Летопись Затмения: Чему быть, того не миновать

***

Колючая, вечерняя метель настойчиво колотила в окна Линденбургского особняка Бертрамов. Снежная стихия явно хотела ворваться внутрь, дабы бросить вызов согревающему дом теплу. Ее величество зима далеко не первый месяц бросала в бой все свои силы, желая, чтобы все ныне живущие присягнули ей на верность, одев белое. Все близлежащие поля и тракты, замки и леса уже подчинились ее воле. Ледяная корка на большаках хрустела под колесами телег как старые, перемалываемые кости. В особняке тем временем почти все отошли ко сну, и говоря почти все, имеются в виду двое: дворецкий, а также глава семьи. Не спали лишь Элеанор Бертрам и ее сын. Женщина за тридцать, с золотыми волосами и таким же сердцем. Половину своей жизни она ждала, ждала то самое сокровище, что сейчас лежало перед ней, уютно зарывшись в одеяло. Будучи супругой Гидеона Бертрама, именитого полководца армии местного князя, Элеанор как никто другой ценила семейный уют. Было время, когда Гидеон отсутствовал дома долгие месяцы, участвуя с военных кампаниях. Ждать его было не столько тяжело, сколь тягостно гадать, вернется ли он вообще и если да, не будет ли ранен? К счастью, теперь все это позади. Изрядно напившись крови, земли Астэриоса взяли передышку от раздоров и войн, как внутренних, так и внешних. Теперь Гидеон вынимал меч из ножен лишь за тем, чтобы почистить, да ощутить приятный вес в руке, руке еще способной совладать с клинком.

Элеанор находилась в комнате своего семилетнего сына Леона, читая ему одну из его любимых сказок. История рассказывала о доблестном странствующем рыцаре, который чтобы спасти тяжело больного сына, отправился на сражение с легендарным чудовищем. Не желание стяжать славу или раздобыть несметные сокровища чудовища манили его, как тысячи его предшественников, а лишь одна вещь – Предвечная Книга, обладающая великой силой. По приданию сами Лучезары написали эту книгу и видимо в разгар не очень трезвых трапез, случайно смахнули ее со стола на землю смертных. Говаривали, что можно исцелиться от любой хвори если вписать своей кровью имя в книгу и дописать, что ты здоров и написанное претворялось в жизнь. Кое-кто поговаривал, что подобным же образом можно вернуть к жизни умершего, но трепачи, разносящие такие слухи, гнались взашей, как и иные пустобрехи. Леон слышал эту сказку уже много раз и каждый раз его детское воображение будоражили образы, описанные в ней, а ласковый и спокойный голос матери оживлял события истории, и они виделись ему почти что наяву. Элеанор дочитывала последнюю главу.

Семь дней и семь ночей, бесстрашный рыцарь Ламберт Астэрский сражался с чудовищем, облаченный в чешуйчатые доспехи из кожи редкой, двуглавой саламандры. Этот доспех защищал его от всепожирающего пламени грозного огнедышащего чудовищного завра, пока, наконец, оба они изнеможенные боем не прекратили сражение, и чудовище не спросило:

– Отчего же ты заявился один? Без легиона оголтелых рыцарей, только и мечтающих, что завладеть моими сокровищами? Неужто алчен настолько, что желаешь всю славу и сокровища себе?

– Нет для меня иного сокровища в мире, кроме моего сына! Лишь свет его жизни затмевает собой любое сияние любых гор злати! – ответил рыцарь.

Чудовище смягчилось, услышав такой ответ, и между непримиримыми противниками завязался куда более спокойный разговор. Рыцарь изложил суть своего похода и ошеломленное то ли храбростью, то ли отчаяньем этого человека, чудовище отдало Книгу, взяв с рыцаря слово чести, что он вернет ее обратно, как только исцелит сына и не впишет на ее страницы иного, кроме слов об исцелении своего чада. На том они и расстались.

– Мама, а вернул ли Ламберт Книгу? – внезапно поинтересовался Леон, сам удивившись такому вопросу, который он не задавал ранее.

– Разумеется, вернул, ведь он дал слово чести – рыцари не нарушают своих обетов.

– Когда я вырасту, я тоже буду честным и сильным, странствующим рыцарем! – повторил Леон свою мечту, о которой он любил говорить всем и каждому, словно ее повторение приближало мальчика к ее исполнению.

– Несомненно, звезда моя. Ты будешь таким же великим, как и твоей отец.

