Бро
– Помогите! Гори-им!
Соседнее окно лопнуло само – от жара, и наружу вырвалось целое полотнище огня.
– Пожар! Пожар! – заголосили почтовые работницы, толпясь на крылечке.
– Звоните «ноль один»! – рявкнул я на них. – Живо!
И бросился прямо в клубящийся дым. Он зверски щипал глаза, от чада першило в горле, а в голове прыгали строчки Маршака: «Ищут пожарные, ищет милиция, ищут фотографы в нашей столице…»
А то как же! Герой, все-таки…
Матерясь, я вломился в контору на первом этаже, где с визгом метались женщины, потеряв себя.
– Тихо! – гаркнул я. – На выход! Все!
– Тут документы…
– Да и хрен с ними, с документами!
Найдя, что искал – графин с водой, я намочил платок и кое-как увязал его, прикрыв рот. А глаза? Ничего, плакать полезно…
Ломанувшись на второй этаж со стулом наперевес, я вышиб окно на лестничной площадке – пусть хоть дым уйдет. Невозможно же! А со второго этажа на меня так дохнуло пламенем, что я даже присел – палящий накал был нестерпим.
– Твою ж ма-ать…
Прикрываясь локтем, я поднялся, и боком отворил дверь, натягивая на голову куртку. В дыму ничего не разглядеть, сквозь слезы отпечаталась чья-то тень – девушка стояла на четвереньках, кашляя и одурело мотая головой.
Я подхватил ее, и вытолкнул на лестницу.
– Вниз! Вниз!
– Там Лидия… – прохрипела девица. – Николаевна…
– Вниз!
Лидию Николаевну я отыскал на ощупь. Да что там – споткнулся о женское тело. Ничего, так, тело – крепкое, спортивное, хоть и не юное. Зато размер – четвертый, как минимум…
Занятый дурацкими мыслями, я поволок женщину к выходу, и тут меня едва не свалила дурнота – надышался всякого угара. Паника овладела мной, как огонь – иссохшими досками. Вокруг невыносимое пекло, а душу леденит ужас – я же здесь сдохну!
И вот именно тогда мне довелось ощутить мелкую гордость за себя – я не бросил Лидию Николаевну, спасая свою паленую тушку, а вцепился в женщину, как в родную, и потащил – мыча, жмурясь, ногой нащупывая дымящиеся доски.
За спиной с грохотом рухнули балки, и вихрь злых, больно жаливших искр ударил в спину, а я лишь вжимал голову в плечи, да сипел в сухой платок: «Ни хрена… Ни хрена…»
В голове мутилось от дыма и ревущего ада, я буквально вывалился в подъезд. Чувствую, как меня лапают сильные руки, как отбирают женщину, а я вцепился в нее, и ни в какую.
– Лида! – пробился сквозь серую мглу отчаянный крик. – Лидочка!
Я едва разглядел пожилого мужчину в черном костюме, с безумными глазами и трясущимися губами.
– Она? – еле вытолкнул я, уворачиваясь от деловитых пожарников, раскручивавших шланги.
– Лидочка! – возликовал человек в черном, и отнял у меня свое сокровище.
А я скинул тлевшую куртку, сорвал платок, и зашагал, нетвердо ступая. Мыслей – ни одной. Вообще. Просто иду – и дышу. Свежий воздух врывался в легкие, и муть покидала извилины.
Тут я углядел струю воды, пробившуюся из дырки в брезентовом шланге, и смыл копоть с лица. До левой щеки было больно дотрагиваться, да и руки я обжог.
– Молодой человек, молодой человек! – вокруг меня забегал пожилой доктор, смахивающий на Айболита. – Сюда, сюда… Леночка!
Вдвоем с медсестричкой они измазали мне пол-лица чем-то пахучим и жирным, подлечили руки. Я лишь тупо кивал – вслед за мыслями меня и силы покинули.
Краем глаза заметив суетившуюся Галку, машинально кивнул ей, и побрел домой. Забиться в нору, и отлежаться. Забыться…
Тот же день, позже
Приозерный, улица Ленина
Продышался… Если не гримасничать, щека не давала о себе знать. Да и руки… Ладони не пострадали. Так что не залег я, а засел.
