На узкой грани

Вражеский огонь был хоть и рассеянный, и не прицельный, но этого хватило. Свист пули и жгучая боль в левой руке. Но, не смотря на это, он продолжил бежать. Звуков команд и криков преследователей он не слышал, оставалась надежда, что они еще далеко. Отрешенно, практически на ходу он посмотрел, что на руке, вроде, просто царапина. Задерживаться нигде нельзя, местность становилась все тяжелее. Подъемы на холмы, резкие спуски, густой подлесок. На одном из спусков он не удержался на ногах и покатился по склону вниз. Ему с трудом удалось сдержать крик. Шмякнулся он в грязную воду и на что-то мягкое. Сколько он так пролежал, не помнил. Сверху он услышал звуки шагов и голоса на незнакомом языке. Он вот-вот ожидал сверху очереди, но секунды шли за секундами, складывались в минуты. А ничего не было. Потом послышались многочисленные шаги, удаляющиеся от этого оврага.

Морис с трудом заставил себя не вскочить сразу. Он знал, преследователи могли еще быть наверху. Медленно поднялся, протер залепленные грязью глаза и в ужасе шарахнулся назад. Теперь он понял, почему преследователи ушли, а не полезли вниз. Он понял, что это был за мягкий предмет, и куда он свалился.

Он стоял по пояс в грязи и воде посреди огромной братской могилы, практически не засыпанной. В воздухе висел тяжелый, приторно-сладкий запах гниющей, разлагающейся плоти.

*****

Перед рождественскими каникулами нам предстояло сдать три экзамена основного цикла. Радовало то, что в этот раз буду сдавать одновременно с моим близким другом, Мари.

Несправедливо будет не рассказать о ней.

Познакомились мы в самом начале первого курса, когда у нас было распределение по учебным группам. Я ее заметил сразу – стройная, с великолепной фигурой, пышными темными волосами. Я не помню, о чем мы тогда заговорили, но человеческая симпатия возникла сразу. Я попытался начать за ней ухаживать, но она как-то сразу сказала, что из этого ничего не выйдет. Не скрою, мне это было не очень приятно, так как задело мое мужское эго. Однако со временем я понял – мы с ней настолько разные, что действительно, лучше оставаться друзьями. Как пара – мы не подошли бы друг другу в принципе. Общаться с ней было одно удовольствие, сдружились мы крепко. Многое в учебе прошли вместе. Если и была у меня влюбленность в нее, то со временем она перешла в ту любовь, которую испытывают к сестре. Даже когда у нее появился парень, я ничуть не ревновал. В свою очередь она не ревновала меня к моим немногим подружкам.

Не просто пройти сессию, но, тем не менее, мы с Мари это сделали. Рождество и Новогодние праздники прошли здорово. Тем более, что Мари в этот раз позвала меня отмечать их со своей семьей. Я и до этого бывал у них, а тут немного понежился в атмосфере семейного уюта, которого никогда не было у меня.

Очередной триместр не принес особых сюрпризов. Семинары, лекции, работа. Последний триместр пятого курса перед летними каникулами был занят предметами дополнительного цикла. С Мари мы виделись реже, поскольку тут у нас дисциплины не совпадали. Я ходил на лекции и семинары по экономике и праву, поэтому заниматься приходилось в другом корпусе, где проходили занятия экономического и юридического факультетов

Боже, сколько тут лощеных детей, богатеньких родителей. Золотая молодежь. Я просто для себя решил, не обращать на них внимание.

Эта девушка выделялась среди них. Она была одета не ярко, но с безупречным вкусом и видно, что вещи очень дорогие. Украшений практически нет. Косметики минимум. Роста среднего, стройная, подтянутая, почти спортивная фигура. Явно занимается фитнесом, но без фанатизма. Правильные черты лица, светло-каштановые вьющиеся волосы, густые темные брови, линия губ тонко очерчена. И очень выразительные карие глаза. Она практически всегда среди «золотой» компании, но даже там она общалась мало и тихо. Я потом вспоминал, что практически не слышал ее голоса. Хотя та компания вела себя шумно, как хозяева жизни. А в те редкие моменты, когда она оказывалась одна в лекционной аудитории с конспектом или блокнотом, за столиком кафе, опять же с небольшим блокнотом, в котором она что-то рисовала или чертила, то она преображалась. Куда-то пропадало холодное выражение с ее красивого лица. Глаза теплели. А в ту секунду, когда на ее лице появлялась даже легкая улыбка, мне казалось, что на самом деле она очень добрая и чувствительная девушка, а все остальное – идеально поставленная защитная маска. Я думаю, что именно тогда я увидел ее настоящей. Она мне очень понравилась.