– Мама, как ты думаешь, а хранит ли чудовище Предвечную Книгу до сих пор? – уже засыпая, интересовался Леон.

– Люди судачат о том, что Предвечная Книга покоится в далекой, северной пустыне, в землях язычников, не признающих наших лучезаров-богов. Их родину называют Золотой Землей. – ласково и подробно ответила мать, хотя и не знала, слышал ли Леон ее слова или нет. После изнурительного дня, который он провел за играми с сельскими мальчишками, засыпал он как котенок.

***

«Люди, сколь многое скрывается под этим простым и кратким словом. В Солярисе люди за пределами собственной культуры известны как морты, что в переводе с альвийского языка, означает – умирающие или угасающие. Из четырех рас, созданных Лучезарами, морты последние и самими неказистые. Если верить альвийским летописям, то людей создал Лучезар по имени Лар Вагот. У людей не было долголетия прочих рас, до пятидесяти лет доживали немногие, в то время как прочие расы жили сотни две-три, а альвы и вовсе отличались бессмертием. У мортов не было красоты, изящества и утонченного вкуса альвов. Не было у них и физической силы, а также роста омадов или атабов. Как не славились они и изобретательностью тэрран или же способности дышать под водой, как это умели чешуйчатые шэбы. Так уж вышло, что люди, во всем средний и ничем не примечательный, дикий народ, который на потеху прочих, старших рас, бегал в шкурах, жил в пещерах и плясал вокруг костра под бой барабанов. Едва ли отличая их от животных, альвы использовали мортов как рабов, а иные расы и вовсе игнорировали, как игнорируют пролетевшую мимо муху. Так продолжалось достаточно долгое время, покуда стояла альвийская империя. Затем в империи произошел раскол и под смутой гражданских войн, когда брат пошел на брата, некогда единый народ альвов распался, образовав нынешнюю Триаду. Именно в то время, внезапно все старшие, доселе высокомерные по отношению к мортам расы, с ужасом обнаружили, что эти самые морты заполонили весь Солярис. Свои шкуры они сменили на латы, а палки и дубины, на мечи и луки. Будучи бессмертными и не думающими о времени, альвы не заметили, как увеличились в числе морты, назвавшие себя не иначе как – люди. Единой массой они обрушились на обескровленных междоусобицами альвов, обратив в прах остатки их былой империи и вырвав главенствующую роль в Солярисе. Так это и сохранилось по сей день» – Хазимир Зулат, заметки из фолианта тысячи дорог.

***

Спустя одиннадцать лет. Леону исполнилось восемнадцать. Юноша рос под пристальным воспитанием отца, нежели матери. Оно и не удивительно, Гидеон Бертрам слыл весьма знатным полководцем княжества Линденбург, сделавшим себе имя в бесчисленных сражениях. В частности, лишь только из последних его военных достижений отмечали полный разгром ватаги разбойничьих банд в местных лесах, а также блестящие победы в приграничных боях на юге княжества. В ходе последних Гидеон оттеснил воинственную орду племен атабов. И это, не считая территориальных междоусобиц с соседским княжеством Лиран, периодически отличающимся провокациями и иными каверзами. До полномасштабной войны дело не доходило, но многим было очевидно, что сосед желал посадить на трон Линденбурга своего наместника. Возможность завладеть уделом с деревьями-гигасами соблазнительнее иной дамочки легкого поведения. Князь Линденбурга мог, конечно, заручиться поддержкой иных княжеств, вот только не без последствий. Такой ход показал бы слабину перед другими княжествами, равно как и перед собственными людьми. Еще такие союзы могли привлечь внимание короля, а столь нежелательное внимание никому не нужно, князь не хотел терять насиженное место. Провинции нынче старались не беспокоить короля Ламберта, дабы не отрывать его от восстановления королевства, обескровленного недавнишней войной с Византхеймом.

Что до Гидеона как человека, то это был строгий и суровый мужчина, но не жестокий. Большую часть жизни он провел в палаточных лагерях и на поле брани, а потому даже с близкими порой вел себя как с солдатами. Иные люди зачастую удивлялись, как вместе сошлись такие противоположности. Кроткая и мягкая как озерная вода, Элеанор и хмурый, жесткий как северные скалы Византхейма, Гидеон. Впрочем, люди несли молву, что они познакомились, когда Гидеон еще ходил в ранге обычного эквилара и странствовал по королевству, а всякой юности свойственна необузданная страсть. Своего сына Гидеон любил не меньше его матери, но чувств открыто не выказывал. Не потому, что не хотел, а потому, что давалось ему это с трудом. Сквозь толщу рыцарской брони, потрепанной в боях, эмоции сочились тоненькими струйками, едва находя там лазейки.

