Хочу на радио «или почему на радио работать не стоит»
Но это я про питерское начальство… В Питере люди хорошие…
Когда же запись этого эфира дошла до московского головного офиса, – там слегка обалдели. А когда они узнали, что персонаж, позволивший себе такое, до сих пор работает на их радио – тут им стало совсем плохо.
Ну и в целях поддержки общей дисциплины московский программный директор потребовал прогнать «крутого ведущего» в шею. В общем питерскому руководству пришлось меня все-таки уволить…
С момента проступка, прошло уже несколько месяцев, поэтому я, конечно, был удивлен…
Кстати, когда в Питере открывали вещание местного эфира «DFM», а эта станция входит в тот же холдинг, что и «Русское радио», вести это мероприятие пригласили почему-то меня… Наверное, на тот момент в Петербурге я был самым трезвым ведущим…
В завершение полагается сделать выводы. Несмотря на то что прошло много лет, я все еще краснею и выхожу из помещения, если кто-то при мне включает запись того «выступления»…
Признаюсь: я бы хотел изменить тот день… Вне зависимости от того, уволили бы меня или нет.
Конец
Вот так вот в муках, с блевотой и покаяниями рождались новые времена. Возможно, именно эта история закрывала собой страницу под названием «радиобеспредел «90-ых». Ведь уволили не только Верхова. Вместе с ним прогнали эпоху!
Хотя, как видим, и уволили-то не сразу: даже по поводу такого эфира в те времена у начальства было два мнения: «какой ужас!» и «а вроде бы и не криминал.»
Да и сам автор своему увольнению как будто бы удивлен: мол, а чего здесь, ребята, такого? Ну выпили, ну порыгали в эфир – и че?.. Кто не бухал в те бурные времена в эфире! Неужто этим можно удивить закаленного слушателя? Бывалую аудиторию икотой в микрофон не проймешь.
Но в исповеди Павла есть один важный момент – наш герой не может понять: а почему же он, черт подери, так напился?.. Что, впрочем, вполне естественно: ведь изнутри о причинах судить нельзя.
А между тем причины эти очень конкретны. Ответ на вопрос «почему все так вышло?» – есть…
Пускай цветисто и несколько литературно, но Верхов в своей «объяснительной» выразил главное – дух. Дух времени. Аромат эпохи. Амбре безвозвратно ушедших лет.
Сегодня такая история невозможна.
Не потому что радиоведущие больше не пьют. И не оттого что «в студии тогда мог находиться только тот, кто имеет отношение к радио. И даже не потому, что сегодня там обычная проходная. А также не потому, что снаружи – строгий программный надзор… Нет.
Все дело в атмосфере. В неповторимом запахе времени.
А у запаха есть источник. Так откуда же так тянет душком?
История Павла очень важна. И отнюдь не своей «алкогольной интригой». Она всего лишь финал. Последнее звено в цепи причинно-следственных связей. Эта ржавая цепь ползет от чего-то сразу неуловимого к икоте в ушах тысячи радиослушателей…
Все то, что лишь тенью промелькивает на заднем плане этой истории, сыграло не меньшую роль, чем ее главный герой. (Не Павел, конечно, он персонаж страдательный, а бутылка водки.)
Все эти факсы, письма, «кнопки на деках» – персонажи отнюдь не второго плана. Не стоит и говорить, что ни факсов, ни писем от слушателей на радио больше нет. Последнее бумажное письмо пришло на «Маяк» еще в две тысячи пятом. Не считая, конечно, тех писем, что идут туда «Почтой России» и до сих пор – из Горького, Куйбышева, Ленинграда и Сталинграда…
С тех самых далеких пор конвертов с марками на радио не видали… Конверты и марки – это теперь легенды «темных времен».
Они и есть зачинщики этой драмы!
И внешней канве рассказа не затмить реальных причин! За верхним слоем сюжета проглядывают виновники истинные, но заметные лишь едва. Они спрятались за кулисы событий и лукаво нам из-за них подмигивают.
«Проигрыватель Sony»; «студия на закрытой военной базе». Вся эта чертовщина невидимой рукой сплела этот грустный алкосюжет.
