Девушка из Стамбула

– Похоже, купили всё. Как ты думаешь, не забыли ли чего?  –  спросила она.

– Всё купили,  –  подтвердила Загида.

Через некоторое время, выпив по нескольку чашек чая, Хадича-ханум поинтересовалась:

– Загида, как давно не виделась ты с матерью? После того, как нашла отца, тебе известно о ней что-нибудь? Скорее всего, нет. Так ведь? Неплохо бы навестить её, пусть не теряет тебя из вида.

Загида, подумав, сказала с беспокойством:

– Я не знаю, как говорить с мамой. Встреча с ней пугает меня.

– Понимаю, и всё же не стоит оставлять её в неведении. Напиши записку: «Я жива-здорова, отдыхаю. Дня через два приеду навестить тебя».

К пароходу подъехали на такси…

Взволнованная покупками Загида долго не могла уснуть.

Утренний чай завершился быстро. За столом остались отец и маленький Батыр. Отец читал газету. Хадича-ханум увела девочек на кухню готовить обед. Загиде дали фартук. Изобилие продуктов удивило её: большие куски мяса, тазы, наполненные помидорами, баклажанами, горы картофеля, большие блюда с рисом, несколько тарелок сливочного масла, всевозможные фрукты и ягоды… Всего хватило бы, казалось, на целую армию.

– Субханалла[19], тутам,  –  воскликнула она,  –  неужели мы всё это будем варить? Разве гостей будет так много?

– Две семьи собираются к нам  –  прислали телеграммы. Получили сегодня утром. Так что времени у нас в обрез. Едут с детьми. Вот и считай: человек десять гостей да самих семеро. Если нагрянет ещё кто-нибудь, получится все двадцать. Наши любят поесть, поэтому еды должно быть обильно.

Загида, привыкшая к тому, что продуктов в угловом магазине покупается по сто-сто пятьдесят граммов, и обед на два дня готовится из кусочка мяса в двести пятьдесят граммов, сравнивала кухню матери с этой и удивлялась, как они непохожи.

Одной дочке ханум велела чистить картошку, другой  –  перебирать рис. А Загида получила задание  – разделать большой кусок баранины.

– Кусочки мяса должны быть не больше воробьиной головки. Большие кости выбери, а мелкие оставь,  – учила хозяйка.

– Это будет шашлык, который обычно готовят в лесу на костре?

– Нет, это будет плов. Без него трудно насытить такую ораву. В нашем казанском плове много мяса и моркови.

Тимуру было поручено пропустить постные куски мяса через мясорубку. Сама хозяйка, достав из двух разных мешков равное количество муки, добавила в неё молоко, катык, яйца и, тщательно замесив, положила дрожжи, потом выставила на солнце. При этом мать не забывала внимательно следить за тем, чтобы дочери делали свою работу аккуратно.

– Из картофелин убирай все глазки,  –  говорила она.  –  Камушков в рисе оставаться не должно.

– Загида, не нарезай мясо слишком мелко. Вот так, хорошо. Для плова бери только хорошие куски.

Служанка мыла посуду, грела воду. Кухня напоминала фабрику. Вот Хадича-ханум достала белейшей муки из третьего мешка и, разбив в неё яйцо, стала замешивать тесто.

– А это что будет?

– В бульон мы запустим пельмени.

Загида уже знала, что такое пельмени, но не видела, как они готовятся.

Девушка внимательно следила за работой хозяйки. Хадича-ханум обратилась к сыну, который кончил проворачивать мясо.

– Сынок, если ты сделал работу, сбегай к отцу, узнай, сколько времени. Если уже пора, ступай на пристань встречать Фатыху-ханум. Я позвала её помочь мне. Она может сбиться с пути. Фатыха-ханум будет очень кстати. Она была дочерью богатого человека и снохой другого богача. Но здесь они потеряли всё, живут в большой нужде. Мы всегда приглашаем её. Она и гостья у нас, и большая помощница. Если бы о приезде гостей узнали вчера, с утра она была бы уже здесь… Мы позвонили ей в половине восьмого. Уж и не знаю, на каком пароходе приедет.

