Мужской взгляд. Дневник охотника за приключениями

ГЕРОИЗМ ПРОДЛЕВАЕТ ЖИЗНЬ

– Сергеич, ты, что ль?

– О! Валера! Чуть было тебя не не узнал! Хорошо выглядишь.

– Да и тебе офицерская форма к лицу. Давно училище окончил?

– Прилично.

– Командир группы?

– Обижаешь, Валер. Я уже СПНШ-1.

– Ого! А давно ли в учебной роте вместе служили.

– Давно, Валера. Давно… А помнишь?

– Конечно, старик. Все помню.

Зима. Балтийский берег. Каждый день то подрывные, то стрельба, то гранаты метаем. Вчера, например, кэп лично занятия в учебной роте проводил и показывал, как надо кинуть эфку, чтобы она в воздухе рванула. Тогда сектор поражения в разы увеличивается, и спасти свою жизнь простым шмяканьем на брюхо врагу уже не удастся.

Кэп – красавец! Черная морпеховская форма, сапоги надраены до блеска (бесит он нас этими сапогами, до белого каления просто доводит!), в зубах сигареточка, в каждой руке по гранате Ф-1. Легким движением указательных пальцев кэп выдергивает оба колечка и отпускает прижимную скобу на гранате в правой руке. Раздается характерный «щелк», скоба отскакивает, кэп считает до двух – и граната улетает за бруствер, где после третьей секунды взрывается. В тот же момент кэп перебрасывает вторую гранату из левой руки в правую, и пока та летит, прижимная скоба опять-таки отлетает, и начинается отсчет: «Раз, два» – и вторая граната взрывается за бруствером. Кэп вынимает изо рта сигаретку, топчет ее носком сапога и по-отечески улыбается морякам. Ему нравится производить на нас впечатление.

На второй день занятие по метанию гранат проводят наш взводный старший лейтенант Ржевский и майор Лабанов. Оба офицера – крайние противоположности. Лабанов – интеллигент, умница, и совершенно непонятно, как он выживает в наших джунглях. Ржевский – хам, пьяница, драчун и матерщинник, но дело свое знает туго и заставляет себя уважать.

Офицеры просят забыть нас все, что кэп показывал вчера, и выполнять следующие инструкции:

1. Все подразделение должно укрыться в окопе.

2. Моряк, который выполняет упражнение, должен выдвинуться на рубеж, залечь в отдельном окопчике и изготовиться для броска гранаты под внимательным наблюдением обоих офицеров.

3. Получив гранату и услышав приказ «Огонь», моряк должен выдернуть кольцо и немедленно выбросить гранату за бруствер.

4. Если по какой-либо причине граната упала на дно окопчика, ее НИ В КОЕМ СЛУЧАЕ НЕЛЬЗЯ ИСКАТЬ И ПЫТАТЬСЯ ВЫБРОСИТЬ! В ЭТОМ СЛУЧАЕ И МОРЯК, И РУКОВОДИТЕЛИ ЗАНЯТИЯ ДОЛЖНЫ НЕМЕДЛЕННО ВЫПРЫГНУТЬ ЗА БРУСТВЕР!

Четвертый пункт инструкции нам повторили раз шесть, пока не удостоверились, что мы все точно усвоили. Как только инструктаж окончился, в строй ворвался Сергеич и начал хватать всех за рукав и спрашивать: «Что тут говорили? Что тут сейчас будет? А?».

– Матрос! – опоздание моряка не осталось незамеченным. – Бегом ко мне! Ты чего, харя рябая, опаздываешь? – Ржевский делает страшное лицо. – Ты вообще слышал, что мы тут говорили?

– Нет, товарищ старший лейтенант, но я вчера был на занятии, которые товарищ полковник проводил, и все запомнил! – вяло оправдывается опоздавший.

– Ну давай, показывай, что ты запомнил.

И Сергеич в сопровождении офицеров полез в окопчик, а мы залегли в огромной канаве, которая служила нам укрытием от осколков.