Что касается самой родины Леона, княжества Линденбург, то про него вкратце можно рассказать следующее. Это единственное место в королевстве, где растут гигасы, – деревья-великаны. Чтобы объять ствол самого маленького гигаса, нужно по меньшей мере пятьдесят взрослых человек, взявшихся за руки, а для иных, вся сотня, если не больше. В высоту гигасы достигали до пяти километров. Кроме размеров, деревья ничем не отличались от своих маленьких собратьев и делились на привычные виды: хвойные, буковые и прочие. Гигасы – это самая первая достопримечательность Линденбурга, но отнюдь не единственная. Помимо того, что в Линденбурге насчитывалось самое большое количество видов деревьев, удивляла и фауна. Огромными размерами тут отличались не только деревья, но и все растения в целом, начиная с травы, грибов и заканчивая кустарниками. Встречались даже привычные виды животных, но много крупнее своих сородичей, хотя большая их часть уже перевелась в следствии охотничьего промысла. Не редкостью в княжестве были и завры, – крупные, ящероподобные животные, преимущественно травоядные, хотя, бывало, встречались и хищники. Само же княжество называлось Линденбург потому, что давным-давно этот край славился обилием лип и самый первый укрепленный острог, возведенный на холме, состоял преимущественно из липового частокола и липового сруба. Так городу название и дали на общем, альвийском языке, что в переводе означает – липовый форт. Несмотря на двусмысленное название, тот форт выдержал три осады и пережил два пожара, сгорев почти подчистую оба раза. Но это было давно, когда никаких гигасов и в помине не было. Нынешнее же положение дел обязано своему прошлому. Согласно историческим хроникам, около двух эонов (один эон равен сотне лет) назад в окрестностях Линденбурга упал метеорит и некогда зеленый, лесной край превратился в абсолютное пепелище выжженной земли. К месту падения метеорита поспешили чтецы и ученые со всего королевства. Область падения метеорита странным образом повлияла на одного из прибывших туда альвийских чтецов, Барроша, превратив его раньше положенного срока в Абсолюта. Так называли достигших тысячелетнего возраста альвов, в этом возрасте в них пробуждалась необычайна сила. Чтецы считали, что Абсолют читает весь текст реальности без утайки и может свободно переписывать его, невзирая на сложность. Свои новые силы Баррош опробовал в землях Линденбурга, желая вернуть в этот некогда зеленый край жизнь и у него получилось. Да так, что теперь деревья дырявили ветвями облака. Тогда это событие опьянило умы толпы. Те события ознаменовали возрождением Линденбурга.

В виду такой особенности лесного княжества, Линденбург стал главным поставщиком древесины для королевского флота и иных нужд. Одних только лесопилок тут насчитывалось под сотню, а лесоруб, самая распространенная профессия. Еще одной, отличительной чертой княжества, стали редкие деревянные доспехи и сол-камни. На востоке Линденбурга располагалась дубовая пуща, – оплот отшельнического народа древниц. Они владели секретом обработки дубовой коры таким образом, что та становилась прочнее большинства металлов и не в пример последним, легче. Местные мастера создавали из них доспехи. Сол-камни же являлись кристаллами способными за день вбирать в себя солнечный свет и отдавать его ночью, составляя конкуренцию масляным лампам и факелам. Что до древниц, то они ревниво охраняли свою рощу и три года назад, дело даже дошло до событий, записанных в летописях как двухдневная война. Дочку местного князя Эддрика не то похитили, не то она сама сбежала к древницам, сейчас уже правды не сыскать. Так или иначе, давние трения между защитниками рощи и желающими наложить на нее руки, все-таки высекли искру конфликта, от которой вспыхнул пожар войны между князем и древницами. Для князя Эддрика сие предприятие оказалось безуспешным и окончилось вынужденным миром. Теперь все общение с древницами сводилось к торговле, единственно возможному способу получить кору их дубовых гигасов и сол-камни. Были, конечно, и браконьеры, но все они заканчивали свой путь выплясывая с петлей на шее. Собственно, тела многих из них, или то, что от них осталось можно было лицезреть на ветвях по окраинам рощи. Иных нарушителей просто привязывали к дереву, оставляя на съедение хищникам.

