Зона тени

© Юрий Леонтьевич Солоневич, 2016

ISBN 978-5-4483-5399-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

1.1

Это было похоже на ритуал, и Арсений придерживался его: в неясной ситуации лучше всего действовать по шаблону. К тому же так было легче настраивать себя на нужную тональность, нужные его делу ощущения. Хорошая настройка – это уже очень много. Араб одобрил эту методику. Когда «чувствуешь ситуацию кожей», когда в глубине подсознания появляется предчувствие, интуиция – появляется и мистическая способность видеть всё как бы со стороны. При этом становятся явными все скрытые связи между причиной и следствием, и отпадает необходимость в грубом воздействии на происходящие события.

«То, что спокойно, легко сохранить. То, что еще не показало признаков, легко направить. То, что слабо, легко разделить. То, что мелко, легко рассеять. Действие надо начать с того, чего еще нет. Если не знаешь, с чего начать – начни с настоящего момента. Используй то, что судьба даёт тебе в руки. И не ставь конкретной цели: она придёт сама». Так его инструктировал не по годам мудрый Араб.

Из промежуточных, несущественных, казалось бы, результатов в итоге получается тот, который и был единственно необходим. И он, как правило, приходит внезапно. Зачастую тогда, когда его уже не ждёшь. Когда потеряна всякая надежда, и последняя капля страдания падает в переполненную чашу терпения. Но он приходит, и тогда становится ясно, что это он – тот, которого ждали. Что это он – такой, каким его ждали. Или почти такой, но это – он. И этот его приход так же неотвратим, как неотвратим приход рассвета после длительной заполярной ночи; так же закономерен и неизбежен, как конечная остановка городского автобусного маршрута.

– Кладбище, – объявил водитель-кондуктор. – Конечная остановка.

Арсений был единственным пассажиром этого рейса. Он вышел из ПАЗика и направился в сторону небольшого административного здания.

Ступеньки просевшего крыльца заунывно скрипели, добавляя тоски в и без того невесёлую атмосферу этой плачевной юдоли.

«И в этом чёрном-пречёрном доме стоял чёрный-пречёрный стол».

Стол действительно был чёрным. Наверное, раньше он украшал офис городского коммунального хозяйства. А теперь, совсем как человек, заканчивал свой жизненный путь на кладбище. И телефонный аппарат тоже был чёрным, модели, примерно, шестидесятых годов. На вставленной в специальное окошечко картонке был написан номер: 2—15—14.

Сидевший за столом «служащий» долго листал исписанные корявым почерком страницы «книги мёртвых», потом поднял на Арсения мутный взгляд и невнятно произнёс:

– Райчук А. С. Сектор ашнадцать, номер шешш…

– Пойдём, покажешь, – перебил его Арсений и, похлопав по нагрудному карману куртки, добавил: – Не обижу.

Настроение у «служащего» сразу улучшилось, и он, навесив на двери конторы ржавый замок, не закрывающийся на ключ, повёл Арсения по довольно неухоженному городскому кладбищу.

Могилы располагались как-то хаотично, бессистемно. Оградки наползали друг на друга, и было совсем непонятно, где здесь разбивка на сектора. Некоторые памятники совсем разрушились, покосились крестами, напоминая фигуры падающих людей. Надгробья заросли, затянулись пожухлой травой.

Запустение.

Вековая пыль забвения.

Кладбищенские джунгли.

Городские джунгли.

Джунгли в душе.

Цепкие лианы намертво опутали все живое, притянули к земле, упрятали в непроходимую чащу, где нет ни солнца, ни неба.

Есть ли отсюда выход?

«Что здесь было сто лет назад? – подумал Арсений. – Тоже кладбище? А двести лет назад? А две тысячи лет? Что беспокоило их тогда, когда они были живыми? Станут ли думать о нас, проходя мимо наших могил, те, кто будет жить через двести лет? А через две тысячи?»

Что здесь: конец или начало? Конец чего – земных страданий? Начало чего – страданий неземных? Или, может быть, вечный покой? Вечный сон, как исполнение всех желаний: самых заветных, самых несбыточных.

Особые состояния. Они накатывали на Арсения в Катынском лесу, на Бородинском поле, в Долине Смерти…

Покружив немного по лабиринту между оградами, «служащий» остановился у одной из могил и, указав заскорузлым пальцем на невысокий памятник из тёмной мраморной крошки, сказал:

– Вот…

– Ты уверен? – переспросил его Арсений.

