Чисто эльфийское убийство
– Ни в коем случае. – прямо ответил я – Если я чему и завидую, так это вашему восхитительному мастерству играть в шахматы.
– О, не стоит преувеличивать! – расплылся в улыбке профессор – моя игра не более чем опыт, но вы, быстро сообразили, как действовать в довольно сложной ситуации. Понимаете, я посвятил свою жизнь поиску гениев, а для этого просто необходимо самому быть немного гением. Вам ли этого не знать.
– Хватит с меня гениев, мне просто нужно его найти.
– Вы хотите найти того, кто является гением, и при этом хотите избежать гениальности? Я не понимаю вас, пан Вишневский. Знаете, – продолжал профессор – вопреки расхожему мнению о том, что гениальность никак не передаётся, он всё же сумел вас заразить этим даром. Я знаю, как вы были дороги ему. Я ведь провёл с ним времени не меньше вашего. Он часто о вас говорил, много хорошего. Говорил, что именно ваш скепсис, раз за разом вдохновлял его. Упираясь в очередной тупик своих исследований, он отправлялся к вам, а на следующий день приходил и разносил этот метафорический тупик в клочья. Открывал новые горизонты понимания таких сложных вещей, что остальные к ним даже подступиться боялись.
– Да. А потом себя покалечил. Где он?
– Я не знаю. Не Вы один его ищите. Похоже лишь Вы способны его найти.
– Ладно. Но ведь что-нибудь Вы можете мне сказать? – моя просьба прозвучала жалко. Но мне было всё равно. В тот момент я просто хотел встретить его, чтобы посмотреть в глаза – Мы с ним мало общались последнее время, и я не знаю, чем он занимался. Я понимаю пан профессор, что вы всё ещё связаны договорами о неразглашении, но хоть что-то вы можете мне рассказать? Мне больно думать, что мой друг всего лишь извращенец образца двадцатых.
– Похоже, Вы его знали не так уж хорошо. – выражение лица профессора стало серьёзным – Ну так и быть. Кое-что я вам расскажу. Он меня удивлял с первого же дня. Даже не столько своим неуклюжим обращением с дорогим оборудованием, сколько тем, что при этом у него всё получалось. Вначале он скептически относился к моему предмету, постоянно надсмехался и сравнивал биологические организмы с роботами. Но в один прекрасный день, он принёс мне статью из одного журнала и месяц донимал меня чтобы я помог ему повторить описанное в ней. Тогда он и загорелся генетикой.
– Что это была за статья?
– Вычислительные машины на основе органических молекул.
– Он мечтал сделать биокомпьютер?
– Вроде того. Он говорил, что сколько бы не мучались инженеры аддитивщики, принтер никогда не будет способен распечатать сам себя. Он рассуждал разумно, ведь усложнение печатающей головки влечёт за собой усложнение систем управления ею. Эта собака никогда не поймает свой хвост. На моё предложение упростить схему управления, – сказал профессор – он ответил категорическим отказом. Потом пропал на неделю, и принёс работающий калькулятор, на основе бактерий. Я такое видел и раньше, но его бактерии оказались человеческими клетками, и самое главное, калькулятор передавал результат по радио.
– И что в этом удивительного?
– Удивительно то, что его калькулятор так никто и не смог повторить, хотя прототип до сих пор исправно работает. Признаться, я и сам пытался разобраться как он умудрился, но даже у меня не получилось. Правда кое-что выяснить удалось. Клетки его биомеханизмов не работали вместе. Каждая из них являлась полноценным калькулятором.
– Человеческий калькулятор. Так. Это законно вообще?
– Да. Эксперименты над не половыми человеческими клетками вполне в рамках закона. Вы можете склеить из отстриженных ногтей пепельницу, или сложить из волос картину, это пожалуйста. А ему хватило мозгов догнать передовую грань науки, используя свою слюну и старенький электронный микроскоп. И всё это на первом курсе!
– Да, впечатляет – холодно ответил я.
– Впечатляет? Да это как если бы вы, примирили стороны первой мировой войны в ходе судебного заседания! – возмутился профессор – Не каждому светилу науки удаётся наблюдать такие прорывы! Мне повезло. Неоднократно.