Несколько сотен лет назад, на земле княжества поселилось выходцы из северного королевства Византхейм и именно здесь впоследствии был основан сильнейший рыцарский гарнизон, в шутку прослывший «липовым». Говорят, что те, кто разговаривал с жителями Линденбурга, удивлялись их строгости и дисциплине. Тут воспитывались и тренировались сильнейшие рыцари всего средиземного королевства Астэриос. Город и замок лесного княжества, прослыли настоящей крепостью. Основанные как уже говорилось, крепкими северянами, они являли собой неприступные укрепления с массивным фундаментом, высокими и крайне толстыми стенами. Несмотря на то, что весь город вымощен из камня, как это было принято у северян, главнейшей особенностью Линденбурга выступал гигас-сикомор, вокруг которого город и возвели, все на том же холме, где когда-то стоял липовый форт. На смену старому знамени Линденбурга, изображающему липу на холме, пришло новое – полу-железный, полукаменный сикомор на холме. Железо отражало укрепление нижнего ствола древа, к которому были прилажены стальные листы, дабы защитить его от возгорания на случай осады. По этой же причине спилили все нижние ветви и оставили лишь те, до которых стреле достать уже тяжело. Камень же символизировал город. У основания сикомора возведен замок, вокруг которого с годами разросся по всей ширине холма и город. Резиденция замка лишь начиналась в привычном и типичном наземном сооружении и плавно переходила как в ствол, так и на ветви дерева-гигаса. Там расположились гарнизоны и дозорные, а также резиденция князя Эддрика Линдера. Ветви играли превосходную защитную роль: выходя за периметр городских стен, они позволяли дать отпор захватчикам еще на подступе к городу. Говаривали, что с ветвей раскидистой кроны сикомора, зоркий воин может даже увидеть, как на западе и юге блестит море, не говоря уже о подступах врага к границам. В силу того, что возведен город на высоком холме и войти в него представлялось возможным лишь по узким тропам, это опять же играло ключевую роль в его обороне. На столь узкой дороге не могло разместиться много войск, да и наносить точечные удары по этой местности проще простого. Такова история единственного города в лесном княжестве, ну, а мы вернемся к истории нашего юного рыцаря, выросшего в этом краю.

Когда Леону исполнилось пять лет, отец сделал его пажем одного из лучших рыцарей Линденбурга, – Гуго Войда, по прозвищу Каменный Лев. Такое прозвище ему дали за отвагу и незаурядные подвиги на поле боя, а также запомнившееся всем хладнокровие, можно даже сказать, безмятежность рыцаря в любой ситуации. Показывая невероятную способности и обучаемость, уже в десять лет, Леон из пажа перешел в оруженосцы Войда. Пройдя полное обучение и освоив все азы ратного дела, к тринадцати годам Леон владел мечом, копьем и уверенно сидел на лошади так, точно верхом и во всеоружии вырвался прямо из лона матери. Помимо Леона, у Гидеона был еще один воспитанник – Готфрид. Плутоватый мальчишка, хотя, учитывая обстоятельства, несложно догадаться почему. Готфрид слишком рано лишился родителей, зверски убитых в собственном доме. Какое-то время мальчик скитался, став бездомным, затем, чуть осмелев и оправившись от пережитого, вернулся в свет, с оптимистической улыбкой на лице, бутылкой вина в одной руке и трактирной девкой, в другой. Гидеон приходился хорошим другом отцу Готфрида и взял его отпрыска себе в воспитанники до вхождения мальчика в совершеннолетие. Мечтательный и вечно задумчивый Леон сдружился с веселым и шумным Готфридом так, что их едва ли можно было видеть порознь. Оба мальчика в итоге стали оруженосцами Войда. Увы, три года назад произошел инцидент, названный впоследствии двухдневной войной. Гуго Войда взяли под стражу по обвинению в пособничестве древницам. Заканчивать обучение мальчиков пришлось непосредственно Гидеону, отцу Леона.