«Служащий» почесал рукой затылок и ответил:

– Да чего уж там: мы с ним были друзьями.

– Это как?

– Ну, в школе вместе учились. Немного, – было видно, что «служащий» врал напропалую в надежде на поминальную рюмку.

– А потом?

– А потом он с собой покончил.

– Почему?

– Да разве кто правду скажет! Одни одно говорят, другие – другое. Только я в такие разговоры не лезу: мне своего горя хватает, – и «служащий» вдруг с надрывом, с тоской в голосе добавил: – Я и сам недавно вешался.

И он показал Арсению ещё довольно заметный след от верёвки на своей шее.

– Ты это зря, – сказал Арсений, а про себя подумал: «Мы все понемногу сходим с ума. А возможно, и кто-то нас сводит. Методично, расчётливо и даже как-то рутинно. По одному и тому же сценарию. Фантазия, что ли, у них не на высоте. Или чувствуют свою полную безнаказанность: кого бояться, когда на всех уровнях всё схвачено».

– Да чего уж там, по мне никто не заплачет, – сказал «служащий». – Ну, правда, ведь!

«А по мне? – подумал Арсений и более внимательно посмотрел на собеседника. – Похоже, что мы с ним одного поля ягодки. Только я одет лучше».

– Поп его отпевать отказался, – и «служащий» с гордостью произнёс: – Я отпевал.

– Вот как, – сказал Арсений.

– Да чего уж там, – повторил «служащий». – Я здесь, считай, лет десять. Все молитвы наизусть знаю. Не то, что попы: мне в книжку смотреть не надо.

Арсений прочитал надпись на памятнике: всё верно. Фотографии не было: видимо, не успели ещё прикрепить. Лишь серый цементный овал указывал на предназначенное для неё место.

– А что он, этот твой одноклассник, много пил?

– Не знаю. Тут у каждого своё понятие на это дело. Он на «скорой» работал, а потом – дальнобойщиком на фуре. – Арсений при этих словах невольно вздрогнул. – Может, залетел в какую «непонятку». А может, и баба довела.

На нижней плите памятника Арсений прочитал: «От жены и дочери. Помним, любим, скорбим». И чуть повыше – годы жизни: «1967 – 2000».

– А с семьёй что стало? – спросил он, заранее предвидя ответ.

– Так уехали. Квартиру продали – и уехали. Что тут непонятного? Не всякий сможет жить, где такое случилось.

– А кому продали, знаешь?

– Конечно, знаю: начальничек один купил. Басалыга его фамилия. В исполкоме сидит, – «служащий» пригладил на затылке спутанные волосы. – Маленький такой, но шустрый. Я его не люблю: он меня за мусор штрафовал, обмылок поганый. «Почему возле дома не прибрано?» А при чём тут я? Что я, в дворники к ним нанимался?

«Служащий» махнул в сердцах рукой:

– Надоело всё. Хоть ты снова в петлю лезь!

– Квартиры сейчас дешёвые? – прервал его Арсений.

– Да, конечно, уж этот своего не упустит. Из горла вырвет. А квартира хорошая была, красивая. Вся в порядке, и кухня плиткой обложена.

– Ты что, был там?

– Так меня же на поминки пригласили, – в голосе «служащего» зазвучали хвастливые нотки. – За то, что яму копал и отпел, как положено. Его друг даже деньги давал, но я не взял: я по совести делал, а не за деньги. Вот меня и пригласили, с полным уважением. Правда, не люблю я так: никого не знаешь и сидишь, как приблудный. Быстренько свои три рюмки выпил – и к ребятам. У нас тут тоже сабантуй был. Да чего уж там! У нас как похороны – так и сабантуй. Ну, правда, ведь!

Арсений достал портмоне, извлёк из него купюру и протянул «служащему».

– Сразу видно, что ты хороший человек. Я тут побуду немного, а ты сходи за водкой. И закусить чего возьми. Давно ни с кем не выпивал просто так, от души.

На лице «служащего» мгновенно отразилась борьба между остатками человеческой гордости и непреодолимым желанием выпить. Некоторое время он находился в трансе, но потом всё-таки деньги взял.