– А что было дальше, Пан профессор?
– А дальше он начал зарываться. Он сказал, что намерен покинуть университет, и заниматься своим делом самостоятельно. В ответ на это я сказал, что тогда ему придётся идти в другой институт, и начинать по новой, ведь у него не будет доступа к опыту предыдущих исследователей. На это он просто показал мне блок памяти и заявил, что всю библиотеку уже унес с собой. Это был блеф. Но я этого не знал. Он сказал, что приведёт свою идею к исполнению, и предоставил мне выбор, либо оставить его в покое, либо возглавить. Я не удержался, и возглавил.
– Так вы помогали ему?
– Ещё как. Когда мне удалось завоевать его доверие, Войцех рассказал мне секрет своего калькулятора. Он взял то, что обыкновенно называют первичным бульоном, совокупность органических веществ при такой температуре, при которой из отдельных компонентов произвольно собираются сложнейшие органические соединения. Поставил банку с бульоном под микроскоп, и беспощадно разбивал лазером те молекулы, которые склеились неверно. Он мог собирать вещества, насчитывающие сотен и тысяч не полимерных связей. В итоге он не только превратил мембрану клетки в троичный микроконтроллер, но и заставил его самовоспроизводиться.
– Голова кругом.
– Э-э-э, подождите, это было только начало. – горделиво продолжал профессор – Я повлиял на начальство, и по знакомству выписал ему большой микроскоп, с мощным компьютером. Мы обучили компьютер выполнять его работу автоматически, и всякие диковинки посыпались как из рога изобилия. Начальство было в восторге! Патентов было так много, что он не успевал их оформлять, и щедро делился с коллегами по лаборатории. Я говорил ему, что добро наказуемо, но он не слушал. Он как наивный ребёнок полагал что вся лаборатория работает в одной упряжке, и науки хватит на всех. Добром и не кончилось. Его выгнали. Просто так. Из зависти.
– Господи, а я и не знал. – внутри у меня похолодело.
– Я вижу вам это не безразлично. Вы всё-таки переживаете за него. – Потеплел ко мне профессор – Я уже упоминал что он гений? Так вот, уходя он поменял все программы в микроскопе, чем привёл всю лабораторию в дикую ярость. Все они оказались счастливыми обладателями патентов, которые и повторить то были не способны. Улыбаетесь. Этот парень чудо. Как-то раз, он оставил свой рюкзак с тетрадями в лаборатории. Заметив рюкзак, я не смог сдержать своего любопытства и заглянул. Рисовать он умел ничуть не хуже, чем удивлять. Среди технических рисунков и записей попадались портреты, мои, ваши, этой девушки рыжей, дай Бог память. Больше всего, конечно, ваших портретов, а потом автопортрет с ушами и жабрами, но что больше всего меня удивило, там был рисунок нашего микроскопа, превосходный такой. И перечёркнут. Крест-накрест. Красной ручкой.
– Он превратил себя в микроскоп.
– Именно. Я не знаю, как бы он умудрился это сделать без микроскопа, но похоже, он всё же прислушался к моим предостережениям, и решил эту «маленькую проблему» задолго до своего изгнания.
Профессор замолчал. Я не мог сказать ни слова. Чувство восторга от услышанного, ощущение обиды на самого себя, давили на меня как никогда прежде. Наконец чувство облегчения возобладало. К моему горлу подступил комок, мне казалось, что я вот-вот заплачу. Профессор заметил это, и продолжал.
– Вы до сих пор его друг. Я вижу это. А знаете почему? Вы умеете слушать, умеете задавать правильные вопросы. И в отличие от его незадачливых коллег вы готовы принять своё поражение в научной дискуссии для того, чтобы самому стать сильнее. Я ценю это в людях. Войцех ценил.
Я отвернулся. Эмоции переполняли. Я не смог собрать мысли в кучу, и собирался было уходить, попрощался с профессором. Пожал ему руку и ушёл, но он окликнул меня.
– Так вы верите в мировое правительство или нет? – громко спросил меня профессор, надевая свою забавную шляпу.
– Нет профессор.
– Вы ещё зелены Николай, слишком зелены. – многозначительно произнёс профессор, и коварно осклабившись потеребил перстень с изображением козла.