Через пять секунд раздался взрыв гранаты и душераздирающий крик! Мы подскочили как ошпаренные, но крики не прекращались! Теперь вопили уже трое и слышались глухие звуки ударов. Мы кинулись к окопчику и увидели, как майор и старлей руками и ногами лупят обезумевшего от страха матроса.

Вечером Сергеич, растирая сопли по разбитой физиономии, рассказал, что там у них случилось.

Как только он получил в руки гранату и услышал команду, то немедленно вспомнил вчерашние экзерсисы кэпа с гранатой и решил повторить материал. Он выдернул колечко и разжал ладонь. Скоба отскочила с характерным звуком, и начался отсчет. Сергеич как зачарованный смотрел на гранату и не понял сразу, куда делись товарищи офицеры. Через две секунды граната полетела за бруствер, а «бомбист» присел на дно окопчика, чтобы переждать взрыв. Каково же было его изумление, когда он увидел отцов-командиров, которые с безумными выражениями на лицах шарили руками по дну окопчика и что-то искали. Как потом оказалось, услышав щелчок, товарищи офицеры решили, что Сергеич выронил гранату, и немедленно упали на четвереньки, чтобы найти «эфку», накрыть ее своим телом и спасти моряка. Когда они услышали далекий взрыв и поняли, что совершить подвиг и с честью погибнуть в этот день им не удастся, офицеры сильно огорчились. И Сергеич дорого заплатил за это огорчение.

И через два года Ржевский не забыл свой перепуг и, став его командиром роты, несколько лет подряд не подписывал парню рапорт на поступление в военное училище. Мази ходил по части мичманом и сильно жалел о том дне, когда он опоздал на инструктаж.

ТРОПА ШАРАПОВА

Занятия по минно-подрывной подготовке – мои любимые. Сегодня их проводит зам командира по боевой подготовке майор Зверев. В отличие от своего чмошника-тезки, описанного Александром Покровским в одноименном рассказе, наш Зверев – бич бичей и убийца убийц. Если окажетесь в нашей части, зайдите в штаб и на первом этаже обратите внимание на стенд со спортивными кубками и грамотами, полученными частью за свою сравнительно короткую историю. Найдите почетную грамоту, завоеванную Зверевым в гимнастических состязаниях, и посмотрите, сколько раз он выполнил упражнение «подъем-переворот» на перекладине. А то я запамятовал. То ли две тысячи повторений, то ли больше. Знаю точно, что на турнике он кувыркался четыре часа с небольшим без передышки. И это не шутки и не выдумки. Просто Зверев – железный чувак. Он и холода почти не чувствует. Мы уже дуба даем на заснеженном пляже, а он только в раж входит.

Для начала – психологическая подготовка. Берешь тротиловую шашку, снаряжаешь ее капсюлем-детонатором с огнепроводным шнуром, поджигаешь это дело, осторожно кладешь на снег и отступаешь ровно на три шага назад. А потом смотришь завороженно, как быстро бежит огонек по черной «веревочке» и ждешь взрыва. Отворачиваться и падать на земной шар нельзя. Зверев за этим следит зорко.

На взрыв надо смотреть широко открытыми глазами. Чтобы привыкнуть к огню и грохоту, чтобы не бояться тротила, чтобы понять, что при правильном обращении тротил безопасен. А вот если шашку песочком посыпать, то в лучшем случае без глаз останешься.

Вторая ступень обучения: Зверев снаряжает кило пластита и кладет его в центр круга, по периметру которого выстроились матросы. По команде мы поворачиваемся кругом, делаем пять шагов вперед и ложимся на снег ногами к центру взрыва. Этот «бум» посерьезнее будет. С земли нас подбрасывает на пару сантиметров. Смеемся. Здорово!

Потом учимся работать с электродетонаторами и детонационным шнуром, рассчитывать силу заряда, готовим заряды на скорость с помощью скотча и простого пакетика.