За кухонный стол. И навернул, что бог в Аленкиной ипостаси послал. Силы помаленьку притекали, тонус молодого организма повышался. Голова, правда, раскалывалась, но это пройдет.
«Легко отделался, герой…»
Сейчас я не ощущал ничего особенного, кроме чувства сытости. Даже удовлетворения не испытал. Хотя… Я сдержанно улыбнулся, боясь побеспокоить обожженную щеку.
Как тот мужик обрадовался, обретя свою ненаглядную! Хоть бы жива осталась… Да нет, шевелилась вроде, стонала… Вот, тоже, натерпелась. Сгореть – не лучшая из смертей…
Покряхтывая, я перебазировался на диван – и выдохнул. Хорошо… Так бы и сидел. Незаметно задремав, проснулся от пронзительного звонка в дверь.
«Кого там принесло?»
Встряхнувшись, я поморщился – саднило. Часы показывали три. Ничего себе… Сиеста удалась.
Тяжело ступая, вышел в тесную прихожку, и открыл дверь.
«О-па!»
За порогом стояла Лидия Николаевна. Длинные рукава модного кардигана скрывали повязки, а обгоревшие волосы прятались под неизящной панамой. Брови с ресницами тоже пострадали, но тут помогли темные очки.
– Да, выгляжу ужасно! – зазвенел голос спасенной. – Сама знаю! А что делать? Ой, простите меня, ради бога! Говорю, что попало…
– Да вы проходите, – улыбнулся я. – Рад, что с вами всё в порядке…
– Если бы всё… – искренне вздохнула женщина. – Ох, опять я про себя! Вы… – из-под солнцезащитных очков блеснула слеза. – Ох…
– Это нормально, – мой голос смягчился. – Я сегодня тоже наревелся, дым все глаза выел!
– Спасибо вам огромное… Марлен, – с чувством вытолкнула Лидия Николаевна. – Если бы не вы, меня бы схоронили на этой неделе!
– Не скажу, что не за что, – улыбнулся. – А откуда вы меня знаете?
– Да там одна журналисточка… Так вас расписала! Мы с Кимом, вообще-то, планировали навестить вас вдвоем, но у него срочное совещание в горкоме…
– А-а! – осенило меня. – Так ваш муж – первый секретарь?
– Да-а, – с удовольствием подтвердила гостья. – Ким Вадимович Теплицкий! Он обещал скоро подъехать…
– Так… – задумался я. – А чем же угостить товарища Теплицкого? Сейчас, пороюсь в холодильнике…
– Ой, нет-нет, Марлен! – всполошилась Теплицкая. – Мы с Кимом просто так! Он вам очень, очень благодарен, и хочет… Ну… Как-то конвертировать свое «спасибо»…
– Лидия Николаевна… – начал я с ироничной улыбкой.
– Ой, только без «Николавны»! Отчество меня угнетает, намекая на возраст, а осенью – сорок пять!
– Лида – ягодка опять! – ухмыльнулся я. – Ладно, если Ким Вадимович проголодается, сварим пельмени. Лидия… Снимите-ка панамку.
Женщина слегка нахмурилась, но послушно, хотя и неохотно стянула ужасный головной убор. Поморщилась, и сняла очки, моргая покрасневшими веками, оставшихся без опуши ресниц.
– Реснички отрастут, – успокоил я Лидию, – а волосы… – мои пальцы перебрали «подгоревшие» локоны. – Хм… Да все не так плохо, как я думал. Давайте-ка, я вам заделаю другую причесочку!
Женские глаза, расширенные от моего нахальства, увеличились еще больше.
– Вы что, парикмахер?
– Визажист! – усмехнулся я. – Намочите волосы… Или мне помочь?
– Сама как-нибудь… – пробурчала Теплицкая, скрываясь в ванной. – А полотенцем каким?
– Любым! – я кровожадно щелкнул ножницами. – Всё стиранное…
Женщина вернулась, оставив кардиган на вешалке. Ее руки до локтей заматывали бинты с проступавшей мазью, а батничек с кружевами не слишком удерживал груди – приятные округлости увесисто поднимались и опускались при каждом шаге.