Бессмертна не только мафия
Через мои руки проходило много документов. В ходе профессиональной практики, я не раз сталкивался с хитрыми мошенническими схемами, подставами, ложными свидетельствами, и прочими игольными ушками в стенах закона. Обыкновенно мне приходилось иметь дела с мутными типами, неоднократно замаравшими себя в разнообразных мероприятиях различной степени серости. В моём кабинете даже лежала щётка, которой я чистил одежду и не раз предлагал разным особенно ушлым клиентам стряхнуть метафорическую сметану с физиономии.
В нашем маленьком, относительно благополучном городке было мало маньяков, наркоторговцев и убийц, зато было много уставших аристократов, и соответственно, вьющихся вокруг них нечистых на руку дельцов. В высших кругах нашего города часто говорили, что это скорее пансионат престарелых богатеев, нежели провинция. Похоже поэтому, полиция поступала с откровенными упырями предельно жёстко, а честному простому человеку нередко даже помогала.
Влиятельные люди, пресытившиеся роскошью и чрезмерным пафосом в молодости, часто приезжали в наш город, чтобы провести преклонные года в уютной старинной архитектуре, среди мамочек с колясками, скучных клерков и мелких лавочников. Более комфортную и безвредную человеческую среду трудно себе представить. Молодые и горячие представители всех слоёв не выдерживали здешней скуки и размеренности, поэтому при первой же возможности гамма-квантом покидали наш тяжёлый атом, делая его ещё тяжелее, стабильнее, скучнее.
Были, конечно, в нашем городе и окраины, на располагавшихся там автомойках и предприятиях обслуживания, частенько появлялись мутные персоны. Благодаря стабильной текучке кадров они быстро проваливали, не успев нанести существенного урона нашему обществу. Конечно же, преступность у нас была, но она была совсем иной. Многие назвали бы её мелочной, а я в ответ назвал бы их невеждами.
В крупных мегаполисах все преступления как под копирку, примитивны, грубы, тривиальны, скучны. Зато цифры внушительны. Провинциальная скука совсем другое дело. Местные дела хотя и не могут похвастаться многомиллионными мотивами, зато тонки, причудливы, незаметны. Попробуйте скрыть преступление в городе, где все знают друг друга в лицо. Если динамичную работу полиции в мегаполисах можно сравнить с разгребанием завалов динамитом, то мою можно было сравнить с уборкой вековой пыли с бутылок коллекционного вина.
Как жаль, что я почти всегда так думал. Ведь работая на самого себя, я оказался совершенно не готов к тем материалам, которые пришлось обрабатывать в процессе моей беготни по следам Войцеха. А следов оказалось так много, что сложно было представить, как один человек мог умудриться столько набедокурить за столь короткий промежуток времени.
Первые сведения о действиях откровенно грязного характера, что мне попались, датировались как раз третьим курсом нашего института. Тогда, заезжая банда мотоциклистов сожгла автосервис и несколько зданий вокруг. Впервые в жизни я своими глазами увидел на что способна ярость гомо сапиенс, когда увидел то место. Тогда мне даже в голову не пришло, что целью была безобидная транспортная компания, доставлявшая всякую мелочёвку летающими дронами.
Согласно закону, транспортные беспилотники не могли иметь радиус доставки более четырёхсот метров, и как на зло, именно в этом радиусе был дом Войцеха. Поскольку, ни одна почта больше не пострадала, я начал копать и в криминальном направлении. Спустя годы глупо было пытаться раздобыть цифровой след сделок, но зацепка всё же нашлась. Спустя неделю, один старенький житель нашёл у себя на крыше почтовый беспилотник с довольно крупной суммой наличности. На эти деньги можно было купить несколько домов, а дрон, естественно, был с логотипом той самой компании. По косвенным признакам вычислив адрес гражданина, в испуге сдавшего дрон полиции, я естественно провёл линию на карте соединив три точки одной из которых был сожжённый байкерами офис, второй адрес дедушки, а третья прошла буквально в двадцати метрах от дома Войцеха. К моему сожалению, это было только начало.