Загиде, которая управилась со своей работой, она велела промыть кости в холодной воде, чтобы не оставалось крови, положить их в казан, налить воды, посолить и поставить на огонь.

– Для чего столько воды?  –  спросила Загида.

– Я же говорила: будет мясной бульон. Он варится долго, так что воды останется, сколько надо. И потом не забывай: двадцать человек  –  это, значит, двадцать тарелок. Пельмени у нас любят, некоторые по две тарелки съедают. Считай: уже тридцать тарелок. Есть поговорка: «Изобилие  –  это дар небес!» А теперь, Загида, помоги перебирать рис.

– А ты почисти лук,  –  обратилась она к служанке, а сама продолжала возиться с тестом.

– Видишь,  –  сказала она Загиде,  –  это тесто не тянется. Для пельменей нужно упругое тесто, пружинистое. Иначе порвётся, и мясо выпадет.

Старательно промесив тесто, она принялась раскатывать его. Всё у неё получалось быстро, сноровисто. Загида не удержалась и сказала:

– Тутам, вы раскатываете тесто так ловко, будто занимаетесь этим всю жизнь!

– У нас каждая девушка должна уметь готовить. В особенности мучные блюда… Я научилась этому очень рано. Вот уже шестнадцать лет, как мы поженились с твоим отцом. За всё это время жили на одном месте не больше двух-трёх лет. Ты ведь знаешь, отец то мост где-то строит, то туннель в другом месте прокладывает. В те годы я учительницей была… Работу оставлять не хотела. Где-то в школе трудилась, где-то  –  в профучилище, а где-то  –  в лицее. Какие только предметы ни преподавала! Я  –  математик. Прихожу в школу, а мне говорят: «Пожалуйста, Хадича-ханум, выручайте! Нет у нас учителя истории и географии. Уже половина учебного года прошла. Не возьмёте ли эти часы на себя?» Я и брала. А через несколько месяцев уезжает какой-нибудь учитель. Опять идут ко мне: «Пожалуйста, возьмите уроки санитарии!» Беру снова. А что делать? Двенадцать лет в Анатолии преподавала. Ни разу не встречала школы, которая была бы укомплектована полностью. Один год вынуждена была даже французскому обучать.

– Да как же вы сумели так работать?

– Так и сумела. Старалась, как могла. В те годы молодые учителя не очень-то рвались из Стамбула в провинциальную Анатолию. Всюду верховодили местные полуграмотные или бездарные учителя. Если вдруг появлялся учитель, готовый работать постоянно, в него вцеплялись обеими руками! Поскольку я зависела от твоего отца, а он  –  от своей работы, перебиралась в школу ближайшего к нему аула. Какие только трудности ни приходилось преодолевать! Это были вовсе не те нарядные аулы, какие изображают в учебнике географии, а глухое захолустье, дыра. Грязь, скопище клопов! Я сразу же принималась чистить и мыть жилище, бороться с клопами. Только начинаешь свободно дышать, проходит немного времени, и опять выползают откуда-то. А вши?  –  То тут, то там. Снова начинаю борьбу, но вшей становится всё больше и больше. Заходили соседи и обязательно оставляли вшей. Нельзя же было не впускать людей! Первому моему мальчику два года было, он уже говорить начинал. Заразился от соседских детей тифом, который погубил ребёнка за две недели. Малыш истаял у меня на глазах. Это горе я не могла пережить и серьёзно заболела сама. Отец твой тоже сильно горевал. Он уходил на работу и не всегда удавалось ему приходить на обед. Я оставалась одна. К счастью, мама тогда была жива. Отец советовал ехать к ней в Искешахар. «Отдохнёшь немного,  –  говорил он,  –  и о ребёнке быстрее забудешь». И в самом деле, жить в доме, где всё напоминало о сынишке, было невыносимо! Но я беспокоилась о муже. «Он целый день на работе, усталый будет приходить домой,  –  думала я,  –  кто встретит его? Кто обеспечит ему отдых?» Да и мама не похвалит меня, скажет: «Ага! Бросила мужа одного и отдыхать приехала?!» Я знала, что она встретит меня такими словами.

