– Рабиндранату Тагору было комфортно, – сказала я, вспомнив его. – Он же жил в достатке и роскоши, в то время в селениях умирали дети, девочек насиловали, мальчиков продавали, и те бы рады умереть в цветущем саду, но каста не позволяла. Хорошо рассуждать когда тебя не касается нищета.
«Нет выхода, – подумала я, но тут же возразила себе: – Выхода нет только из гроба, так что выход всегда есть! Всегда есть запасной выход! Надо прекратить эти невыносимые страдания. И в данной ситуации этот выход для меня единственно возможный. Конечно, рассуждать хорошо, когда находишься в светлой комнате, на мягком диване. А-а тут? Тут только тьма и некомфортно».
В страхе и тоске я продвигалась по бесконечному сужающемуся коридору и умоляла, чтобы это был выход. Возникшая из ниоткуда тишина оглушила меня, и навалилась со всех сторон вяжущей, мешающей соображать массой. Мне показалось, что кто-то заткнул мои уши ватой. Движения тоже замедлились. Я кожей почувствовала чуждый взгляд. Чуждый этому месту, времени, миру. Я остановилась и стала искать того, кто пронизывал меня взглядом. Один короткий миг, но я почувствовала ледяной холод, прятавшийся во тьме.
– Бред! Что за бред?! Я сама себе это внушила! Здесь нет никого, кроме этих бестелесных блуждающих душ! Это сон! Сон, который слишком долго длится. Что за ерунда! Я сама придумала то, чего нет.
Все, что происходило, казалось мне нереальным. Страх охватил меня настолько, что я почувствовала, как холод окутывает мою душу. Я села на землю и стала истерически плакать, пытаясь таким образом заглушить свой панический страх. Плач стал постепенно перерастать в истеричный смех. Плач и смех резко прекратились, как и внезапно появились. Обессиленная я сидела на земле, понимая, что вся эта реальность, в которой я нахожусь, это уже не сон, как я пыталась себе внушить, пока гуляла по лабиринтам, не фильм ужасов, который я смотрю ночами, не игры, в которые я играю вечерами. Настоящее время, каким бы жестоким и ужасным оно ни было, и есть сама тьма. Слабость продолжалась лишь секунду, и возможно, я бы ее не заметила, если бы не истеричный плач и смех. Я встала и пошла вновь искать выход из лабиринта.
– Когда же закончится этот чертов лабиринт! Я устала идти бессмысленно. О Господи! Помоги мне! – то ли умоляла, то ли молилась я. – И при чем тут Бог? К черту Бога, буду надеяться на себя и свои силы. Бог – кто он такой, чтобы решать, умирать, мучиться или брести вечно впотьмах? – Здесь я не выдержала и стала размахивать руками, обращаясь в небо к этому Богу, который отправил меня скитаться тут. – Объясни мне одну вещь. За что? За что Ты так со мной? Почему именно я? Почему я стала объектом Твоей ненависти? Я не мила Тебе? Я делала что-то не так? Тогда что? Объясни хотя бы напоследок. Ну ответь. Отвечай, чертов ублюдок! – истерично закричала я, топая ногами, удерживая слезы, чтобы не разрыдаться.
Как и многие люди, я стала сетовать на Бога за то, что он допускает такие страдание, боль, страх. Я не могла найти разумного объяснения, почему нахожусь в этом отвратительнейшем из миров. И все это списала на него, который играет душами людей, как куклами. Где этот Бог? Это даже не вопрос, это просто крик моей души, скитающейся во тьме. Я представила Бога в виде беспомощного, безумного ребенка, величиной со Вселенную, – который получал удовольствие от того, что причинял страдания и наносил боль. Он мял своей беспощадной рукой беспомощных людей, как кукол, ломал им ноги, заливал в организм болезни, швырял о камни, заставлял пробовать алкогольные напитки, резал, отрывал головы, мстил за то, что не поклонялись. И это огромное дитя мучило нас, бедных, до тех пор, пока мы не начинали орать: «Боже, я люблю Тебя за то, что Ты так со мной поступаешь! Прости! Я буду тебе поклоняться». Подобная мысль вызвала у меня сильное возмущение. Нет! Мне такой недалекий Бог в образе неразумного дитяти не нужен. Лучше с дьяволом дружить, чем этот недоросль Бог. Пошел Он к черту, этот ваш Бог.