И «посланный за водкой гонец» – какой-нибудь поклонник ведущего, по совместительству эфирный дежурный – тоже злой демон лихой эпохи. Анахронизм тех далеких и окаянных лет. И Финский залив – тоже двуликий Янус! Предатель, иуда, лицемер, фарисей! Ну не может быть залива у радио, чтобы ведущему не напиться!
Все это – темные призраки девяностых. Действительные виновники сего печального торжества. Эти обманчиво невинные герои предательски вели участников этой драмы к драме. В один прекрасный момент они должны были сыграть свою злую роль.
«Народные письма» и «услужливые гонцы за бутылкой» создали эту пьесу не в меньшей степени, чем спиртное. И внезапная бутылка водки причиной, конечно же, не была. Она лишь вишенка на этом дьявольском торте. Финальный аккорд в симфонии атрибутов шальной поры. Последняя визгливая нота – в пиликанье пейджера, в мерцании чугунного пульта, в шуршании писем в руках облегчившегося ведущего… В них – вся хмельная атмосфера. Они – и фон и тайная пружина всего. Пили, конечно же, водку, но пьянило совсем другое. Икали, рыгали, кричали: «ауч!», но корень зла, конечно, не алкоголь.
И кстати: наш герой Павел, до своего увольнения работал не только в эфире.
На «Русском радио» он иногда еще и проводил инструктаж: обучал новичков – вновь пришедших на эту радиостанцию ведущих.
Одним из его стажеров была будущая звезда Первого канала Иван Ургант. В начале своей карьеры он пришел на «Русское радио» устраиваться работать в дневной эфир.
А Верхов к тому моменту уже довольно долго работал на этом радио. И как старший товарищ учил Ивана разным полезным делам: как вставлять-вынимать, что трогать, чего не трогать, как правильно начинать и когда лучше всего кончать. В общем, рассказывал «новобранцу» о тонкостях эфирной работы. И был, таким образом, первым учителем будущей телезвезды.
Учеником Иван Ургант оказался неважным. Этот слабак на Первом канале так ни разу и не рыгнул.
А если серьезно.
В этой истории есть два важных момента. Первый: даже после такой вакханалии Павла все равно куда-то там приглашали. И это не частный случай, объясняемый его крутизной. Это инерция и консервативность. (О них мы поговорим в следующей части книги.)
И второй – это сексуальная тематика.
Та самая, что «лейтмотивом» проходила через эфиры Верхова. Это тоже неотъемлемый атрибут времен.
Секс, шутки ниже пояса, эротические аллюзии – все это на радио уже невозможно. И по стилистико-эстетическим соображениям и по цензурно-юридическому «нельзя». (А об этом наша следующая глава.)
И так называемые «герои» радиоэфиру тоже больше не требуются. «Вот вам, товарищ герой, поднос – идите обслуживать посетителей.
И секс-символы…
Еще один ушиб 90-х. Реакция на семидесятилетнее советское целомудрие. На то самое знаменитое «секса в эсэсэсэр нет».
Так вот, в девяностые в России секс был. Верней, ничего кроме секса тогда в России и не было. По крайней мере, на сценах, аренах, подмостках, а также в газетах, на радио и ТВ.
Ведущим и артистам приходилось непросто. Времена были трудные, нужно было из последних сил возбуждать.
Извернись, а эрекции зрителя добейся! Разбейся в лепешку, но до оргазма публику доведи!
И что поделаешь – доводили! Порой через боль, через не могу. Для творческих людей тех лет – это было не просто делом престижа. Это был вопрос физического выживания.
Тот, кто хотел снискать народное уважение, становился секс-символом. Любой артист моложе ста лет именовал себя только так.
С распадом Союза известные люди сменили звания. Народные артистки переквалифицировались в секс-бомб. Заслуженные деятели искусства превратились в мачо. Лауреаты и кандидаты тоже старались выглядеть аппетитно.
Народные секс-символы и заслуженные секс-бомбы дружно сняли свои трусы. Творческая интеллигенция вышла на сцену голенькая. Культурная элита страны торжественно приспустила штаны. Лидеры мнений обнажили свое исподнее.
Актеры не столько играли, сколько показывали промежности. Певцов узнавали не столько по песням, сколько по писюнам. Российский зритель знал каждую родинку обожаемых ими артистов. Российский слушатель знал назубок все трещинки любимых ведущих.