Через пару дней в этом же районе нашли дохлую дворнягу. Все её внутренности, желудок, и брюшная полость были заполнены коллекционными монетами, общей стоимостью, превышавшей предыдущую находку. В новостях писали, что собака была украдена из приюта, находившегося за три сотни километров. Бедное животное не смогло пройти и ста метров, после того как её выбросили из автомобиля, транзитом пересекавшего город.
Чрезвычайно низкий уровень криминала начал вставать на ноги, причём рывками. В городе стали закрываться лавки, полицейская сирена, которую я с детства не слышал, начала доносится с улиц по несколько раз в день. На местном информационном портале появилась криминальная хроника, с регулярно обновляющимися новостями о хулиганствах, грабежах, драках. Даже глава города Максим Вебер, выступал перед журналистами и рекламировал себя как единственного кто способен вернуть покой в город. Даже не пытаясь лукавить, он говорил, что у него есть опыт полицейского, опыт работы в местной и столичной администрации и превосходные отношения с начальником полиции.
В свою очередь начальник полиции отвечал, что действительно хорошо знает мэра и одобряет его устремления, правда при этом был скуп на похвалу. Непуганые горожане здорово оживились, стали играть мускулами, стряхивали пыль с охотничьих уткобоек. Они даже организовали дружины, расхаживающие вечерами по наиболее хорошо освещённым улицам города. Лишь аристократов в городе становилось меньше и меньше.
А потом появился и сам наркотик. По описаниям, это был очень сложный белок, который в малых дозах замедлял выработку кортизола, и делал потребителя спокойнее, веселее, оптимистичнее. Но стоило превысить дозу или применить его, не дождавшись прекращения действия прошлой дозы, эндокринная система ломалась и гормон тревожности вырабатывался в смертельных количествах. Несчастные, попавшие под действие побочного эффекта, боялись всего на свете, всякого рода фобии усиливались многократно, и они погибали от разрыва сердца забившись в угол, так и не приходя в себя от ужаса.
Происхождение этого вещества было окутано легендами. Одни говорили, что это секретное оружие русских, другие винили во всём немецких фармацевтических гигантов, но что было по-настоящему легендарно, так это его цена. Тысячная доля грамма стоила как престижный автомобиль, а хватало её на неделю пользования одним взрослым человеком. Столь высокая цена быстро привлекла к нему внимание. Наибольшей популярностью он пользовался в среде богатейших людей, а лучшей рекламы для вредной привычки придумать невозможно. Те, кто из кожи вон лез чтобы показаться сказочно богатым, на последние деньги покупали себе аэрозоль с водным раствором этой гадости, от чего популярность становилась и вовсе невероятной.
Этот белок и раньше синтезировали в лабораториях, но такого эффекта никто не замечал, из-за того, что добиться нужной чистоты было практически невозможно. А если и удавалось, то вдыхать такой дорогой водный раствор и в голову бы никому не пришло. Единственное что радовало, так это то, что попытки подпольщиков его произвести не заканчивались ничем плохим, а последствия от приёма некачественного суррогата были не страшнее вдыхания яичного порошка.
В прессе считали, что он появился в том самом городе, откуда везли дворнягу, говорили, что только там были лаборатории способные произвести достаточно чистую воду чтобы раствор не потерял своих свойств. У этого раствора было много звучных имён; нектар, амброзия, пыльца, живица, дьявольский пар. Особенно повеселил меня народный номен «эльфийское молочко». Когда я узнал правду, то ещё долго мог смеяться в голос, при одном лишь упоминании этой субстанции.
А вот и формула той гадости. Забавная такая, похожа на портрет стрекозы в анфас, много я тогда насобирал зацепок об этом веществе, жаль только, что Войцех имел к нему лишь косвенное отношение. Более того, как выяснилось позднее, он до последнего не верил, что именно его стараниями местная психбольница удвоила свой контингент.
Продолжая искать криминальные следы, я стал искать не только тяжкие преступления. Вот один житель недалёкого пригорода заявил о находке римского клада. Снося старый амбар, он заметил серебряные и золотые монеты в разбитой керамике. И уже почти было получил за него премию, как вдруг выяснилось, что одна из монет не только средневековая, так ещё и числится украденной. Доказать свою честность он так и не смог, но и полиция не смогла за него ухватиться.