Занятие заканчивается общим зачетом. Каждый матрос должен подготовить заряд и правильно соединить его с остальными таким образом, чтобы одним детонатором взорвать сто метров балтийского пляжа. Эта огненная стометровка называется «тропа Хошимина». По словам Зверева, если колонна автомобилей или подразделение попадет на эту тропу, в живых там никого не останется.

Взрывается это сооружение с помощью детонатора нажимного принципа действия. Зверев показывает нам черную штучку, привести в действие которую можно, наступив на нее сапогом, наехав колесом или уронив чего-нибудь тяжелое. «Чего-нибудь тяжелое» сегодня – пустой ящик из-под взрывчатки.

Нас отводят метров за 300 от зарядов и прячут в песчаной балочке. На тропе остается лейтенант Шарапов, выпускник факультета разведки рязанского училища ВДВ. Шарапов подпирает один край ящика палочкой, к палочке привязывает длинный шнур, кладет детонатор под ящик и отползает в глубокий окоп. По команде Зверева Шарапов дергает веревку, ящик падает и… тишина. Детонатор не сработал. Выждав минуту, лейтенант бежит к ящику и повторяет всю операцию. Дерг! И опять осечка!

Вечереет. Холод начинает пробирать и Зверева, а ящик все падает и падает. Что делать? Не бросать же заминированный пляж? И смотреть на мучения Шарапова уже мочи нет.

Зверев принимает волевое и мужественное решение и орет Шарапову: «Руслан! Заколебал ты уже! Взрывай все скорее! Заморозил всех».

После этих слов Шарапов делает следующее: он выдвигается непосредственно на смертельную тропу, ложится на живот, прикрывает левой рукой голову, а правой нажимает на детонатор!

Е-е-е-бысь!!! Со страшным грохотом в воздух поднимаются тонны песка, и весь пляж заволакивает черным дымом. Когда дым рассеивается, мы видим невредимого Шарапова, выбирающегося из-под груды песка и снега.

Зверев подводит нас к двадцати глубоким воронкам, которые отмечают места заложенных нами зарядов, и изрекает: «Теперь вы понимаете, что такое „тропа Хошимина“? Страшная вещь. Выжить на ней просто нереально!».

Шарапов ничего этого не слышит, он все еще отряхивает от песка и копоти свой камуфляж.

НЕ СПАТЬ!

– Спать! Вам хочется спать! Ваши веки наливаются тяжестью, глаза закрываются, закрываются, закрываются. Вы засыпаете глубоко-глубоко! Вы ничего не чувствуете и ни о чем не думаете. Вы слышите только мой голос. Только мой голос. Кроме моего голоса для вас ничего в мире не существует!

В деревенском клубе выступает настоящий гипнотизер. В зале – яблоку некуда упасть. Поселковые сидят буквально на плечах друг у друга, чтобы увидеть чудеса, творящиеся на сцене. Гипнотизер – низенький мужичок с черной бородой и густым голосом – полностью оправдывает надежды, возложенные на него жителями поселка Нивенское, и потрясает их воображение до самых основ.

Гипнотизер делает с нашими земляками все, что пожелает.

Вот он кладет Ваську Афанасьева на два обычных стула, причем Васька совершенно одеревенел, так что гипнотизер свободно сидит на нем, как на садовой скамейке. Потом он заставляет Ваську раздеться до трусов и изображать купание в реке и сбор грибов на лесной поляне.

Когда Васька окончательно выдыхается, гипнотизер вызывает на сцену сразу десять человек и начинает проделывать с ними кое-что похлеще. Наши поселковые изображают народных артистов, поют и пляшут, рвут цветы, гребут на веслах, «летают по небу», смеются безо всякой видимой причины, и все это на сцене, публично, но с такой непринужденностью, как будто им не впервой выступать перед огромной аудиторией.