Но вот отец твой стал очень настойчиво уговаривать меня: «Ты совсем исхудала, зачахла,  –  говорил он,  –  воздух аула не подходит тебе! Уезжай же наконец! Через некоторое время я сам приеду за тобой». Послушалась я его. Он поехал проводить до станции, нанял лошадь в посёлке. Я собрала вещи, но что-то удерживало меня. Отец приготовил в товарном вагоне место, застелив железки, которые там были, одеялом. Было неизвестно, когда поезд тронется, а отцу надо было спешить на работу. Он очень волновался. «Возвращайся,  –  говорю ему,  –  не жди». Он согласился, стал глазами искать подводу. Прощаясь, утешал меня. Тут поезд дал сигнал и дёрнулся. Отец остановился в раздумье  –  то ли меня провожать, то ли садиться в телегу. Поезд пошёл. Тут поразила меня ужасная мысль, казалось, будто шепнул кто-то: «Ты видишь мужа в последний раз»… Я схватила что-то из вещей и выпрыгнула из вагона, бросилась догонять телегу. Повиснув у мужа на шее, кричала: «Я не уеду, не уеду, ни сейчас, ни потом!» «Ты с ума сошла?!  –  ругал он меня.  –  Что будет из того, что к матери поедешь?» Оба расстроенные ехали в телеге молча. А на другой день отец слёг с малярией. На работу идти не мог. Тело горело. Поднялась высокая температура. Он потерял сознание. Я перепугалась ужасно: «Неужели в этом гадком ауле я ещё и мужа потеряю?!»  –  думала я. Сон у меня пропал. О сыне уже не вспоминала. Всеми силами мужа спасти пыталась. Нет поблизости ни доктора, ни лекарства. Делаю, что в голову придёт. Без остановки заваривала липовый цвет и поила больного. Инженеров, рабочих посылала на поиски лекарства. Только через три дня насилу доставили из посёлка доктора. Я спросила, правильно ли я делаю. Он признался, что они и сами так лечат больных, и добавил: «Существует американское средство, но у нас его нет  –  ни таблеток, ни инъекции». Доктор дал хинин. «Опасность миновала,  –  сказал он,  –  температура падает. Если бы не вы, больной умер бы». Выходит, интуиция не обманула меня. Отец ваш пошёл на поправку. Радость была так велика, что горечь утраты ослабла. После этого отец купил палатку. Летние месяцы стали проводить в ней. (Пельмени тем временем лепились.) Дети наши рождались в разных посёлках, среди разных народов.

– Жизнь такая сложная,  –  вздохнула Загида,  –  и вовсе не похожа на ту удобную и прекрасную, что показывают в кино.

В дверях кухни показались Фатыха-ханум и Тимур.

– Мама, мы пришли,  –  сказал мальчик.

– Очень хорошо,  –  отозвалась мать.  –  Проходите, Фатыха-ханум, прошу вас.

Гостья заглянула в соседнюю комнату, где хлопотали девочки.

– Да вы, никак, уж наготовили всего…

– Нет, нет, Фатыха-ханум, работы ещё невпроворот,  –  возразила Хадича-ханум и, обратившись к служанке, добавила:  –  Свари нам кофе в большой посуде.

Женщины обменялись вопросами о здоровье.

– А туташ эта, Хадича-бике, кем вам доводится?

Слова «туташ» и «бике» Загида слышала впервые, поэтому с любопытством ждала ответа.

– Это сестра наша,  –  сказали девочки.

– Да, Загида  –  наша старшая дочка. Она в интернате училась. В этом году учёбу завершила,  –  ответила Хадича-ханум и выразительно посмотрела на дочек, чтобы запомнили её слова и на расспросы соседей отвечали так же.  –  Фатыха-ханум не забывает наши слова,  –  объяснила она Загиде.  –  Замужних женщин у нас называют «бике», а девушек  –  «туташ».

– Машалла,  –  сказала гостья,  –  она  –  копия отца. Девочки, похожие на отцов, счастливыми бывают. Иншалла[20], туташ тоже будет счастливой.