Я гнал от себя лишние мысли. Кто – я и кто – она. Сирота, живущий тут на птичьих правах, без стабильного заработка и будущего. А она? Мне страшно представить, чья она дочь… Но даже если, а почему бы и нет….. Нет, чего только не полезет в голову.

Я не был очень опытным в таких делах. В школе, кроме нескольких случайных поцелуев с одноклассницами, у меня не было ничего. На первом курсе та, которая мне понравилась, выбрала другого. Моей же первой женщиной, стала пришедшая к нам на повтор второго курса девушка. Роксана ее звали. Мы расстались тогда, когда она решила сменить учебное заведение, поняв, что ошиблась с выбором профессии. Расстались мы не очень хорошо, причем, я бы сказал, по моей вине. Вспыльчив я был. Серьезных романов у меня не было больше. Так, одна случайная связь. Но в силу интенсивного ритма моей жизни, горевать мне тогда на эту тему было просто некогда. Голова была забита другим.

***

Экзамены позади! ЭКЗАМЕНЫ ПОЗАДИ!!! Последний триместр пятого курса пройден. Дальше только практика в аптеке, интернатура и Национальный квалификационный экзамен. Это из чего складывался шестой курс. Не может быть. Я почти у цели. Рейтинг по курсу у меня нормальный, я нахожусь в первой половине списка. Ведь именно на рейтинг ориентируются будущие работодатели. Соответственно, с поиском базы практики, особых проблем у меня не будет.

Базу практики я выбрал из перечня, предложенного в деканате, и даже договорился уже о ее прохождении. Тем более, что я заранее озаботился наличием рекомендательного письма от декана. Директор той аптеки сказал мне, что ждет меня не раньше чем через полтора месяца. На мой удивленный взгляд он только усмехнулся и сказал мне, что нет толку от изможденного сессией студента.

Лето. Я спокойно работал на своей мойке, ходил в спортзал, читал. Один раз я выбрался самостоятельно в лес с палаткой, еще один раз – с компанией ребят из турклуба. Один раз съездил с Мари и ее семьей в их загородный дом. Но я чувствовал в этот раз себя там лишним. Мари близко сошлась с молодым человеком, и я понял, что мне там делать нечего. В глазах ее парня явно читался немой вопрос, что же я тут делаю, хоть мне никто ничего вслух не сказал. В доверительной беседе, Мари меня спрашивала, что ж я не заведу себе подругу, но я как-то отшучивался, мол, не на что мне ее заводить.

И все-таки у меня из головы не шла ОНА. Та девушка с юридического отделения.

*****

К середине четвертого курса я поняла, что, наверное, ошиблась с выбором специальности. Отступать, правда, было уже поздно, до выпуска остался год и еще год практики, а там уже работа в фирме отца. Хотя трудно сказать, был ли это мой выбор. Хорошо, что еще в школе я ходила в художественную школу и окончила там длительный цикл по рисованию и дизайну. Параллельно с работой можно будет продолжить развитие этого направления, а после получения второго высшего образования уйти в другую специальность. Мне всегда нравилось рисовать. Отец же ничего не хотел слышать об этом. Поэтому, когда я получила итоги своих экзаменов в школе, я тут же узнала, что зачислена в Университет Макгилла на юридическое отделение. Опять он решил все за меня.

Я вообще мало видела своего отца. То он пропадал на открытии филиала своей фирмы в США, то на переговорах в Саудовской Аравии. То он полгода живет в Лондоне, руководя из Лондонского офиса всей своей организацией, а потом в Европе еще год. За последние два года я, от силы, видела его дней двадцать.

Мама. Я ее очень смутно помню. А в доме даже фотографий нет. Когда я впервые спросила отца про маму, он оторвался от своего ноутбука, у него сильно испортилось настроение. Он накричал на меня и запретил об этом спрашивать.