Примитивная схема отбеливания денег, как же мелко. Покупается кучка серых, коллекционных монет, затем закапывается, и объявляется кладом. В выгоде все стороны. Серые монеты приобретают статус найденных, и резко прибавляют в цене, продавец сбывает грязный товар, за грязные деньги, которые хоть и сложно потратить, но всё же сподручнее чем уникальный антиквариат. Незадачливого фермера, который решился уйти от налогов таким рискованным способом, явно подставили, подкинув в клад немного горяченького.
Нужны ли Войцеху серые деньги? Наверное, он бы не отказался. При последней нашей встрече он об этом прозрачно намекнул. Но разве можно найти на чёрном рынке столь узкоспециализированное и тонкое оборудование как электронный микроскоп, например. А он ему явно был нужен. Согласно рассказам профессора, Войцеха изгнали до того, как он вырастил себе уши. А с обычными пробирками, да ещё в домашней лаборатории, разве что рукава от жилетки вырастить можно.
Ну хорошо, допустим мне нужен такой прибор, вот и каталог, да всё не то. С такой приблудой разве что микросхемы просвечивать, да и то. А нет, вот и подходящий, видит молекулы воды. Да и стоит то, всего ничего, продать мой дом, дом родителей, взять кредит на сорок пять лет, и я счастливый обладатель… Продано. Жаль, не успел, какая-то Карна Росс из Австралии меня опередила. А так хотелось на воду посмотреть.
Итак, судя по всему, примерно такая штуковина и нужна. И зачем ей в Австралии микроскоп? В сумки к кенгуру заглядывать? Здоровенная штуковина, на холодильник похожа, как она её в Австралию повезёт? А если не повезёт, то я куплю, мне грузовик понадобится, или хетчбэк со складными сидениями. Попалась. В новостях про трафик за семидесятый год гражданка Австралии ездила с чужим водительским удостоверением. Оплатила штраф, отпущена на поруки. Имя поручителя нет. И автомобиль тут же на фото, по номеру принадлежит Ковальскому В. Так вот ты какая, Войцех Росс.
И тогда я решил пойти напролом. Просто заявившись к Войцеху в дом. Сразу после работы, в одном из своих дорогих костюмов, я отправился рисковать. Был довольно поздний вечер, в большой, добротной квартире во всех старинных окнах горел свет. Поднявшись на последний этаж, я набрался духу и позвонил в дверь.
– Здравствуйте – ответила женщина звонким голосом с сильным англосаксонским акцентом.
– Здравствуйте, прошу меня извинить, что беспокою вас в такой поздний час, но я ищу владельца этой квартиры. Если пани это не затруднит. – ответил я с максимальным тактом, на который был способен. – Поверьте, мне крайне не хочется быть навязчивым, но для меня этот человек очень важен. Если пани неудобно я могу поискать в другом месте.
– Нет-нет, постойте – возбуждённо сказала она, торопливо открывая замки. – Я постараюсь вам помочь.
Она открыла дверь и я увидел высокую стройную девушку с голубыми глазами, и чёрными блестящими волосами великолепно подстриженными под канадку. Она была в домашней одежде, но выглядела так будто ждала меня. Возможно, на неё повлияла моя случайно образовавшаяся харизма, и обручальное кольцо, которое я забыл снять, так или иначе она мгновенно расположилась ко мне и даже пригласила пройти.
– Здравствуйте ещё раз, – произнесла она, сверкая голубыми глазами – Я Карна, а вы, к сожалению, так и не представились.
– О, где же мои манеры, простите ради Бога. Меня зовут Николай Вишневский, некогда я с паном Ковальским водил добрую дружбу, но за последние время мне всё никак не удавалось повстречаться с ним, наши общие знакомые покинули город, а я, к своему стыду, утратил его контакты.
– Это так интересно, – стремилась она растянуть разговор, манерно двигаясь, она предложила продолжить общение в гостиной. – Так вы знали этого великолепного художника? Его работы так восхищают, я иногда часами рассматриваю их.