В конце концов гипнотизер делает что-то такое с нашей старшеклассницей и круглой отличницей Ладкой Гуляевой, что самая красивая девушка школы бросается ему на шею, обнимает, целует и называет мамой под потрясенное молчание мужской части аудитории. Гипнотизер торжествует. Мы завидуем ему черной завистью: перед каждым из нас открываются несомненные преимущества этой диковинной профессии. Но и этого гипнотизеру мало. Он объявляет, что сейчас загипнотизирует вообще всех!

– Все поднимите руки вверх! Сцепите пальцы рук в замок! Вы чувствуете, как ваши руки наливаются тяжестью! – бубнит в микрофон со сцены приезжий бородач. – Ваши руки становятся все тяжелее и тяжелее. Они наливаются теплом! Они становятся все горячее! Выше! Поднимите руки выше! Чувствуете? Вы чувствуете, что не можете разорвать переплетенные пальцы рук?

Зал чувствует. В зале начинается легкая паника, поскольку то здесь, то там сидят поселковые с круглыми от страха глазами и безуспешно пытаются высвободить собственные пальцы. Но гипнотизер не дремлет!

– Ничего не предпринимайте! Не пытайтесь освободиться самостоятельно! – звучит его зычный голос. – Вы сделаете себе только хуже. Выходите все на сцену, я вам сейчас помогу! Все, у кого заклинило пальцы, поднимайтесь ко мне.

Половина зала поднимается на ноги и покорно лезет на свет огней рампы. Вот уже сцена наполнена заколдованными нивенцами до отказа, мой отец и брат стоят с потрясенным видом в рядах сомнамбул, а я все еще боюсь проверить, сработал на меня этот чертов гипноз или нет. Наконец, я опускаю руки на уровень глаз, осторожно пытаюсь развести их в стороны и – оп! Я на свободе! «Мы писали, мы писали, наши пальчики устали!» – делаю зарядку и победно смотрю на окружающих. Меня не загипнотизировали!

– А те, кого я не смог загипнотизировать, – пророкотал бородач, словно читая мои мысли, – пеняйте на себя. Если гипноз не действует, значит, вы сами виноваты! Сопротивляетесь. Не могу же я уговорить что-то сделать, если вы крутитесь на месте и повторяете про себя: «Не спать, не спать, не спать».

Шел 1985 год. Жизнь казалась монотонной и серой, как дождливое прибалтийское небо. Учеба – спорт, учеба – спорт. Из развлечений – только дискотека по выходным и телевизор с его двумя программами. Да еще концерты лилипутов, выступления гипнотизеров да инструкторов райкома ВЛКСМ, послушать которых собирались всем поселком, за неимением других развлечений.

Слава Богу, вскоре появился «Прожектор Перестройки», Гласность и Ускорение, благодаря которым наш комсомольский инструктор разочаровался в идеалах социализма, переквалифицировался в пономаря и научился звонить в колокола и петь псалмы. Вслед за ним потянулись прочие «новоинакомыслящие», которые прозрели и поняли, что их «всю жизнь обманывали», и принялись публично палить партбилеты, читать журнал «Слово» и ходить на демонстрации.

Самым большим впечатлением после многолюдных крестных ходов для меня стал Ельцин на БТР и защитники Белого дома на баррикадах. На третий день после бесславного провала ГКЧП даже в нашем захолустье появились значки «Защитник Белого дома» и нашлись люди, которые эти значки с гордостью носили.

Потом этот же Белый дом, который так недавно и самоотверженно защищали, расстреляли из танков, при этом нашлось неимоверное количество сторонников крутых мер в политике, и эти сторонники размахивали флагами и говорили о свободе.

Не успели мы привыкнуть к свободе, как пришлось привыкать к «вертикали власти» и к той мысли, что без власти сильной и партии правильной – жить совершенно невозможно. И миллионам людей тут же срочно потребовалось выйти на улицу и громко прокричать об этом в каком-нибудь «Марше». Проявить, так сказать, свою гражданскую позицию.