– Ситдика, кофе готов?  –  спросила Хадича-ханум.  – Сахара не надо много.  –  Потом обратилась к гостье:  – Вы завтракали, Фатыха-ханум?

– Ела, ела,  –  ответила та.  –  Но от чашечки кофе не откажусь.

– Принесите чашки,  –  велела хозяйка дочкам.

Кофе разлили по чашкам. Женщины пили стоя. Откинув полотенце, гостья взглянула на тесто, потрогала его пальцем.

– Сколько яиц положила, бике?

– Шесть,  –  ответила та.

– Надо бы добавить ещё одно, тесто недостаточно мягко. Молоко есть у тебя?

Гостья осмотрела пельмени, кинула взгляд на приправы и острые закуски. Спросила:

– Плов когда будет готов?

– Если гости прибудут в половине первого, к столу подадим в час.

– Если будет доктор, тут уж без закусок никак не обойтись. Он, известное дело, любит заложить. Но человек он хороший, да поможет ему Аллах, за больных своих душой болеет, всегда спешит на помощь. Учитель Салих тоже от других не отстаёт. Значит, плов будет в два. Так?

– Вы в этом лучше разбираетесь, Фатыха-ханум.

Девочек мать отправила переодеться, привести себя в порядок.

– Потом приходите накрывать на стол, Фатыха-ханум не любит, когда бездельницы путаются у неё под ногами. Ты, Загида, надень самое красивое платье, не забудь отутюжить воротник. Скоро я тоже присоединюсь к вам.

«Какое же платье надеть,  –  думала Загида,  –  ведь новые пока не готовы?» Свои платья у неё не очень-то красивы. Она пошла к себе, умылась, причесалась и стала прикидывать платья.

Пришла Хадича-ханум, оглядела девочек и осталась довольна. Подошла к Загиде.

– Нет ли у тебя другого лёгкого платья? Жаль, что раньше не знали о приезде гостей, а то купили бы готовое. Пойдём со мной,  –  сказала она и повела девушку к себе в спальню. Открыла гардероб.

– Можешь выбрать любое платье,  –  сказала она,  – только, боюсь, по размеру не подойдут. Впрочем, постой-ка, есть у меня кое-что! Платье, в котором я пришла снохой.  –  И она вытащила платье кирпичного цвета в цветочек.  –  Может, это будет впору? Я тогда совсем худенькой была. Если окажется по тебе, погладишь и наденешь.

Загида примерила платье.

– Как на тебя сшито,  –  одобрила Хадича-ханум.  – Твои наряды для такого случая не годятся. Завтра же поедем к портному на примерку, одно нужно будет забрать. А теперь надень туфли, чулки, украшения. Женщины любят сплетничать, постарайся понравиться им.

Загида чуть уменьшила вырез, укоротила рукава, погладила воротник. Получился вполне приличный наряд. Хадича-ханум тоже привела себя в порядок, сменила платье, причесалась.

– Иди сюда, Загида,  –  сказала она.  –  Прекрасно получилось, носи на радость. Пусть оно твоим будет. Правда, к волосам подходит не совсем. Ну, ничего, придумаем что-нибудь.

– Всё верно,  –  сказала Загида,  –  только фасон не нравится мне.

Хадича-ханум кивнула на флакон духов:

– Побрызгай на себя, только не очень увлекайся.

– Мама, побрызгай на нас тоже,  –  попросили Сююм с Гульчачак.

– Вам ещё рано. Вот закончите лицей, как ваша сестра, подарю каждой по флакону,  –  пообещала мать.

Загида погляделась в зеркало и не узнала себя: платье в цветочек, сверкающие бриллианты в ушах, на руке золотые часики с цепочкой и кольцо  –  нет, это не она, а совсем другая девушка.