За всю жизнь я гораздо больше общалась с нашей экономкой Эйлис. Однако, на самом деле, она выполняла роль воспитательницы. Смешно представить, но с ней я общалась гораздо больше, чем с отцом. Хотя если быть точной, я просто проводила целые дни (помимо школы) с ней. С ней я обсуждала все животрепещущие девчачьи вопросы. Если не как с мамой, то как с бабушкой. Эйлис была мне очень близка. Фактически воспитывала меня она, а не отец. Воспитывала она меня в достаточно консервативном ключе, но не совсем ортодоксально, как в некоторых богатых семьях. Я видела, какая «восхитительная» мода на яркий макияж в школе и в художественном колледже. Как одеваются другие девушки. Меня это отталкивало. Я никогда особо не общалась с одноклассниками. Мало того, что в школе задавали на дом всегда очень много работы и всегда спрашивали выполнение задания, так у меня еще был художественный колледж. Делать что-либо спустя рукава я не привыкла и поставила себе целью – закончить школу с отличием. Поэтому в общих мероприятиях класса я не принимала участия. До меня доходили слова «зазнайка», «зубрила» и «заучка». Но я не придавала этому значения. В старшем классе, многие девушки уже вовсю встречались с ребятами, причем в основном со студентами. Многие уже вкусили «запретного плода». Основные разговоры на эту тему велись в раздевалке спортзала, перед физкультурой, особенно тогда, когда девчонки без тени смущения пялились друг на друга. Я не принимала в них участие, хотя они и пытались меня вывести на разговор. Я их игнорировала. Одной из «заводил» это не понравилось. Назревал типичный школьный конфликт, все обошлось тогда, но я пожаловалась Эйлис. Не знаю, что она сделала, но у меня потом не было занятий по физкультуре, причем до конца школы. А одновременно с этим, Эйлис меня вывела на откровенный разговор. Долго меня расспрашивала о том, что я знаю об особой стороне взрослой жизни. Есть ли у меня кто. Что я могла ей сказать? В учебную программу всей школы «про это» все было включено, с первого класса. А то, что у меня никого еще не было, неужели ей, опытной женщине, это и так не понятно? Она только крепко обняла меня.

– Какая же ты молодец, не разменивайся на кого попало. – Эйлис погладила меня по плечу.

– Но как понять, ОН это или нет? – я подняла на нее глаза. – Ведь это же так сложно, вдруг мне покажется… А потом я пойму, что ошиблась?

– Рано или поздно, ты все равно повстречаешь человека. Что будет, то будет, но никогда не оборачивайся назад. Поступай всегда так, чтоб ни о чем не жалеть.

– Спасибо тебе.

– Леона, но неужели тебе никто не нравится из ребят из вашего класса?

– Они все какие-то несерьезные и отталкивающие. Им нужно только одно. А еще, они знают насколько у меня богатый отец, поэтому им я не нужна. Нужны только мои деньги и кое-что от меня. Я так не хочу.

– А может нравятся не ребята? В том смысле…. Эммм?

– Что ты имеешь в виду? Девушки мне точно не нравятся, если ты об этом, – я почувствовала, что вспыхнула, щеки так и горели.

– Прости, я не хотела тебя обидеть.

Эйлис только крепче меня прижала. Потом, думая, что я не слышу, прошептала, как мне будет непросто.

В университете мне было очень интересно учиться, поскольку и там я поставила себе задачу – закончить его с отличием, по-другому я не умею. Но, как я уже поняла, юриспруденция и право были не тем, чем мне хотелось бы заниматься всю жизнь. Мне нравилось искусство. Мне удалось совмещать занятия в университете и одновременно пойти на дополнительные художественные курсы. У меня повсюду с собой был альбом и карандаши. Когда у меня была свободная минута, я рисовала. Иногда мне даже удавалось во время лекции сделать набросок или зарисовку. Например, преподавателя с кафедры или студента. Курс у меня подобрался – все сплошь дети богатых родителей. Наглые, убежденные в своей избранности, хозяева жизни и тусовщики. Я не причисляла себя к таким. Хотя они про меня знали, что я дочь богатого отца, и пытались поддерживать со мной общение, мне с ними было тоскливо. Я на себя надела маску высокомерной «ледяной принцессы», немного участвовала в разговорах. Но на «тусовки» – нет. Мне некогда.