А у меня все по-прежнему монотонно – работа, работа, работа. По выходным – телевизор, в котором показывают то крестные ходы, то многолюдные марши, то представительные заседания. А когда я смотрю на вздетые повыше и аплодирующие звонко ладони, мне все кажется, что пальцы делегатов вот-вот сейчас переплетутся, запутаются, и заклинит живой замок, и невозможно будет его разорвать.

И чтобы отогнать это наваждение, я потихоньку повторяю про себя: «Не спать, не спать, не спать»…

ДАВАЙ ПОКУРИМ

Нет ничего отвратительнее, чем целоваться с курящей девицей. Наверное, если облизывать пепельницу, ощущения будут такими же. С пепельницами не пробовал, скажу прямо, а эмансипированных девушек в моей жизни было достаточно, чтобы в конце концов задуматься над простым вопросом: «А если я и сам начну курить, может быть, неприятные ощущения от поцелуев станут не такими уж неприятными?».

Решив подороже продать свое здоровье, я отправился в специальный магазин на Ленпроспекте и купил себе трубку вишневого дерева с латунным фильтром, специальную металлическую ковырялку, которую впоследствии прозвал «гинекологом», и пакет ароматизированного табака «Клан».

Явившись на свидание к фонтану у памятника Шиллеру за час до назначенной встречи, я принялся «раскочегаривать» свою новую игрушку, не жалея своих молодых легких. Дым с запахом изюма и чернослива струился из меня, как из вулкана, и обволакивал незадачливого курильщика плотным облаком. Так что когда девица все же явилась на свидание, я оказался неспособен даже встать со скамейки. Меня рвало и «штормило», ноги мои стали ватными, а голова пустой и гулкой, как воздушный шар, и про поцелуи мне пришлось на время забыть.

Несмотря на этот явный провал, я не собирался сдаваться хотя бы потому, что за трубку с причиндалами были заплачены деньги, немалые для студента-очника. А кроме того, я заметил в глазах окружающих девиц пристальный интерес к моей новой манере самовыражения. Поэтому в комплект к курительным принадлежностям я купил фетровую шляпу марки «Старт», шерстяное пальто производства Советской швейной фабрики и принялся нещадно форсить.

Наловчившись курить трубку так, чтобы не вдыхать в себя дым, а просто пускать его в глаза собеседнику, я перестал терять ориентацию в пространстве после каждой выкуренной трубки, но с каждым разом мне хотелось затянуться все глубже и глубже… Через год я дымил, как заправский капитан дальнего плавания, во всю ширину моих легких. А на срочную службу я уходил с твердой уверенностью в том, что буду стоять на вахте у штурвала с трубкой в зубах, в бескозырке со звездой и пронзительно вглядываться в ночной мрак за стеклом иллюминатора.

– Эй, боец! А ты в курсе, что в нашей части салагам курить запрещено? – процедил сквозь редкие зубы огромный дембель.

Откуда же мне знать? В книжках про дедовщину на службе почти ничего внятного не написано. А кроме того, в каждой части, на каждом корабле у старослужащих существуют свои собственные взгляды на поведение новобранцев.

– Ты же хочешь стать водолазом? Вот и береги легкие смолоду. А чтобы тебе неповадно было, мы тебя щас накажем. Закуривай!

Из всех экзотических издевательств над бойцами в нашей части борьба с курением была самой изуверской. Матросу предлагали закурить сигарету, а потом заставляли его отжиматься от брусьев до тех пор, пока он эту сигарету не выкурит. Мне, как вы понимаете, пришлось упражняться с трубкой в зубах. Это был второй раз, когда я терял сознание от передозировки никотина.

Этого урока мне хватило года на два. Но как только я оказался за воротами части, немедленно обменял наградные водолазные часы на вересковую трубку и жестянку первоклассного прессованного табачка.

