Злость накаляла меня, но я сдержался, выцедив:
– Какие?
– Следы каблучков на дороге. Девушка зачем-то выходила, топталась… Причем, ее дубленка лежала на заднем сиденье. И еще, – «следак» повернулся к лесу. – Вон там обнаружены свежие отпечатки шин «Волги», и много окурков. Курили двое. Возможно, эта парочка и передала ампулы Теминой – пять штук лежало в бардачке «Жигулей», отпечатки стерты. И еще. В четверть второго неизвестный позвонил из Нижних Дубков по радиофону девушки, сообщив об аварии. Судя по всему, кто-то здесь побывал до нас, не шибко отягощенный приличиями, и спер сумочку погибшей…
– Могу добавить странностей в вашу копилку, – усмехнулся я. – Мы с женой встретили Надю в Москве после парада, и тогда ей как раз позвонили. Якобы наши особисты вызвали на работу…
– Нет! – Иванов возник в поле моего зрения. – Никто из первого отдела Теминой не звонил – все исходящие и входящие записываются!
– Значит, звонили убийцы! – отрезал я, и раздраженно пожал плечами. – Поймите, это полнейшая, дичайшая чушь – считать Надю морфинисткой! У наркоманов все руки и ноги обколоты! А здесь? Кстати… Она так и сидела за рулем? Без дубленки?
– Сам удивился, – Савельев потер подбородок. – Холодно же…
– Синяков на теле нет? Ее не насиловали?
– Никаких следов, – оперативник поиграл желваками, и вытолкнул, пряча злость: – Медэксперт доложил, что Темина умерла девственницей.
Мы помолчали, каждый думая о своем.
– И вот еще какая деталь, – сказал я, смягчаясь. – Не всё так натурально, как кажется. Надя – левша. Сделать себе укол в правую руку она, наверное, смогла бы, но в левую – извините.
Савельев переглянулся с Ивановым.
– Значит, кто-то другой ввел морфий… – медленно проговорил Борис Семенович. – Не хреново девки пляшут… по четыре сразу в ряд!
– Если это вообще был наркотик! – резко сказал я. – Могли и спецпрепарат вколоть – для развязывания языков у молчуний! Надя выболтала все секреты, которые знала, и ее убрали. Как вам такая версия?
– Она мне очень не нравится, – поугрюмел генерал-лейтенант. – Очень…
– Образец крови Теминой мы отправили на анализ… – промямлил капитан Савельев.
Я лишь шумно выдохнул.
Мой взгляд шарил по искореженному задку «Жигулей», по сине-белому «ЗиЛу», но всякий раз возвращался к Наде. К телу Нади. Мертвому телу.
«Жертвы имеют право на справедливость», – мелькнуло в голове. Да, имеют…
– Михаил! – окликнул меня Иванов, будто почуяв настрой. – Только без самодеятельности! Ладно?
– Ладно! – легко пообещал я, скрестив пальцы в кармане.
Вечер того же дня
Москва, улица Строителей
На работу я уже не заезжал – гибель Наденьки взбаламутила покой, подняв из нутряных глубин все прежние волненья и полузабытые страхи.
Домой я вернулся затемно. Шагнул с холода в согретую прихожую, где бра разливали желтый приютный свет, и молча разделся.
Рита вышла меня встречать в пушистом халатике и мохнатых тапках, что расшивались в далеких чумах или ярангах. Губки надуты, в глазках посверкивают колючие огоньки…
Раздражение унялось не без труда.
– Ты был с ней? – в Ритином голосе обычная ревнивая обида мешалась с отчужденностью. – С этой… Надей?
– Надю убили, – холодно обронил я.
– К-как… Убили?!
Жена охнула, пряча лицо в ладонях, словно удерживая розовое тепло щек, но бледность одолевала. Лишь черные глаза в опуши ресниц таращились на меня, набухая жгучей влагой.
– А я… – еле выдавила Рита, жалко кривясь. – А она…
Я обнял ее, и царственные плечи затряслись, как у всякой горюющей девчонки. Слова утешения не годились, да и не хотелось мне ворковать. Слишком уж тошно.