Пятый курс. У нас объединенные лекции по гражданскому и уголовному праву совместно со студентами медицинского и фармацевтического факультетов. Какие же там ребята открытые и более простые. Они живые, не зацикленные на шмотках, «тачках», тусовках. Они нацелены на большие жизненные ценности. На служение людям.

Может, конечно, я наивная дурочка, но я их увидела такими.

А еще я заметила его. Невысокий, достаточно крепкий, с короткой стрижкой, очень густыми бровями и правильными чертами лица. Очень красивые губы. А его взгляд: красивые серо-зеленые глаза почему-то все время очень грустные. И еще одно наблюдение, он всегда приходит в аудиторию очень уставший. В первую же лекцию я сделала набросок его портрета.

Еще несколько совместных лекций прошло, и я закончила портрет.

– Нашла себе модель? – над моим ухом хихикнули. – А он ничего себе. А главное, с какой любовью нарисовано.

Я посмотрела на Джессику. Она учится со мной с первого курса. Посмотрела ледяным взглядом, как я умею.

– Не, серьезно, ты рисовала ребят раньше, но так… Леона Вебер влюбилась, это точно, – Джессика довольно улыбалась.

Несмотря на то, что еще шла лекция, я молча собрала вещи и вышла из аудитории. Преподаватель мне ничего не сказал. Но в последнюю секунду перед выходом, я перехватила немного удивленный взгляд этого парня, с медицинского отделения.

Закончилась сессия. Я перешла на шестой курс. Там остается только специализация. Отец мне позвонил, короткий, как обычно, разговор. Он мне велел идти в магистратуру по международному праву. Я ответила, что подумаю. Он задал еще пару вопросов ни о чем. Как обычно, спросил, не надо ли мне еще денег. А затем «обрадовал», что приедет теперь только через три месяца, поскольку надо задержаться в Европе.

Денег особо не надо, есть они у меня, не бедствую. Есть и карманные деньги, и на содержание машины, и на развлечения. Хотя у меня развлечения – сходить в кино раз в месяц, а так учеба, курсы рисования и дизайна, фитнесс. Я только вздохнула, все как всегда.

– Ужинать будешь? – это Эйлис, – Что с тобой?

– Отец вернется только через три месяца. Обещал до этого, что по окончании пятого курса мы с ним поедем куда-нибудь.

– Но ведь он…

– Работает на наше благо, чтобы все было у нас хорошо, и мы ни в чем не нуждались, – я только вздохнула. – Но все-таки, я его хотела увидеть.

– Тебя что-то еще беспокоит. Что? – Эйлис села передо мной.

– Не знаю…

Только когда я легла спать, поняла что меня еще беспокоит. Почему мои мысли опять возвращаются к этому парню? Я включила свет и открыла свой блокнот для рисования и нарисовала по памяти еще один его портрет.

– Очень симпатичный мальчик, – я даже подскочила от неожиданности, Эйлис заглядывала через плечо. – Кто-то с курса? Я увидела свет у тебя, решила зайти – узнать, не нужно ли чего.

– С медицинского факультета, – я покраснела, – этот триместр они ходили с нами на объединенные лекции. Что со мной?

– А что с тобой? – Эйлис на меня внимательно посмотрела. – Выглядишь сногсшибательно, даже еще лучше, чем обычно…

– Не знаю, что со мной. Все из рук валится. Вон только, – я указала на портрет, – вон о нем только мысли. Причем давно. И хочется его увидеть, опять…

– Вы познакомились?

– Нет.

– Все, по-моему, ясно. – Эйлис очень ласково мне улыбнулась

Я вопросительно посмотрела на Эйлис.

– Ты влюблена, девочка моя. И если я что-то правильно понимаю, это впервые за твои девятнадцать, почти двадцать, лет. Что для меня удивительно, так это то, что раньше этого не случилось.

Я почувствовала, как мои щеки запылали, и опустила глаза.

*****

Он стоял ни жив, ни мертв. Потом медленно, стиснув зубы и заставляя себя дышать короткими вдохами, сдавливая глухое рычание, прорывавшееся у него из груди то ли от страха, то ли от злобы, мелкими шагами начал семенить к противоположному краю ямы. В мутной жиже он то и дело чувствовал, как наступает на что-то мягкое. Погибших здесь было много. Мужчины, женщины, некоторые трупы уже невозможно определить – кто это был, настолько давно они тут лежали. Морис остановился и до боли закусил себе щеку изнутри – перед ним спиной вверх лежал трупик ребенка не старше пяти лет. Морис заставил себя медленно выдохнуть и продолжил двигаться вперед, аккуратно обойдя несчастного малыша.