– Скажи-ка, друг, что он за Бог?Что ненависть к нему развита.И почему же он не смог?И почему душа разбита?Слезы сами по себе текли из глаз, сердце бешено колотилось, душа буквально разрывалась на части. От злости. От обиды. От одиночества. От страха. От ненависти к проклятому Богу. Почему Богу дозволено делать то, что запрещено человеку, как, например, убивать людей болезнями, создавать стихии, чтобы уничтожать континенты, творить чудеса ради удовлетворения своих потребностей, управлять целым миром, не неся за это никакой видимой ответственности? Нужен ли такой Бог? И если человечество признает его, значит, он поклоняется творению своего ума и фантазии. Я имею в виду, что группа людей выдумала, а другая часть человечества поклоняется тем, которые создали этот образ.
– Ладно, я должна остановиться и спросить себя, так кто кого не слышит: я Бога или Он меня? Итог – мы не слышим друг друга. И что теперь? – остановилась я. – Что мне делать? Просто идти?
Вокруг темнота. Лишь слабый свет то ли звезд, то ли луны освещает дорожку. Темные силуэты скал, деревьев, кустов, летающих духов давят на мозг. А боги? А что боги? Спрятались за огромными стенами Вселенной. Ладно, я сейчас думала об христианском Боге, но есть еще и другие забытые боги. Во всем мире до принятия христианства почитались как высшие боги, так и духи-покровители рода. Вера в Бога, а точнее, в целый пантеон богов, являлась для язычников-идолопоклонников важной составляющей их жизни. Такой подход к восприятию божества был характерен практически для всех народов мира на ранней стадии их развития. Живы ли забытые боги? Живы. Живы ли в памяти народной? Ответить сложно. Хотя, если честно, то нехристиане до сих пор поклоняются своим богам, божествам и духам.
– Иногда я бываю печален,Я забытый, покинутый бог,Созидающий в груде развалинСтарых храмов грядущий чертог.…Трудно храмы воздвигнуть из пепла,И бескровные шепчут уста,Не навек ли сгорела, ослеплаВековая, Святая Мечта.…И тогда надо мною, неясно,Где-то там, в высоте голубой,Чей-то голос порывисто-страстныйГоворит о борьбе мировой.Интересно, как они делят Вселенную? Не может же править один христианский Бог, ему кто-то же должен помогать! В религиозных верованиях существует иерархия, свойственная многим народам, поклонявшимся нескольким богам. У всех народов мира боги, которые входили в древний пантеон, делились на богов солнечных и богов функциональных. Так что здесь все было рациональным и правильным. Я думаю, что над этими божествами есть всемогущий, всесильный Великий Разум Вселенной. Кто он? Это живая, творящая мысль, бесконечная во времени и пространстве Вселенной. И у нее великое множество имен. Так что Вселенная огромная, всем места хватит. А так кажется, что космос один, и в то же время и одновременно его бесконечно много.
– Ладно, прости, если ты конечно существуешь, а не выдуман человечеством. Дай мне просто силы пройти эти круги испытаний. Я, наверное, как большая соринка у тебя в глазу, поэтому ты пытаешься избавиться от меня? Скажи, что я тебе плохого сделала, что ты даешь мне самые сложные испытания? Ладно, ладно, я извинилась, больше не буду злиться на тебя.
Еще один поворот, и далеко впереди появился рассеянный свет. Я поспешила и вскоре оказалась перед огромной долиной. Воздух здесь был легче, чем внутри лабиринта. Или мне так казалось. Мне хотелось сорваться с места, и бежать, и бежать. Куда? Из этого страшного места домой. Тьма продолжала ползти за мной, словно она играла в догонялки, поглощая по пути все. Во тьме мелькнули пустынные, отрешенные от всего земного глаза, и показалось, что я вновь оглохла. Голова сама собой повернулась, словно какая-то неведомая сила хотела мне что-то показать. Обернувшись, я увидела лицо. Нет, не одно лицо, их много. Лица, лица, лица! Одно и то же лицо вокруг. Лица похожие на фарфоровые маски. Бормочущие замысловатые проклятия, ликующие, молящие, празднующие, жалующиеся, просящие, угрожающие, радующиеся.
– Что это? Кто вы? – я почувствовала, как на лице мышцы натянулись, а глаза раскрылись от страха. – Кто вы? Что вам нужно от меня? – Сердце билось, казалось, так громко, что его было слышно на всю Вселенную. – Мамочка! – прошептала я, с ужасом глядя на них. – Что это? Мама! Всюду маски! Там маски, здесь маски! Ужас!