Ведущие в своих программах все время кого-нибудь соблазняли. Брутальные мужские басы доносилось изо всех передач – даже из детских и культурно-просветительских. Оттуда же раздавались и сладострастные женские стоны.
И, кажется, даже Хрюша в «Спокойной ночи» в те времена чуть-чуть оголился. И то и дело похрюкивал тестостероновым басом…
И «Стол заказов» в те секс-символические времена не избежал эротизма. Даже программу с таким канцелярским названием почему-то вели «секс-символы» и ловеласы.
Таковым было жестокое требование эпохи.
Но настали новые времена.
Эротика в «Спокойной ночи» закончилась. Артисты надели трусы. Ведущие перестали зазывно постановать.
Сегодня за «Столами заказов», как и положено, сидят продавцы – услужливые дяди и тети. А не обольстители с распахнутыми плащами на голых телах.
Эпоха сексуального тоталитаризма осталась в прошлом. Вместе с чугунными проигрывателями и деревянными дисками.
Ну и, конечно же, люди.
Они тоже, увы, не те. И кажется, вокруг все та же природа, все та же живописуемая Павлом весна… А вот люди уже другие. Мельчает, мельчает народ…
Кстати «Стол заказов» – еще одна разновидность программы на музыкальном радио – «программа по заявкам». Единственная передача, которую дали на откуп ведущему дневного эфира. Но и об этом, как вы уже догадались, мы тоже расскажем потом.
А времена действительно необратимо менялись…
Конец разгулу девяностых
Времена менялись.
Но лично мы это осознали только в 2015 году.
Именно тогда радио «Рекорд» получило так называемое «предупреждение» от Роскомнадзора. (Роскомнадзор – российский комитет по надзору за СМИ).
А виновниками этого были… Посмотрим с возмущением по сторонам… Нет, все-таки нужно признать: виновниками этого были мы.
Надо сказать, что предупреждение от надзорного органа – штука довольно серьезная. Для музыкального радио – ЧП. Случаи, когда кого-нибудь «предупреждали», можно пересчитать по пальцам. Да и то лишь одной и, пожалуй, беспалой руки.
Дело в том, что таковых «предупреждений» бывает лишь два – первое и второе. Второе, оно же последнее – финал. После него контролирующий комитет вправе обратиться в суд с иском об отзыве у СМИ лицензии на вещание. И если суд этот иск удовлетворит…
В общем, история уникальная в плохом смысле. Такая движуха твердо давала понять: новые времена наступили! И как всегда – в самый неподходящий момент…
Приперлись эти времена, как назло, тогда, когда мы с Кремовым «пропагандировали порнографию». Не раньше не позже, черт бы их разодрал!
А было это так.
В нашей импровизационной, в целом, программе есть достаточный элемент подготовки. Примерно 40 на 60. Где 40 % – подготовка, 60 % – импровизация. (Бывает, что первая цифра намного меньше, а вторая, соответственно, наоборот.)
Подготовка – это отбор новостей. А новости – это то, что мы как бы юмористически обсуждаем.
И отбирая новости для передачи, мы обычно приблизительно проговариваем, что именно мы будем в них обсуждать.
Не всегда. Во множестве случаев этого не происходит. Поскольку, мы имеем достаточный опыт и нам так более-менее ясно все.
А вот «главную» новость мы «мнем» обязательно. Первая новость в программе – не просто «хи-хи-ха-ха». Это сквозная тема для разговора с аудиторией. Из нее нужно выжать какой-то вопрос.
Ну например.
Ну например, есть новость про должника: «Мужчина отдал приставу за долги свою любимую вставную челюсть.» Вопрос аудитории будет таким: «Есть ли у вас долги, и какими вещами вы готовы их погасить?»
Или есть новость про пристава, который «пропил вставную челюсть, изъятую у мужчины.» Здесь мы в эфире спросим: «А как лично вы используете свое служебное положение?»
В общем, мы находим какую-то информацию, выводим из нее вопрос и задаем его слушателям. А слушатели на протяжении передачи на него отвечают: звонят по телефону, присылают смс и т. п…
Сложность состоит в том, что новости есть всегда, а вот «темы» может и не случиться. Ведь с учетом «юмористической стилистики» нашей программы нам нужно не только придумать вытекающий из информации вопрос – нет ничего проще! Но также необходимо, чтобы возможные на него ответы давали хоть какую-то почву для шуток. Поэтому часто бывает так: новость вроде хорошая, а вот с нужным вопросом – беда.