Это пройдет, я знал. Всё проходит. Но забыть себе не позволю.
Надю я им не прощу. Кому – им? Знать бы… Узнаю.
Мысли, рваные и нервные, крутились в голове, как снежинки в том сувенире из детства. Встряхнешь стекляшку, блестки взвихрятся – и оседают на крышу игрушечного домика…
Всхлипнув, девушка с надрывом молвила:
– Начинается…
– Продолжается, – неласково усмехнулся я, и покрепче притиснул Риту.
Глава 3
Глава 3.
Четверг, 8 ноября. День
Москва, улица Мосфильмовская
Иванов выбрался из «дублерки», обронив:
– Жди здесь или отъедь подальше.
– Хорошо, товарищ генерал-лейтенант…
«Волга» мягко тронулась, и приткнулась в хвост «Колхиде», тащившей на горбу серебристый полуприцеп «Алка».
Борис Семенович проводил машину глазами. Голые деревья с черной путаницей ветвей навевали унынье, зато на каждом столбе полоскали красные флажки, не убранные с праздника. Они задорно и дерзко алели, бросая вызов хмурым небесам.
Генерал-лейтенант госбезопасности, замначальника ПГУ, начальник Управления «С» и прочая, и прочая, и прочая, вздохнул, словно заряжаясь от красного державного трепетанья, и пошагал к подъезду. Не царское это, конечно, дело, с агентами встречаться, но бывают особые случаи…
Нужное ему конспиративное жилье располагалось на третьем этаже и было оформлено на человека, в реале не существующего. Может, потому конспиративные квартиры и прозвали «кукушками»? У кукушек ведь нет своих гнезд…
«Ну, и где логика?»
Занятый подобными мыслями, Иванов поднялся на этаж и отпер дверь. Сюда обычно «приглашали в гости» завербованных преподов МГУ, УДН или МГИМО. Может, от них остался этот малоприятный кисловатый запах? Генлейт поморщился: потеет интеллигенция…
Раздумывая о судьбах прослойки, он прошествовал на кухню, и звякнул джезвой. Агент «Лилит» уважает кофеек…
Плеснем водички… Отстоянной по бабкиным рецептам, чтоб хлорка выдохлась… Доведем до кипения… Ну, грейся пока.
Кофемолка с воем сгрызла порцию обжаренных, пахучих зерен. А вот и водичка вздумала закипать…
Иванов щедро сыпанул коричневый порошок в сереющую воду. Подварить чуток… Но не переборщить. Кажется, всё… Всё!
«Остывай…»
Скрипнула дверь. Послышались осторожные шаги.
– Есть кто? – окликнул девичий голос.
– А как же! – бодро отозвался генерал-лейтенант. – Проходите, Светлана, я вам как раз кофию состряпал. Извольте отведать!
– Спасибо! – Шевелёва, не разуваясь, вошла на кухню. – Наконец-то, домашний запах… – проворчала она.
– Вы тоже заметили, да? – оживился Иванов. – Кислятиной какой-то тянуло! Угощайтесь. Где-то тут печенье лежало, если не съели… Вот!
Присев, девушка отпила из маленькой чашечки, и довольно кивнула.
– У вас, Борис Семенович, всё лучше и лучше получается! М-м… Вы лучше спрашивайте, а я отвечу.
– Годится, – кивнул генлейт, сразу вспомнив Андропова, и оседлал древний венский стул. – Что показал томограф? Миша ничего не заподозрил… такого?
– Нет, – качнула Света головой, и сделала глоток, смакуя. – Я позвала Мишу, чтобы он помог освоить МРТ, а техника и вправду сложная. Мы исследовали весь наш эгрегор, за исключением Насти – метакортекс, излучающий психогенную энергию, у нее так и не образовался. А с девчонками я держалась легенды – дескать, надо бы исследовать, как развивается плод. Ну, с этим всё в порядке, а вот энергия… Метакортекс у девушек… м-м… усох, что ли. Скукожился, и поле стало очень слабым, как у всех. Даже у Наташи, ментальные способности которой – врожденные. Я связываю это с беременностью…
– А Миша? – хищно прищурился Борис Семенович.
