый и шестой курсы, как раз и были направлены на подготовку по выбранной специальности. Но это еще будет.

Даже не смотря на продолжающийся вал информации в университете, на работу, я как-то привык к этому бешеному ритму. Я ухитрялся выкроить время сходить почитать в библиотеку, выбраться в спортзал и поработать на тренажерах или потренироваться в зале единоборств. Посидеть в недорогой кофейне и поболтать с близким другом. Летом даже получалось выбраться с палаткой на природу. Одним словом, человек такое создание, что привыкает ко всему.

Как я уже говорил, сейчас шел четвертый курс, надо мной нависли тяжелые экзамены. Я не знал, за что хвататься. Фармацевтическая химия, фармакогнозия, фитохимия, заводская технология лекарственных средств, фармакология, экономика и управление. Без всего этого специалист не может считаться специалистом. Они были включены в обязательные дисциплины. А поскольку я уже примерно представлял себе, куда я хочу направиться после окончания учебы – изучать их приходилось досконально. Это не говоря уже о том, что без именно досконального изучения, экзамен по данным предметам не пройти. Объем материала к изучению на них давали не просто огромный, а огромный в кубе.

Вот и сейчас, утром, спешно заглатывая на ходу, кофе и бутерброды, я готовился к сегодняшним практическим занятиям, прекрасно понимая, что всего этого может быть недостаточно, а итоговый тест в конце занятия, скорее всего, придется переписывать. И к этой переписке я буду готовиться уже вечером на работе, между мытьем машин. А еще подготовка к завтрашним занятиям, и когда-то надо писать курсовую работу по фармакологии. Скорее всего, утром на пару лекций не иду, а пойду в библиотеку готовиться. Конспект попрошу у друга.

Взяв, на «ход ноги» яблоко, я схватил рюкзак с учебными материалами, перекусом и выскочил за дверь. Начался мой обычный день.

*****

Он проснулся совершенно разбитым, как будто и не спал вовсе: сказалось запредельное напряжение прошедшего дня. Давно рассвело, хотя из-за того, что лес был широколиственный, в чаще царил полумрак. Все тело ломило, голова гудела, ноги и руки отказывались двигаться. С трудом разлепив веки, Морис прислушался. Где-то вдалеке слышались очереди из крупнокалиберного пулемета. С затянутого низкими свинцовыми тучами неба донесся гул авиации. Непонятно только чьей – НАТО-вской или югославской. Но что успокаивало – вроде как не было близких звуков погони. Значит, в запасе есть немного времени. Он заставил себя подняться из полулежачего положения, и, сжав зубы от боли, начал растирать затекшие мышцы. Отвинтил крышку фляги, сделал глоток. Вдалеке послышались гомон птицы и шумное хлопанье крыльев. Сердце пошло тяжелыми толчками, Морис прислушался. Хруст веток вдалеке уже не мог быть простой случайностью. Тот или те, кто забрались сюда вряд ли сделали это случайно. А если неслучайно – скорее всего, они тут по его душу. Превозмогая боль, он начал потихоньку выбираться из овражка, при этом стараясь не шуметь. С вершины холма, прячась за кустарником, он оглянулся, посмотрел в небольшой бинокль, и его как током ударило. Хорваты, с такими знакомыми по вчерашнему дню шевронами с «шаховницами», наемники без знаков различия и всего в трехстах метрах от того оврага, где он только что был. Идут цепью с интервалом метров десять – пятнадцать, осматривают каждый куст и яму. Ищут. Страх подстегнул его с новой силой, и он побежал. Кусты предательски хрустнули, и ему вслед прозвучала автоматная очередь. Затем раздались еще несколько выстрелов, пули с визгом засвистели между деревьев, вырывая из них щепки, выбивая пыль и крошево, срезая тонкие ветви. Морис бежал, на очередном холме он на секунду остановился, развернулся и выпустил короткую очередь в сторону преследователей. Через сто метров, еще раз. Пусть они знают, что дичь тоже огрызается. Плотность огня не была большой, короткие очереди и одиночные выстрелы, и все с большой дистанции. Он бежал и бежал, ему уже было все равно куда, главное стряхнуть, оторваться от преследователей.