Именно так и случилось в тот злополучный день. Никакой подходящей темы ну не было совершенно!
Что делать? Пожаловаться Путину? (Но Путин, говорят, в тот момент разбирал жалобы от ведущих «Шансона» и «DFM».)
Спокуха!
На этот случай у нас имеется «аварийный выход»! Мы достаем из-запасников сознания свой «личный инфобагаж» – забавные наблюдения, смешные происшествия, улично-транспортные истории… В общем, берем так называемую тему из жизни.
Жизнь на тот момент была такова, что мы решили поговорить о порно.
Кто-то из нас в тот день поспорил с друзьями: какая порнуха лучше – импортная или отечественный продукт?
(Кстати, «кто-то» – это был я, а друзья – это генеральный продюсер «Рекорда» Андрей Резников и наш общий приятель Коля.) Вот мы и решили «продолжить» в эфире этот жаркий и бескомпромиссный спор.
«Порнофильмы какой страны вам нравится больше всего и почему?» – так мы сформулировали вопрос слушателям.
Конечно же, анализировать фильм «Анальные неряшки» никто всерьез не хотел. Смаковать горизонтальную игру порноактеров мы тоже не намеревались. А что касается пропаганды… Эта тема достойна философского трактата.
Что значит пропагандировать порнографию на радио – нам неясно и по сей день.
Пропагандировать – значит способствовать распространению. Вопрос: зачем? Разве порнографию никто не видел? Возможно, кто-то не видел, – скажете вы. О, да! Но ведь она в нашей стране не запрещена! Разве она незаконна, как, скажем, марихуана?
Да, но ее пропаганда-то не законна!
Но у пропаганды должна быть цель! А с какой целью ее распространять лично нам? Разве мы – ведущие – порномагнаты?
Какая разница? Нарушали закон!
Тогда выходит, что обсуждение и пропаганда – одно и то же? Значит порнуху нельзя обсуждать? А если не одно и то же, то в чем-тогда, простите, различие?
Другой вопрос – дети. Вопрос, конечно же, важный.
Но у нас уже есть закон об ограждении детей от подобных вещей! (Так называемый «закон о детях».) И есть закон о пропаганде порнографии. (Так называемый «закон о СМИ».) И если первый запрещает говорить в эфире о порно при детях, то что-тогда запрещает второй? Рассказывать о порнографии взрослым? То есть, и тем и другим, с учетом первого и второго закона?
Значит, порнография – как гостайна? О ней нельзя говорить вообще? Или говорить можно, но нельзя пропагандировать? А где заканчивается разговор и начинается пропаганда? А кто решает – пропаганда или разговор? А может, порнография – это все-таки зло, подобное оружию и наркотикам? Тогда почему она, как наркотики, не запрещена?
Короче, вопросов много… Не меньше, чем порнофильмов.
Но не будем оправдываться. Скажем только одно: эту тему эту мы использовали аллегорично, как способ поговорить о чем-то другом – о кино, о современном зрителе, о политике и даже о российском менталитете…
Разумеется, мы контролировали процесс и не читали «грязных» эсэмэсок в эфир. А перед началом программы так и вообще предупредили: мол, увидите детей от приемников.
Но все это уже не спасло.
Через месяц на имя генерального директора радиостанции, Людмилы Александровны Резниковой, приходит письмо. Самое неприятное из тех, что может получить руководитель медиа: «предупреждение».
Текст этой хмурой бумажки гласил: «Такого-то числа, в программе „Крем Хруст“ содержалась пропаганда порнографии…»
Вот так вот мы и узнали, что означает это страшное злодеяние. Пропагандировать порнографию, в нашем случае – значит просто быть самими собой…
Ну что тут сказать: началась настоящая паника!
Умерено мнительные говорили, что это «заказ на „Рекорд“». Параноики рангом выше углядели во этом «давление на владельцев радиостанции». Самые опытные конспирологи полагали, что это атака на нас лично.
Так что же это все-таки было? Атака? Заказ? Давление?
Ответь трудно. Никто не знает и до сих пор.