– Среди гостей будет жена доктора. У неё много детей. Как любая другая женщина, она любит пороть всякую чушь. Вполне возможно, станет расспрашивать тебя о матери: что, мол, с нею и прочее, чтобы было о чём после судачить,  –  наставляла Хадича-ханум.  –  Так что будь осторожна. А жена учителя  –  женщина простая, много лет промаялась в провинции, постоянно злится и обижается на мужа. Верит, что сын её станет выдающейся личностью… А молодёжь, вроде тебя, учится. Однако эти ребята не забывают прежнего отечества. Обрати внимание, как мужчины общаются между собой, о чём говорят, и тебе всё будет ясно. Они уже тридцать лет живут здесь, но всё ещё чувствуют себя посторонними. Страна эта для них  –  лишь временное пристанище, вроде гостиницы. Все они  –  друзья юности твоего отца, очень уважают друг друга. Вполне возможно, что знают твою мать. Будь предупредительной с ними.

– В этой одежде я чувствую себя неловко, тутам. Мне стыдно в таком виде показываться на глаза отцу.

– А что в этом наряде не так? Не будешь же ты, как Сююм, ходить в школьной форме? Каждому возрасту  –  своё. Меняются времена, а с ними  –  и мода. Нельзя не считаться с законами жизни. Вот если бы ты накрасилась сверх меры, губы ярко намазала, тогда не только тебе, но и мне было бы стыдно за тебя. А у тебя всё в полном порядке. Идите пока вниз, накрывайте на стол. Я приду сейчас.

Девушки, смеясь и щебеча, готовились к приёму гостей. На длинном столе, рассчитанном на двадцать человек, появились тарелки, ножи, вилки. Хадича-ханум расставляла салаты, закуски. В ведёрке со льдом винные бутылки. Ханум убрала ведёрко под стол в том месте, где должен был сидеть хозяин. Тимур хлопотал возле большого самовара. Малыша, чтобы не мешал, отец забрал с собой на пристань, встречать гостей. Девочки, как только закончат накрывать на стол, тоже собирались туда. Загида рада была прогуляться с ними в своём новом наряде.

– Ты ведь не знаешь их,  –  сказала Хадича-ханум,  – привлечёшь к себе излишнее внимание. Будет лучше, если встретишь гостей здесь.

Девочки ушли.

– Смотри, Загида,  –  продолжала наставлять Хадича-ханум,  –  вот место твоего отца. Рядом сядет доктор, а с другой стороны  –  учитель Салих-бей. Возможно, подойдут ещё один-два человека. Их посажу я сама. Женщины, как положено, разместятся на противоположной стороне. Дальше  –  дети гостей. Дочь доктора учится в лицее, ты займёшься сыном учителя. Будешь также следить за тем, чтобы у отца и его друзей было всё, как положено. Смотреть, не нужно ли чего. Если сами забудут, будешь наливать им в рюмки вино. А я стану смотреть за всеми. После тебе придётся разливать чай  –  помогать девочкам.

Фатыха-ханум тоже подошла к столу, окинула его глазами.

– Всё готово, Хадича-бике,  –  сказала она.  –  Осталось только подождать готовности плова. Сейчас сделаю это. Пельмени, думаю, запустим, когда приедут гости. Хорошо?

– Да, да, Фатыха-ханум, верно.

Снаружи послышались голоса. Через калитку гости проследовали в сад. Хадича-ханум, взяв с собой Загиду, поспешила к ним.

– Прошу вас, доктор! Прошу Асма-ханум! Это старшая дочь наша Загида. Прошу вас, Салих-бей, Мафтуха-ханум! Дети, как ваши дела? Хочу познакомить вас, это Загида, наша старшая дочь.

Загида всем пожала руки.

– Машалла,  –  сказал доктор,  –  какой большой девушкой ты стала! Когда ты росла, натерпелся я от бабки твоей  –  уж до того упряма была! В две шерстяные фуфайки кутала тебя. Ребёнок уж красный весь от жары, а она знай своё талдычит. Вы что же, и теперь по две фуфайки носите?

– Нет, доктор-бей!  –  сказала Загида, краснея.

– В те времена в Стамбуле мода такая была,  –  сказал учитель Салих-бей.  –  Теперь детей так не кутают… Прошу, скорее рассаживайтесь.

Сели.

– Доктор-бей,  –  сказала Хадича-ханум,  –  не желаете ли сначала чашечку чая? У нас уже всё готово.