– Ты не думай: я ведь не всегда таким был. Я когда-то в школе труды преподавал. Жена, дети, квартира – всё было, как у людей. Только никто ведь не знает свою судьбу.

– Это верно, – сказал Арсений.

– Да на черта эта водка нужна! Не здесь будь сказано, – и «служащий» перекрестился. – На эти же деньги три вина получится.

– Ну, пусть будет три вина, – согласился Арсений.

– Ты не думай: я тебя тоже как-нибудь отблагодарю. Хорошие люди должны помогать друг другу. Без этого – пропадёшь.

При этих словах «служащий» отвернулся и торопливо зашагал между оградами к кладбищенским воротам.

– А куда они уехали? – бросил ему вслед Арсений.

Но «служащий» даже не оглянулся, а лишь неопределённо пожал в ответ плечами.

Примерно через полчаса Арсений отошёл от могилы и снова направился к конторе. Замка на двери не было. И когда он вошёл внутрь, то увидел, что за столом сидит маленький, лысый старичок с непропорционально большим носом – «шнобелем» – и с пугающе жёлтыми, совсем как у кошки, глазами.

Во Вселенной не бывает случайностей. Во Вселенной ничего не происходит просто так. И вещие сны потому и вещие, что рано или поздно сбываются.

Арсений сразу узнал его и подумал: «Ну, вот и встретились».

Старичок исподлобья посмотрел на Арсения и спросил:

– Родственника проведывали?

– Нет, сослуживца.

– И денег Гришке дали?

– Да, на вино.

– Плакали ваши денежки, – сказал лысый с плохо скрываемым злорадством.

– Ну, и ладно, – ответил Арсений. – У меня их много.

Старик осмотрел Арсения с ног до головы и ехидно произнёс:

– Не похоже.

– Я просто маскируюсь.

– А это – похоже, – и вдруг резко спросил: – Что вы так смотрите на меня? Мы раньше не встречались?

– Вас зовут Рокх? – вопросом на вопрос ответил Арсений.

– Нет, – сказал лысый и уткнулся в какие-то обрывки бумаг, давая понять, что разговор окончен.

Арсений, не прощаясь, вышел из конторы, закрыл за собой дверь и, громко топая, спустился со скрипучего крыльца. Затем осторожно подошёл к открытой форточке окна и прислушался.

Через минуту в конторе раздались звуки телефонного номеронабирателя, и ещё через минуту старик негромко сказал:

– Пришли кого-нибудь с машиной.

«Очень быстро всё началось, – подумал Арсений. – Почему? Что его насторожило? Мой интерес к могиле? Или я ему просто кого-то напомнил, и он заподозрил неладное? Если бы он был в чём-то уверен, он бы не смог этого скрыть: глаза бы его выдали».

Затем Арсений тихонько отошёл от конторы и направился к автобусной остановке. И пока он, в ожидании, курил там, на скамеечке под навесом, мимо пролетела вишнёвая «девятка» с затенёнными стёклами.

«Шикарная машина для такого захолустья, – подумал Арсений. – Выходит, я попал не в бровь, а в глаз».

Он совсем не удивился: тактические разработки Араба всегда давали нужный результат. Для непосвящённых это могло показаться мистикой. Но Арсений знал: это всего лишь профессионализм. Профессионализм в высшей степени. Сегодня Араб был бы доволен Арсением, очень доволен.

И потом, когда Арсений ехал в город, глотая пыль в душном салоне всё того же видавшего виды ПАЗика, он отметил, что его никто не преследует: дорога позади автобуса была пустынной. Значит, они уже просчитали ситуацию. И конечно знают, в какой гостинице он остановился. Тем более что она – единственная в городе. Тоже профессионализм.

Арсению на мгновенье стало не по себе. «Неужели всё это происходит реально, со мной?» И он стал медленно и глубоко дышать, выпуская воздух из лёгких с задержками, как и учил всё тот же Араб. Это подействовало, и спокойствие вернулось. Вернулась и уверенность в своих силах, и вера в то, что Араб его выручит, если возникнут какие-нибудь осложнения.

Примерно на полдороге к городу Арсений увидел Гришку, который торопливо шагал по обочине в сторону кладбища с пакетом в руках. Арсению захотелось вернуться и хотя бы полчаса провести с Гришкой за пустым, никчемным, пьяным разговором. Но словно чья-то чужая воля, упрятанная в недрах подсознания, заставила его подавить это желание.