Ломая ногти, рассадив кисть раненой руки, с трудом он выбрался из страшного оврага. Сделав пару шагов, Морис остановился, и его неудержимо вывернуло наизнанку. Пустой желудок жуткими болезненными спазмами продолжал сокращаться, хотя не понятно было, что же еще можно исторгнуть. Отдышавшись, он побрел вперед.

Найдя небольшой ручей, который спускался по склону, Морис попытался отмыться. Ему казалось, что запах того оврага намертво въелся в кожу и одежду. Ополоснув лицо, он почувствовал себя чуть лучше. Рану на руке он промыл и замотал малым бинтом, перевязочный пакет пока не трогал. Руку неистово саднило. Дал знать себя голод. Морис старался об этом не думать. Он заставлял себя выполнять механические действия, направленные на решение текущих задач – наполнить флягу, бросить в нее таблетку обеззараживания воды. Проверить оставшиеся оружие и боеприпасы. С помощью полевого набора вычистить автомат. И так далее. Он заставил себя вспомнить хотя бы примерное направление, куда ему надо двигаться. В голове еще проносилась тысяча вопросов, на которые он не мог найти ответы. Почему к ним не пришли на помощь свои же? Почему ранее, командование игнорировало обращение сербов из деревень на нападения со стороны хорватов? Почему офицеры сообщали хорватам расположение частей Югославской армии? Почему убийства сербских жителей не расследовались или расследовались, спустя рукава? И самый главный вопрос – почему они не получили приказ предотвратить ту бойню, свидетелями которой стали? Он гнал пока прочь от себя эти мысли.

Морис плохо понимал, куда ему теперь двигаться, поскольку он только примерно знал, где оказался, после горячки боя и такой же горячки бегства.

Он брел по распадку между двух сопок. Кругом была мертвая тишина, и он тоже старался не шуметь, чтоб не выдать себя. Двигаться приходилось очень медленно, поскольку местность была совсем незнакомая, а кроме того, кругом могло быть все заминировано. Одну растяжку между деревьями он уже обезвредил. Теперь хоть у него было две гранаты. За остаток дня он смог пройти, таким образом, не очень большой отрезок пути. Гористая местность потихонечку оставалась позади. Сил на то, чтобы перевалить хребет не было, он помнил примерное направление, откуда они приехали накануне, по компасу он возвращался уже лесом в обратную сторону.

Сумерки переходили в ночь, надо было устраиваться на ночлег, в мало-мальски пригодном месте. Несмотря на начало осени, ночи уже были холодные. А форма после двух вынужденных купаний, еще не просохла. Костра не развести, верное средство демаскировать себя. Найдя у подножия холма, что-то наподобие норы, Морис наломал елового лапника на подстилку и для того, чтоб укрыться сверху. Импровизированная крыша была. Оставалось надеяться, что не будет дождя. Последний протеиновый батончик Морис оставил на утро. Это все что у него оставалось от аварийного комплекта питания. Голод все сильнее давал себя знать. Он то проваливался в дремоту, то выныривал из нее. Не оставляло ощущения холодного враждебного взгляда, направленного на него. Только ощущение приятной тяжести оружия в руках его немного успокаивало.

Пробуждение было тяжелым. Голод уже не просто давал знать себя, он безжалостно драл внутренности. Все сильнее болели мышцы, двигаться было еще сложнее. Раненая рука горела. Сжав зубы, он заставил себя перевернуться на бок и подняться. Прислушался: вроде все тихо. Надо выдвигаться. Необходимо что-то решать с питанием. Иначе плохо дело.

В конце концов, с едой вопрос решился. Одна из змей оказалась менее проворной чем он. Короткий рывок, блеск ножа. Мясо есть. Он зажарил ее на маленьком огоньке из топливного брикета, стараясь при этом, чтобы не было дыма. После еды стало немного легче. Он двинулся дальше.