– Что скажешь, Салих?  –  спросил доктор.

– Валлахи[21], Хадича-ханум, чашечка чая не повредит после долгого пути. Во рту полная сушь.

Хадича-ханум подошла к самовару и, достав из чайницы две ложки чая, высыпала в маленький чайник. Загида вспомнила, как Хадича-ханум учила её.

– Из большой коробки две ложки, из средней одну ложку, из маленькой пол-ложки… Когда бывают гости, чай надо заваривать в такой пропорции. Поставь чайник на самовар и следи, чтобы вода в нём не закипела.

Чай разлили по чашкам. Потчуя гостей, Загида обошла их с большим подносом. Они с удовольствием выпили по одной чашке. Загида предложила ещё, но гости отказались.

Хадича-ханум достала из-под стола бутылки с вином и наполнила рюмки женщин. Инженер взял в руки бутылку и сказал:

– Доктор, а не поднять ли нам по одной до еды?

– Говорят, гость  –  это раб хозяина, поступай, как знаешь,  –  отозвался тот.

Учитель Салих тоже поддержал их. Налили всем, обнесли только сына учителя, дочь доктора, Загиду и детей. Загида недоумённо посмотрела на Хадичу-ханум, потом перевела взгляд на отца. Вместо них ответил доктор:

– Да это же не крепче кумыса. Впрочем, дружище, ты, наверное, ещё не знаешь, что такое кумыс. Очень даже достойный напиток! За вас, почтенные!  –  поднял он рюмку.

С закусками расправились быстро. Подали пельмени. Загида усиленно угощала мужчин, предлагала то одно, то другое, наполняла их рюмки. Не забывала и о женщинах.

Празднество разгоралось. Мужчины заговорили о событиях на родине. Женщины говорили о детях и о книгах, переведённых на турецкий. Загида старалась поддержать разговор, насколько это было в её возможности. Хадича-ханум взглядом поощряла её. Отец часто обращался к ней с просьбой подать то и это, как бы руководя застольем. Доктор радостно заливался соловьём, беспрерывно переходя с одной темы на другую. Вспоминал, как на родине мальчишкой совершал набеги на яблоневые сады, как однажды Шариф-бабай, хозяин сада, поймал его и раздел догола, как он после задами крался домой. Доктор рассказывал так потешно, что все просто покатывались со смеху. Учитель Салих над каждым словом хохотал, как ребёнок.

После кофе Хадича-ханум предложила подышать воздухом. Все вышли в сосновую рощу. В доме остались лишь хозяйка и работница.

Женщины сбились в собственную компанию. Дети окружили велосипед Тимура. Сююм и Гульчачак общались со своими сверстницами.

Мужчины шагали не спеша, переговариваясь. Загида шла с сыном учителя и дочерью врача. Они спорили о литературе, о философии. Все трое слабо знали историю здешних мест, но рассуждали, как знатоки, и яростно отстаивали свои ошибочные взгляды.

Мужчины остановились перед песчаной косой, уходившей далеко в море, и любовались природой.

– Взгляните на море,  –  говорил доктор,  –  на холмы острова, что перед нами. Не правда ли, это так похоже на наши Услонские горы за Иделью? Смотри, Вахит!

– Да, да, если очень постараться, сходство можно увидеть,  –  отозвался инженер.

– Нет, нет,  –  возразил учитель,  –  это точь-в-точь уфимская гора над Димом. В том месте, где он вливается в Агидель. Широкое степное раздолье… Я вижу, как бродят по нему овцы… Вы почувствуйте, какой дивный аромат доносится оттуда. Похоже, это запах ковыля и кымыза.

– Да, пахнет кымызом,  –  подтвердил доктор.

– А я к запаху трав равнодушна,  –  сказала Асма-ханум,  –  мне больше нравится запах красных казанских яблок! Такого аромата нет нигде в целом свете!

– А вкус какой!..  –  подхватила другая гостья,  –  сладость какая… Отчего бы это?  –  Здесь такое обилие ягод, фруктов, а вкуса никакого. Земля у нас  –  это же дар небес!..