– Больно? – спросил я сочувственно, маскируя свой интерес.
– А-а! – махнула рукой Лидия Николаевна. – Стригите! Хуже уже не будет.
Подвинув стул, женщина уселась, и я расчесал уцелевшие пряди.
– «Бабетту», небось, накручивали?
– Ну, да!
– И что вы в ней нашли… Так. Волосы у вас прямые, густые… И лицо вполне себе молодое… – при этих словах Лидия заерзала, но смолчала. – Сделаем вам «каре»… Короткое, до подбородка. Лоб высокий, ага… Значит, с челкой.
Женщина только глазами хлопала.
Я расчесал волосы на две части, от уха до уха, а затем разделил передние пряди по пробору. Оставив тонкий свободный слой на затылке, выбрал «контрольную» прядь и остриг до нужной длины. Тут главное, чтобы каждый последующий слой был длиннее предыдущего – для пущего объема.
Пальцам было больновато стричь, но ничего, потерплю как-нибудь. Я иногда даже ухмылялся уголком рта – чтобы губы растягивались на здоровую сторону. Было смешно наблюдать за Лидией – ей порой становилось невмоготу молчать, но она терпела.
– Стрижка стильная, – весомо заговорил я, нарушая молчание, – только смотрите, ее надо регулярно обновлять и каждый день укладывать…
– Справлюсь, – буркнула женщина. – Долго еще?
– Сейчас… С филировочкой закончу, и… Так… Ага… – я внимательно оглядел прическу, делая вид, что не замечаю молний, бьющих из глаз Теплицкой. – Ну, всё. Зеркало в прихожей…
Женщина рванула с места, а я, прислонясь к косяку, расслабленно наблюдал за нею. Сначала Лидия застыла, затем повернулась боком. Другим боком… Снова уставилась на себя – и блаженная улыбка закачалась на изгибе губ.
– Да вы волшебник, Марлен! – радостно воскликнула женщина. – Нет, ну ты посмотри! Как будто и не я! Не-ет… Да чтоб я… еще хоть раз… эту «Бабетту»… О-о! – в порыве она притиснула меня, чмокая не слишком платонически. Да и, когда к тебе прижимаются столь выдающимися выпуклостями, невинный романтизм поневоле уступает место более горизонтальным желаниям.
– И тут входит Ким Вадимович… – пошутил я.
– А мы по-приятельски! – засмеялась Лидия.
Осторожный стук в дверь спугнул очарование, а Теплицкая отшагнула на «пионерскую дистанцию».
– Войдите!
Порог перешагнул давешний человек в черном. Правда, костюм он сменил на серый, но выражение, с которым «первый» смотрел на жену, осталось прежним.
– Ого! – воскликнул Ким Вадимович. – А это кто?
– Это я! – засветилась Лидия. – Правда, мне идет? – она крутанулась. – Это всё Марлен! Представляешь, он делает из-зумительные прически!
– Только никому! – поднял я руки. – Это просто мое хобби!
– Могила! – торжественно поклялся первый секретарь райкома.
– Прошу! – шаркнул я ножкой. – Пельмени будете? Домашние!
– Нет-нет! Марлен… м-м… Я пришел лично, потому что… Да что я мямлю! – поморщился Теплицкий. – Лично, не лично… Вы спасли мою жену, Марлен, а она мне очень, очень дорога… – его голос дрогнул. – И я бы хотел выразить свою благодарность… м-м… более предметно, что ли… Вы только не обижайтесь!
– Да я всё понимаю, Ким Вадимович, но… не надо ничего. Не то, что бы я мнил себя бессребреником, просто… – мои губы поплыли в улыбку. – Ну, вы сами посмотрите! Ну, на что можно обменять красивую женщину?
Я нисколько не кривил душой – Лидия, высокая и статная, сохранила великолепную фигуру. Возможно, она не рожала, иначе откуда столь заметная талия, но все равно… В будущем мне очень нравилась Екатерина Климова. Прелесть же!