Родился и рос Леон в пригородном особняке, являющимся по сути летней резиденцией Бертрамов. Такое детство привило мальчику любовь к природе. В то время как другие юнцы с пылким напором пытались поэтическим натиском сломить оборону юных девиц, Леон предпочитал сочинять стихи о приключениях, о гуляке-ветре в небесах, полях и лесах, о зеленых сопках. С самого раннего детства Леон и Готфрид пропадали в ближайшей деревне, где завели крепкую дружбу с сельским мальчишкой Зотиком. Как воспитанник Гидеона, Готфрид жил в поместье Бертрамов. Мальчишки сызмала грезили о том, чтобы стать эквиларами. Так называли свободных, странствующих рыцарей, не принадлежащих к какому-то конкретному ордену. Леон и Готфрид могли болтать об этом без умолку днями на пролет, воображая, как будут путешествовать по долам, трактам, горам и лесам, ввязываясь в приключения. Как будут наказывать злодеяния и обуздывать насилие, сражаясь с чудищами и непременно спасая какую-нибудь красавицу. Воображали, как они будут узнавать новые обычаи, знакомиться с местными вельможами, открывать для себя новые этикеты каждого двора. И конечно же участвовать в войнах и турнирах, покрывая себя славой и показывая свое мастерство. Отец всецело не одобрял подобных грез, уготовив сыну куда более серьезную, военную карьеру, но не мог винить его за изрядный романтизм. Одно время Гидеон хотел думать, что его сын заразился этими помыслами от своего друга Готфрида. Но нет, скорее наоборот, – Готфрид перенял повадки друга. В конце концов, откуда растут ноги у таких стремлений, Гидеон прекрасно понимал, ведь сам был таким когда-то, что порой не без труда, но признавал. Гуго Войд сослужил хорошую службу, привив мальчикам понятия о чести и достоинстве, обучив владению оружием и испытав боем в настоящих сражениях. Лишь после всего этого, Гидеон открыл двери в мир, дав сыну возможность надышаться воздухом свободы, самостоятельно рассекая по большакам королевства.

В единственном городе княжества, Линденбурге, (все прочие селения – деревни) юнцов прозвали черным и белым рыцарями, и вот почему. Как вороново крыло черны волосы Готфрида и соответствующего цвета он предпочитал одежды, разбавляя густую тьму золотом – цвета его дома. Леону же от белокурых родителей достался пшеничный цвет волос, подобный цвету созревающей кукурузы. Его волосы искрились на солнце расплавленной златью. Они вились, закручиваясь сами собой в кокетливые локоны, о которых мечтали многие девушки. В одежде Леона несмотря на всю непрактичность этих цветов, преобладал белый с синим, цвета его дома как никак. Порой Леон мечтательно говорил, что эти цвета напоминают ему небо, а небо со слов Леона – это самое красивое, что есть на свете и оно всегда с тобой, в какой бы точке мира ты не находился. Это тот кусочек родины, что невозможно потерять.

Несмотря на отсутствие разницы в возрасте, Готфрид выглядел существенно старше Леона по ряду причин: квадратное, суровое на вид лицо с карими, миндалевидными глазами и густыми зарослями прямых черных волос. Леон же имел мягкие и приятные черты лица, вкупе с треугольным лицом, а посему за глаза прослыл смазливым. От матери Леону достались ясные, выразительные глаза, цвета чистого озера и извечно мечтательный взгляд, – не то печальный, не то задумчивый. Леон не терпел растительности на лице и его чуть бледноватое лицо всегда было гладко выбрито так, что там даже не было и намека на щетину. У Готфрида же напротив, вечная щетина порой переходила и вовсе в бороду, но юноша не любил ее и сбривал, довольствуясь щетиной, отрастающей едва ли не за день. Ростом друзья не разнились, однако отличались телосложением. Леон уступал в ширине плеч более крупно слаженному другу. Еще Готфрид выделялся более смуглым цветом кожи, нежели Леон или же белокурый рыцарь просто был бледнее, чем его друг, тут с какой стороны посмотреть.