Распадок забирал левее, а ему нужно было в противоположную сторону. Со склона холма Морис смог увидеть в бинокль выраженную дорогу. По прямой до нее был примерно километр, но это через открытые поля. В открытую ему идти совсем не хотелось, надо по холму забирать правее. Дальше пошло хуже. Вверх, вниз, по складкам местности. Идти приходилось медленно. Местность была тяжелая. Внизу попадались островки болот. И опять надо было смотреть в оба, чтоб не нарваться на мины.

Спустя два часа пути по всем мыслимым оврагам и буеракам, он засел в небольшое укрытие из густых зарослей, возле сожженного села. В бинокль он видел вооруженных людей, которые были в этом селе, но не мог разобрать – то ли это хорватские боевики, преследовавшие его, то ли это армия Сербской Краины, которая противостояла боевикам и наемникам. То, что это не миротворческие силы, было понятно сразу. По крайней мере, хорватских шаховниц на шевронах не было. Рисковать он не хотел. Поняв, что эти люди уходить не собираются, он начал тихо обходить село.

Дальнейшие часы слились в один тяжелый, горячечный кошмар. Сил практически не было. Он плохо помнил, как смог обогнуть село, как пересек дорогу незамеченным. Перевалить холмы сил не осталось. Он брел кромкой леса, не выходя на открытые места и в поля. Усталость и боль от царапины делали свое дело, и только упали первые сумерки, он свалился без сил у подножья холма, в густом кустарнике. Сколько он там пролежал, Морис не знал.

Очнулся он от того, что насквозь промок под ливнем. С трудом распрямившись, он двинулся дальше. Сказать, что ему было худо – не сказать ничего. Спустя минут тридцать после начала движения, он вышел на очередное пепелище, которое представляло собой теперь поселение.

– Стоj! – услышал он сзади, дополняемое характерным звуком передергиваемого затвора. – Лежi!

– Да я и так падаю, – только и ответил Морис, по-английски.

Силы покинули его окончательно, последнее, что он помнил, как земля почему-то встала перед лицом и больно саданула его в лоб.

*****

Как все-таки хорошо, когда не надо думать о том, что завтра семинар, текущий зачет или практическая работа в команде. Я сегодня отработал утреннюю смену на мойке, заглянул в почту, получил уже предварительное задание на практику, и до завтрашнего утра свободен. Практика начинается только через две недели. Предоставлен пока сам себе. Красота.

Я сходил в спортзал, а вечером чтение в библиотеке. Как мне все-таки нравится библиотечная атмосфера. А тем более, сейчас, когда большая часть студентов разъехалась на каникулы. Тишина, спокойствие, никто не мешает. А если тебе не хочется читать, ты просто сидишь над раскрытой книгой и думаешь о чем-то своем.

Я и не думал, что этот вечер перевернет мою жизнь.

Утром мне на работу, и я собирался уходить. Сегодня я посвятил время любимой художественной литературе, но надо было браться за задание по практике. В письме, директор аптеки предупредил, что устроит вводную проверку знаний, надо подготовиться. Поэтому я сверял нужную мне литературу по предстоящему заданию.

– Извините, Вы же здесь часто бываете? – над ухом раздался очень нежный голос. – Вы не могли бы мне помочь?

Я повернулся и на какую-то секунду потерял дар речи. Рядом со мной стояла ОНА. Та самая девушка с юридического отделения.

Вблизи она оказалась еще красивее.

– Слушаю Вас очень внимательно, – я с трудом справился с эмоциями.

– Вы не могли бы помочь по каталогу найти эти две книги? – она протянула мне листок.

– Конечно же, – я подошел к полкам и начал искать, то, что ей необходимо.

– Практика уже? – улыбнулась она мне, указав на мой стол.

– Да, готовлюсь к ней. Уже нашел место. Но и просто для себя читаю еще. А у Вас?

– Тоже, – она рассмеялась. Какой у нее серебристый смешок! – А Вы с медицинского?

– Почти. С фармацевтического, – я посмотрел на нее. Боже мой, как ей идет улыбка. Она тогда еще красивее.

– Ничего себе. Один из сложнейших факультетов.

– Ну, не самый простой, – я протянул ей книги. – Вот книги Ваши.

– Ой, спасибо. Я и не знала, что они тут с самого края стоят.

У нее из сумки вывалился блокнот и раскрылся. Я наклонился поднять и замер. Там был мой портрет. Девушка густо покраснела. Не говоря ни слова, как будто и не заметил ничего, я поднял и протянул ей упавший блокнот.