В процессе нашего общения она вела себя всё более раскованно, но держалась с достоинством. Все мои попытки выглядеть как религиозный проповедник, только разжигали её интерес ко мне. В какой-то момент мне даже показалось что она любительница случайных романов, но внезапно пропавший акцент быстро отрезвил меня. Заметив оплошность, она постаралась заглушить её нарочитым соблазнением, отчего мне стало совсем не по себе.
– Так что вы знаете про владельца? – уверенным голосом спросил я, расслабленно облокотившись на диване. – вы ведь нашли это жильё по объявлению, верно?
– Нет, что вы, я нашла эту квартиру по знакомству, через одного профессора из университета, когда я приехала из Австралии, мне понадобилось много места для моих экспериментов, ну знаете там пробирки колбочки. А он оказался очень чутким человеком, он не только сбил цену, но и помог мне переехать.
– О, так вы человек науки! Это впечатляет. – произнёс я, стараясь сдержать лукавство – Научный мир тесен.
– Ха-ха, да это правда. – наигранно рассмеялась она.
Заметив, что она раскусила моё сомнение в том, что она имеет хоть какое-то отношение к науке, я продолжал расспрашивать о владельце.
– И что же именно вас так восхитило в работах моего друга? – с неподдельным интересом спросил я.
– Я люблю смелое искусство, а его работы смелые, они не пытаются понравиться, в них нет коммерческого лоска, они естественны. Не желаете ли вы взглянуть? Ах да, вероятно вы их уже видели, но его сестра постоянно приносит новые, когда приходит за деньгами.
Упоминание о его «сестре» весьма заинтересовало, но я понимал, что мне сейчас важнее разобраться в сути происходящего. Я постарался изобразить живой интерес, и всё-таки проникнуть туда, где был желанным гостем много лет назад, но не оценил гостеприимства и теплоты по достоинству. Распахнувшаяся дверь в большой кабинет обрушила на меня лавину откровений. Я сразу вспомнил тот день, когда Войцех показывал мне свои проекты, к которым я отнёсся столь небрежно. Я сильно пожалел, что плохо владел языком, которым они были изложены.
В центре комнаты стоял тот самый микроскоп, могучие провода поднимались к люстре, и уходили в потолок. На столах по периметру стояли приборы поменьше, а вокруг них теснились многочисленные кассеты с пробирками. На стенах были развешены листы бумаги, плотно забитые техническими рисунками. Между рисунками было несколько больших календарей, с клетками для пометок. В них мелким шрифтом были втиснуты тексты такой концентрации медицинских терминов и аббревиатур, что распознать я смог только знаки препинания и союзы.
На большой пробковой доске были приколоты картины явно свежие, бумага ещё не привыкла к новой форме и неуклюже топорщилась. На особенно белых листах были изображены превосходно выполненные рисунки препарированных эмбрионов, с многозначительными пометками. А рядом располагались довольно занимательные парные рисунки, где на одной стороне изображены явно электрические трёхмерные схемы, с логическими сумматорами транзисторами и компараторами, а с другой накрученные из, похожих на виноградные, грозди молекул их органические аналоги.
– Как вы думаете, Карна, зачем человеку, который это всё держит в голове, развешивать это на стенах собственного дома, как детские рисунки на холодильнике?
– Я не знаю, возможно он боится упустить детали, или насмотрелся детективов с сыщиками, портретами подозреваемых и красными нитями.
– А если серьёзно, почему нельзя всё это расположить в компьютере, там и поиск есть, таймеры автоматические…
– Ну, возможно он так «метит территорию», психологи рекомендуют при переезде на новое место вносить изменения в интерьер для успокоения, что ли.
Мне было действительно смешно. Однако ненавязчивая беседа на отвлечённые темы не дала мне возможности узнать что ни-будь о Карне. Хотя, она явно не так проста, как кажется. Затем Карна предложила мне взглянуть на другие работы. Похоже, что они были незакончены, потому что не были развешены по стенам, а лежали на одном из столов неряшливыми стопками.
Это были работы явно учебного характера, такие получаются, когда медик изучает анатомию, и по мере изучения дополняет картину новыми выученными деталями. Тут же, рядом с рисунками, были выписаны медицинские термины, и дополнены краткими ёмкими объяснениями. Нередко работы были нарисованы карандашами нескольких цветов, описывающие устройство и взаимодействие разных областей биологической науки.