– Боишься эти невинные маски? Они разве тебя пугают? – услышала я чей-то голос. – Эти маски причиняют тебе боль? Люди за период своей жизни настолько привыкают к своим маскам, что они становится их настоящим лицом. Это твои маски, которые ты надеваешь для друзей, для врагов, для родных, для близких.
Это были маски, властвующие на этой территории. Здесь можно было увидеть маску невинности, холодности, хитрости, доверчивости. Все они напоминали мое лицо. Разглядывая маски, как свое отражение в зеркале, я вынуждена была признать, что не совсем была честна с близкими, собой. Об этом говорили эти маски, которые я надевала, когда не хотела, чтобы человек знал, о чем думаю.
– Да! Они пугают. Но, если рассуждать, то жизнь – это маскарад, где мы прячемся за масками, чтобы выжить в суровом мире, – я всхлипнула, пытаясь кого-то разжалобить.
Не зря же говорят, что по лицу можно прочитать все, что творится в твоей душе. Это своего рода защита от злых людей. Воспоминания о том, что была горделивой, нет не гордой, а именно горделивой, лишь добавляли боли душе. Сейчас вспоминать об этом было не только мучительно стыдно, как о своих истериках и приступах бессильной ярости, но и очень страшно, потому что лица, которые я видела, отражали мои темные помыслы и чаяния.
– Я такая, какой меня хотят видеть. Понимаете?! Одному нужен кто-то, с кем можно повздорить. Другому необходим человек, который смог бы тебя выслушать. Третий хочет видеть перед собой злое, но глупое существо. И я становлюсь такой. Надеваю маску ту, которую они хотят увидеть, принять. Но… но я не такая! Такой хотят меня видеть окружающие, – воскликнула я, оправдываясь больше перед собой, чем перед кем-то. – И я надеваю маску. Но и этим людям приходится надевать маски, – невеселая улыбка заиграла на моих губах. – Зачем? Зачем мучить нас? Вы прекрасно знаете, что нас не переделать.
– Люди играют в игры, носят маски – сами не веря в себя. Подумайте перед тем, как надеть маску. Может случиться так, что когда вам понадобится ее снять, то будет сложно это сделать. А если вы и сможете снять, то только вместе с кожей.
– Смеюсь навзрыд, как у кривых зеркал,Меня, должно быть, ловко разыграли:Крючки носов и до ушей оскал —Как на венецианском карнавале!…Вокруг меня смыкается кольцо,Меня хватают, вовлекают в пляску.Так-так, мое нормальное лицоВсе, вероятно, приняли за маску.…Петарды, конфетти… Но все не так!И маски на меня глядят с укором,Они кричат, что я опять не в такт,Что наступаю на ноги партнерам.…Что делать мне – бежать, да поскорей?А может, вместе с ними веселиться?..Надеюсь я – под масками зверейБывают человеческие лица.…Все в масках, в париках – все как один,Кто – сказочен, а кто – литературен…Сосед мой слева – грустный арлекин,Другой – палач, а каждый третий – дурень.…Как доброго лица не прозевать,Как честных отличить наверняка мне?Все научились маски надевать,«Чтоб не разбить свое лицо о камни» – кто написал? Ну, да, это В. Высоцкий. Он видел под масками людей, ведь не каждому дано разглядеть душу. За то, что он видел, то эти люди его и растоптали: чтобы не бередил их души и не срывал с них маски.
– Я в тайну масок все-таки проник,Уверен я, что мой анализ точен,Что маски равнодушья у иных —Защита от плевков и от пощечин.– Стихами заговорила? Ты хотела избежать встречи со своими масками? Ты хотела, чтобы тебя показали нежным цветком, который нужно защищать? Ты разочарована?
– Да не хотела избежать и уйти от ответственности! Стихи Высоцкого лучше меня объясняют, почему люди надевают маски. Я живу в мире, где улыбка уже не означает хорошего отношения к тебе, где поцелуи совсем не значат чувства. Наш мир, где твои признания не признак любви. Каждый из нас одинок, и никто не старается это изменить, а слова теряют всякий смысл, потому что несут ложь. Отсюда и наши маски.