И преспокойно курил еще пять лет, не обращая никакого внимания на «хрипунец», желтые зубы и ногти, перепачканную табачным пеплом одежду, приступы мучительного кашля после каждой выкуренной дозы табака.

Вот только трубки у меня время от времени терялись. А вы знаете, сколько стоит хорошая пенковая или вересковая трубка? А приличный табак? А кожаный кисет с отделениями для ершиков, сменных угольных фильтров и специальных прибамбасов? Не знаете? А то, что заядлому курильщику нужна целая коллекция трубок, тоже не знали? Курительные трубки, в отличие от нашего организма, отдыхать должны от огня и дыма. Вот так-то.

Потеряв в такси очередной кисет с трубкой, когда спешил на встречу с друзьями в кафешку на проспекте Мира, а это случилось в юбилейный, десятый, год моей трогательной дружбы с никотином, я вооружился блокнотом, калькулятором и вспомнил все свои потерянные трубки.

Странное дело. Я давно позабыл, как выглядела та девушка, из-за которой я начал дымить, но каждую свою трубочку я помнил «в лицо». И, конечно же, помнил, во сколько она мне обошлась.

Результаты этих вычислений меня просто ошеломили! Если бы все эти деньги, которые я в буквальном смысле этого слова пустил на ветер, можно было бы вернуть, этой суммы мне хватило бы на поездку в Кейптаун и на участие в сафари, о котором я грезил всю свою несознательную жизнь.

Не страх заработать рак легких, не постоянные замечания родных и близких по поводу исходящей от меня угрозы экологической безопасности для всей страны и не тот геноцид, которому повсеместно подвергаются все курильщики, вынужденные тайно «смолить» в вонючих туалетах общественных учреждений, холодных тамбурах поездов и специальных резервациях для курильщиков в аэропортах всего мира, заставили меня бросить курить. А элементарная жадность.

Мне до слез стало обидно за то, что из-за какой-то эмансипированной и позабытой давным-давно девицы с вонючей сигаретиной в зубах я, может быть, никогда не прогуляюсь по пустыне Калахари и не смогу убедиться на собственном опыте, действительно ли эти африканские львы такие свирепые, как о них говорят.

Потеряв последнюю свою трубку, я навсегда бросил курить. И принялся копить деньги на сафари.

И пусть на привале возле походного костра, сложенного темнокожими проводниками в самом сердце африканской пустыни, когда, прихлебывая горячий черный чай с коньяком и вслушиваясь в незнакомые, грозные, но совершенно завораживающие голоса дикой природы, я буду тосковать по терпкому и пьянящему запаху табачного дыма, я это как-нибудь переживу.

Потому что за все в жизни нам приходится чем-то платить.

И потому что счастье никогда не бывает полным.

БЕРЕГИТЕ МАТЬ ВАШУ

К десяти утра в крохотном вестибюле парадного подъезда дома №15, что по улице Поварской, не протолкнуться. Сюда, в Москву, в Верховный суд Российской Федерации, со всей страны едут люди в поисках правды. Здесь толпятся и наглые лощеные столичные адвокаты, громко орущие в телефон и препирающиеся с охранником, и робкие провинциальные юристы, пугающиеся каждого скрипа, а вот и сами истцы и ответчики, или «стороны», как они сами привыкли называть себя в ходе бесконечных судебных тяжб, – ничего не соображающие, целиком и полностью доверившиеся своим хитроумным представителям.

Вестибюль отгорожен от громадного пятиэтажного и совершенно пустого атриума, где могла бы свободно расположиться на привал рота морской пехоты, рамкой металлоискателя, двумя полированными столами и старшим лейтенантом милиции с автоматом под мышкой. Когда до первого судебного заседания остается пятнадцать минут, в вестибюле начинается легкое волнение, но милиционер красноречиво берется за автоматный ремень и поясняет, что лично он никого не пропустит, потому что «за вами скоро спустится кто надо, и вас отведут куда положено».