– Да разве только яблоки, Асма-ханум? А репа какая, репа!  –  воскликнул инженер Вахит.  –  Какой дивный вкус, а? Мы с ровесниками репу воровали, ходили за ней очень далеко, в соседние аулы.

– Овощей у нас мало, но от огурцов, тыквы с ума сойти можно  –  вкус медовый! По осени в каждом доме стоял запах балишей с тыквой. А зимой, в морозы,  –  дух пирогов с калиной. Какое лакомство!

– А птица! Какой только не было  –  гуси, утки… Только ляжет снег, а уж у нас, как на весёлый праздник, собирались ощипывать птицу. Всех девушек созывали. Из лапок и голов большие балиши готовили. Как вспомню, до сих пор слюнки текут. Помнишь ли, Вахит, на сахяр в месяц рамазан какой талкан из муки готовили! Такую муку я здесь всю жизнь ищу и не могу найти. В Адане нашла похожую, но вкус был совсем не тот.

– А мёд у нас на родине, какой, помните?  –  Липовый. Потрясающий запах!  –  сказала Мафтуха-ханум.

Молодёжь слушала разговоры старших, которые не скрывали своей тоски по родной земле. Старшие хотели продолжить свои сладостные воспоминания, но тут подъехал «караван» ишаков во главе с Тимуром.

– Ати,  –  сказал он,  –  мы тут поторговались и сошлись на четырёх курушах за час. Что скажешь?

– Он заберёт всех вас?  –  спросил инженер.

– Для остальных велосипед есть.

– Пусть с часок покатаются, а после отвезёшь их к дому,  –  сказал отец хозяину ишаков.

Эпизод этот изменил течение беседы. Доктору стало обидно, что его прервали, он зашагал вперёд.

Загида присоединилась к отцу. Через некоторое время Хадича-ханум подозвала её к себе.

– Ты почему покинула сверстников?  –  спросила она.

– Мне интереснее послушать, о чём говорит отец со своими друзьями. Там для меня много нового. А ровесники  –  вроде меня, и говорят, и думают так же. Ничего интересного. От старших я набираюсь знаний. Они такие милые, не важничают, держатся естественно, говорят искренне.

Хадича-ханум улыбнулась:

– Ты права. Но ведь они ровесники твои,  –  кивнула она в сторону молодёжи.  –  Увлёкшись разговорами старших, ты рискуешь казаться дурно воспитанной.

– Всё, что они говорят, так примитивно.

– Ты, похоже, соскучилась по умным разговорам. Ладно, как хочешь, но всё же не забывай, что ты хозяйка и обязана быть вежливой.

«Сколько интересного пропустила»,  –  с досадой подумала Загида, возвращаясь к отцу и его друзьям.

– Доктор-бей,  –  сказала она смущённо, оглядываясь на отца,  –  вы так любите свою родину, так скучаете, почему же вы не уехали туда, остались здесь?

– Это очень хороший вопрос, дочка. Настоящий стамбульский!  –  Доктор поманил отставших, а когда те подошли, повторил вопрос Загиды.  –  Теперь послушайте меня. Я расскажу, отчего остались мы в Турции,  – сказал он.

Молодость наша,  –  начал свой рассказ доктор,  – совпала со временем великого пробуждения народа. Мы были такими же, как вы, когда страшным бедствием обрушилась на народ русско-турецкая война. Каждый вдруг стал понимать: для того чтобы стать такими же сильными, как японцы, нужно изучать культуру Европы. Мысль эта возникла во всех умных головах одновременно. Все, кто мог, стали отдавать детей в школу. В течение нескольких лет открылись тысячи школ. Были изданы тысячи книг. Подготовка кадров достаточно высокого уровня превратилась в самую важную задачу дня. Докторов, адвокатов, работников управления могли бы выпускать университеты (в России их достаточно), беда была в том, что не хватало медресе, способных быстро подготовить будущих деятелей культуры. Наша интеллигенция не умом, а душой, всеми помыслами своими была одержима идеей единства всего тюркского мира  –  Азербайждана, Турции, Средней Азии.