Скорее всего, мы просто стали жертвой кампании. Попали под зачистку «нравственного топора».
В те дни на дворе трещали морозы проверок. Роскомнадзор заявлял о себе (с топором). Телевидение уже давно было под зорким приглядом. А разгулявшееся радио для острастки стоило шугануть. (В нашей программе, например, было достаточно «неправильного» политического юмора. Да и вообще чёрт-те еще чего.)
А Роскомнадзор – эта такая тайная жандармерия. Гаишники на дорогах морали. Или полиция нравов в области СМИ.
И палочная система (система в полиции, которая устанавливает план по раскрываемости преступлений) ей тоже не чужда совершенно. Вот они и кинули пару палок… Одна из которых попала в нас.
В общем, прослушивали и окружали всех по периметру…
При этом надо заметить: жертвами «надзора» стали не только мы. Параллельно с нами предупреждения получили сразу несколько средств массовой информации.
Правда, оказались мы в довольно необычной компании.
Первым из этих СМИ было «Эхо Москвы». Радиостанция получила предупреждение за «оправдание практики военных преступлений». Вторым – «Новая газета». Это оппозиционное издание наказали за «экстремистское высказывание» ее колумнистки – Юлии Латыниной. Третьим было информационное радио «Говорит Москва». Его «предупредили» за «программу о свингерах».
Пожалуй, только последние походили на роль наших коллег. Да и то лишь с учетом обсуждаемой ими общественно важной темы.
И началось: суды, разбирательства, тяжбы…
Проблема была в том, что никто совершенно не понимал: «пропаганда порнографии» – это собственно что?
За долгие годы наведения «нравственной чистоты» наша страна вымучила определение порнографии.
Это несколько истерическая дефиниция выглядит так:
Под порнографией понимается натуралистичное, циничное изображение полового акта и детализированная демонстрация обнаженных гениталий человека в процессе сексуального контакта, имеющие целью возбуждение сексуальных инстинктов у неопределенного круга лиц вне какой-либо художественной или просветительской цели…
Вопросов и к определению, конечно, немало. Ну, например, что такое «циничное изображение»? Или как с лету отличить цель художественную от не таковой.
Но так или иначе определение порнографии у нас есть.
А вот что такое ее пропаганда? Да еще, извините, в случае с радио?
Этого толком не понимал никто.
А посему в желании установить истину нашу «крамольную передачу» слушали лучшие эксперты страны – филологи, юристы, психолингвисты…
С этой же целью ими был подробно изучен отборнейший ХХХХ материал.
После месяцев нелегкой работы эксперты вышли из своих кабинетов взъерошенные. Теперь юристы-психолингвисты знали о порнографии все!
Нам неведома дальнейшая судьба всех этих филологов. Поменялись ли их ценности, продолжают ли они работать на тех же местах? Но в одном мы уверенны твердо: прежними они уже не остались. Ведь битва филологического с порнографическим предрешена.
В итоге мнения экспертов разделились поровну.
Одни считали, что таки да: пропаганда порнографии в нашей программе была. Другие категорически с этим не соглашались. Из чего ясно: тема в нашей стране горячая. Интеллектуалам еще предстоит над ней поломать головы и руки.
И это неудивительно: ведь для того чтобы разобраться – был ли факт пропаганды порнографии, нужно для начала это понятие четко выверить. А поскольку такого определения нет, то и вынести однозначный вердикт практически не суждено.
Дело в том, что сама статья «пропаганда порнографии» унаследована российским законом у СССР.
Но в советской России ее наличие было вполне оправданным. Ведь порно, как элемент «сладкой жизни» капиталистических стран, в условиях «развитого социализма» было запрещено. Следовательно, запрещено и его распространение. Что же это статья означает сегодня – известно одному богу и тому, кто перенес ее в новое российское законодательство.
Короче, год судебных процессов был насыщенным и продуктивным. Юристы больше не путали групповуху с BDSM. Психолингвисты на раз отличали фейсситинг от фистинга. Судьи определяли сходу: Рокко Сифреди или Пьер Вудман. (Говорят, даже не глядя на лица этих порноактеров…)
Невыясненным оставался только один вопрос: была ли в нашей программе пропаганда порнографии?
А вот этого-то мы как раз и не поняли.