– Мишу я сманила за компанию, – улыбнулась Шевелёва. – Но… Сложно проследить динамику. Единственный раз Миша проходил томографию год назад по направлению КГБ. И, если сравнивать, то его метакортекс тоже уменьшился. Но это как раз объяснимо. Ведь прошлогоднего пика так называемой «Силы» Миша достиг искусственным путем, поглощая насильно или принимая по согласию чужую энергию. А это… Знаете, есть подходящее сравнение – культуристы. С помощью всяких анаболиков они накачивают мышцы до такой степени, что, кажется, вот-вот кожа треснет! Но стоит этим «дутым» силачам бросить тренировки, как мускулы сдуваются. Так и с Мишей. Да и с нами, со всеми. Поэтому ни ридеризма, ни телекинеза, ни даже гипноза от нас не ждите. Цирк уехал.
– Понятно… – медленно проговорил Иванов. – Понятно… А Рита? Ведь она, насколько мне известно, не беременна?
– Всё-то вы знаете… – кривовато усмехнулась Светлана.
– Служба такая, – развел руками Борис Семенович, как бы шутя, но глаза его оставались внимательными и цепкими.
– Да, метакортекс у Риты больше, чем у любой из нас, но… Еще летом, когда мы выезжали в Крым, она призналась, что больше не читает Мишины мысли, даже когда муж… э-э… совсем рядом. И это правда. По крайней мере, одну способность мы сохранили – чувствовать психосущность. Разбираться в характере… Чувствовать, исходит ли опасность… Ощущать, лжет человек или говорит искренне.
– Понятно… Ладно. Спасибо вам большое, и… – Иванов немного затруднился. – Большая просьба, Светлана. Немедленно сообщайте мне, если заметите в Мишином окружении подозрительных… м-м… да и вообще, новых, незнакомых людей. Или он сам что-нибудь сболтнет, или… В общем, любую странность интерпретируйте, как угрозу!
– Мише что-то угрожает? – в девичьем голосе отозвалась тревога.
– Да я пока и сам не знаю, – честно ответил генлейт. – Но лучше будем начеку.
– Будем, – согласилась агент «Лилит», и допила кофе.
Пятница, 9 ноября. Утро
Московская область, объект «В», п/я 1410
Я приближался к месту моей работы. Вокруг, почтительно отступив от дороги, зеленел лес, суровея еловой темью. Солнце трогало лишь верхушки, не касаясь земли, устланной ржавой хвоей, и ночной холод держался понизу до самого вечера.
«Ижик» бодро урчал, вписываясь в поворот, а вот моему настроению был конгруэнтен сырой полумрак ельника.
Иванов, правда, обещал на сегодня «серьезные подвижки в расследовании». Мол, «развиднелось кое-что». А толку?
Попади Надя в больницу, избитая и покалеченная, меня бы грело чаяние прищемить яйца ее обидчикам, но «молоденький няшный сотрудник» угодил на холодный, оцинкованный стол патологоанатома…
Лес поредел, отходя, да редея, и впереди нарисовался полосатый шлагбаум. Ага… Генерал-лейтенант напряг-таки группу режима – у дежурного офицера сбоку обвисала потертая кобура с тускло блестевшим пистолетом, а на заднем плане реял молчаливый сержант, своей мозолистой рукой оттягивая ремень «калаша», закинутого на могутное плечо. Повышенная боевая готовность.
– Проезжайте, товарищ Гарин, – постовой с васильковыми просветами на погонах лихо козырнул, возвращая пропуск, и красно-белая стрела качнулась вверх, словно тоже отдавая честь.
«Иж» надменно фыркнул, и проследовал ко второму посту у ворот в высокой бетонной стене. Внешний периметр секретного института и впрямь напоминал крепостную стену рыцарского замка, даже угловые башни имелись – за их парапетами прятались спаренные зенитные пушчонки, стыдливо прикрытые брезентом.