– Да-а! – Теплицкий отзеркалил мою улыбку. – Ну-у… Тогда я ваш должник, Марлен! И… Кто-то тут упоминал пельмени…
– Бу-сде! – ухмыльнулся я.
Глава 4
Глава 5.
Вторник, 19 апреля. Утро
Приозерный, улица Горького
Сегодня планерки не было – товарищ Быков даже не заглядывал в кабинет главного, а сразу шмыгнул в свой, не шибко просторный, и не высовывался оттуда.
Вероятно, пропаже ВРИО с горизонта событий способствовала Галка, взорвав в редакции информационную бомбу:
«В бюро статистики – пожар! Весь второй этаж выгорел! А там чуть не погибла супруга первого секретаря райкома! А Марлен ее спас! В горкоме уже хлопочут о награждении медалью «За отвагу на пожаре»!»
Вот в таком духе, в таком разрезе. Надо полагать, Быков испугался оргвыводов, потому и затаился. Вдруг, и аз воздам?
«Обойдешься!» – с этой мыслью я юркнул в кабинет, самому себе напоминая Алексея Петровича.
Отсидеться мне не дали, в дверь ломанулись сразу трое – Галинка, Наташа и Зиночка. Улыбки до ушек.
– Привет, герой! – зазвенела Горбункова.
– Да я мимо проходил… – отыграть скромность не удалось.
– Ага! Ага! – загомонило всё трио.
– Пошли к нам! – затеребила меня Ергина. – Сюрпри-из!
– Девчонки, не пугайте…
Голоногая троица, хохоча, перетащила «героя» в «девичью» – комнату, куда вместительнее моей, и гораздо более уютную: на подоконнике – цветы, на полочках – сувенирчики… На столе – здоровенный торт «Киевский», а в «гостевом» кресле – первый секретарь лично.
– Доброе утро, Ким Вадимович, – поздоровался я с запинкой.
Ощутив растерянность в моем голосе, Теплицкий ухмыльнулся.
– Доброе, Марлен, доброе! – он прищурился. – Не сумел вас отблагодарить, так хоть за редакцию порадеете?
– Ну, если торта дадут, кусок побольше – и с розочкой! – хищно улыбнулся я, – то, чего ж не порадеть? Нам бы хорошие пишмашинки, Ким Вадимович. На старых устаешь долбить, пальцы болят!
– Ага! – поддакнула Наташа. – Даже в приемной, и то!
– Организуем, – энергично кивнул Ким Вадимович, и пошутил: – Прошу считать меня Дедом Морозом! Какие еще желания?
– Номеров бы побольше… – Зина неуверенно переглянулась с девочками. – Телефонных, я имею в виду. А то, у нас у редактора только, и один общий. Звонят мне или Лысых, а трубки поднимают все. И каждый раз такая неразбериха!
– Сделаем! – бодро откликнулся первый секретарь. – А чай где, красавицы?
– Греется! – резво доложила Галка. – У нас электросамовар. Большо-ой! Ведро воды влезет!
– Ким Вадимович, – улыбаясь девичьему хвастовству, я оседлал стул, – а где ваша Снегурочка?
– В Дубки подалась, – мягко вымолвил Теплицкий, и зарумянился. – Лидочка и сама деревенская, и мама ее там живет. До сих пор новой прическе радуется! Помолодела, говорит, лет на десять! Да я и сам рад… А у вас, Марлен, целых два таланта – и писать, и стричь! Э-э… – смутился он. – Кажется, я лишнего наговорил…
– Да ладно, – махнул я рукой, – все равно ж узнают…
Девушки переглянулись.
– Ой, Зин, да мы же видели Лидию Николаевну! – плеснула руками Галя. – Помнишь, ты еще удивлялась?
– Ну, да! – Ергина неверяще посмотрела на меня. – Думаю, и когда ж она успела голову в порядок привести… Так это ты?!
– Сдаюсь! – поднял я руки.
– А мне сделаешь?
– А мне?
– Чур, я первая!
Теплицкий глянул на меня сочувственно, и приложил руку к сердцу:
– Чем могу загладить вину, Марлен?