«А он действительно неплохой парень, – подумал Арсений. – Он, видимо, не из той компании. Конечно, не из той. Просто используют вслепую: принеси, подай… Надо как-нибудь ещё раз с ним встретиться».

Но будущее не обязано считаться с нашими желаниями.

Арсений никогда больше не встретился с Гришкой. А позже узнал, что вечером того же дня тот умер «от отравления алкоголем и легколетучими продуктами». И ещё через два дня его похоронили без почестей и лишнего шума, на «последнем месте работы».

Никто покойника не отпевал и тем более не оплакивал.

Один из его коллег, прикапывая неокрашенный крест из грубых сосновых брусков, сказал:

– Надо было хоть на станке прострогать.

На что лысый старик бросил:

– Осиновый кол надо было.

– Почему осиновый?

– Чтобы не вылез, иуда.

И старик злобно плюнул в не зарытую до конца могилу.

2.1

Из Заполярного выехали в полдень: задержались, ожидая приезда кассирши из банка. До самого последнего момента было неясно, отдадут ли деньги сегодня. Поэтому и продуктов на дорогу не покупали. Арсений не хотел «спугнуть удачу». Он был суеверен и считал, что преждевременно сказать «гоп» – накликать беду.

«Последний дюйм, всё решает последний дюйм».

Арсений изредка поглядывал на Филиппенко, пытаясь понять, волнуется ли тот. Но внешне Филиппенко был абсолютно спокоен. Он умел держать ситуацию под контролем. Должность начальника милиции научила многому. Да к тому же деньги делались не маленькие, и ради этого стоило выложиться на все сто. И Филиппенко выкладывался: его личные связи были задействованы правильно, и неожиданностей в сделках никогда не случалось. Не случилось их и в этот день. Кассирша приехала в двенадцать и первым делом отдала положенную сумму Филиппенко. А тот, отсчитав свою долю, передал остальные деньги Арсению. Арсений же, не пересчитывая, уложил пачки банкнот в чёрный полиэтиленовый пакет и сказал:

– Ну вот, до весны можно отдыхать.

– Ты подумай насчет консервов. Клубничное варенье заберу всё сразу, сколько ни привезёшь.

– Боюсь, что заметёт, и придётся зимовать тут.

– Ерунда, вытащим. Армия выручит. А замести может и в июле. Делаешь – не бойся, боишься – не делай.

Арсений знал, что армия придёт на помощь. Уже приходила, когда, машина встала позавчера на подъёме: кончилась солярка. Они, с напарником Миколой, сгоряча ещё пытались завести двигатель, но только аккумулятор посадили. По одному звонку Филиппенко из ближайшей части пришёл вездеход, заправил и завёл с толкача. Прямо в гору толкал со всем грузом, пока топливо не закачалось в насос, и КамАЗ не завёлся. Арсению было даже немного страшно. И он, когда машина взобралась на подъём, от нахлынувших чувств перегрузил в вездеход сетку картошки к неописуемой радости механика-водителя.

– «Вертушку» пришлём, всё организуем, пока при власти, – сказал Филиппенко. – Ты только товар вози.

– Ладно, – согласился Арсений, – приеду домой и позвоню. Варенье есть.

– Не пропадёшь со мной, – сказал Филиппенко.

Старый водитель Костя – белорус из-под Гродно, – у которого квартировали Арсений и Микола, жил в Заполярном с пятьдесят девятого года. Он рассказывал, что до армии Филиппенко был тихоней. А, отслужив два года в Афганистане, вернулся совершенно другим человеком: холодным, как ледяная глыба. Карьеру сделал быстро. Может, потому, что друзей всегда выручал, а враги его просто исчезали: кто на Большую землю, а кто и просто в землю. Слухи разные ходили. Но и начальство, и «крутые» с ним не конфликтовали: было в нём нечто такое, что внушало собеседнику какой-то, на первый взгляд, беспричинный, почти животный страх, даже ужас. И эта неведомая сила так и веяла, так и сквозила от всей его фигуры. Арсений как-то попытался взглянуть Филиппенко прямо в глаза. Но это было только раз. Арсений даже не понял, что тогда произошло: просто речь у него отнялась, и кровь в венах на мгновенье остановилась.

– Верю, – сказал он Филиппенко. – Проведёшь?

– До Мурманска, – согласился тот.