В хрущевские времена фортеция сия тоже укрывала нечто совсекретное, то ли космическое, то ли лазерное. Я еще застал расконсервацию объекта – облупленный серый бетон в потеках, по углам пушится селитряный «иней», запретная зона заросла неряшливыми кустами, а подъездная дорога укатана хрустящим гравием…
Эксплуатационники живо навели порядок – в холодных и пыльных бункерах повеяло теплом, изгоняя сырость. Молодые голоса, загулявшие по мрачным коридорам, распугали призраков, и даже надоевшее тарахтенье ДЭС стихло к лету – с новенькой, крашенной серебрином опоры ЛЭП перекинулись низко гудящие провода…
Пройдя второй пост охраны, я оставил машину на стоянке, и двинулся к проходной. Сегодня дежурил Макарыч, седоусый крепенький дед, старый партизан.
– Здравия желаю, Михаил Петрович, – уважительно поздоровался он.
– И вам того же, Василий Макарович, – наклонил я голову.
Турникет щелкнул, пропуская, и бравый вахтер вручил мне именной талон. – Борис Семенович не объявлялся?
– Никак нет. Звонил, обещал быть.
Кивнув, я пересек маленький дворик. Главное здание глыбилось прямо передо мной, выглядывая над стенами тяжеловесной бетонной призмой, как башня-донжон.
У него плоская крыша, приспособленная для посадки вертолета. Летом там вповалку лежат научные сотрудники, и загорают, не разбирая чинов и званий. А вот зимой никого из них не допросишься подняться наверх, чтобы сгрести снег – сразу всем некогда, все загружены от и до…
Я толкнул дверь первого отдела, и вошел. Из-за стола «не по росту» с пыхтением вылез огромный особист, до того накачанный, что тело, бугрящееся мышцами, обрело бесформенный вид.
– Салфет вашей милости! – рокотнул он.
– Красота вашей чести, – сделал я ручкой.
– Держите, – мускулистые руки выставили небольшой стальной короб с кодовым замком. – Распишитесь.
Поставив свою закорючку, я подхватил тару и понес к себе в лабораторию.
Это был обширный зал с высоким потолком, а настрой на серьезную работу задавала входная дверь – металлическая, тяжелая, как в доте, подвешенная на массивных петлях. Нащелкав код, я переступил не обычный порог, а залючину-комингс, и выбрался на узкую галерею с балюстрадой из нержавейки.
Мое рабочее место. Моя пещера для ретритов и прочих бдений.
Уровнем ниже стояли в рядок белые шкафы МВК «Коминтерн-3». Многопроцессорный вычислительный комплекс – так в СССР называли суперкомпьютеры. Рядом вяло мигал индикаторами пульт, в сторонке кучковались столы, стеллажи, пара диванов и заморенный фикус в кадке, а посередине дыбился громадный куб лабораторной камеры.
Сверху и снизу ее закольцевали наплывы могучих составных магнитов – их секции можно было сдвигать по-разному, образуя поле нужной конфигурации. Спереди тускло блестела прозрачная панель со встроенными манипуляторами – суставчатые «руки» бессильно повисли, видимые, как тени, по ту сторону двойного толстенного стекла, бликовавшего на свету.
Позади, впритык к стене, громоздился технический отсек – к нему сходились, сплетались вязанки кольчатых кабелей, а сверху…
Я задрал голову. Из аккуратных дыр в потолке высовывались ребристые сопла ускорителя, отделанные сверкающим цирконием, глухо доносились отрывистые лексемы монтажников и звонкие медные удары. Work must go on…
Я сошел по пандусу, задев коробом коротко гуднувшие перила. Отпустил матерок, и раздраженно вскрыл кейс, набрав личный шифр. Бумаги «Для служебного пользования» швырнул на стол, а стопку чистых листов с грифом «Совершенно секретно» покачал в руке, словно взвешивая, и подчеркнуто спокойно уложил обратно в коробушку.