– Да вот, – усмехнулся я, – отправить бы их на курсы повышения квалификации… В Москву! Не столько даже на учебу… Пусть бы пообщались с коллегами, набрались бы идей новых.
– А что, – оживился первый секретарь, – можно! Кого? – он достал из кармана книжечку в кожаном переплете. – Я записываю!
– Зинаиду Ергину, Галину Горбункову, Татьяну Лысых, Наталью Свиридову…
– На-талью… – бормотал Теплицкий, строча.
И тут на пороге возник Быков, застыв, как статуя командора.
– К-ким… Ва-вадимович? – пролепетал он.
– Здравствуйте, здравствуйте… – рассеянно обронил первый секретарь.
– Проходите, присаживайтесь, – спокойно пригласил я незадачливого ВРИО. – Угощайтесь. Скоро самовар закипит…
– Сви-ридову… – вывел Ким Вадимович. – Еще кого?
– Быкова, Алексея Петровича, – дополнил я список, наблюдая, как на лицах девчонок крайнее изумление сменяется растерянностью. И вот в подведенных глазках всплывает уважение – за «милость к падшим»…
– Чай гото-ов! – глухо донесся голос Лысых.
Придя в себя, отдышавшись, Быков промямлил:
– М-может, в кабинете главреда? А то тесно тут…
– Пожалуй, – согласился Теплицкий, пряча записную книжку, и подмигнул «малиннику»: – Гулять будем!
Суббота, 16 апреля 2022 года. День
Москва, Сокольники
Марлен еще в четверг, сразу после встречи в «Шоколаднице», твердо выбрал путь деяний. Когда тебя мотает из прошлого в будущее, и обратно, нет особой мотивации «вживаться». Ты просто ждешь очередного перемещения во времени, отбывая житие.
Думаешь: «Что толку стремиться к чему-то, если тебя в любой момент окутает багровый туман?»
Но ведь наступит же когда-нибудь стабильность? А если ты в этом времени надолго? Что, так и будешь ждать? Так и собственных поминок дождешься. Может, лучше действовать? Хотя бы подтянуть тот организм, в который сунула тебя судьба!
И Осокин «отвел» Вагина в спортзал…
Найти фитнес-клуб в Москве не сложно, лишь бы по деньгам сошлось. Жадноватый, то есть экономный, Марлен отыскал подходящее место в Сокольниках – приличный спортзал с турниками, наборами штанг и гантелей, с самодельными приспособами. Видимо, отсутствие навороченных тренажеров и сказалось на цене.
Осокин зашел «накачаться» после работы, и часа два с удовольствием тягал тяжести. Разумеется, строго соблюдая элементарные законы ТБ, чтобы не покалечить организм, далекий от тренировок. А беговые дорожки «Кеттлер» совсем ни к чему – это здешний «пипл» с жиру бесится. Вон, парк рядом…
В пятницу, правда, все тело ныло и жаловалось, но Марлен лишь зубы сжал, и вечерком снова вышел на станции «Сокольники» – надо было всерьез заняться прессом Игната…
* * *
Осокин пробежался трусцой, наддавая иногда в манере спринта, и перешел на быструю ходьбу. Закалять тело надо последовательно, но постепенно. Организм пластичен, и примет ту форму, которой добивается человек. Захочешь – и развернешь могучие плечи. Не захочешь – будешь кисло смотреть в зеркало на дряблые мышцы и отвисшее пузо, которое не втянешь, как не пыхти.
Сопя носом, Марлен пружинисто шагал по аллее, когда вдруг расслышал негромкий плач. Не сразу, но он обнаружил источник негатива – за молодой порослью, на лавочке, сидела молодая девушка в спортивном костюме, и хныкала, сняв левую кроссовку.
– Накололись? – громко спросил Осокин, подходя.
Девушка вздрогнула, поднимая зареванное, но хорошенькое личико, и быстро заговорила по-французски:
– Простите, я вас не понимаю…
– Накололись? – повторил Марлен, перейдя на язык «нации прелюбодеев».