Зато мы уяснили другое: сменилась эпоха, сдвинулся тектанический пласт. Больше на радио с порнушкой не побалуешься.
Но если закон о пропаганде порнографии у нас был всегда, то основной «цензурный устав» появился совсем недавно.
«Пропаганда гомосексуализма», «Закон о защите детей от информации, причиняющей вред их здоровью и развитию» – все эти законы были приняты в недалеком прошлом (1 сентября 2012 г.).
Коварны они не только своей внезапностью. Их достаточная неопределенность тоже довольно хитра.
Вы точно знаете как случайно не распропагандировать гомосексуализм? Вы на сто процентов уверены, что ваша информация не причиняет вред детям?
Именно этот закон ввел классификацию информации по возрастным категориям. Ну это когда начальник медиа должен думать не только о том, кто его будет слушать или смотреть. Но и о том, кто его смотреть и слушать не должен. Второе даже теперь важнее. Поскольку, «не попав в аудиторию» он в худшем случае теряет лишь рейтинг. А вот облажавшись с возрастной маркировкой можно и лицензию потерять.
«Возрастная классификация» – это те самые «6», «12», «16», «18 плюс». Этими цифрами обозначается возраст «детей», которым не рекомендуют просмотр или прослушивание. Теперь они везде, где есть рекламное изображение или звук.
«6 плюс» – означает, что слушать программу можно только начиная с шести годиков. «12 плюс» – с двенадцати лет…
Есть и совсем инфернальная маркировка: «до нуля нет». Кому и чего она не рекомендует – неясно. Это остается тоскливой загадкой новой российской действительности…
Кстати, первым под топор этого закона попал – нет не порнографический фильм с элементами некрофилии. Угадайте, какое скабрезное произведение искусства первым полетело в инквизиторскую печь?
Не угадали?
Ну конечно же, это был старый советский мультик «Ну, погоди!» Бдительные цензоры определили его как «18 плюс» (то есть запрещено для детишек).
Правильно, ведь ничто не наносит детскому развитию такой вред, как вид полуголого волка!
Вы спросите: а что же советская власть? А как же российский зритель? Куда же все это время смотрели они?
А они, близорукие, так и не смогли углядеть растления! Но ясные очи Роскомнадзора «до конца разглядели врага»!..
Впрочем, вскоре крамольный мультфильм реабилитировали. В Роскомнадзоре заявили: «Ну, погоди!» запрещать не будут. Пока. Поскольку является он – нет, не безвреднейшим детским мультфильмом, конечно же, это не так! – а национальной культурной ценностью. Так что помилуем его ради былых заслуг.
Бесспорно, порочно-растленный волк и курит, и бегает полуголый, и проявляет, мерзавец, агрессию! Но так и быть – ради искуйсства закроем на эту пакость глаза.
Короче, мультфильм получил условно.
Но осадочек все равно остался. И хоть волка с зайчиком оправдали, но зверюшки уже явно не те.
Приглядитесь: волк теперь скован и напряжен. Зайчишка – в каком-то нервном зажиме. И даже свинье немножечко стыдно, что она, свинья, не двуглавый орел…
В общем, раздолье закончилось. Начались взрослые армейские будни…
А появление этих законов прочертили собой рубеж. Они разделили эпоху на «до» и «после».
То что было вчера рутиной – теперь крамола. Там, где лишь год назад был эфирный фон – сегодня статья УК. Шутки ниже пояса, эротические анекдоты, эксплуатация сексуальной тематики – все это сожжено на алтаре нового целомудрия.
«Закон о детях», например, вдруг выявил еще одну деликатную тонкость: различие между половыми и сексуальными отношениями!
Оба-на! (Это особенно загадочно, если учесть что слово «sex» с английского переводится как пол.) Да, такая вот половая разница!
Вот кусочек из этого закона:
К допускаемой к обороту информационной продукции для детей, достигших возраста шестнадцати лет, может быть отнесена информационная продукция, предусмотренная статьей g настоящего Федерального закона, а также информационная продукция, содержащая оправданные ее жанром и (или) сюжетом… В частности эксплуатирующие интерес к сексу и не носящие оскорбительного характера изображение или описание половых отношений между мужчиной и женщиной, за исключением изображения или описания действий сексуального характера…