Большинство человеческих проблем построены на лжи о себе. Говорить правду сложно. Легко солгать. Если предложить выбрать между честностью и возможностью лгать, то, без сомнения, лишь единицы предпочтут постоянно говорить только правду. Ведь правда – это страх обнажить свою душу, раскрыть, что у тебя на уме. Ложь – это мир иллюзий, это своего рода щит от людского любопытства. Вот здесь и помогают наши маски, которые надеваем при встрече. Искренность так редка в мире масок. Ужасное чувство пустоты и удушья. Я стала жадно глотать холодный воздух, который как мне показалось, стал мягким. Сейчас была одинока в этом черном пространстве так же, как была одинока на земле. Нет, теперь одиночество стало неизмеримо больше – оно было бесконечно, тысячи тысяч душ не смогли бы заполнить эту темную бездну, это вечное, недвижимое море мрака.
– Если в том жестоком мире я не надену маску, то меня растопчут как Высоцкого или как других известных талантливых поэтов и писателей. Нельзя нам без масок.
– Как защиту от сотни потерь и невзгодНадеваю привычную маскуИ, с готовностью маска любому совретЧто я верю – и в чудо, и в сказку……Я ее вырезал по кусочкам из губВ те года, когда мог улыбаться,Из биения вен и, из голоса труб…Из глубоких поклонов паяца……Сколько долгих ночей голым нервом сшивалПо кусочкам неистовой боли…И все чаще и чаще ее примерялГлухо морщась от высохшей соли.– Ты убегаешь от самой себя, – усмехнулся кто-то. – Тебе никогда не уйти от них. Теперь ты с этими масками одно целое. А чтобы избавиться от них, нужно работать над собой. Сейчас тебе нужно хоть немного снять с себя груз.
– Я не убегаю, а просто стараюсь смягчить ситуации, чтобы было не так больно. Это своего рода театр со своими зрителями и актерами. Неужели мы должны обнажать свою душу перед каждым? – мне стало жалко себя. Да и с масками мне не хотелось расставаться, в них я чувствовала себя безопасно, как бы они ни были отвратительны. – Если, если… если, мы не будем носить эти маски, то погибнем! Понимаете ли вы? Мы погибнем без этих масок! – я подняла голову, чтобы найти того, кто со мной в данное время разговаривал.
– Надо быть искренними как дети! Воспринимать все легко, с чистотой и открытостью, не останавливаясь на проблемах. Главное – любить в себе ребенка. У детей нет масок, даже когда им больно и страшно.
– А если ребенку больно? Если проблемы нерешаемы? В сути детства заключено брать, а во взрослости – отдавать.
– Любая проблема решаема. Не стоит отрицать того, в чем ты не уверен. Не стоит также слепо верить. Прислушайся к себе, и ты поймешь, в чем ты истинно нуждаешься.
– Легко говорить, но сложно сделать, когда вокруг тьма и зло.
– Не жалуйся на тьму… Стань сама маленьким источником света.
– Борись, – сказал кто-то несчастным голосом. – Никто тебе не поможет. Только ты сама можешь себя спасти.
– Я не хочу! – прошептала в ужасе. – Там тьма, там пустота веков и бесконечности, и там не будет меня, и нигде меня не будет. Вы так и не сказали, что это за место, где чувствуется одиночество, боль и страх.
– Это долина холодного одиночества, зла, надменности и лжи. Эти маски показывают твой внутренний мир, о котором ты и сама знаешь и за который цепляешься.
– Но, я проходила очищение от лжи и одиночества.
– Они разные по своей структуре, поэтому находятся на разных территориях этого мира. Злость, обида, ненависть, презрение, отчаяние – их много. Это ваши внутренние враги. Вы раз за разом им проигрываете! Здесь обитают Потерянные, пока они не освободятся сами. Существа кушают их память.
– Потерянные? – губы беззвучно выговорили, я закрыла глаза, и волна дрожи прошла по моему телу.
– Ты боишься? – спросил кто-то.
– Боюсь? – переспросила я. – Да, я боюсь. Боюсь расстаться со своими масками и боюсь их оставить.
– Ты снова за свое?! Я видел, как твои светлая и темная части постоянно борются, как побеждает то одна, то другая…
– Темная побеждает все чаще! – сказала я торопливо. – И все страшнее. Иногда вообще без причины, – я прикусила губу, сдерживая слезы.
– Ты сама ей разрешаешь побеждать.