Ничего я сегодня писать и рассчитывать не буду. Настроения нет.
Тут дверь издала писк, открываясь.
«Зря не заблокировал!» – сумрачно подумалось мне.
Высокий комингс переступил Иванов. Оглянулся, и заценил:
– Просторно тут у вас… – спускаясь по пандусу, он добавил другим тоном, пристально взглядывая на меня: – Ваша версия, Миша, оказалась верной. В крови Теминой обнаружены следы СП-36. Возможно, эйфория от дозы морфия наложилась на действие «болтунчика». М-да… Насколько девушка была посвящена в секретную тему?
– Ни насколько, – буркнул я. – «В теме» только двое – я и Дим Димыч… Директор. Что Надя могла рассказать? Про тахионный излучатель? Так она видела его раза два, от силы. А что там, под кожухами и панелями? Откуда ей знать? Надя нужна была мне, как помощница – подай, принеси, сравни конфигурацию поля с расчетной…
– Понятно… – вздохнул Борис Семенович, поправляя очки. – Следствие, кстати, продвинулось. Местный участковый оказался настоящим деревенским детективом! Нашел в ельнике сумочку Теминой. Паспорт на месте, карточка Госбанка, пропуск… Один лишь радиофон пропал. Дали этому Анискину прослушать запись звонка, так он по голосу вычислил «доброжелателя»! Некоего Игоря Ивановича, пенсионера-маргинала. Отсидел по «хулиганке», а потом сменил десятки мест работы, нигде не задерживаясь дольше двух-трех месяцев. Зато всю страну объездил, от Камчатки до Кавказа, от Таймыра до Памира… Его сюда везут – думаю, вам будет интересно поприсутствовать. Я прав?
– На все сто!
* * *
Игорь Иванович оказался плюгавеньким мужичком, давно не посещавшим баню и парикмахерскую. Вертясь на стуле, чтобы видеть и особиста, и генерал-лейтенанта, он с жаром повествовал голосом сиплым, но не испитым:
– Я вам не бомж какой, и не алкаш! Ежели и выпью, то в субботу. В воскресенье поправлю здоровье, и всё – готов к труду и обороне!
Тут отворилась дверь, и вошел наш технический директор.
– Етта… – начал он. – Миш, накопители завтра будут, я договорился.
– Заходи, Ромуальдыч, – сказал я скучным голосом. – Это тот… э-э… гражданин, что сообщил о Наде.
– Ага… – вытолкнул Вайткус, и улыбнулся очень неласково. Как людоед коту в сапогах.
Игорь Иванович сразу ощутил неуют.
– Да чё я, чё я-то! – затараторил он, подбирая ноги под стул, а голову втягивая в плечи. – Я ничё!
– Как вы оказались на старой дороге? – спокойно спросил Иванов.
– А, ну, как всегда! – взбодрился мужчинка. – Я через день по шоссе хожу – много же невоспитанных ездит, бутылки в окошко выбрасывают. А я подбираю! За чистотой слежу. Вот и в тот день три пивные нашел. А как свернул на старую, гляжу – машина стоит. «Волга» цвету такого… майонезного! И два мужика курят. Один такой блондинистый, высокий, другой пониже, но поширше, чернявый, на грузина похож. А я, знаете, людя́м особо не доверяю, ну и решил их лесом обойти. На фронте-то в разведроте служил, навык есть. Пройду рядом – не услышишь… И тут – здрасьте! – еще одна машина! «Жигули» нарисовались, и тоже парочка… Ну, внутри. Девка за рулем, а мужик рядом. Плотный такой, здоровый. Чё-то они там заспорили… он девку как турнет из машины! И тут эти двое, что у «Волги» курили, сразу подбегают, хватают… шофериху, та верещит… А этот… который высокий блондин, прямо из кармана шприц достает. Вверх брызнул с иглы, и девке вколол… Сюда, – он показал на сгиб левой руки. – Я думал, они ее… того… снасильничать решили, а они стоят только и слушают, что девка болтает. А та языком чешет, как заведенная!