И они сели в кабину КамАЗа, где за рулём дремал флегматичный Микола.

– Давай газу, – сказал ему Филиппенко. – Через пару часов стемнеет.

Микола завёл машину, и они поехали в сторону Мурманска, не заезжая в Заполярный за продуктами.

«Ладно, по пути что-нибудь сообразим», – подумал Арсений.

На КПП «Титовка» даже не останавливались: Филиппенко только помахал дежурному фуражкой в окно. Тот, очевидно, узнав пассажира, тоже махнул рукой: проезжайте.

Отъехав ещё немного в сторону Мурманска, они остановились в долине «привязать коней» у обочины.

Солнце уже касалось верхушек сопок и освещало склоны красноватым светом, отчего их поверхность казалась покрытой медью. Да так оно, собственно, и было: медь и никель валялись прямо под ногами, были вкраплены в камни, образуя на их гранях причудливые узоры.

Арсений всегда привозил красивые минералы с Кольского. И сейчас он спустился по каменистому откосу дороги немного вниз: в солнечных лучах тускло блеснуло что-то под голым кустиком.

Филиппенко и Микола знали об увлечении Арсения и не торопили его окриками.

Только под кустиком лежал не минерал с прожилками меди. Осыпавшиеся отчего-то камни содрали зелёный налёт на крупнокалиберной пулемётной гильзе, и она чуть поблёскивала полуобнажённым латунным боком. Но это была только гильза, а не снаряжённый патрон: Арсений видел, что она сплющена, как бы заклёпана со сквозной стороны. Он осторожно отодвинул камни и убедился, что гильза стрелянная. Затем поднял её и внимательно осмотрел. Да, это была гильза от патрона калибра 12,7 мм с заклёпанной наглухо «юбкой». В разрез «юбки» был вставлен какой-то тёмный материал: то ли резина, то ли кожа. Очевидно, для уплотнения. Арсений почувствовал, как лёгкий озноб пробежал по его телу.

Внезапный порыв ветра засвистел, завыл, пригибая к земле слабые, тонкие веточки. Осколок прошлого холодил ладонь, и этот холод проникал в самую потаённую глубину души.

«О чём думает птица, когда умирает?»

Наверное, о своих детях.

А о чём думают дети, когда умирают?

Затем Арсений вытер гильзу о спецовку и незаметно положил её в карман телогрейки. Потом, взяв для отвода глаз пару камней, вернулся к попутчикам.

Филиппенко и Микола наскоро перекусывали.

– Тебе не предлагаю, – сказал Арсению Филиппенко, кивнув на откупоренную бутылку водки.

– Давай, Микола, езжай, – сказал Арсений. – Я на ходу переем. Что у нас в запасе?

– Кусочек сала, – ответил Микола. – И хлеб заканчивается.

– Знаю, – сказал Арсений. – В Мурманске купим.

Он машинально, не ощущая никакого вкуса, жевал бутерброд и смотрел в окно.

В опускающихся сумерках неясно различались телеграфные столбы, тянувшиеся вдоль дороги. Их подножья были высоко обложены крупными дикими камнями. И от этого столбы казались Арсению вереницей крестов над могильными холмами.

– Это Долина Смерти? – спросил он.

– Теперь называется Долиной Славы, – сказал Филиппенко. И, помолчав, добавил: – Здесь костей больше, чем камней.

Потом резко схватил бутылку и отпил несколько больших глотков прямо из горлышка.

Двигатель натружено гудел на подъёмах. И телеграфные столбы медленно проплывали мимо, сливаясь с чернотой надвигающейся ночи.

Холодные камни Кольского полуострова.

Длинная вереница крестов.

Так, должно быть, выглядела и дорога на Рим после поражения восставших рабов.

Распятия.

Распятые на обочине рабы.

Многие из них ещё живы; и чуть слышные стоны слетают с их запёкшихся, окровавленных губ, и затихают, растворяясь в шелесте облетевшей листвы. Какие грехи искупают они столь мучительной смертью?

Шесть тысяч крестов вдоль дороги, ведущей в Вечный город.

Заплачено, заплачено сполна.

За что? За что надо платить такую цену?

2.2

В Колу въехали уже затемно. И сразу же за ними увязалась тёмная иномарка с забрызганными грязью номерами. Она плотно «села на хвост» КамАЗу: не обгоняла и не отставала. Микола заметил её первым и зло проговорил:

– Надо было в Заполярном закупаться.