Мне сейчас просто необходимо выбраться отсюда, чтобы не видеть вокруг себя эти фарфоровые лица. Не лица, а именно маски. Я зажмурилась от ощущения полного бессилия и бесконтрольности ситуации. Что ждет впереди? Я споткнулась, вскочила на ноги и продолжила идти. Возможно, каким-то образом пересекла незримую линию, и вновь вернулась на то же место, откуда начинала свой путь. Место тьмы. Место фарфоровых масок. Я знала, что у меня сильно развитое чувство вины, что где-то в глубине подсознания погребено воспоминание о каком-то неблаговидном поступке. Я упорно старалась затолкать воспоминание глубже, чтобы забыть. Забыть что? И что меня удерживает тут? Нужно было освобождаться от этого груза, чтобы идти дальше.
– Страх расширяет человеческие глаза, а вместе с ними и то, что его пугает, – прошелестел кто-то.
– Это ад! – прошептала я.
– Нет ада в этих мирах. Каждая душа, попавшая сюда, своими помыслами строит себе свой ад. Она борется со своими грехами, которые принесла с земли.
– И как освободить себя от этих оков?
– Облегчи свою душу, – сказал кто-то во тьме
– Не суди себя строго, – вновь зазвучало в тишине. – Ты росла в хорошей семье, где в тебе воспитывали честность, вкладывали доброту, уважение, любовь к людям, – попытался кто-то помочь ей сосредоточиться на хороших воспоминаниях.
– Помимо родителей, есть окружение. Мы не отделены от общества, как общество не изолировано от нашего присутствия. В детстве мы просто не осознаем, что происходит и как реагирует наше подсознание, а в более сознательном возрасте зачастую уже поздно, – сказала я, чувствуя, как по спине пробегает какой-то холод.
Все бессмысленно. Я реагирую на все, что мне показывают и навязывают, на то, что встречается на пути. Возмущаюсь, нервничаю, сопереживаю, злюсь, негодую. Зачем? Почему?! В этом мире не нужны чувства, здесь все за гранью добра и зла. Здесь терзают, распинают, морально убивают, так же обыденно, буднично, привычно, как в моем мире, где воспитывали и учили. В детстве мучительно искала объяснения своим чувствам, желаниям, непонятным мечтам, неизвестно откуда берущимся, словно всплывающим из глубин сознания – из непроницаемой пучины, одновременно влекущей и пугающей. Слезы застилали глаза. Страх, боль и злость сплелись в одно невыносимое чувство.
– Людскими грехами выкармливают монстров? Ну и что! Значит, не грешите! – пронеслось в голове. – Распинают, вешают и топят? Так ведь за всю историю рода человеческого стольких себе подобных распяли, повесили, утопили, что этим душам самое место тут. Адские муки, страдания, боль?! Разве их мало? Смерть идет по трупам растерзанных, замученных до смерти – тысячами, миллионами, сотнями миллионов. Что же тут нового?! Все уже было! – В голове пролетали какие-то образы, старые воспоминания и непонятные сны.
– В тебе сильны, как светлая сторона, – приветливо сказал кто-то, – так и темная. Потому у тебя эти вспышки ярости. Усмиряй их, они… нехорошие. Вредят всегда. Не только другим, но и тебе. Сейчас будет легче их обуздывать, ты знаешь их причину. И понимаешь, откуда они. Не зацикливайся на плохом, вспомни свои добрые дела. Не давай себе возможности увязнуть в темных воспоминаниях, которые иногда бывают ложными.
– Никогда не сдавайся, какие бы испытания не посылал тебе этот мир, запомни, нет судьбы иной, чем та, что творите вы сами, – кто-то улыбнулся среди масок. – Хочешь познать саму себя? Выйди за рамки общественного мнения и моралей. Все твои сокровища лежат на дне твоей души, под хламом и мусором продуктов твоего ума. И только овладев своими ценностями, получишь возможность воспарить над тьмой своих заблуждений, и, увидев себя со стороны, приблизиться к совершенству.
– И что? Что вы хотели этим сказать? Что я жила, что не жила – никому от этого ни холодно, ни жарко? Вот и все? Таков ваш приговор? – я глубоко вздохнула. – И даже то немногое, что осталось после меня, по моему мнению, вряд ли достойно внимания.
– Ты предпочитаешь прятаться в лабиринтах и пещерах своей личности. Когда ты таким образом прячешься от мира, тебе кажется, что ты чувствуешь себя в безопасности. Ты полагаешь, что успокоила свой страх, но на самом, деле ты заставила себя онеметь от страха… Опасаясь собственного страха, ты омертвляешь не только свою душу, но и свое сердце.
– Только груз греховных уступок за счет собственной совести гнетет, не давая тебе вырваться с этих тисков.