– Что она говорила, слышали? – не выдержал я.
– Не, далеко было, – тряхнул Игорь Иванович немытыми сосульками волос. – По губам тоже не прочитать – мужики ко мне спиной, и девку загораживают. Два слова только разобрал – «ускоритель» и… «трахтион» какой-то…
– Может, тахион?
– Во! Точно! А потом девка… Чокнулась, что ли? Хихикает, лыбится… А блондин… Он еще так челку вбок отмахивал, как этот… Ну, этот, из «Бриллиантовой руки»! Козлодоев! Так он девчонке – раз! – и по шее ребром ладони, как колуном! Та сразу – брык! – и готова. Они ее обратно в «Жигуль» затолкали, скатили в овраг, и… Ну, и все.
Игорь Иванович поник, тревожно зыркая.
– А мне… ничего не будет? – промямлил он.
– Будет, – серьезно сказал Ромуальдыч. – Премия.
– Серьезно?! – обрадовался мужичок. – Ну-у… Тогда я еще кой-чего вспомнил. Я ж говорил, что по губам… того… читаю? Так у нас был случай, на войне еще. Пошли мы как-то за «языком», к немцам в тыл. Ночь, тихо. Так мы аж до штабного блиндажа доползли. А там светло, карбидная лампа фигачит – и два фрица по-своему гутарят. Губени их, главное, четко вижу, а понять – ни бум-бум! Так вот… Я как тех мужиков, что у «Волги» курили, увидал, сразу тот случай вспомнил – эти тоже по-немецки шпрехали!
– Очень интересно… – затянул Иванов, совершая величественный жест. – Арсений Ромуальдович, премию выпиши обязательно. За бдительность!
Четверг, 15 ноября. День
Атлантический океан, борт ТАВКР «Минск»
– Мичман! Ого!
Иван Гирин сперва остолбенел, завидев Якушева на палубе, а затем обрадовался.
– Товарищ капитан третьего ранга! – завопил он, мигом утрачивая солидность. – И вы здесь!
– Как видишь! – засмеялся замполит. – Перевели.
– И меня!
– А ты молодец, – сказал каптри, посерьезнев. – По флотской линии пошел? Ну, и правильно…
– Да я вообще хотел в офицеры… – застеснялся Гирин. – Но там столько учиться! А тут – океан!
– Нормально! – махнул рукой Якушев. – У тебя, Ваня, опыта столько, что тому же летёхе и не снилось.
– Это – да, – мигом загордился мичман. – А чего ж я вас раньше не встречал?
– А я в Луанде на борт поднялся.
– А-а… Понятно.
– Так… – замполит глянул на часы. – Тебе на вахту?
– Никак нет.
– Тогда пошли. Знаешь, хоть, куда следует корабль?
– Вроде как, в Лоренсу-Маркиш… То есть, в Мапуту.
– Нет, дружище Иван, наш курс – в Кейптаун!
– Да ну! – выдохнул Гирин. – Но там же эти… расисты!
– А этого добра, Ваня, везде полно, – усмехнулся Якушев. – Белые расисты хотя бы за порядок и закон, а вот черные… Ты гулял по Луанде?
– Ну, да.
– Красивый город выстроили португальцы, верно? Белые домики, красные черепичные крыши, тучи зелени… И что? Хватило трех лет, чтобы местные всё ухайдокали. Ведь за городским хозяйством следить, оказывается, надо – канализацию чинить, водопровод, кровлю… Тропики же! Тут всё гниет на лету. Вот только кому работать? Ведь проклятые колонизаторы ушли и больше не угнетают несчастных негров! А несчастные негры особым трудолюбием не страдают.
– Да уж! – фыркнул Гирин. – Эт-точно…
– Ну, пошли тогда.
– Куда?
– На политинформацию!
* * *
Мичманов, старшин и матросов набилось в кают-компанию, как селедок в бочку, а те, кто место не занял, теснились в проходе, вдоль переборки. Интересно было.
Каптри – человек увлеченный, и к идеологической работе подходил творчески. То есть, не щеголял цитатами из классиков, а приводил яркие, доступные, даже грубые примеры, но доходчивые.