Что до характера юных рыцарей, тут можно отметить следующее. Несмотря на достойное воспитание, Готфрид прекрасно себя чувствовал, как в кругу знати, так и в самом злачном трактире, раздавая тумаки в пьяном угаре, попутно обливаясь вином. Как никак, но жизнь на улицах давала о себе знать. И как даже самое совершенное одеяние не скрывает дурных манер, так великолепное воспитание не смогло обуздать до конца первобытную грубость и вспыльчивость Готфрида, лишь укрепившиеся в нем за время беспризорной жизни. Несмотря на это, юноша умел вести себя достойно там, где это было нужно и был неплохо начитан, чем не раз затыкал за пояс выскочек, решивших, что перед ними неотесанный чурбан. Там, где Леон со всем изяществом и чувством такта предпочел бы вызвать обидчика на поединок, Готфрид бы отложил меч и просто набил неугодному морду, а потом выпил за свою победу. В свободное время Готфрид предпочитал отдавать все силы тренировкам, соколиной охоте и женщинам, – последнему пункту, особенно. Несмотря на ранние ратные подвиги, где обоим юношам впервые в жизни пришлось отнять чужую жизнь, Леон оставался мягким и довольно-таки романтичным юношей, а вот Готфрид своим нравом походил скорее на отца Леона. Его суровый, порой жестокий и расчетливый нрав уравновешивала жизнерадостность и оптимизм. В свое свободное время Леон любил уединяться в лесу или библиотеке родового поместья. Готфрид часто говорил, что его друг от того и бледный такой, что пропадает то в четырех стенах, то под листвой гигасов, с лоскутом кожи и пером. Еще Леон хранил целомудрие, желая связать свою искру и тело лишь с одной единственной женщиной, что считал личным обетом своей чести. Готфрид же считал подобное поведение друга напрасной тратой времени, отпущенной на жизнь, от которого нужно брать все, а не бить самому себе по рукам.

Черный и белый, – так их прозвали и при всех их различиях они были друзья не разлей вода. Даже их лошади лишний раз подчеркивали это цветовое сравнение. Готфрид объезжал черного жеребца, который не раз сбрасывал его с седла, но юноша невзирая на синяки, укротил животное, дав ему имя – Диат. Леон же нашел общий язык с капризной белой кобылой в яблоках. Даже княжеский объездчик лошадей дивился тому, как юноше удалось сговориться с этим строптивым животным. Вверенную ему кобылу, Леон назвал Гроза, поскольку таковым видел ее нрав. Вместе, Леон и Готфрид прекрасно дополняли друг друга не только как люди, но и как бойцы. Уже в четырнадцать лет они прославились тем, что ведомые возрастом, пошли к Кривому озеру близь города, наблюдать за купанием юных дев и едва не были убиты скрывавшимся тех краях, разбойничьим отрядом. К счастью для всех, сие нескромное дело обернулось тем, что мальчишки не только раскрыли лагерь разбойников, но еще и сумели пленить одного из них и покрасоваться по пути домой перед деревенским девушками. Вследствие чего были награждены скромными улыбками и красными щеками последних, вместо разъяренного визга и летящих в головы юных героев шишек и камней. Уже после, Леон рассказывал, что это Готфриду пришло в голову все обставить именно так, что якобы будущие рыцари находились там вовсе не за тем, чтобы подглядывать за девушками, а пришли спасти их от разбойников. Пускай друзья и разнились характерами, а зачастую даже не разделяли взгляды друг друга, тем не менее обоюдное уважение по крепости можно было сравнить разве что с их дружбой.

***

Ныне Леону и Готфриду исполнилось по восемнадцать лет. Учитывая их выдающиеся способности, Гидеон решил, что им пора бы и заканчивать ходить в оруженосцах. Так два юноши, два друга, стали на шаг ближе к своей мечте – возведены в ранг рыцарей лично Гидеоном. Это был самый счастливый день в их жизни: оба получили настоящие боевые доспехи от лучших мастеров Линденбурга, новые одежды, а вверенные ранее лишь во временное пользование лошади, отошли юношам навсегда, став их собственностью. Ради традиции, Готфрид даже облачился в белое, как и полагалось на посвящении. Гидеон опоясал мечом сына и своего воспитанника. Гидеон коснулся плеча каждого юноши, преклонившего колено своим знаменитым мечом – Лунным блеском. После Леон примерил белый плащ, на которым красовался вышитый герб его дома – воткнутый в траву меч на белом поле, и обвитый синей розой. Готфрид же гордо вышагивал в своем новеньком черном плаще, с гербом его дома – черным желтоглазым вороном на золотом поле. Отец постарался на славу, как и кузнец, которого он подрядил выковать мечи для юных рыцарей с уникальными эфесами. Гарда меча Леона была выполнена в виде раскрытого бутона розы, клинок точно рождался из этого цветка. Подобным образом с разницей лишь в фигуре, был выполнен и клинок Готфрида. Гарда была выполнена в форме ворона, чьи крылья защищали руку, а лезвие выходило из раскрытого клюва птицы.