– Ты чувствуешь, как приходит облегчение?
– Чувствую.
– Вот и славно. Впереди еще ждут другие испытания. – успокоил кто-то. – Ты справишься. Ты сильная.
V
И странно: мне любо сознанье,
Что я не умею дышать;
Туманное очарованье
И таинство есть – умирать…
Я в зыбке качаюсь дремотно
И мудро безмолвствую я:
Решается бесповоротно
Грядущая вечность моя!
О. МандельштамСреди всех масок выделялась одна. Это была маска смерти, которая оказалась самой сложной по рисунку. Она представляла собой абсолютное разрушение, разложение тела, опустошение души, лишение дыхания. Полное прекращение самого существования. После осознания этой маски человек становился вне смерти. И жизнь, и смерть для него были бы лишь тенью, отбрасываемой светом существования. Черная бездна глаз маски поблескивала подобно обсидиану, пока наблюдала за мной. По спине моей пробежал холодок, и я сглотнула, прогоняя внезапную дурноту. Со страхом и болью я чувствовала, словно вся моя жизнь тоненьким лучом переходила в глаза маски. Мне даже показалось, что я становлюсь чужой для самой себя, опустевшей и безгласной – почти мертвой. У меня бешено колотилось сердце, резко ослабли ноги и похолодели руки, очень сложно объяснить, но я как будто бы почувствовала, как эта маска ложиться на мое лицо.
– Как ты меня достала, – в сердцах сказала я. – Что тебе нужно от меня? Я и так боюсь тебя, так ты еще и ходишь за мной по пятам. Долго ли будешь меня преследовать?
– Все маски серы, профиль одинаков.Так и живем, надеясь, пронесет…Телами люди, с сердцем вурдалаков…Лишь маска Смерти никогда не врет.– Она не преследует. Это ты к ней стремишься.
– Ну, да! Делать мне нечего – стремиться к ней. Я, наоборот, стараюсь убежать от нее, а она преследует меня всюду.
– Отрицание жизни после смерти, то есть вечной жизни, приводит людей к греху через соблазн сиюминутной выгоды в сиюминутной жизни. Смерть не приносит боли.
– А кто причиняет боль? – спросила, поеживаясь от страха. – Что вы хотите от нас, смертных?
– Ничего!
– Я не хочу умирать, – невольно слезы хлынули из глаз, и больше не сдерживаясь, я заплакала навзрыд, – я еще не такая старая, чтобы идти сюда. Я еще хочу жить, видеть и радоваться жизни.
– Живи! Тебя пока никто не собирается забирать, – голос звучал спокойно и хладнокровно.
– А маска смерти почему тогда за мной ходит?
– Она за всеми ходит.
Глаза маски смерти словно смотрели из глубины веков, взирая на меня, проникая в самые потаенные глубины моей души, мерцали то золотом, то надменностью в своей истине. Не дыша, я вглядывалась в черные глаза маски, парившей среди других масок. От страха перед ней я беззвучно плакала, все еще борясь с душевной болью и удерживаясь на ногах. Все страхи втекали в самый большой страх – страх смерти.
– Смерть – это лишь отделение души от физического тела. Это отправная точка для новой, более совершенной жизни, – бормотала я, и мне показалось, что я вижу смерть, ощущая на щеке ее равнодушное холодное дыхание, заглядывая в бесконечно мудрые и безразличные глаза. И мне стало страшно.
– Я не хочу умирать! – уже который раз я твердила как мантру. – Мне страшно! – Я испуганно пробормотала: – Неужели смерть неизбежна?!
– Самая страшная смерть – душевная. Легкой смерти достойны только те, кто старается контролировать себя и свое эго.
Люди думают, что на свете существует одна только смерть, одинаковая для всех. На самом деле в мире их несколько. Две из них – это смерть естественная, от которой должны умирать люди, и смерть неестественная, которой в действительности умирают почти все. Смерть, которую видят врачи ежедневно, – это мучительная смерть, сопровождающаяся предсмертной агонией. Она наводит на человека страх и ужас, лишая его самосознания и заставляя бояться и трепетать от приближения смертного часа. Эта смерть превращает тело человека в смрадный труп, который в короткий срок превращается в зловонную массу, кишащую червями. Но, есть смерть душевная и духовная. Человек все время сохраняет полное самосознание. Разложение тела после душевной смерти совсем не такое, какое бывает при естественной смерти. Там духовное гниение, сопровождающееся известным страшным запахом.