Поведав о Южно-Африканской Республике, о Намибии и Зимбабве-Родезии, Якушев хитро улыбнулся:
– Что будет дальше, я не знаю. Но давайте подумаем, что может ожидать этот огромный, потенциально богатый и буквально кипящий конфликтами и предрассудками регион. Я специально не говорил о линии партии, поскольку единого мнения пока нет. Хотя позиции фракций Шелепина и Суслова близки, и принципиальных разногласий между ними нет. Давайте, хотя бы пофантазируем, опираясь на логику! Смотрите. СССР и страны СЭВ продают Западу товары за рубли, за фунты, за франки, марки, йены и рэнды. А вот доллары, как платежное средство мы не принимаем! Поэтому американцы не могут нам пакостить, срывая внешние сделки – и терпят миллиардные убытки. Идет самая настоящая экономическая война, товарищи! А на войне, как на войне. И мы потихоньку возвращаем в международные расчеты драгметаллы, то есть, «золотой стандарт». И вот тут как раз, хоть мы и богаты золотишком, надо бы подтянуть ЮАР! Им тяжко под санкциями, но вы посмотрите только, кто гнобит юаровцев! Страны социализма? Нет! Запад! Они там терпеть не могут, когда кто-то развивается и набирает силу – боятся конкуренции. Потому и нас санкциями одолевают и всякими эмбарго, и Кубу, и ЮАР. Выходит, мы союзники в борьбе за лучшую жизнь!
– Товарищ капитан третьего ранга! – послышался голос из толпы. – А что мы конкретно делать-то будем?
– Сразу видно – молодежь! – ухмыльнулся замполит. – Что будем делать… Влиять будем! На Замбию, на Мозамбик, Намибию, на всех. Ведь тут, как ни думай, а решить конфликты разом можно, лишь перекроив границы. Делим Зимбабве-Родезию пополам – белым центральная и южная часть, которые тут же присоединяются к ЮАР, неграм – всё остальное, и пусть сами думают, как им жить. И Намибию надвое – юг смыкается с ЮАР, а на севере уже созданы чуть ли не десять хоумлендов для разных племен, вроде Овамболенда – вот вам и зародыши негритянских государств. И, кстати, далеко не все из них хотят под крылышко к Сэму Нуйоме! Ну, и саму ЮАР придется делить. Западная половина – белым, а восточная, где все бантустаны – черным.
– Не-е, товарищ капитан третьего ранга, – затянул тот же голос. – Запад все равно будет против…
– И еще как будет! – воскликнул Якушев, задирая палец жестом проповедника. – И вот тут на сцену выходят товарищи израильтяне, с которыми у нас нынче мир, дружба, жвачка. Какие страны в Африке не ущемляли санкциями ЮАР?
– Ботсвана, Свазиленд и Лесото! – выпалил Гирин, подняв руку.
– А почему?
– Так ведь вся их торговля идет через южноафриканские порты!
– Правильно, товарищ мичман! Садитесь, «пять»! – переждав волну добродушного смеха, замполит продолжил: – Иудеи быстренько создают в этих государствах разные фирмы. Одни, формально возглавляемые местными, а по факту принадлежащие гражданам Израиля, скупают в ЮАР алмазы, золотишко и прочий товар, и как бы «перепродают» другим фирмам, чисто еврейским. А те, уже совершенно официально и законно, торгуют с Израилем, СССР, ГДР, Ираном… Короче, Кейптаун, Иерусалим, Москва и Берлин с Тегераном подсчитывают прибыли, а если кто в Вашингтоне или Лондоне вздумает винить евреев в расизме, их мигом задавят, как антисемитов! И так, постепенно, вокруг Советского Союза и Южной Африки соберется этакая «Золотая Лига» стран, добывающих золото, серебро и платину, станет потихоньку продвигать драгметаллы, как средство международных платежей. Спрашивается: что тогда будет с Америкой, отягощенной не только злом, но и неоплатными долгами?