– Нет-нет, просто растянула! Сейчас, допрыгаю как-нибудь…
– Как-нибудь вы допрыгаетесь, – заворчал «попаданец». – Лучше я вас как-нибудь дотащу… Ну-ка, беритесь за шею!
Упершись коленом в скамью, чтобы поберечь спину, он подхватил девушку на руки. С виду она была легонькой, а вот плечи заныли, борясь с притяжением.
– Вы хорошо говорите по-французски, – оценила красотка, глядя недоверчиво, даже пугливо.
– Соседка обучила, – ответил Осокин, кряхтя. – Софья Павловна родилась в Кембридже, а когда началась война… задержалась в Париже – на двадцать лет. Так что тетя Софи и с английским мне помогла, и с французским…
– Наверное, она была советской шпионкой, – предположила ноша.
– Наверное… Уф-ф! Передохнем малость.
Марлен дошагал до очередной скамьи, уселся, а девушку устроил на коленях.
– Меня зовут Клод, – чопорно сказала француженка. – Я родилась в Сан-Тропе, хотя моя мама… она из Алжира.
– Это родство лишь придало вам прелести, – выдал Осокин приятную правду. – Как Изабель Аджани.
– Я тоже снимаюсь! – важно сказала Клод. – А вас как зовут?
– Игнат… Иньяс по-вашему.
– Иньяс… – вымолвила девушка, словно пробуя имя на вкус. – Моя машина… она рядом с воротами парка.
– Уже легче! – ухмыльнулся Марлен. – Ну, что, Диди? Пошли?
– Поехали! – захихикала Клод.
Сделав еще пару остановок, посидев и поболтав, они добрались до припаркованного «Мерседеса» – черного, коробчатого «Гелика», хотя и «поюзанного».
Бережно устроив девушку, Осокин забрался на водительское сиденье.
– Куда? – спросил он отрывисто, разбираясь с рычагами и педалями.
– Отель «Пекин»! Сначала я хотела остановиться в сталинском отеле «Москва», но мне сказали, что это новодел, – щебетала Клод. – Ну, так же не интересно!
– Да уж, – хмыкнул Марлен, выруливая.
Права у него были – там, в далеком-предалеком 67-м. И справиться с «мерсом» он сможет, хотя все равно боязно – в Москве будущего не движение, а какое-то стихийное бедствие! Лавина! Сель! Но не показывать свою трусость девушке.
И Осокин намертво вцепился в руль, напрягшись весь, да так, что задубела спина…
…Расцепить слипшиеся пальцы удалось только у подъезда гостиницы.
– Фу-у… – отчетливо выдохнул Марлен, и Клод нежно засмеялась.
– Ты давно не садился за руль?
– В Москве вообще ни разу! Я, как и ты, приезжий здесь, хоть и не из такого далека… Ну, что? Пошли?
– Поехали! – озорно засмеялась девушка.
Снова взяв на руки приятный груз, Осокин зашагал к шпилястой высотке. Мысли вертелись всякие, пробилась даже стыдная радость – не надо сегодня на тренировку идти! Натаскался уже…
Стоило Марлену с его ношей показаться в фойе, как к ним подкатился толстячок с обширной плешью и густыми усищами.
– Ах, мадмуазель Азани! – возопил он, шлепая в ладоши. – Почему вы не предупредили нас? Ах, что случилось?
– Пустяки… – просипел Осокин, опуская девушку на пухлый диван. – Мадмуазель подвернула ногу. Холодный компресс – и к понедельнику даже хромота пройдет.
– Ах, ах! – забегал толстячок. – Спасибо, мсье! Гастон!
Шагая вразвалочку, приблизился дюжий малый – видимо, телохранитель, – и легко, как куклу, поднял Клод Азани.
– Иньяс! – всполошилась она. – Твой телефон!
Марлен вложил в ее ладонь визитку, улыбнулся и помахал на прощанье.
«Приятная девочка… – мелькнуло у него в голове. – Но Аленка… К ней все равно тянет сильнее. Надо же… Соскучился как! А думал, что так, просто, побалуемся – и разбежимся…»
Вздохнув, Осокин вышел на улицу и побрел к метро.