Вопрос питания его беспокоил больше всего остального. «Море любит сильных, а сильные любят поесть».

Арсений промолчал: конечно, надо было. А Филиппенко, присмотревшись к легковушке, сказал:

– Давай теперь без остановок, до поста на трассе.

Так и проскочили мимо Мурманска на одном дыхании. И остались без продуктов на дорогу.

На выездном посту ГАИ Микола притормозил. Филиппенко выскочил, проговорив на ходу:

– Дальше – жмите на всю железку. Я тут пару часов побуду. Не волнуйтесь: трассу на замок закроем.

Арсений видел в зеркало, как Филиппенко переговорил с гаишником, и тот остановил преследующую их иномарку, жезлом указав съехать с проезжей части на обочину. А Микола заметил с чувством гордости:

– Этот – не подведёт, – потом добавил, похлопав ладонью по панели приборов: – Ты уж тоже, родимый, постарайся.

И КамАЗ, резко набрав скорость, помчался по «дикой трассе», разрезая светом фар плотную темноту долгой заполярной ночи.

Обратная дорога домой всегда веселее. И, несмотря на все прошлые и предстоящие сложности этого рейса, настроение у Арсения было слегка приподнятое. Солярки в баках хватит до Питера, в кабине тепло и уютно, и только продовольственный вопрос оставался открытым. Правда, успокаивало то, что в инструментальном ящике были спрятаны две банки тушёнки, завёрнутые в промасленную бумагу – неприкосновенный запас. Эх, ещё бы немного хлебушка!

Только хлебушка купить было негде: последняя надежда, коммерческий киоск на развилке у Оленегорска не работал. Свет внутри горел, но на стук никто не открывал.

– Перепились, сволочи, – злился Микола.

Минут пятнадцать ходили они вокруг «комка», но – делать нечего – несолоно хлебавши, поехали дальше.

– Поищи хоть сухариков в бардачке, – сказал сидевший за рулём Микола.

Арсений долго рылся в заваленном всякой мелочью бардачке и действительно нашёл две засохшие корочки.

– Партизанский хлеб, – уже веселее сказал Микола, разгрызая сухарик. – Ничего, выживем. Партизаны же выжили. Хотя, конечно, у них ещё было партизанское сало.

– У нас есть ещё партизанская тушёнка, – в тон Миколе сказал Арсений.

– Ну, это на потом. А пока давай закурим партизанского табачку, чтобы партизанская дорога короче была.

Дорога действительно была «партизанской»: до самого Петрозаводска трасса не пересекала ни одного города. Мончегорск, Апатиты, Кандалакша, Кемь, Сегежа, Медвежьегорск – все они располагались в стороне. Останавливаться ночью в небольших посёлках вроде Зеленоборского или Пушного не имело смысла: там и днём в магазинах шаром покати. Сёмгу или пушнину, конечно, можно купить. Или на водку выменять. Но этого добра и на трассе хватает: браконьеры вывешивают свой товар на длинных палках, сидят терпеливо у костерка, заросшие, немытые. Одно слово – хищники. Им что зверя убить, что человека. Человека даже лучше: не так опасно, да и прибыли побольше.

«Из тьмы выходят и во тьму возвращаются». Романтика.

– Полезай на спальник, – сказал Микола. – Я буду рулить до упора. А ты хоть немного поспи, под утро сменишь.

Арсений снял сапоги, закинул телогрейку под голову и устроился на спальнике, укрывшись одеялом. Но уснул не сразу: долго ещё сознание блуждало в обрывках дневных воспоминаний, рисуя фантасмагорические, иррациональные образы.

Вооружённые партизаны, костры вдоль трассы.

Обгорелая, изрешечённая пулями фура в кювете под Беломорском.

И телеграфные столбы, тянущиеся далеко-далеко, к самому горизонту, где в заходящих лучах багрового солнца медленно, как на проявляющейся фотобумаге, вырисовывалась фигура Сфинкса.

Там, внутри Сфинкса, было скрыто нечто важное.

Там была тайна.

Великая тайна.

Тайна жизни и смерти…

2.3

Когда Микола разбудил Арсения, было ещё темно. Но приближение рассвета уже угадывалось: верхушки деревьев на восточной стороне трассы приобрели довольно