– Не знаю я, с кем он жил. Может один, может не один – меня это не касается. … А что мне о нём говорить? Жилец как жилец. Жил, приходил, уходил. … Не знаю я, чем он занимался. Какое мне до этого дело? Порядок не нарушал – и ладно…
Промучившись с вредной старухой минут десять, я решил оставить это бесполезное занятие. Бесполезное потому, что неразглашение сведений о жильцах было негласным правилом всех престижных доходных домов. А дом Шварценберга к таковым относился. Это помогало привлечь богатых постояльцев. Обеспеченные люди вряд ли выберут для проживания место, где их личную жизнь станут выставлять напоказ. Поэтому управляющие, консьержки, дворники и прочий обслуживающий персонал развязывали свои языки только в крайних случаях, если делишки жильцов шли вразрез с уголовным кодексом. «Верблюд» этому «требованию» соответствовал, но говорить о его причастности к убийству Здановского было пока нельзя. Поэтому я отошёл в сторонку, уселся в одно из стоявших в холле кресел и принялся ждать своего патрона.
Наконец он появился. Вместе с ним была Лида.
– Ну как? – тихо спросил наш шеф, кося глазами на консьержку.
– Глухо, – ответил я.
– Глухо? Ну, давай я попробую.
Орлов подошёл к стойке и положил перед старухой фотографию мёртвого Кулахметова.
– Это ваш жилец?
Та взглянула на снимок и вздрогнула.
– Господи, где же его так покорёжило?
– Под машину попал.
Консьержка обильно перекрестилась. Наш шеф пристально посмотрел на неё. В его глазах сверкнул едва уловимый огонёк, что было хорошим предзнаменованием.
«Считал типаж», – понял я.
Лицо Орлова подобрело. Он опёрся о стойку, взял фотографию и тяжело вдохнул.
– Вот она, современная молодёжь, – посетовал он. – Носятся чёрти куда, сломя голову, оттого и гибнут. Не слушают нас, стариков. Вот бог их за это и наказывает.
– Ой, не говорите, – согласилась старуха. – Дети, конечно, изменились. Никакого сладу с ними нет.
– Чтобы в наше время дети сказали родителям что-то поперёк – такого и представить было нельзя, – продолжал нагнетать наш шеф, видимо учуяв в данной теме слабую точку консьержки. – А сейчас? Ни почтения, ни уважения. Спорят, грубят, ещё и поучать пытаются. Вот и результат.
Реплика Орлова угодила в самую цель. Консьержка грустно покивала головой и доверительно воззрилась на собеседника.
– Моего сына тоже ведь бог наказал. Сколько раз ему говорила: брось ты этот парашют, брось! Умоляла чуть ли не на коленях. Не твоё, говорю, это дело. Ну какой ты спортсмен? У тебя хороший слух, занимайся музыкой. А он упёрся – и ни в какую. Буду прыгать – и всё. Перед друзьями захотел покрасоваться. Вот и допрыгался. Лежит теперь с переломанным позвонком, а мать за ним ухаживай. Но я-то не вечна. Когда-нибудь да помру. Кому он после этого будет нужен?
– Какое несчастье! – ужаснулся наш шеф.
Старухины глаза покраснели. Орлов повертел в руках фотографию и озабоченно поцокал языком.
– Вот и с жильцом вашим так же. Он ведь тоже чей-то сын. Тоже будет родителям горе. Они ведь ещё ничего не знают.
– Что ж вы им не сообщите?
– А куда сообщать? Нам их местонахождение неведомо. Вы нам с этим, часом, не поможете?
– Да не знаю я, – помотала головой консьержка. – Если бы знала, конечно бы сказала.
В ней вдруг проснулось участие.
– Может друг его знает? Он к нему сегодня утром заходил. Не застал, сказал, что зайдёт позже.
– Это такой высокий, белобрысый? – схитрил наш шеф. – Мы его уже спрашивали. Он не в курсе.
– Нет, не белобрысый, – оживилась старуха. – Такой кругленький, чернявый, с бородой, с усами, на цыгана похож.
– А этого мы не знаем, – нахмурил лоб Орлов. – И часто он сюда приходит?
– Не так, чтобы часто, но приходит. Как-то даже ночевать оставался.
– А где он живёт, не знаете?
Консьержка пожала плечами.
– Вы оставьте свой телефон. Если он придёт, я скажу ему, чтобы он вам позвонил.
– Да-да, конечно-конечно, – закивал головой Орлов и вытащил из кармана блокнот. – Собственно, звонить ему нам не обязательно. Если он что-то знает, пусть оставит данные у вас. А может мы и сами их сейчас найдём. Квартиру ведь придётся вскрывать.
– Ой, вам, наверное, слесарь потребуется, – всплеснула руками старуха. – А он будет только завтра.
– Нет, нет, – успокоил её наш шеф, – слесарь нам ни к чему. У нас ведь ключ есть. А вот двое понятых понадобятся. Кроме вас тут ещё кто-нибудь есть?
– Дуня есть, уборщица, – сообщила консьержка. – Она сейчас убирает на пятом этаже. Я бы, конечно, тоже могла поприсутствовать, но мне нельзя отлучаться.
– Ничего страшного, – по-дружески улыбнулся Орлов. – Попросим кого-нибудь из соседей. А давно этот Кулахметов у вас живёт?
Старуха открыла журнал.
– С двадцать первого февраля, – сказала она. – Уже почти полгода. Ох, господи Боже мой! Я же его только позавчера видела. Спускался по лестнице после полуночи. Куда ты, говорю, идёшь? Ночь на дворе. Улыбается: «По делам, тётя Фрося. Надо». Вот тебе и дела.
– По делам? – переспросил Орлов. – Он что, по ночам работал?
– А шут его знает, – развела руками консьержка. – Лично мне кажется, что он вообще нигде не работал. На работу ведь надо регулярно ходить: утром ушёл, вечером пришёл. А в его уходах-приходах никакого графика не просматривалось. Всё стихийно. То целую неделю дома сидит, то вдруг уйдёт, как будто для погулять.
– Для погулять? – рассмеялся наш шеф. – Вы, случайно, не из Одессы.
– А что, заметно? – заулыбалась старуха.
– Говорок у вас одесский, – пояснил тот.
– Из Одессы, из Одессы. Правда, тридцать лет уже там не живу. Говор, вроде, исправила, но всё равно иногда что-то, да проскальзывает.
– На что же этот Кулахметов существовал, если он не работал?
Консьержка снова развела руками.
– Может родители снабжали, может наследство проматывал – мне сие неведомо. Но проблем с деньгами у него никогда не водилось. Квартплату вносил исправно, никогда не задерживал. Одевался по-модному. Ел, как король.…