Понедельник, 18 апреля 2022 года. Утро
Москва, улица Правды
Рабочий день у Марлена начался прямо в фойе, где крутился народ со всех этажей и бесчисленных офисов. В какой-то момент «манагеры» отхлынули, кучкуясь вокруг кофе-автоматов и напоминая стайки крикливых птиц, а вокруг Осокина образовалась пустота. Ее попытался заполнить пожилой человек, одетый дорого, но со вкусом.
Поозиравшись, он обратился к Марлену, старательно выговаривая по-русски, но с явным англосаксонским акцентом:
– Прошу простить… Не могли бы вы подсказать, как мне найти рекламное агентство «Либереум»?
– Считайте, что вы его нашли! – ответил на английском Марлен, цепляя голливудскую улыбку. – Я сотрудник «Либереума». А что вы хотели?
– О-о! – возрадовался гость, с облегчением переходя на родной язык. – Меня зовут Джеймс Карлайл, и я представляю интересы компании «Кока-Кола». В свете февральских событий мы… обязаны вывести бизнес из России, но… Нам не хочется терять прибыли. Мы… как это говорится… smenim vivesku – и продолжим свою деятельность, пусть и под другим брендом.
– Резонно, – согласился Осокин.
– Да! – вдохновился Карлайл. – И потому желательно развернуть рекламную кампанию. Свежие, нестандартные идеи приветствуются – и хорошо оплачиваются!
– Мистер Карлайл, вы обратились по адресу и очень вовремя, – улыбнулся Марлен, внушительно добавив: – Идеи есть. Пойдемте, я провожу вас…
Отдав рекламодателя на растерзание юристам, Осокин переступил порог общего зала, с ходу окунаясь в нервную, наэлектризованную атмосферу. Пока одни «творцы» выколачивали из клавиатур тексты слоганов, другие подскакивали, как ужаленные, вырывали у принтеров распечатки и мчались куда-то, словно ополоумев. А галдеж, звонки сотовых, треск и клацанье витали под потолком, закручиваясь в облако амока между грубых решетчатых балок из некрашеной стали.
– Опаздываем? – глумливо усмехнулся Вика Левицкий, появляясь ниоткуда. – Ай-я-яй, как можно… Придется сделать оргвыводы и принять меры, товарищ Вагин!
– Переживу, – рассеянно ответил Марлен.
– Ну, да! – растянул губы Вика. – Двадцать пять процентов тебе уже скостили, теперь еще вычтем. Полпремии – долой! А месткома у нас нет, жалиться некому!
– Вы меня утомили, господин Левицкий! – нетерпеливо высказался иновременец.
– Я тебя еще не так утомлю, – с угрозой вытолкнул визави. – Кстати, принимаю поздравления – меня назначили начальником отдела!
– Счастья в работе и успехов в личной жизни! – Осокин обошел Вику, и юркнул в свой загончик.
Левицкий замаячил неподалеку, томно переговариваясь с подпевалами по-английски:
– Эти пролетарии так несносны! Грязь из-под ногтей вычистить даже не догадаются, так и тюкают по клаве!
Две густо накрашенные девицы, пухлые от силикона, с готовностью захихикали, а Марлен сдержал улыбку.
В резюме Игната, в строке «Владение иностранными языками», стояло: «Читаю и перевожу со словарем». Ну, что ж, пусть эти мелкие вражинки и дальше принимают его за тварь бессловесную. Секретность – оружие пролетариата…
– Привет! – через оградку перевесился местный фотограф, Руслан Малеев. – Достают?
– Да фиг с ними, – философски выразился Осокин. – Вика – обычный мажор, избалованный мамсик. Но пишет, вроде, неплохо!
Лицо Руслана приняло растерянное выражение.
– Да ты что, не в курсах? – затянул он приглушенно. Оглянувшись, почти прошептал: – За Вику наша Дашка пишет! Тот ей двести евро, а она ему – заметку! Понял? У Дашки ребенок, два годика, и ни квартиры, ни связей, ничего. Вот и пишет – за себя и за того парня! Песня такая была раньше…